Воскрешение Офелии. Секреты девочек-подростков
Самые яркие моменты моей подростковой жизни – периодические увлечения вегетарианством и активное участие в акциях в защиту прав животных, пирсинг брови в семнадцать лет, окрашивание волос в самые невероятные цвета, небрежная одежда в стиле гранж, вечеринки в стиле рейв и концерты в нескольких часах езды от дома. Я насмехалась над общепринятыми нормами культуры, а своих сверстников, которые старательно учились в элитарных школах и участвовали в группах поддержки спортивных команд, обзывала лохами и заучками. Я была одновременно и исключением из правил, и типичным представителем поколения девушек девяностых, разделяя их слабости. Помню один трагикомический эпизод во время моего первого года учебы в колледже, когда я услышала, как какой-то невежливый сосед пробурчал мне вслед в продуктовом магазине: «“Воскрешение Офелии?” Скорее уж “Утопление Офелии”!»
Сейчас забавно об этом вспоминать, но высказывание этого соседа было совершенно не в тему. Мы, девушки девяностых, не просто тонули, но, словно пушечные ядра, обрушивались в глубину с высокого трамплина. Мои знакомые Офелии выходили за рамки дозволенного, бунтовали, становились ярыми феминистками и ненавидели все, что привычно и обыденно. Мы слушали женский панк-рок, шли пешком на рок-концерт «Лилит Фэр» и одевались в стиле унисекс. Меньше всего мы нуждались в одобрении грымз в вязаных кофточках, любительниц кулинарных книг с рецептами домашней выпечки.
Неудивительно, что мы вели образ жизни, не до конца понятный нашим мамам. У девушек-подростков всегда есть секреты, это так и должно быть и соответствует их этапу развития. Мы не распространялись о наших влюбленностях, о том, как экспериментировали с наркотиками и алкоголем, как нарушали правила. Мы ругались как матросы и считали, что слова «пи…ка» и «жопа» обладают особой мощью и выразительностью. Я обожала маму, но мне хотелось просто под землю провалиться от неловкости, стоило ей завести разговор с моими друзьями. Мы старательно устанавливали дистанцию с родными и стремились научиться жить как независимые юные женщины.
Нам с друзьями многое сходило с рук, потому что мы выросли в семьях белых американцев, представителей среднего класса, а еще благодаря нашим связям и нашему интеллекту. Хотя меня часто оставляли под домашним арестом за то, что не возвращалась вовремя, я при этом играла соло в молодежном симфоническом оркестре и работала волонтером в приюте для бездомных. Однажды мы с подругой целый месяц не появлялись на репетициях оркестра, когда учились в старших классах, а вместо этого играли в бильярд и пили итальянскую содовую в кофейне. И все равно я закончила тот семестр на отлично. Мы с ровесниками серьезно относились к домашней работе и заявляли, что хотим учиться в колледже. В наших семьях при разговоре о высшем образовании звучало не слово «если», а слово «где».
В 1994 году некоторые из моих друзей занимались сексом, а некоторые – нет. Секс не был признаком крутизны, а среди моих сверстников с ним были связаны длительные отношения. Я завидовала друзьям, которые занимались им, но в основном потому, что им уж точно было с кем пойти на школьный бал или держаться за руки в кафе. Я не сомневаюсь, что и тогда случались сексуальные преступления, но о них не так часто слышала. Мы слишком дорожили нашими первыми объектами влюбленности, чтобы сразу же потерять с ними девственность. И кроме того, мы были в курсе двойных стандартов[5] и потому относились друг к другу с пониманием и поддерживали.
Мы смотрели молодежный сериал «Беверли-Хиллз, 90210» в перерыве между уроками музыки и выполнением домашних заданий. Мы были поколением MTV и следили за всеми новыми видеоклипами, за музыкальными шоу Total Request Live и Headbanger’s Ball. Мы мечтали, чтобы у нас были ноги, как у Джулии Робертс, стиль Вайноны Райдер и громкий голос, как у Тори Амос. Мы фантазировали о парне, который был бы похож сразу на Патрика Суэйзи, Эдди Веддера, Люка Перри и на предмет наших мечтаний – преподавателя философии Юндта.
Рядом с нашей безоблачной жизнью в Небраске проносились тени мрачных событий. Когда я первый год училась в старших классах школы, студентку местного колледжа Кэндис Хармс похитили, пытали и убили. В те страшные дни, когда она исчезла, а ее похитители еще не были пойманы, наши учителя предупреждали нас, что нельзя идти в одиночку к своей машине и нужно посветить фонариком на заднее сиденье, прежде чем ехать куда-то ночью. Так впервые насилие появилось на пороге нашего дома, и мы с одноклассницами были этим напуганы. Примерно в то же время моя лучшая подруга Сара и я открыли для себя неуклюжий, громоздкий чат в интернете и с утра до ночи проводили там время (общение стоило пять центов за минуту), общаясь с новыми друзьями (в основном с застенчивыми старшеклассниками из нашего городка). И только многие месяцы спустя мы узнали, что этим же чатом пользовался и переписывался с нами убийца Кэнди. Это был очень доходчивый урок, из которого мы сделали вывод об опасностях интернет-«отношений».
Депрессия, которую мы часто не могли выразить словами, коснулась многих из нас. Когда мы были вместе, то меньше тревожились об оценках и баллах за тесты, чем другие сверстники. Но несмотря на это, все равно беспокоились о том, что мы из себя представляем и что происходит в обществе. Многие из нас хотели бы быть стройнее, а худым хотелось бы иметь более соблазнительные формы. Мы ужасно расстраивались, если нас не принимали в колледж, куда мы подали первую заявку о поступлении (где же ты, отказавший мне колледж Макалестер?), и врачевали свои разбитые сердца марихуаной или охлажденными слабоалкогольными напитками фирмы «Бун Фарм». Сегодня эти неурядицы кажутся не такими серьезными по сравнению с тем, что приходится выдерживать современным девушкам. В наши времена не было теракта в Колумбайн, атаки на башни-близнецы 11 сентября, ИГИЛ и Snapchat[6]. Наши проблемы были связаны в основном с событиями местного масштаба, с семьей, школой или с нашими личными неурядицами.
До некоторой степени всякое поколение представляется вялым и пассивным тем, кто жил до них и проложил им путь, и мое поколение не исключение. Усилиями наших предшественниц мы были третьей волной феминисток, но мои сверстницы и я не собирались чинно поедать макаруны, словно принцессы, в то время как рядом с нами бушевали поп-культура и политическая жизнь. Мы хотели творить перемены в собственной жизни и в мире вокруг нас.
Девушки 1990-х критически относились к культуре, провозглашая новую эру открытости и отстаивания собственной точки зрения. Мы с друзьями в старших классах школы основали общество по защите прав сексуальных меньшинств ради общего блага – GLOBE (the Gay/Lesbian Organization for the Betterment of Everyone), где берет начало движение в защиту прав людей традиционной и нетрадиционной сексуальной ориентации. Мы призывали органы местной власти создать программу по вторичной переработке отходов, и мы пришли в школу в черных нарукавных повязках после избиения чернокожего Родни Кинга полицейскими в Лос-Анджелесе в 1991 году. Нас волновали глобальные проблемы, но мы находились в неведении относительно самих себя. Наши чувства, наши друзья были для нас на первом месте. А общественная деятельность происходила за пределами школы.
Нам не хватало знаний о расовых проблемах. Школа для старшеклассников в Линкольне была одной из крупнейших в штате, и в ней было много разных учеников, но большинство моих сверстников были представителями белой расы. Места, которые мы занимали в школьном кафе, распределялись в соответствии с принципом сегрегации, а Клуб Радуги (организация, которая пропагандировала плюрализм и знаменовала разнообразие культур среди студентов) в основном возглавляли ученики, принадлежавшие к другим расам, и представители белой расы туда захаживали нечасто. Помню, как обратила внимание на такое разделение и как мне это не понравилось, но я не знала, как это изменить.
Глядя на все это сейчас, когда мне исполнился сорок один год и у меня двое детей, я чувствую благодарность за многое, что со мной происходило в подростковые годы. Я благодарна, что в то время, когда была неуклюжей и стеснительной, была мода на безразмерные фланелевые рубашки: джинсы в обтяжку и короткие футболки камня на камне не оставили бы от слабого намека на уверенность в себе. Я с облегчением думаю, что мне пришлось столкнуться с нападками школьных хулиганов только в стенах школы, их издевательства не последовали за мной домой через социальные сети. Я благодарна тем исполнительницам музыки, которые бешено рычали от ярости и помогали чувствовать, что меня кто-то понимает. Я благодарна моим любящим родителям, которые, стиснув зубы, снисходительно пережили мои перепады настроения и увлечение пирсингом.
А еще меня вдохновили те девушки, у которых я брала интервью для этой книги. В этом новом столетии они многое делают правильно. Они перешли от равнодушной лояльности к принятию тех, кто отличается от них, и часто способны активно их поддержать. Они осознают свое душевное состояние. Они активно отстаивают свои убеждения. Они переживают подростковый этап жизни искренне и с юмором. Сегодня девушки нуждаются в любви и подлинной дружбе, в том, чтобы их направляли, чтобы для них уважительно устанавливали границы дозволенного, чтобы у них было время понять, как устроена жизнь, с учетом их собственных принципов.
И я поступала точно так же.
Глава 1. Нежные росточки на ветру
В детстве моя двоюродная сестра Полли была воплощением кипучей энергии. Она танцевала, занималась картингом и садилась на шпагат, играла в футбол, баскетбол и бейсбол с соседскими мальчишками, устраивала потасовки и боролась с моими братьями, гоняла на велосипеде, лазила по деревьям и ездила верхом. Гибкая и упругая, как веточка ивы, неукротимая, как львенок, Полли болтала так же активно, как двигалась. Она громогласно командовала и давала советы, визжала от радости, когда выигрывала, или громко хохотала, широко открыв рот, когда слышала хорошую шутку, спорила с детьми и взрослыми, а врагов крыла страшными ругательствами, как рабочий со стройки.
Мы придумали тайный клуб мародеров, заседания которого проходили за ее гаражом. Полли была в нем как Том Сойер. Она планировала инициации, возглавляла шпионские операции и набеги на дома с привидениями. Она продемонстрировала нам «кровавые» ритуалы братания, научила играть в карты и курить.
А потом у Полли начались месячные, и она перешла в средние классы школы. Она пыталась жить по-прежнему, но ее стали дразнить пацанкой и упрекали, что она ведет себя не как леди. Она обнаружила, что ее друзья-мальчишки не хотят с ней больше водиться, и не ладила с девчонками, которые начинали краситься и заводили романы.
Все это сбивало Полли с толку и доводило до нервной трясучки. У нее случались приступы ярости, и она отказалась общаться и с мальчиками, и с девочками. Несколько месяцев спустя она снова вписалась в компанию своих приятелей, но теперь не в роли Тома Сойера, а как послушная тихоня Бекки Тэтчер. Она стала носить модные платья и наблюдала со стороны за тем, как мальчишки захватили инициативу в классе и на игровой площадке. И снова ее приняли как свою, и она вновь стала популярной. Она плавно вплыла в наш тесный круг. Никто не обсуждал совершившуюся в ней перемену и не оплакивал утрату самого жизнерадостного человека в школе. Лишь я чувствовала, какая с ней произошла беда.
Девочки в период развития, который Фрейд называет латентным, примерно в шесть-семь лет и до начала пубертатного периода, представляют собой все что угодно, но только не латентные существа. Я вспоминаю, какой была моя дочь Сара в эти годы: она проводила химические эксперименты, показывала фокусы, играла на скрипке, исполняла главные роли в пьесах собственного сочинения, спасала диких животных и колесила по городу на велосипеде. Я думаю о ее подруге Тамаре, которая в шестом классе написала роман из трехсот страниц. Я вспоминаю себя в этом возрасте, как я прочла все детские книги в нашей городской библиотеке. Я то планировала стать великим врачом, как Альберт Швейцер, то на следующей неделе хотела стать писательницей, как Луиза Мэй Олкотт, или танцевать в Париже, как Айседора Дункан. С тех пор я никогда больше не чувствовала такой уверенности в себе и не строила столь грандиозных планов.
Со многими девочками накануне вступления в подростковый возраст одно удовольствие находиться рядом, потому что им все интересно – спорт, природа, люди, музыка и книги. Практически все главные героини проверенных временем книг о девочках принадлежат именно к этой возрастной группе: Анна из деревни «Зеленые Крыши», Гайди и Пеппи Длинныйчулок. В этом возрасте девочки пекут пироги, разгадывают тайны и отправляются на поиски приключений. Они могут позаботиться о себе, и пока что еще на них не давит бремя заботы о других. Им начхать на необходимость быть женственными, и они могут быть пацанками, а это слово связано с такими понятиями, как мужество, владение знаниями и мастерство, презрение к авторитетам.
Они могут приспособиться к любой ситуации независимо от требований, которые предписывают вести себя в соответствии с гендерными стереотипами. В 1990-е годы девочки от семи до одиннадцати лет редко попадали к психотерапевту; им это было не нужно. Я по пальцам могу пересчитать девочек этого возраста, которые приходили ко мне на прием: Корина, ставшая жертвой физического насилия, Анна, чьи родители разводились, и Бренда, отец которой покончил с собой. Эти девочки были мужественными и стойкими. Во время одной из консультаций Бренда сказала: «Если мой папа не захотел больше париться, это его проблема». Корина и Анна злились, но не на себя, а на взрослых, которые, по их мнению, совершали ошибки. Поразительно, как мало этим девочкам нужна была моя помощь, чтобы поправиться и продолжать жить.
Специалист по садоводству Твила рассказала мне примечательную историю. Она проводила экскурсию для девушек-старшеклассниц, которые пришли на образовательную ярмарку по математике и естественным наукам в ее университетском городке. Она показывала им высокую траву голубого цвета, изящные снежинки, ивы и клены. Девочки помладше наперебой задавали вопросы и толкали друг друга, чтобы все увидеть, потрогать и понюхать. А девятиклассницы вели себя по-другому. Они стояли немного поодаль. Они не прикасались к растениям и не выкрикивали вопросы. Они тихо стояли в сторонке со скучающим видом и даже с некоторым оттенком презрения к энтузиазму, который проявляли младшие девочки. Твилу заинтересовал вопрос: «Что же произошло с этими старшими девочками? Что пошло не так?» Она призналась: «Мне захотелось расшевелить их, сказать: “Да проснитесь же, вернитесь сюда! Эй, тук-тук, есть дома кто живой?”»
Однажды летним утром я сидела недалеко от моего любимого магазинчика с мороженым и передо мной встали мама с дочерью в ожидании, когда загорится зеленый на светофоре. Я слышала, как мать сказала: «Хватит уже шантажировать нас с отцом. Каждый раз, когда ты не получаешь то, что хочешь, ты грозишься сбежать из дома или покончить с собой. Что с тобой такое? Ты же раньше держала себя в руках и не вела себя так».
Дочь смотрела перед собой, почти не реагируя на слова матери. Сигнал светофора поменялся, и они стали переходить улицу. Я лизнула свое мороженое из вафельного стаканчика. Тут к светофору подошла другая мать с дочерью предподросткового возраста «на буксире». Они держались за руки. Дочь сказала маме: «Как все здорово. Давай весь день вот так будем гулять».
Что-то невероятно важное происходит с девушками в раннем подростковом возрасте. Словно самолеты и корабли, таинственным образом пропадающие в Бермудском треугольнике, личность девушек тонет и растворяется в толпе людей. Они терпят крушение и сгорают в обществе и в процессе развития, как в Бермудском треугольнике. Они утрачивают свою стойкость и оптимизм и становятся менее любознательными и склонными к риску. Их жизнеутверждающие, энергичные и «пацанские» личности растворяются, и формируются личности, более склонные к подчинению, самокритичные и подавленные. Само их тело подает сигналы о том, как они несчастны.
В психологии есть описания этих разрушительных явлений, но объяснения отсутствуют. Девочки, которые раньше жадно глотали одно впечатление за другим, теперь тихо сидят в уголке. Такие авторы, как Сильвия Плат, Маргарет Этвуд и Оливия Шрайнер, описали этот процесс крушения личности. Дидро в письме к своей юной подруге Софи Воллан вот так жестоко описывает эту ситуацию: «Все вы умираете в пятнадцатилетнем возрасте».
В сказках отражена сама суть этого явления. Юные женщины вкушают отравленное яблоко или укалывают пальчик заколдованной отравленной иглой и засыпают на сто лет. Они блуждают где-то вдали от дома, встречая страшные опасности на пути, а потом их спасают принцы – и девушки превращаются в пассивных и покорных существ.
История Офелии из шекспировского «Гамлета» показывает нам разрушительные силы, которые воздействуют на юных женщин. Девочкой Офелия была счастливой и свободной, но вступив в подростковый возраст, теряет себя. Когда она влюбляется в Гамлета, то живет лишь ради того, чтобы получить его одобрение. У нее нет внутренней цели, скорее она пытается соответствовать требованиям Гамлета и своего отца. Ее ценность определяется лишь одобрением со стороны мужчин. Офелия разрывается на части, стремясь всем угодить. Когда Гамлет с презрением отвергает ее за то, что она такая послушная дочь, она сходит с ума от горя. В элегантном одеянии, которое потянуло ее вниз, она тонет в потоке воды, усыпанном цветами.
Девушки осознают, что теряют себя. Одна из моих клиенток сказала: «Все лучшее во мне умерло, когда я перешла в старшие классы школы». Подростковый хаос разрушает целостность личности. Девушки разрываются на части, а их целостные «Я» мечутся под воздействием таинственных противоречий. Девушки и чувствительны, и нежны, и жестоки, и склонны с конкуренции, и поверхностны, и идеалистичны. Утром они уверены в себе, а к вечеру изнемогают от беспокойства. Они день за днем куда-то мчатся, переполненные энергией, а потом падают без сил, погружаясь в летаргический сон. Они пробуют новые роли каждую неделю: на этой неделе она хорошая ученица, на следующей – оторва, а еще через неделю – художественно одаренная личность. И они рассчитывают, что их родные смогут угнаться за всеми этими переменами.
Мои пациентки подросткового возраста в 1990-е годы были скрытными и не спешили довериться взрослым. Их легко обижал брошенный на них взгляд, когда кто-то откашливался, прочищая горло, молчал, не проявлял достаточного энтузиазма или что-то комментировал так, что это не согласовывалось с их непосредственными потребностями. Их голоса звучали приглушенно, а речь была осторожной и невнятной. У них случались резкие перепады настроения. На этой неделе они любили весь мир и всех своих родных, а на следующей всех критиковали. Очень часто их поведение не поддавалось осмыслению. Проблемы у них были сложные и выражались метафорически: расстройство пищевого поведения, фобии, связанные со школой, нанесение себе увечий. Я обнаружила, что снова и снова задаю им один и тот же вопрос в разной форме: «О чем же ты пытаешься мне рассказать?»
Например, Мишель была красивой, умной семнадцатилетней девушкой. Мать привела ее ко мне на консультацию, когда та забеременела в третий раз на протяжении последних трех лет. Я попыталась поговорить о том, что с ней происходит. Она улыбалась как Мона Лиза на все мои вопросы. «Да нет, секс для меня не так много значит». «Нет, я этого не планировала. Просто так получилось». Когда прием закончился, я почувствовала, словно все это время говорила не на том языке, на каком надо, с кем-то, кто был далеко отсюда.
Холли – еще одна загадка. Застенчивая девушка с мягкой манерой речи, медлительная, симпатичная, что было заметно под слоем косметики. Она была фанаткой певца Принца и носила только фиолетовый цвет. Отец привел ее ко мне на прием после того, как она попыталась покончить с собой. Она не хотела учиться, не помогала по дому, не участвовала в общественной жизни школы и отказывалась искать работу. Холли отвечала на мои вопросы терпеливо, вежливо и односложно. Она по-настоящему разговорилась, лишь когда речь зашла о Принце. Мы и проговорили о нем несколько недель подряд. Она проиграла мне записи его песен. Принц каким-то образом дошел до ее сердца и много значил для нее.
Даниелла прижигала себя и делала порезы, когда была несчастна. Одетая в черное, худая, как былинка, она молча сидела передо мной со всклокоченными волосами, а в ушах, губах и в носу у нее были колечки пирсинга. Она рассуждала о гражданской войне в Боснии и озоновых дырах и поинтересовалась, люблю ли я музыку в стиле рейв. Когда я стала спрашивать про ее жизнь, она стала теребить колечки-пирсинги и замолчала.
Я изо всех сил пыталась помочь этим девушкам, но была на новой для меня территории. В конце концов Мишель, Холли и Даниелла пошли на поправку, а я узнавала столько же полезного о том, как им помочь, как и они сами.
Мои клиентки не так отличались от других девушек, которые не получали психотерапевтической помощи. Они попали ко мне в состоянии кризиса, но многие подростки проходят через нечто подобное и к психотерапевту не попадают. В тот момент я преподавала в колледже свободных искусств, а юные женщины, которые у меня учились, в основном переживали те же проблемы, что и мои клиентки. Одна из них беспокоилась о своей подруге, которая подверглась сексуальному насилию. Другая не пришла на занятия после того, как ее избил парень. Еще одна поинтересовалась у меня, как поступить, когда какой-то незнакомый мужчина донимает непристойными звонками и угрожает изнасилованием. А другая девушка в состоянии стресса вбивала себе в руку скрепки, пока не пойдет кровь. Многие мои студентки просили у меня совета по поводу расстройства пищевого поведения.
Когда я выступала перед старшеклассниками, девушки подходили ко мне после лекции, чтобы сообщить, что их изнасиловали, признавались, что хотели убежать из дома, или рассказывали о подруге, страдающей от анорексии или алкогольной зависимости. Сначала меня поражали все эти рассказы о психотравмах. Потом я уже была к этому готова.
В психологии на протяжении долгого времени не уделялось внимания девушкам этого возраста. До начала 1990-х подростки не были объектами научных исследований. Поскольку они хранили секреты от взрослых и были полны противоречий, изучать их было трудно. Внутри у них столько всего происходило, но без всяких внешних проявлений.
Симона де Бовуар дает такое описание несчастья, происходящего с девушками на этом пути: девушки, которые были сами себе хозяйками, становятся объектами воздействия в жизни других людей. Она пишет: «Девушки медленно хоронят свое детство, отказываясь от собственной независимости и решительности, и покорно вступают во взрослое существование».
Девушки-подростки переживают конфликт, где их статус как человека вступает в противоречие с женским предназначением. Де Бовуар об этом говорит так: «Девушки перестают быть и начинают казаться».
Девушки превращаются в лицедеек, которые пытаются втиснуть собственное «Я» в тесное пространство, заполненное другими людьми. Яркие, уверенные в себе девчонки превращаются в застенчивых, сомневающихся в себе женщин. Девушки больше не думают: «Кто я? Чего я хочу?» – и начинают думать: «Что мне сделать, чтобы окружающие были довольны?»
Этот разрыв между подлинной личностью девушек и нашими культурными нормами поведения женщин создает огромные проблемы. Перефразировав стихи Стиви Смита о плавании в море, можно сказать об этом так: «Они не качаются на волнах, они тонут». Именно в тот момент, когда им особенно нужна помощь, девушки не в состоянии ухватиться за протянутую родителями руку помощи.
Оливия Шрайнер вспоминает свои девичьи годы в «Истории африканской фермы»: «Мир велит нам, кем быть, и формирует нас, устанавливая правила. Мужчинам он велит работать. Нам он велит казаться. Чем меньше у женщины в голове, тем легче нести ее на руках». О своей школе она рассказывает так: «Это был механизм, чтобы спрессовать души до минимально допустимых размеров. Мне кажется, что наши души сжались до такой степени, что они могли уместиться в крохотный наперсток».
Антрополог Маргарет Мид была убеждена, что в идеальной культуре найдется место для любого человеческого таланта. По ее представлениям, наша западная культура далека от идеальной в том, что касается женщин. Сколько талантов погасло и не оценено по достоинству. Сколько смолкло голосов. Стендаль писал так: «Все гении, родившиеся женщинами, потеряны для счастья общества».
Психолог Алиса Миллер рассказала о давлении, которое оказывается на некоторых маленьких детей, в результате чего они отказываются от подлинного «Я» и натягивают на себя ложное обличье, чтобы угодить своим родителям. В «Воскрешении Офелии» основная мысль заключается в том, что девушки-подростки испытывают такое же давление, расщепляющее их личность на подлинную и ложную, но на этот раз оно исходит не от родителей, а от общества. Подростковый возраст – это время, когда на девушек оказывается давление, что заставляет их отказаться от своих подлинных личностей и показывать миру лишь малую толику своих талантов.