Нацпроект. Современный производственный роман с прологом и эпилогом

– Не беспокойтесь, Константин Николаевич, мы тут всё организуем и наладим как надо.

Спокойная уверенность Смирнюка понравилась, растерянности не наблюдалось. Подумав: «Похоже, Рафаилыч и вправду знает, что делать», – Костя заглянул к Шманькову, тихо сидевшему в собственном кабинете и разглядывавшему настольный календарь с маской всепоглощающей скорби на физиономии. Говорить было не о чем, прикрыл дверь и пошёл искать Воронина. Серёга обнаружился в бухгалтерии. Судя по выражениям лиц Натальи Ивановны и её бухгалтерского бабья, он был окончательно признан главным бабуином, великим вождём и учителем.

Велев финансисту через пятнадцать минут быть с вещами у машины, Костя пошёл инспектировать мехмастерские, где по идее должна была кипеть работа по подготовке техники к полевым работам. Работа не кипела, главный инженер как раз был на допросе у Смирнюка. Пройдясь по помещениям, решил во что бы то ни стало выкроить деньги на обустройство бытовок для слесарей и механизаторов. Люди работали в совершенно собачьих условиях, негде было погреться, помыться, переодеться и попить чайку. Прикинув, как расположить раздевалку, комнату отдыха, душевые и сортир, вышел к машине, забрал поджидающего Воронина и поехал на строительство комплекса.

Сергиян возвышался посреди стройплощадки бронзовым монументом. Грудь вместе с животом выставлены вперёд, взор орлиный, попка отклячена. Убедившись, что строительство идёт в полном соответствии с планом и сроками, поставили Владимиру Васильевичу задачу по составлению сметы на оборудование бытовых удобств в мехмастерских и поехали в дом управляющей компании перекусить, забрать Светку и собираться домой в столицу.

К долгим и тяжёлым покатушкам из дома в хозяйство и обратно Костя постепенно привык и даже начал получать от них некоторое удовольствие. Пять часов вынужденного безделья в дороге были идеальным временем для размышлений. В обычной жизни всё время надо было что-то решать, что-то обсуждать, куда-то бежать, кому-то звонить или отвечать на звонки. Остановиться и подумать времени всегда не хватало, если, конечно, не считать приступов нервной бессонницы, но это было другое. Бессонница всегда была реакцией на какую-нибудь личную обиду, на подлость или несправедливость, и поскольку всё, чем Костя занимался, он воспринимал как личное, – обид хватало.

Теоретически Костя понимал, что так относиться к делу нельзя, просто вредно для здоровья, но изменить себя не мог. Примеры мужиков, умерших от инфарктов, не дожив до пятидесяти пяти лет, конечно, пугали, но на отношение к жизни, к сожалению, не влияли. Сделаться более спокойным и равнодушным не удавалось. Столкнувшись с какой-нибудь очередной гнусностью, каждый раз разрушался, а потом злился на себя за свою излишнюю эмоциональность. В таких случаях на память всегда приходила одна и та же фраза из Галича:

Расслабленно развалившись на заднем сиденье и глядя на проплывающие за окном пейзажи, Костя неторопливо размышлял о том, о чём в обычной жизни подумать было некогда. Толчком к размышлениям послужил телерепортаж, отсмотренный за чаем перед выездом, в котором журналист с видом гордого и счастливого идиота рассказывал, как наш лидер нации топал ножкой на мировое сообщество.

Чем, собственно, было гордиться? У Кости Родина-мать твёрдо ассоциировалась с деградировавшей бабой-алкоголичкой, которая когда-то была сильна и красива, но постепенно опустилась до состояния полного свинства. Когда её трясло и колотило с похмелья, она ползала на брюхе, выпрашивая у прохожих денежку на бутылку пива или стакан бормотухи. Когда денежка находилась и вожделенный алкоголь растекался по жилам, в бабе просыпалась пьяная гордость, она занимала позицию в центре села, держась одной рукой за забор, а другой рукой замахивалась на всех проходящих мимо пустой бутылкой и орала:

– Щас как ёбну, блядь!

Конечно, ударить ей никого не удавалось. Близко к ней никто не старался подходить, а сама она от забора оторваться не могла – ноги не держали. Самым глупым в поведении бабы было то, что она совершенно не думала о завтрашнем дне, когда кончится выпивка, накатит горькое похмелье и придется снова ползать на брюхе перед теми, кого она хотела ёбнуть.

Страна находилась, конечно, не в алкогольной, а в финансовой зависимости от мирового рынка энергоносителей, экспорт которых составлял основу национальной экономики. Состояния похмелья и опьянения чередовались не каждый день, а гораздо реже, вместе со взлётами и падениями мировых цен на нефть и газ. Последние несколько лет цены на углеводороды постоянно росли. Родина опохмелилась, умыла личико, приоделась и продолжила радостно пьянствовать, но уже не под забором, а в дорогих кабаках под хорошую закуску.

Этот период сытого благополучного пития совпал с периодом сияния на политическом олимпе лидера нации – бывшего офицера спецслужб, психика которого, как и система ценностей, были навсегда искалечены этими самыми спецслужбами. Наверное, он по-своему любил Родину, желал ей добра и процветания, но идти к этому пытался очень своими, спецслужбистскими путями, разделяя всех и вся на своих и чужих.

По Костиному глубокому убеждению, делить мир на своих и чужих было никак нельзя, это размывало все базовые понятия, на которых всё должно было держаться, убивало понятия добра и зла, правды и лжи, греха и праведности. При таком разделении воры и подонки прощались и поощрялись потому, что были своими, а действительно полезные и порядочные люди выбрасывались за борт, если своими не считались. Любая объективность исключалась полностью, главенствовал принцип личной преданности.

История учила, что заканчивается это всегда печально. Изображающие преданность подонки рано или поздно предавали своего хозяина, ибо по-настоящему они могли быть преданными только собственной заднице. У народа не осталось духовных ценностей, не было идеалов, не было, да и не могло быть, национальной идеи, которую успешно заменила едкая фраза одного писателя-современника: «Чем унижаться и просить – лучше спиздить и молчать!»

За окном проплыла очередная деревенька. Почерневшие домишки, покосившиеся сараи, обшарпанный магазинчик, на окраине полуразвалившиеся фермы и мехдвор, больше похожий на пункт сбора металлолома. Мерзость и запустение. Неужели лидер нации на самом деле не знает, в каком состоянии страна? Неужели, топая ножкой и грозя пальчиком мировому сообществу, он искренне верит, что за спиной могучая держава? Неужели не догадывается, что все два новых боевых вертолета и новая ракетка, которые ему и журналистам гордо показывали генералы, сразу после демонстрации этими верными сынами своего народа украдены, проданы и пропиты?

Или это просто циничная попытка понравится избирателям, отвлечение на ложный объект? Сидите по уши в дерьме, зато можете гордиться, как ваш лидер всему миру пипиську показывает. Кладовка золотовалютных резервов забита вином под завязку, о похмелье можно пока не думать. Пей спокойно, гордись собой и думай о высоком.

Мировому сообществу, однако, пиписька лидера нации не нравилась, мировое сообщество ей брезговало, потому и остались во всём мире у страны только два друга – два правителя малюсеньких датиноамериканских стран, которые тоже развлекали своих граждан показыванием цивилизованному человечеству своих гениталий и голых задниц.

Будущее представлялось Косте весьма печальным. Молодёжь перестала стремиться в бизнес, все мечтали стать чиновниками или силовиками. У новой элиты стремление хоть что-то созидать отсутствовало полностью, только отнимать и делить. За детей было страшно. Растить их насильниками и ворами, адаптированными к этой среде, Костя не хотел, но и эмигрировать не мог. Просто не мог представить себя живущим где-то в другой стране. Оставалось только «стоять в истине», как говорили православные, делать что должен, и будь что будет.

Наконец показалась развязка столичной кольцевой дороги. Впереди ждало целование детей, ужин в кругу семьи, душ и баиньки.

Воронин с Панасюком при Костином непосредственном участии наконец окончательно досчитали варианты бизнес-плана, начатые ещё финдиректором Пашей и Игорем Бузиным. Бизнес-план получился правильный, хоть в учебники помещай. Весь процесс был рассчитан помесячно на одиннадцать лет вперёд. Учли всё. И динамику прироста поголовья, и динамику роста надоев, и динамику снижения затрат на кормопроизводство. Единственное, чего не могли спрогнозировать, это рост закупочных цен на молоко, поэтому их посчитали, привязав к среднему коэффициенту инфляции, хотя Костя был глубоко убеждён, что цены на молоко должны расти быстрее и сдерживает этот рост исключительно недальновидное вмешательство государства в механизмы рынка.

Хитрое государство, опасаясь социальных взрывов, всеми силами сдерживало рост цен на так называемые продукты первой необходимости, в том числе на молоко и традиционные молочные продукты, в результате закупочные цены колебались на уровне рентабельности его производства, и то только в хозяйствах с хорошим менеджментом, а это в стране было большой редкостью. В подавляющем большинстве хозяйств менеджмент был шманьковский, а то и хуже, и производство молока приносило чистые убытки, так что пока ни о каком реальном развитии молочного животноводства в стране речи быть не могло.

Крестьяне коров повсеместно потихоньку вырезали и сдавали на мясо. Статистические данные о постоянном снижении поголовья по всей стране были ужасающие, но вслух об этом не говорили. По телевизору показывали, как лидер нации из рук кормит морковкой маленькую тёлочку на вновь построенной мегаферме в одной из более-менее зажиточных губерний и радостно трещали: «Нацпроект! Нацпроект!»

Генеральный директор этой мегафермы, которого Костя хорошо знал лично, жаловался, что у него себестоимость молока почти равна цене реализации и как отдавать полученные на строительство кредиты, он себе не представляет. Чтобы не болтал лишнего, его наградили какой-то медалькой и сделали председателем союза производителей молока.

Смирнюк, принимая дела, развернул в хозяйстве бурную, кипучую деятельность. Первым делом для оценки последствий шманьковского правления затеял полную, тотальную инвентаризацию. Потом как-то умудрился найти в райцентре нового главного инженера, производящего весьма приличное впечатление. Слесарей и механизаторов ему каким-то образом удалось построить так, что работа по подготовке техники к весенним полевым работам закипела и эти достойные граждане даже начали тащить из дома и сдавать на склад ранее украденные на всякий случай запчасти. Крестьяне, правда, за глаза прозвали Смирнюка Берией, что явно свидетельствовало о его холодной бесчеловечности, но Костю на данном этапе развития такой расклад вполне устраивал. Для наведения в хозяйстве элементарного порядка такой Берия был нужен как воздух.

Прочие процессы тоже потихоньку налаживались. Воронин активно помогал правильно организовать проведение инвентаризации и продолжал колотиться о ГосАгроБанк, пытаясь выбить хоть какие-нибудь кредитные деньги. Агроном Ваня, под бдительным оком Смирнюка и немцев, рисовал планы посевов. Сергиян со своими офицерами гонял по стройплощадкам новых соколовских подрядчиков и трудолюбивых армян.

Серёга Панасюк старательно пыхтел в поисках подходящего продукта переработки молока, всячески пытаясь вытащить нужную информацию из разных иностранных фирм и наших научно-исследовательских институтов молочной промышленности и прочего масло-сыроделания. Кроме того, на Серёге как на единственном в команде человеке, свободно говорящем по-английски, лежала почётная задача постоянного изнасилования заокеанских консультантов, рожающих план реконструкции и развития конезавода, на котором новый директор Гусева с настойчивостью маньяка наводила должный порядок.

По плану развития хозяйства, необходимо было закупать большое количество разной техники и оборудования, и Костя, посоветовавшись с мужиками, ввёл в управляющей компании должность менеджера по закупкам. Человек на это место нужен был исключительно порядочный и проверенный, так как любые закупки где-либо и чего-либо были самым простым и распространённым способом воровства.

Делалось это очень просто: покупатель договаривался с продавцом о завышении цены товара или сокрытии скидок, а после оплаты продавец отдавал часть переплаченных денег наличными или переводил их на счёт какой-нибудь подставной конторы? предоставленный покупателем. Поскольку схема подразумевала полную конфиденциальность и с обеих сторон, как правило, выступали не хозяева, а наёмники, получалось выгодно всем, кроме хозяина фирмы-покупателя. Хозяину фирмы-продавца было наплевать, так как он свою цену товара получал.

Доля наёмника со стороны покупателя в обиходе называлась откатом, размер которого зависел только от степени контроля в организации и от степени наглости и жадности сотрудников. Когда Костя входил в курс дела по хозяйству, он проверил несколько старых сделок команды Шманькова и Спесивого с Зуделкиным. Цены по этим сделкам оказались завышены процентов на тридцать – пятьдесят. Выходило, что степень наглости и жадности этих бойцов была весьма высока.

При такой сложившейся практике отдавать организацию закупок в руки непроверенного Смирнюка и его подчинённых было нельзя, но и лично контролировать всё не имелось физической возможности. Нужен был честный, проверенный человек. Поиск такого сотрудника осложнялся тем, что абсолютное большинство людей мечтали иметь стабильную постоянную работу до конца жизни, а Костя этого предложить не мог и, считая себя человеком порядочным, не предлагал. Напротив, нанимая людей на работу, честно говорил им, когда, по его мнению, по мере реализации бизнес-плана надобность в них отпадёт. В основном это, конечно, касалось не специалистов хозяйства, которые будут нужны всегда, а сотрудников управляющей компании, у которой после ввода молочного комплекса в эксплуатацию и отладки производственных процессов останутся только контрольные функции.

Единственной стимулирующей морковкой, которую Костя позволял себе повесить перед носом сотрудников, были его размышления о логике бизнеса, о том, что если мы все докажем Папароту свою эффективность, то будет какой-нибудь другой проект, другая работа. Андрюша же не идиот, обязательно постарается и дальше использовать хорошую команду людей, на деле показавших свою трудоспособность и деловые качества.

Той же политики Костя придерживался и со строителями, с Володей Сергияном и его офицерами, добавив к общим рассуждениям материальный стимул. Побуждая их к экономии расходов на строительство, под свою ответственность пообещал хорошие премии в виде небольшого процента от сэкономленного, но при условии, что экономия будет получена без ущерба качеству строительства и что она не искусственно выдуманная. В том, что Папарот не станет против этого возражать, Костя не сомневался ни секунды.

На должность менеджера по закупкам взяли одного из старейших сотрудников рекламного агентства Илью Якушева, который работал у Кости уже лет двенадцать, придя в агентство совсем зелёным пацаном сразу после службы в армии, и вырос за эти годы во вполне уверенного в себе, спокойного и рассудительного мужика.

В связи с тем что Костя полностью погрузился в папаротовский сельхозпроект, работы в агентстве стало меньше, и Илюха вполне мог совмещать выполнение своих рекламных обязанностей с организацией процесса закупок. Менеджер по закупкам нужен был управляющей компании года на полтора-два. Илюха таким образом получал возможность дополнительного заработка и перспективу вернуться в агентство, а Костя получал проверенного, честного бойца на важном направлении.

Для постижения сути процесса закупок Илье оплатили учёбу на соответствующих двухнедельных курсах, после чего он довольно быстро разобрался в качестве и способностях поставщиков всякой всячины, необходимой для функционирования и развития хозяйства. Поставки техники, оборудования, семян, удобрений, ядохимикатов и прочего необходимого пошли ритмично и по вменяемым ценам. Несколько раз Илья приносил и сдавал Светке в чёрную кассу наличные, полученные в тех конторах, где откаты были обязательным условием получения хороших скидок на товар. Работать стало легче, меньше приходилось отвлекаться на проверки и контроль сделок.

Инвентаризация, проводимая Смирнюком и Ворониным, каждый день вскрывала новые факты воровства и бесхозяйственности Шманькова и его специалистов. С каждым новым выявленным фактом недостачи нарастало раздражение. Чаша терпения переполнилась, когда Косте доложили, что Шманьков куда-то сплавил два стареньких, но вполне рабочих трактора, доставшихся хозяйству ещё в процессе банкротства конезавода, видимо тихо продал по дешёвке соседям-фермерам в надежде, что их не хватятся. Сам Шманьков при этом изворачивался, врал и старательно делал вид, что ничего не знает и не понимает, чего от него хотят.

Костино терпение, наконец, лопнуло, и начальник службы охраны отставной мент Слава получил указание вступить в переговоры с районной прокуратурой и ментами на предмет возбуждения уголовного дела о хищениях и отдачи гражданина Шманькова под суд. Шманьков в хозяйстве появляться перестал, сидел дома, трясся и ждал, когда за ним придут.

Соседи-фермеры сильно загрустили: у них настали трудные времена, халява закончилась. Пока хозяйством управлял вороватый Шманьков, у них всегда была возможность по дешёвке, вполцены добыть краденую солярку, семена или удобрения, а теперь нужно было покупать всё это по рыночным ценам и за живые деньги. Экономика фермерских хозяйств, с их старенькой техникой и плохой организацией труда, таких затрат не выдерживала.

Ярким примером подобного хозяйствования был председатель сельсовета и по совместительству местный фермер. При разворовывании конезавода ему удалось урвать приличный кусок пашни и один зерноуборочный комбайн, а вот пахать и сеять было нечем. Пока Шманьков был у руля, у них образовался воровской симбиоз. Шманьков, за счёт Папарота, разумеется, его семенами и техникой председательское поле засевал, а председатель своим комбайном убирал урожай. Деньги за проданное зерно делили пополам. Шманьков все эти свои воровские схемы гордо называл: «помощь соседям».

Когда Смирнюк и Костя эту практику прекратили, фермеры сначала взвыли, потом задумались, а потом самые сообразительные потянулись к Косте с предложениями о продаже своих полей.

Однако, как вскоре выяснилось, Шманьков не только сидел дома и трясся, но и активно искал себе защиту от уголовного преследования и, что было для Кости крайне удивительно, нашёл её в лице губернатора.

Несколько месяцев назад в районе проходили выборы нового главы, на которых ставленник губернатора Данилкин с треском провалился. Новым главой района избрали директора местного профессионально-технического училища – тщедушного, лысенького, пугливого очкастого мужичишку, выдавшего себя за верного коммуниста-ленинца, последователя красножопых людоедов. Причина победы была вовсе не в том, что к народу вдруг вернулись любовь и доверие к коммунистам, просто предыдущий глава района – ставленник Удава-губернатора – воровал так нагло, яростно и беззастенчиво, что народец готов был голосовать хоть за жабу рогатую, лишь бы против этого жулика.

Когда губернатору кто-то доложил, что Шманькова собираются сажать, Удав решил, что эту пешку можно использовать ещё разок, и к Косте потянулись разные чиновники из областной администрации, каждый из которых доверительным шепотом от имени Удава-губернатора просил отпустить Шманькова с миром, так как Егор Сергеевич хочет поставить его первым замом к новому главе района. Костя упорно сопротивлялся до тех пор, пока за Шманькова не попросил первый зам губернатора.

За сговорчивость Косте было обещано решение нескольких административно-геморройных вопросов и, в качестве дополнительного бонуса, поездка в Америку на всемирную сельскохозяйственную выставку с посещением нескольких крупных молочных ферм в составе делегации аграриев от Соколовской области. Поездка планировалась на март, и с собой можно было взять одного сотрудника. Костя прикинул, что посевная в эту пору ещё не начнется, подготовка к ней уже закончится и десять дней выкроить будет можно. Кроме того, близилось время закупки скота для строящегося комплекса и очень хотелось на всемирной выставке подпитаться информацией по этому вопросу.

Подошло время очень важной встречи с Папаротом, на которой планировалось рассмотреть подготовленный командой бизнес-план и, в случае его принятия, согласовать бюджет проекта на следующий год. Встретились, как обычно, в Андрюшиной приёмной в Государственной сетевой компании. На этот раз Костя взял с собой Воронина, так как многими аспектами презентуемых расчётов Серёга владел лучше как финансист, лично их производивший.

Со стороны Папарота во встрече, как обычно, участвовал Володя Овечкин. Папарот выглядел пугающе. Был бледен. На лице застыла маска какой-то отрешённой нездешности. В глазах поблескивали злые бесовские огоньки. У Кости даже на какие-то секунды возникло ощущение, что это не Андрей, во всяком случае не тот Андрей, которого Костя знал много лет. Почудилось, что перед ним восковая фигура, абсолютно неживая, но при этом почему-то очень опасная.

Папарот вместо приветствия буркнул себе под нос что-то невразумительное и уставился куда-то под стол. Костя представил присутствующим Воронина, сказал короткую вступительную речь и, не услышав вопросов и возражений, вручил Овечкину и Андрею по экземпляру бизнес-плана и начал излагать его суть, поясняя детали и расчёты.

Папарот лениво перелистывал свой экземпляр, слушал молча. Костя говорил спокойно и внятно, объясняя содержание бизнес-плана, иногда давая Воронину возможность пояснить какие-то детали расчётов. Не получая никакой реакции от слушателей и не понимая, что ещё говорить, какие детали бизнес-плана были Андрею понятны, а какие требовали дополнительных разъяснений, минут через десять закончил свой монолог и попросил уточняющих вопросов.

В кабинете повисла тягостная тишина. Взглянув на Овечкина, Костя увидел в его глазах страх. И тут Папарот заорал без всяких прелюдий и предупреждений:

– Что вы мне принесли! Что за хуйню вы мне сюда принесли! На хуй мне ваши цифры! Сделайте мне презентацию! На хуй мне такой бизнес-план? Я не собираюсь из своего кармана финансировать развитие сельского хозяйства в этой стране. Где обещанные кредиты?! Всё это имеет смысл только в случае получения долгосрочного кредита с субсидируемой государством процентной ставкой. На хуй мне вы все вместе с вашими коровами, навозом и прочим говном?! На хуй… … … блядь… … ёб вашу мать … … …! Как вы работаете с банками? Хуёво вы работаете! На хуй… и так далее, и так далее…

От неожиданности Костя совершенно растерялся. В голове молотком стучало: «Сука! Как же так?! Я же сам тебе всё это говорил на предыдущих встречах. Я же говорил, что проект надо останавливать, фиксировать убытки и возобновлять его только в случае получения кредита. Ты же, падла, сам мне сладко пел о долгосрочных перспективах. Что ж ты, гнида, теперь орёшь на меня так, будто это я втянул тебя в это дерьмо? И какую презентацию ты от нас хочешь? А кредитов нам не дают в том числе и из-за того, что у тебя, сука, нет залогов, из-за того, что ты попрятал все свои деньги в офшорах и предъявить в этой стране ни хуя не можешь. А мы теперь во всём виноваты?!»

Папарот тем временем продолжал злобно орать:

– … ни хуя себе срок окупаемости десять лет! Да вы охуели! Хуйли вы мне ваши циферки принесли! Какого хуя я должен в них ковыряться?! Сделайте мне презентацию, как я привык, чтобы я мог понять!

Костина растерянность начала вытесняться яростью, руки задрожали, кровь в висках закипела. В глубине организма начала формироваться длинная и витиеватая ответная матерная тирада, но сформироваться не успела. Папарот вдруг совершенно неожиданно перешел на спокойный деловой и почти дружелюбный тон:

– Значит, так, ребята, приходите через две недели. Сделайте мне нормальную презентацию, а заодно принесите структуру, численный состав и функционал. Да, и систему мотивации персонала, включая и вас самих. Всё, привет! Удачи! Извините, я тороплюсь.

Матерная тирада, рвущаяся наружу из Костиной груди, застряла где-то на уровне кадыка. Воронин, красный как рак, опустив глаза, собирал со стола варианты бизнес-плана. Овечкин уже выскочил в приёмную, а Папарот быстро ушёл в комнату отдыха, дверь в которую была сразу за его письменным столом.

Во рту сделалось отвратительно сухо. Сглотнув комок в горле, Костя вышел в холл, примыкающий к приёмной, выпил стакан воды из стоящего в углу кулера, закурил, прокашлялся и поинтересовался у Овечкина, часто ли с Андрюшей случаются такие припадки и где можно получить образец формы презентации, к которой Папарот привык.

В ответ Овечкин, грустно улыбаясь, поведал, что последние несколько лет Андрюша такой психованный практически постоянно, что его свинское хамство по отношению к подчинённым стало уже привычным и что все вообще удивляются, почему до сих пор он ни разу ещё не наезжал на Костю в своей обычной манере.