Homo Ludus

Homo Ludus

Пролог

Бог счастья Дайкоку первый раз за всю свою жизнь попал в страну, где люди были несчастны и рады были страдать при жизни, надеясь обрести желаемое после смерти. Это было очень странно для Дайкоку. В его родной Японии люди знали, что счастье им не положено, но знали также при этом, что некоторым оно всё же достаётся. При этом сам Дайкоку всегда ходил хмурым недовольным и скверным. Лишь бы никто не знал, сколько сейчас счастья у всех людей. Ведь дороже товара нет, и все захотят его забрать. И все захотят получить больше. И тогда ему понадобится столько ресурсов, которыми он никогда не обладал… Потому бог счастья слыл самым жадным среди всех богов.

Но в том мешке с волшебным рисом, что носил с собой он за плечами, водилась старая и мудрая крыса, главный символ богатства. И именно эта крыса прогрызала дырочки в мешке с рисом. И сыпался рис на землю, одаривая людей счастьем, которое, как они думали им вовсе не полагалось. И никто кроме крысы и самого Дайкоку не знали, что ни одна дырочка случайно не прогрызлась, и ни одна рисинка случайно не падала – все люди, получившие волшебный рис, выбирались заранее и очень тщательно. И не потому, насколько заслуживали они счастья, а потому насколько они готовы были это счастье сберечь.

И среди людей Кракожии Дайкоку видел очень мало людей, желающих быть счастливыми, и ещё меньше тех, кто был готов беречь своё счастье. Но больше всего его удивило, что в скором времени и та крохотная часть, что счастье имела, должна была его потерять. Такие вещи Дайкоку знал заранее всех богов. Потому что видел, сколько счастья потеряют люди. Потому что счастье потерять легче, чем что бы то ни было.

Густав

 Густаву было почти полторы тысячи лет, и за всю свою жизнь он не видел подобных ему, живущих так долго, и живущих за счёт чужих страданий.

 Родился он в Ирландии, где местный народ когда-то назывался кельтами и поклонялся богине Дану, прародительнице богов, правивших островом. Ему тогда не очень нравилась религия, где верующие в неё люди не верили в любовь как во что-то всесильное, а, скорей, просто считали это одним из проявлений человеческих чувств.

 Сначала Густав убивал больше из необходимости, чем из удовольствия, и даже не ощущал в этом чего-то особенного. Но прошли века, и появилось христианство, а затем и его ответвления, в виде лютеранства, и, главное, кальвинизма – ответвления протестантства, в котором основным Божьим замыслом было его же, Бога, прославление. В кальвинизме Бог не было добрым и не собирался всех спасать от гиены огненной, Он изначально определил, кто избранный и заслуживает права управлять, а кто ничтожный и должен терпеть несчастья и унижения, а всё, что происходит, оно лишь затем, чтобы прославлять Его великую Волю и Могущество. Избранные же при этом эту Волю исполняют.

 Таким избранным себя считал Густав, следуя постулатам Кальвина и изничтожая при этом всех, кого только мог посчитать ничтожным.

 Ещё когда это движение только зарождалось, Густав ездил в Швейцарию, принимал там участие в процессах над «еретиками» (а кто еретик, определяла теперь уже не католическая церковь, а именно Жан Кальвин), которых всё также сжигали на кострах, но уже за прямо противоположные мысли.

 Сжигать Густаву не очень нравилось, но вот беседовать с осужденными, давать им надежду, даже не важно на что именно – может, на понимание или сочувствие, на то, что жизнь была не напрасна – а потом отбирать эту надежду, скрытно упрекая их и заставляя чувствовать свою вину, тем самым истощая в них жизнь ещё до предсмертной агонии в дыме от костра. Эта игра в доброго и правдивого тогда нравилась ему куда больше, чем простые обвинения в инакомыслии и духовных заблуждениях, целью которых были простое упрочнение новой антипапской власти и самосознание этой новой власти своего состоявшегося успеха в отдельно взятой стране.

Густав считал, что даже эти новоявленные инквизиторы не совсем понимали многозначительности своего положения. Они хотели лишь обвинить кого-то и осудить его, тем самым показав свою силу, не понимая, что человек при этом, умирая, осознавал, что прав и чист перед всеми и, прежде всего, перед самим собой. А вот выжать из него все соки, сбить с толку и вынудить умереть в отчаянии от безысходности и пустоты своей жизни – этого хотел Густав, и этого он добивался.

 Вскоре, разочаровавшись в самом Кальвине, он лишь больше утвердился в его идеях, дополняя и укрепляя их. «Дети – это грязь» – говорил Кальвин; вампир был с ним в корне не согласен: «Дети -не грязь, они – подарок. Одни из самых сладких подарков, который только можно дать человеку вместе с неописуемой радостью, чтобы потом отобрать его и доставить тому же человеку ещё более неописуемое и невозможное страдание и свести его с ума собственной же обретённой пустотой».

 Сегодня у Густава была назначена встреча с новой знакомой. Её звали Кэтрин. Отец её был французским дипломатом, так что всё детство девушки прошло в полузакрытом пансионе, где половина детей не говорила по-русски.

 Став взрослой Кэтрин занялась публицистикой, и теперь уже в нескольких столичных журналах выходили её статьи о семье, детях и собаках. Последнее было ей больше всего любимо, причём собак она любила самых разных, и, прежде всего, за их настоящую самую искреннюю любовь к своему хозяину. Сама она пока воспитывала только одну короткошёрстную таксу, но в перспективе хотела ещё нескольких. Что ей мешало, она не знала сама: то ли боязнь ответственности за ещё одно живое существо, то ли нерешительность в выборе второй породы – причин можно было найти много, но на самом деле она просто не решалась это сделать. Эта черта вообще сильно проявлялась в её характере – она всё время боялась ошибиться, и, видимо, потому, что ошибок в её жизни, действительно, было немного; их попусту негде было делать. Всегда был рядом отец, который делал всё, чтобы в её жизни всегда присутствовали только правильные варианты выбора.

 В эту субботу её пригласил на обед новый знакомый, на позапрошлой неделе давший ей замечательное интервью на тему воспитания и дрессировки лабрадоров. Густав понравился ей не только своей характерной западно-европейской внешностью и учтивой манерой общения, но и удивительным знанием собак, в целом, и лабрадоров, в частности. Столько нового и интересного за один разговор она ещё не слышала, а статью главный редактор уже решил поместить в центральную колонку следующего выпуска. Вдобавок ко всему Кэтрин очаровало живое и лучезарное отношение Густава к жизни, которым как ей казалось, он начинает пропитывать и её саму.

 Первой пришла она. Села за крайний столик и заказала стакан воды. Сейчас она больше всего переживала за свои туфли. Всю неделю она думала, что во что оденется на эту встречу: длинное обтягивающее светло-синее платье с небольшим вырезом и прикрытыми плечами, шёлк которого был настолько тонким и облегающим, что можно было разглядеть узоры на её бюстгальтере, слегка видным из декольте, а прозрачные чулки делали её и вовсе сногсшибательной. Причёску она делала с самого утра, чтобы ещё до выхода можно было взглянуть на кудри длинных чёрных волос. Всё было безупречно, но туфли, бирюзовые туфли на высоком каблуке, идеально подходившие в данном случае, слегка нуждались в ремонте. Одевала Кэтрин их редко из-за очень тонких шпилек, а последний раз угодила в трещину на мостовой, отчего

шпилька стала пошатываться, и, когда ей суждено было отвалиться, можно было только догадываться.

 Переодеваться заново было поздно, поэтому она просто вышла раньше, чтобы спокойно и не торопясь дойти до машины, и уже на ней добраться до кафе.

 Сейчас, когда она ждала, вода казалась ей каким-то успокоительным напитком. Вода смачивала горло, немного охлаждала, придавала терпения.

 Показался Густав. Высокий, красивый. В костюме и поразительно идущей ему красной шёлковой рубашке с маленькими пуговицами, похожими на волшебные рубины из заморских сказок. Он весь сиял.

 «Привет», – улыбнулась Кэтрин и зачем-то встала. В груди её всё сжималось, а сердце уже колотилось так, что казалось будто его стук будет раздаваться из ушей.

 «Здравствуй, Кэтрин», – голос Густава отдавал уверенностью, а его приветливые глаза, видно, могли успокоить даже полу-израненного голодного льва, победившего только что свору гиен. Он поднёс её руку к своим губам и нежно поцеловал, заметив, что девушка при этом онемела.

 «Ты присядешь?» – улыбнулся Густав. – Пойми правильно, в ногах, конечно, правды нет, но я просто не могу сесть раньше тебя».

 «Ах, да» – Кэтрин легко рассмеялась, тут же присела и положила ладони вместе прямо перед собой, держась большими пальцами за край стола.

 «Давно меня ждёшь?»

 «Ну, как давно… пару минут.» – её правая рука машинально скинула локон волос с плеча и опустилась на стол. Правая нога, на которой была та самая полу-сломанная шпилька, немного приподнялась в пятке и через сантиметр справа от себя снова встала на пол.

 «Знаешь, я всё беспокоился, что опоздаю и заставлю тебя ждать»

 «Да нет. Что ты. Я почти только пришла». – ответила девушка и тут же невольно бросила взгляд на стол. На нём стояло три пустых стакана для воды, сто раз и со всех сторон залапанных пальцами и со следами от губной помады на краях. «Вот дура! – подумала она. – Теперь он подумает, что я или вру с лёгкой руки, или лакаю воду литрами как верблюд… А ещё эта шпилька… Полпятки уже отбила, пытаясь закрепить её покрепче. Как я могла про это забыть… Помада тоже. Половина её осталась на стаканах. Как дешёвка какая. Ещё с губ небось стёрла. Что, при нём теперь прихорашиваться?!»

 «Как твоя статья? Всё в порядке?» – спросил Густав. Всем своим видом он показывал, что всё отлично, а каждое его слово было наполнено спокойствием и уверенностью.

 Кэтрин улыбнулась: «Да всё в порядке… По правде сказать, редактор просто в восторге. Решили поместить её в основной раздел в следующем выпуске… Ещё, по правде сказать, мне в жизни не попадался человек, способный так интересно рассказать о чём-либо. Откуда только ты так много знаешь о собаках?»

 Густав улыбнулся в ответ, слегка прищурив глаза. Это выглядело очень красиво и притягательно. Словно в мрачной ледяной пещере он делился солнечным светом и теплом с людьми, забывшими, что такое радость.

 «Кэтрин, это долгая история… Но, знаешь, вкратце… Несколько лет назад я жил в Канаде, недалеко от Монреаля. У меня был небольшой дом прям рядом с лесом, а впритык ко мне кинологический центр. Как-то ночью я не мог уснуть. Не знаю, почему. Просто не спалось. Думаю, ну ладно, хоть прогуляюсь что ли. По свежему воздуху. И то лучше, чем просто валяться в кровати… Оделся, вышел. И тут слышу какое-то тявканье. Смотрю – щенок. Совсем маленький. Валяется у моего забора. Щенок лабрадора. Маленькая девочка палевого цвета. Видимо, сбежал из этого центра… Но отдать я уже его, вернее её, не смог, конечно… Зато к ним за советами пришлось ходить постоянно. И специалисты там оказались, сама понимаешь, какие. С тех пор так и занимаюсь этим».

 Девушка слушала его чуть ли ни с раскрытым ртом. Было так приятно понимать, что это случилось по счастливой судьбе. Что человек стал заниматься действительно предназначенным для него делом по воле случая. И что этот случай в итоге познакомил её и его.

 «А где сейчас эта собака?»

 «Кэтрин. Со мной, конечно, она. Где же ещё… Да и у меня к тебе просьба…»

 Зазвонил телефон.

 Девушка судорожно потянулась к сумочке. Перерыв половину содержимого, она, наконец, вспомнила, что мобильник в отдельном кармашке. Разговаривать было бы необязательно, но это был её отец.

 Говорить они стали, конечно, по-французски. Кэтрин посчитала, что можно сделать это преимуществом, наивно полагая, что Густав этот язык не знает – на самом деле она только помогла раскопать себе могилу.

 «Ну сейчас…… – подумал Густав. – Договоришь со своим папой и получишь маленькую троянскую собачку… Размечталась. Нашла себе любовь всей жизни… Даже и не представляешь, чего ты заслуживаешь на самом деле за то, что ты сделала.. Уж точно не станешь после этого думать о криво державшейся шпильке на правой туфле… Ты такая сладкая с виду, много кого отшила; жаль нельзя их позвать, чтоб посмотрели на твой финал – так было бы гораздо эффективней… Я бы и отца твоего отдельно довёл, да он не стоит моего времени. Такую красотку он, вероятно, считает одним из своих главных достижений в жизни: ни грудь, ни губы, ни ещё что-то не оперировались – они настоящие. Подделку я бы сразу заметил…».

 Кэтрин словно почувствовала мысленное требование положить трубку и, сказав отцу, что она в кафе с парнем, который ей безумно нравится, и, в которого она, кажется, уже влюбилась, отключила телефон на совсем.

 «Это папа звонил. – извиняющимся тоном проговорила девушка. – Я сказала ему, что с подругами. Чтоб не задавал сейчас лишних вопросов. Он знает моих подруг, они не любят ждать кого-то»

 «Какая же женщина любит ждать». – ответил Густав и подумал. – «Что ж ты врёшь на пустом месте? Можно ж было просто сказать, что в кафе и занята. Сколько ж людей считает, что при наличии вранья правда станет убедительней… Переспроси только про просьбу, и на сегодня можно с тобой закончить».

 «Ну да. Ты прав. Пожалуй, никакая… А что ты говорил про просьбу?»

 «Ах да. Спасибо, что напомнила. Эта просьба тоже не любит ждать. Она в машине.» – Густав встал и протянул девушке руку ладонью вверх. Выдержав сценическую паузу, Кэтрин сжала его руку в своей, встала и встретилась с ним глазами совсем близко, уже не улыбаясь. Так спокойно и хорошо она себя ещё в жизни не чувствовала.

 «Я заслуживаю этого мужчину. – мысленно решила Кэтрин. – Всю жизнь мне попадались одни тряпки, и ничего не получалось. Всё ради него. Ради того, чтобы в моей жизни появился он. Он будет моим».

 Бросив на стол две крупные денежные купюры, Густав, дотронувшись до талии девушки со словами «пойдём», направил её к выходу и сам двинулся следом.

 Чуть в стороне от выхода, во дворике, стоял его огромный Кадиллак Эскалейт чёрного цвета. Оказавшись позади машины, он открыл багажник – там в небольшой сумке для животных спал маленький тёмный как ночь лабрадор возрастом меньше месяца.

 «Какое чудо! – эмоционально прошептала Кэтрин, прикрыв ладонями рот.

 «Да. Ему три недели. Вылез самым последним из пятерых. Можно сказать, мой младший внук. И, по правде, сказать, наверно, самый любимый… Остальных я раздал друзьям, которые давно просили себе щеночка, а любимого решил оставить себе. Но сейчас у меня командировка, и кто-то должен за ним присмотреть. Ты ведь сможешь о нём позаботиться. Всего 7 дней, пока меня не будет».

 «Ну у меня нет слов. Он такой очаровательный. Ты не шутишь? Он же сама прелесть».

 «Неужели я буду дразнить тебя, Кэтрин. Конечно, я серьёзно. Ты окажешь мне огромную услугу».

 «Что ты! Конечно, я согласна! Разве можно от него отказаться!» – ей казалось уже, что этот день счастливейший в её жизни.

 «Спасибо, Кэтрин. У меня сейчас совсем бы не было на него времени. Слишком много работы в отъезде».

 Густав предложил отвезти её домой, и она согласилась. Даже несмотря на то, что ей придётся отдельно ехать за своей машиной, припаркованной через дорогу от кафе. Ей было важно, чтобы в этот день она вернулась не одна.

 За время пока ехали, он успел рассказать ей про то, как был в Африке, на Занзибаре, про местные обычаи, и то, чем сейчас стал этот остров, а также о том, что при удобной возможности, можно было бы туда съездить.

 На самом деле Густав был там в 1896 году. Ему удалось тогда уговорить Баргаша, местного правителя, на конфликт с Британской Империей. Тот и сам давно желал чего-то бОльшего, но оставшийся разум сдерживал его от этого, пока не было найдено его слабое место.

 «Посмотри на то, что ты оставляешь после себя. – твердил ему Густав. – Тебе нужна власть. Захвати её, потом расширишь, а мы тебе поможем в этом… Ты же знаешь, весь смысл в наследстве. Что ты оставишь своим детям?»

 Баргаш был лишь братом султана и не имел прав на престол, и это его устраивало, но у него был любимый сын, которому хоть и было всего два года, но который был достоин много бОльшего, нежели выполнять чьи-то приказания.

 Понимая, что Баргаш будет ждать естественной смерти брата, Густав отравил его сам, и в назначенный день произошёл переворот, якобы поддержанный Германской Империей.

 Британская эскадра встала на рейде у побережья, прекрасно зная, что делать – Густав сказал им, что если придётся воевать, то пусть стреляют по дворцу с северо-восточной стороны, там будет находиться новый наследник, убив которого, можно будет избежать множества жертв, так как он – единственное, что важно для нового султана.

 Уже второй залп похоронил мнимый повод к войне – маленький мальчик был мёртв, а Баргаш, потеряв самое ценное на свете, так и не смог прийти в себя. Всё, о чём он мечтал, исчезло за 387 минут самой короткой войны в истории человечества.

 Густав же получил несколько новых поместий в Англии и несоизмеримо большее удовольствие от собственной важности и значимости в жизни. Он бы и не вспоминал сейчас про это и не рассказывал Кэтрин про красоты острова Занзибар и его султанского дворца, но ему хотелось внутренне насладиться снова способностями того яда, каким отравил он настоящего султана – ни цвета, ни запаха, ни симптомов после принятия; человек умирал просто во сне, переставая дышать, а время легко было задать количеством капель в соответствии с весом жертвы. «Дар султану» – такое название дал он этому веществу.

 ***

 Густав не зря торопился закончить эту встречу. Потом у него была другая.

 Полуофициально он консультировал владельца одной из риэлторских компаний «Миэнком», и сегодня ему надо было проконтролировать одно весьма важное изменение политики этой компании.

 Дело в том, что данная организация, несмотря на свою популярность в столице, практически не платила налоги – большая часть доходов получалась из скрытой маржи (продавец отдавал свой объект за сумму N, а покупатель брал её за N+Y, будучи абсолютно уверенным, что это есть просто N, а Y просто оставлял себе Миэнком), и большая часть сотрудников даже не была официально устроена в организации.

 У Густава, представившегося главным аналитиком американского брокера недвижимости BlackStone, задачей было увеличение доли Миэнком на рынке и заодно решение вопроса с налогами. План уже был готов, оставалось только раздать пару советов.

 «Приветствую», – Владимир Аркадьевич, «начальник начальников» Миэнкома, пожал руку недавно взятому на контракт новому консультанту по развитию. Тучный, массивный, с богатым опытом, он был далеко не в восторге от того, что этому красавчику приходилось платить 15 тысяч долларов в неделю за 2-3 появления в офисе, но те немногие рекомендации, которое он успел дать, уже имели эффект, и это с одной стороны, конечно, радовало, но с другой очень настораживало. За свою жизнь он повидал достаточно и не сказал бы, что когда-то было легко: когда-то он заведовал цехом на областном деревообрабатывающем заводе, потом стал замдиректора, потом получил место главы горисполкоме одного из городов этой области, а после 1991 года заполучил контрольный пакет акций завода, где раньше был начальником цеха, затем, упорно развиваясь в бизнесе в 90-х вошёл в состав совета директоров Миэнком, и, пройдя такой долгий путь, он увидел в выглядящем моложе его на 30 лет Густаве человека, чья проницательность и дальновидность казались много больше, нежели его собственные. Это было опасно. Он прекрасно помнил, как поступал с теми, кто был менее дальновидным, чем он. Как разрушал судьбы тех людей, подставлял их и отправлял в тюрьму или кормить рыб. Вся его дорога успеха, усеянная трупами и чужим горем, как ни странно не только давала полный покой по ночам, но, что самое главное, держала в тонусе при свете дня. Он хорошо понял, что его можно обмануть на словах, но никогда не получится это сделать в расчётах. Цифры всегда скажут правду, надо только уметь считать правильно. И проверять свои же расчёты. «Расслабишься, и тебя тут же сожрут чужие. Доверишь всё своим – и вообще не заметишь, как тебя сожрали» – так он думал давно, только заняв место владельца. Все эти правила касались таких же как он. Что делать с более сильными и умными, до конца он не знал – пока что он договаривался в таких случаях. Но все эти случаи касались людей, которые уже пожили своё и давно лишились неуёмной жажды наживы. Иметь дела с сильным, умным и при этом молодым, ему ещё не доводилось. Этим и пугал его Густав.

 «Есть одна, какая-то одна весомая причина, почему этот человек занимается только консультированием – думал Владимир Аркадьевич. – И это явно не деньги».

 Он не чувствовал прямой угрозы с его стороны, но что-то подсказывало, что надо быть предельно осторожным.

 «Добрый день, Владимир Аркадьевич», – приветливо сказал Густав. Ему уже давно надоело здесь завоёвывать доверие и набивать себе цену грошёвыми советами. Сначала он хотел просто довести их до тюрьмы, но потом решил, что это будет слишком предсказуемо для такого рода деятельности, а хотелось быть оригинальным.

 У Миэнкома было несколько проектов, которыми вся компания очень гордилась: дав элитных коттеджных посёлка в области и один жилой комплекс в районе «золотой мили». Их надо было развить, раскрутить, поселить там известных людей, а потом всё испортить. Густав уже дал несколько рекомендаций по изменению дизайна и материалов, а также привлёк свои связи к пиару этих объектов среди «звёзд». Осталось дождаться заселения, и можно было начинать.

 «У меня есть одно центральное предложение», – Густав знал, что от него до сих пор ждут чего-то нового и неожиданного и, вместе с тем, успешного.

 «Да. И что же это?»

 «Все 3 главных наших объекта надо заселять на одной неделе».

 «Но это…?! Густав, ты сам понимаешь, как это».

 «Конечно».

 «У них есть сроки. Госкомиссия, сдача, ключи, ремонт. Всё это давно согласовано. Там хорошо бы просто успеть, не то, чтобы что-то двигать…»

 «Да. Но я говорю о будущем… Сегодня Миэнком серьёзная крупная компания. Это хорошо. Но не отлично… А может быть так, что отлично… Одна неделя. В понедельник заселяется один объект, в среду второй, в пятницу третий. Все только и будут говорить об этом. Компания поднимется до небес, станет монополистом. Через год уже Миэнком будет определять стоимость недвижимости в столице, а не какой-то там рынок».

 В том, что предлагал этот молодой ирландец, был свой смысл, думал Владимир Аркадьевич. Рекламную компанию в таком случае, действительно, можно будет весьма удобно для себя построить: три объекта подобного класса за одну неделю – это что-то, чего раньше не было. И два из них подтянуть под общие сроки было вполне реально, но вот третий, тот что в городе… Там только начиналась госкомиссия, а это месяца на 3-4; сбавить этот срок до 1 месяца значило дать на лапу столько денег и таким людям, что риск становился не столько высоким, сколько смертельным.

 Откупаться в таком бизнесе было обычным делом, но одно – откупиться, чтобы никто не придрался и не создавал лишних проблем, и совсем другое – фактически нанять себе всё тех же людей, чтобы они ускорили процесс до уровня одобрения в Доме Правительства. Откажись кто-то один, и вместо ускорения сроков госкомиссии, можно получить сроки уголовные, и кто знает, до каких верхов Миэнкома это может дойти.

 «Нет, Густав. – ответил старик. – Я полагаю, ты знаешь, что ЖК «Дом на набережной» не успеет пройти ГК к этому времени. 3-4 месяца. Ускорять слишком опасно. Остановимся на двух объектах».

 «Ок. Я лишь предложил. – кивнул Густав. – 2 из 3 неплохо. Какое-никакое, а вполне сносное наследие будет даже с этим».

 Густав знал, что убивать в этом человеке. У него была дочь, умная и расчётливая, которой он хотел оставить свою империю. Пока она училась в Англии, и сейчас приехала после сдачи сессии; через полгода ожидался расцвет Миэнкома, правление которым предполагалось передать ей, хоть и номинально. И передать, конечно, хотелось нечто большее, чем просто успешную компанию. Об этом Владимир Аркадьевич думал очень давно, только прорыв делать было не на чем, негде было совершать тот рывок, который вывел бы компанию из первой среди равных в безусловного лидера. Такой шанс показал ему новый советник пару минут назад.

 ***

 Под вечер Густаву нужно было в «Шамбалу», ночной клуб на юго-западе столицы, там у него было свидание с Оксаной, бывшей моделью глянцевых журналов, а сейчас риэтором компании «Смарт хаус», агентства элитной жилой недвижимости. Продавала она квартиры примерно так же, как и своё тело на фотографиях. И хотя большинство клиентов совершали сделки через неё именно из-за желания пообщаться с умной красоткой, стоило отдать должное, что в элитном жилье, она разбиралась неплохо, и могла показать квартиру так, будто собиралась в ней устроить вечеринку с тем, что должно было последовать следом за ней.