Вкус вишневой смолы. Рассказы и повести

PRETTY BOY

Юрка Дубинин был красавчик! Именно красавчик, а не красавец. Есть такая порода самцов с испано-бразильско-

американскими чертами лица! Наиболее яркие представители этой породы красуются на страницах глянцевых журналов, держа кулачки на лацканах дорогущих клетчатых пиджаков и закинув ногу на ногу без носков в рыжих кожаных макасинах. Они плещутся в бассейнах с изумрудно-голубой водой и обнимают за плечи умопомрачительных красоток в клипах каких-нибудь Мадонн и Бритней Спирс. Красавчики не очень хорошие люди и не очень надежные друзья. Но, жизнь их балует! В школе по ним сохнут все девчонки и самые отпадные десятиклассницы мечтают, что бы они пригласили их в кино. В армию красавчики, как правило, не попадают, а если и попадают, то в клуб или в штаб. В институте не ходят на лекции и спокойно списывают конспекты у самых красивых однокурсниц. На каждом курсе они с азартом охотников затаскивают в постель очередную смазливую дуреху, оставляя в слезах и недоумении ее же собственную подругу. На работе они занимают самые непыльные, но денежные должности и умудряются выпутываться из самых засадных, капканных ситуаций, даже если, к примеру, трахнут молодую жену босса-людоеда и спалятся, то, всеравно, вместо прилюдного четвертования отделываются лишь увольнением и переходом на новую, еще более денежную работу.

Так вот, Юрка Дубинин был красавчик. Мы жили в башне- девятиэтажке на Щелковском шоссе. Я на восьмом этаже, а он на пятом. Такими уж закадычными друзьями не были. Зато дружили наши собаки. Юркин Филя- грозный и могучий метис добермана, питбуля и черт его знает чего еще, прежде чем спуститься во двор, забегал на восьмой этаж и начинал лаять перед моей квартирой. Мой рыжий симпатяга карликовый пинчер Тимка, заслышав призывы дружбана, начинал скулить и скрести дверной дермантин когтями. Вдвоем они выбегали на улицу и начинали искать какого-нибудь пришлого кобелька. Мой, по причине мелкорослости и коротколапости шел «на понт»! Он начинал задирать чужака. Тот, одуревший от такой дерзости, бросался на Тимку. И вот, тогда-то из-за кустов выскакивал затаившийся Филя и навешивал кобелю собачьих люлей! Чрезвычайно довольные и гордые собой, друзья возвращались домой.

С Юркой у нас такой дружбы не было, хотя мы частенько гуляли вместе во дворе и ходили на местные пруды кататься, словно на плотах, на огромных деревянных катушках из под кабеля. Наш дом был построен в конце пятидесятых и заселен орлами Железного Феликса с чистыми руками, горячим сердцем и холодной головой. В доме жили офицеры КГБ. На каждом этаже был свой рыцарь щита и меча. Один брал шпиона Пеньковского, другой вербовал шахматиста Корчного, третий делал такое, о чем и по сей день можно говорить только шепотом на кухне! В общем, что не этаж, то очередная серия мультфильма Шпионские страсти.

Юркин отец, подполковник дядя Толя был хорош собой. Высокий и статный, с жесткими черными волосами, уложенными в модельную прическу. В отутюженном темно-сером костюме, белоснежной сорочке и бардовом галстуке в мелкий горошек, он был похож на Итальянского мафиозо. Каждый раз, когда он выходил из подьезда нашего дома, перманентные тетки на лавочке томно вздыхали и долго смотрели на его широкую, удаляющуюся спину. Мама Юрки, тетя Рая, тоже служила в органах и тоже была красавицей. Когда она выходила из подьезда, местные, дворовые мужики, вечно копавшиеся в движках своих раздолбанных запорожцев и москвичей, восхищенно цокали языками и похотливо смотрели на ее стройную фигурку и точеные ножки в туфлях лодочках.

Дядя Толя изредка бывал заграницей. Квартира их была обставленна дефицитной, по тем временам югославской мебелью, в большой комнате красовался на четырех ножках немецкий цветной телевизор, Юрка слушал Пинк Флойд на катушечном Японском магнитофоне и щеголял в настоящих американских джинсах Левистраус. По выходным всё их семейство, включая грозного бойца Филю, усаживалось в новенькие синие Жигули и укатывало на Подмосковную дачу, где, надо полагать, все тоже было в шлколаде. Тетки на лавочке бросали завистливые взгляды на Раю и вздыхали: Вот ведь везучая! Мужики же беззлобно шипели в догонку: Живут же люди!

Дядя Толя умер внезапно. Инфаркт на работе. Раз и все! С его смертью трос на котором крепились благополучие и лоск семьи лопнул. Тетя Рая после смерти мужа, вскоре уволилась из органов и перестала выходить из дома. Тетки у подьезда поговаривали, что Рая запила. В доме у них всегда было полно алкоголя. Весь шкаф забит бутылками с виски, джином, бренди и прочими заморскими напитками с яркими, замысловатыми этикетками.

Юрка и раньше не чурался стаканчика портвейна с дворовыми пацанами, а тут вовсе стал поддавать, чуть ли не каждый день и подолгу не ночевать дома. Где он пропадал, неизвестно.

Тетя Рая иногда была вынуждена появляться во дворе! За хлебом сходить или еще за чем. Шла она нетвердой походкой. Былая красота медленно, как старые обои отслаивалась от нее. С первого взгляда можно было определить, что эта, некогда красивая и статная женщина поддает и поддает прилично. Пару раз ее находили лежащей на лестничной площадке, не доходила до дверей квартиры и, обмочившись, заваливалась спать на холодный кафельный пол. Продержалась она недолго. Буквально через год после смерти мужа тетя Рая умерла.

Затем умер постаревший и парализованный Филя. Его похоронили у березки во дворе и мой Тимка, во время прогулки, еще долго останавливался на этом месте и скулил.

А когда, через год Тимофей попал под машину, мы похоронили его на этом же месте, у березки, под боком старого друга, который всегда его защищал.

Наша семья вскоре переехала со Щелковской в новую квартиру в Строгино. Что стало с Юркой Дубининым я не знал. Доходили слухи, что он попался то ли на воровстве, то ли на грабеже и ему дали срок. Спустя лет двадцать после переезда, меня каким-то ветром занесло на Щелковскую. Я с щемящей тоской в груди прошелся мимо школы, в которой проучился 10 лет, мимо хоккейной коробки, где мы с пацанами летом гоняли мяч, а зимой резались в хоккей самодельными клюшками из еловых стволов. Заглянул в свой старый двор. Там все осталось как и прежде. Те же машины у обочины, та же лавочка у подьезда. Вот только ни теток, ни мужиков уже не было. Подойдя к входной двери дома, я заметил какую-то темную груду полусгнившего тряпья. Внезапно куча зашевелилась. Из нее высунулась грязная всклокоченная голова, затем появились потрескавшиеся руки с черными обломанными ногтями. Ноги были одеты в страшные, заляпанные, затертые, рваные джинсы и некое подобие грязнющих, развалившихся кроссовок. Пахло от кучи так, что впору было закрывать нос наодеколоненным платком. Я узнал его сразу. Это был Юрка! Квартиру свою он скорее всего пропил, или его попросту выкинули из нее и теперь он обитал возле подьезда в куче тряпья и мусора. Он протянул ко мне черную руку! Нет, не поздороваться. Он, конечно не узнал меня. Просто чего -то просил, денег или еды. Я положил ему в ладонь несколько купюр. Достал из сумки батон колбасы, купленный накануне для дома!

Юрка! Привет! Это я Коля! Помнишь меня?

Нет! Все было тщетно. В погасших глазах – пустота.

Юра! Юра! Да вспомни же! Мы здесь с тобой жили, гуляли вместе! Собаки наши дружили, твой Филя и мой Тимка!

Внезапно в его глазах, на мгновение зажглись осмысленные огоньки! Он внимательно осмотрел меня, потом как-то сьежился, обнял себя грязными руками за плечи и беззвучно затрясся всем телом! Юрка плакал! Рыдал навзрыд. Огромные прозрачные слезы катились по его давно небритым, ободранным щекам и падали прямо на черную, рваную майку на которой каким-то чудом сохранилась надпись: PRETTY BOY Красавчик!

ЦЕРА, МОСЯ, УЛЯ И БОРИС

У меня была шикарная бернская овчарка Цера, умница и красавица! А после одной сьемки на телевидении пришлось приташить домой крысу, вернее крыса! Купили его на птичьем рынке, как элемент декорации. Сьемка закончилась, обратно крысюка никто брать не захотел. Вот он и переехал ко мне в квартиру, где обосновался в довольно вместительной клетке. Назвали его Мося. Так вот, между Мосей и Церой воцарились не просто дружба и взаимопонимание, а самые настоящие идиллические отношения. По-моему, крыс просто втюрился в мою Бернскую красотку. Каждый раз когда Мосю выпускали из клетки в свободное перемещение по квартире, он первым делом семенил к Цере. Взбирался на ее огромную лохматую башку, аккуратно спускался по носу к глазам и потихоньку удалял жесткие комочки, что набегали в уголки собачьих глаз. Закончив эту процедуру, он приступал к следующей косметической операции. Не слезая с Церы, полз дальше, к ее лапам и острыми зубами, словно маникюрными ножничками выгрызал шерсть между каждым пальчиком. Зачем он это делал, неизвестно, но, во время всех этих процедур Цера лежала, блаженно закрыв глаза и, по-моему, даже пыталась растопырить пальцы на лапах.

Однажды летом, когда на улице стояла нестерпимая жара и раскаленное солнце жгло сквозь окно прямиком на клетку с Мосей, Цера зубами схватила плотную штору и накрыла клетку, создав тень. Она не могла своими огромными лапами подцепить крючок клетки, что бы выпустить крыса и решила вот так спасти его от перегрева.

Но, это не единственный пример проявления самых искренних и пламенных чуств.

В холостяцкой моей квартире, в прихожей, на стене висел огромный плоский аквариум. Литров в сто! Он был обрамлен в позолоченную раму и сделан в виде картины. Сзади, за прозрачной пластиковой стенкой помещалась нарисованная на листе ватмана панорама морского дна, с кораллами, ракушками и силуэтами затонувших шхун. В песчанное дно был вкопан полуразвалившийся сундук с золотыми монетами, рядом покоился пластмассовый череп и обломки какого-то корабля. В общем, выглядело это чрезвычайно живописно! Правда, обитателей там было всего два. Здоровенный аквариумный сомик с длинными усами и такая же огромная улитка с не менее длинными рожками. Были, конечно, до этого и другие обитатели, но, все они куда-то бесследно исчезали! И у меня есть четкое подозрение, что не без участия сомика, которого, кстати, звали Борис. Улитка же носила нежное имя Уля. Так вот, между Борисом и Улей зародилось самое настоящее трепетное и пламенное чувство. Когда улитка, со свойственной ей невозмутимостью медленно и величаво ползала по прозрачной стенке аквариума, Борис подплывал к ней, начинал описывать вокруг нее пируэты и нежно прикасаться своими усиками к улиткиным рожкам! Уля же, пребывая в блаженном экстазе, старалась выпячивать рожки, как можно дальше, так, что они становились похожи на телевизионные антенны. Иногда, Борис, в задумчивости, отдыхал на песчанном дне аквариума, Уля отлепляла свою мягкую, каучуковую присоску от стекла и опускалась на дно рядом с сомом. Так они лежали часами и, по всей видимости, обменивались любезностями. Однажды случилось непоправимое. Уля умерла. Видимо просто закончился ее улиточный век, она бездвижным кругляшком упала на дно аквариума и замерла навеки. Пришлось ее доставать сачком. Реанимации нежное улиточное тело не поддавалось, Уля была со всеми почестями спущена в унитаз. После исчезновения любимой Борис погрузился в глубочайшую соминую депрессию. Он не регировал на корм, на интенсивные постукивания пальцем по стенке аквариума, не плавал, не шевелил плавниками, просто лежал и наверное плакал. Однажды утром я обнаружил его, уже успевшее засохнуть тело, на полу корридора. Ночью он каким-то образом сумел выпрыгнуть из аквариума. Не в силах вынести потерю своей возлюбленной, Борис покончил собой. Выбросился на сушу, как это делают киты и дельфины. А может быть он всю жизнь и был уверен в том, что он и есть самый настоящий дельфин.

DAS IST FANTASTISCH!

Летняя смена 1977 года в пионерскрм лагере Чайка, близ Подмосковного поселка Внуково обещала быть необычной. Директор лагеря здоровенный мужик по фамилии Строилов, собрал всех вожатых в клубе, уперся пудовыми кулаками в застеленный красной скатертью стол и пробасил:

К нам едут немцы! Делегация Берлинских школьников из пионерской организации имени Эрнста Тельмана. При этом он многозначительно посмотрел на висящий на стене портрет бородатого немецкого коммуниста Карла Маркса.

– Дело интернациональное! Ответственное. С одной стороны мы должны пресечь недоброжелательное отношение к представителям немецкой нации. Война давным давно прошла и к нам не фашисты едут. А с другой, не допустить амурных связей наших пионеров с немецкими. Еще не хватало нам здесь, понимаешь, международные шуры-муры разводить.

Вскоре приехали немцы. Веселые, шустрые, общительные ребята. Из них сколотили отряд и всех поселили в отдельный корпус, недалеко от танцплощадки.

Уже третий год я приезжал в «Чайку». Первый раз отец достал путевку на зимнюю смену два года назад. Десять дней в лагере пролетели, как один волшебный и пестрый миг. Теплые корпуса с заснеженными крышами, огромные, в человеческий рост, сугробы, мохнатые, темно-зеленые ели со здоровенными снежными подушками на лапах, все это напоминало картинки из фильма Морозко, который показывали по телеку по воскресеньям, в передаче В гостях у сказки.

Были в зимнем лагере и другие, совсем несказочные радости. Взрослые ребята из первого отряда запирались в туалете в своем корпусе, доставали сигареты из красивой сине-белой пачки с нарисованным самолетом ТУ -134 и дымили, пуская в потолок кольца.

В свои 14 лет я был рослым и сильным. Он уже три года прозанимался борьбой самбо и шестнадцатилетние ребята в лагере легко приняли меня в свою компанию. Вместе со всеми я прятался в туалете и смолил сигареты, как взрослый.

Однажды меня подозвал непререкаемый авторитет первого отряда высокий, крепкий парень с волосами до плеч Серега Бабкин:

– Слушай, Колян. Такое дело. Надо смотаться в поселок Внуково, купить портвейну. А то у нас только компот из столовки.

В общем, мне доверили серьезное, пацанское поручение. После ужина я взял из общей сушилки лыжи с бамбуковыми палками, воткнул зимние ботинки

«прошай молодость» в кожанные ремни-крепления и, сделав для конспирации кружок по территории, подьехал к бетонному забору. Перекинуть лыжи с палками и перемахнуть через забор было плёвым делом. Вскоре я вовсю мчался к поселку Внуково по накатанной местными любителями лыжных прогулок лыжне. У магазина я попросил какого-то мужичка купить четыре бутылки Агдама и, распихав заветный груз по карманам, поспешил обратно в лагерь.

Возвращался уже по темноте. Ехать на лыжах по черному зимнему лесу было страшновато, но грела мысль о том, что я совершаю настоящий пацанский поступок и скоро мне будут жать руку и хлопать по плечам взрослые ребята из первого отряда.

Подъехав к забору, я уже было собирался перекинуть через него лыжи, как вдруг увидел сквозь заснеженные еловые ветки чью-то фигуру весьма внушительных размеров. Отскочил от забора и прижался к терпко пахнущему смолой стволу.

Мимо, словно могучий лось, пронесся начальник лагеря Строилов. Он совершал ежевечерний лыжный забег вокруг территории.

Строилов вообще был дядькой спортивным. Я вдруг вспомнил, как во время матча по хоккею с мячом между вожатыми и первым отрядом, он, как бульдозер врезался в ряды шестнадцатилетних пацанов и раскидывал их словно кегли.

Слава богу, на сей раз все обошлось. Могучий начальник пронесся мимо и вечером, в том же туалете, авторитет Серега Бабкин, его ближайшие дружбаны, ну и я, конечно, по очереди глотали янтарную жидкость из украденного на кухне граненого стакана.

Потом был Новый год, лагерный «Огонек», первый поцелуй с пятнадцатилетней красавицей Галькой, которая во время танца так прижалась к моим чреслам своим лобком, что я едва не потерял сознание от нахлынувших эмоций. В общем, зимняя смена была чумовой и я упросил отца взять путевку на лето. Потом, на следующую зиму и вот очередное лето.

На этот раз я приехал в Чайку уже, как «старик». Сереге Бабкину стукнуло восемнадцать, ему нельзя было быть в лагере

в качестве пионера и он упросил Строилова взять его помошником вожатого. В первом отряде собрались ребята из прошлых смен. Компания подобралась самая, что ни на есть дружная и веселая. Оказалось, что в лагерном клубе был полный набор электомузыкальных инструментов. Две гитары, клавиши и ударные. Серега Бабкин довольно прилично стучал на барабанах, парень из первого отряда Сашка Чистяков пилил на соло гитаре, как Ричи Блэкмор и имел просто отпадный вокал. Женька Горлов учился в музыкальной школе по классу фортепиано, я же играл на басу и неплохо пел.

Вскоре во время лагерного тихого часа из пионерского клуба разносились аккорды Битловских» Let it be» и» Can, t by me love» а вечером на танцах и пионеры, и вожатые выкидывали коленца под» Синий синий иней» и обжимались под» Там где клен шумит, над речной волной».

Немецкие пионеры тоже приходили на танцы и лихо отплясывали под песни лагерной рок банды.

Сразу же, с первых дней смены я заприметил, веселую рыжеволосую девчонку, в забавных пятнышках веснушек, которые делали ее одновременно и смешной, и очень красивой. Звали ее Зибилле Хенкель. На танцах, играя на бас гитаре, я замечал, что она нет-нет, да и бросит взгляд в мою сторону. Пару раз мы встретились глазами. Немка очаровательно улыбнулась и послала воздушный поцелуй. После этого я еле дождался перерыва в игре группы, когда включался магнитофон и ребята-музыканты могли немного передохнуть. Я пригласил ее на танец. И на вопрос: Wie heißt du?

Немка, полуоткрыв ротик с пухлыми розовыми губами, нежно прошелестела: Mein Name ist Siebille Henkel und ich komme aus Berlin.

И тут я понял, что пропал!

Всю ночь перед моими глазами стояло лицо в веснушках, рыжие непослушные волосы и розовые губы, которые шептали: Mein name ist Siebille Henkel.

На следующий день я весь извелся, пока дождался вечерних танцев. Днем немецкий отряд увезли на экскурсию и вернулись они только к ужину. Наступил вечер. Лагерь стал стягиваться к танцплощадке.

Серега Бабкин уже крутил между пальцев барабанные палочки, отбивая ножной колотушкой ритм на большом барабане. Чистяков Сашка выдавал очередной запил соло из репертуара Дип Перпл, а Женька Горлов поливал зал электронными волнами аккордов своей Ионики. Я пристально сканировал взглядом толпу, ждал, когда же среди танцующих сверкнет рыжим огнем заветная копна волос. И вот появился немецкий отряд.

Но, в этот момент, что-тревожное повисло в воздухе. Какое-то неуловимое чувство опасности заставило всех напрячься. На танц площадку, вразвалочку, засунув руки в карманы штанов, зашли местные, внуковские парни. Их было шестеро и они были явно под градусом. С хозяйским видом они пересекли центр, специально задевая плечами танцующих, прошли к огораживающему танц пол заборчику и уселись на него. Зазвучала медленная песня. Я с ужасом заметил, что к моей немке направляется местный. Я продолжал давить пальцами по струнам на бас-гитаре, буквально впившись глазами в пришлого пацана. Весь танец внуковский, пытался что-то шептать на ухо Зибилле, она отворачивалась, хотела вырваться, но тот крепко держал ее за талию. Наступил заветный перерыв. Включили магнитофон. Я буквально рванул к немке, что бы пригласить ее на танец. Но, как только ее рука легла в мою ладонь, я почувствовал, как кто-то толкнул меня в плечо. В нос ударил винный перегар. Я обернулся. Рядом стоял внуковский. Он пожевал бумажный мундштук папиросы Беломорканал, сплюнул сквозь зубы прямо мне под ноги коричневой слюной и процедил: Слышь, баклан, отвали. Не видишь, телка занята!

На секунду я опешил. Смысл брошенной фразы дошел до меня не сразу. Трусом я никогда не был. Не раз участвовал в дворовых драках с ребятами из соседних районов, дрался в школе с парнями из параллельных классов, в 10 лет старший брат отвел меня в секцию Самбо, к пятнадцати я уже был призером Москвы и вполне мог постоять за себя на улице.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.