Фронтовой санбат

Бросок в пасть к врагу

В степную балку на правом берегу Дона, в нескольких километрах от переправы передовой отряд гвардейского медсанбата, возглавляемый военврачом 3 ранга Михаилом Гуляниным, прибыл, когда раскалённое полуденное солнце уже вовсю поливало зноем выгоревшую степь, а дороги превратились в сущее месиво, но не от грязи, которая бывает после дождя, а от внушительного слоя пыли, поднимавшейся из-под колёс автомобилей и создающей в завесу плотнее и непрогляднее дымовой.

Гулянин приказал спешиться и приступить к оборудованию палаток.

Ординаторы помогли девушкам, которым пришлось ехать на бортовых автомобилях, поддержали тех, кто не решился просто спрыгнуть на землю. Балка огласилась визгом и смехом. Никто не чувствовал опасности, которая постепенно нависала над ними. Гулянин тоже прогнал сомнения и тревоги, которые появились в пути. Надо было работать. Ведь если каждый на войне будет решать вопросы по собственному разумению, что получится?

Балка давала очень слабые возможности для маскировки, но всё-таки хоть как-то укрывала от вражеских глаз. Вокруг, насколько хватало глаз, лежала степь. Естественно, немецкие стервятники сразу будут обращать внимание вот на такие естественные укрытия.

«Да, это не Калининская область, где в лесу можно спрятать весь медсанбат, – подумал Гулянин и пошёл вдоль балки, внимательно осматривая её и размышляя, как получше замаскировать приёмно-сортировочный взвод. Вспомнились предвоенные споры: нужно ли маскировать медицинские учреждения? Теперь эти рассуждения каждому показались бы наивными, теперь никто не сомневался, что фашистов не только не остановят красные кресты и другие опознавательные знаки, а напротив будут действовать как красные тряпки».

– Наломать веток и сверху прикрыть ими все палатки, – распоряжался он. – Машины замаскировать в кустарнике.

Раскрыл выданную перед этим срочным выездом рабочую карту, пытаясь определить наиболее вероятные пути эвакуации раненых. Вдали, значительно южнее того места, где передовой отряд медсанбата переправился через Дон, грохотала канонада. Но впереди, куда ушли полки первого эшелона дивизии, пока было тихо.

Ещё на разъезде, ставя боевую задачу, командир медсанбата особо предупредил, что оборонительный рубеж будет проходить по скатам господствующих высот на удалении примерно двадцать – двадцать восемь километров от реки. Медсанбат решено развернуть именно в балке, поскольку здесь сходились пути, удобные для эвакуации раненых из всех частей дивизии.

Развёртывание приёмно-сортировочного взвода, перевязочной и операционной было завершено, а основные силы батальона всё не появлялись.

«Уж не разбомбили ли их на разъезде, – с беспокойством думал Гулянин. – Да ведь и не только на разъезде, но и в дороге можно попасть под бомбы. И над переправой вражеские бомбардировщики висят…»

Связаться с командиром медсанбата военврачом второго ранга Кириловым было невозможно. Пришлось терпеливо ждать. Мимо проходили к переднему краю части и подразделения дивизии.

Ближе к полудню где-то впереди разгорелся жаркий бой. Звуки стрельбы становились всё слышнее – значит, бой приближался.

– Товарищ военврач третьего ранга, – подбежал с докладом назначенный Гуляниным наблюдатель, – наши отходят к переправе через Дон. Соседи, видимо?

Гулянин, понимая, что больше ждать нельзя ни минуты, тут же распорядился:

– Водителей и медсестёр, выделенных для сопровождения раненых, ко мне. Наши соседи ведут бой. У них наверняка есть раненые. Давайте-ка за ними. Тем более из частей нашей дивизии раненые пока почему-то не поступают.

Информация о том, где расположился передовой отряд медсанбата, была своевременно доведена до полковых медицинских пунктов, однако раненых все еще не было.

Бой западнее балки, который тревожил Гулянина как будто бы стих. Значит, атаки отбиты…

И всё же где-то южнее бои продолжались. Определить где, было невозможно. Под вечер стало ясно, что сосед с юга всё же отходит.

Снова появились тревожные мысли о том, что медсанбат могут попросту отрезать и захватить в плен.

– Продолжайте работу, – распорядился Гулянин. – Я разведаю, что к чему.

Он сел на одну из санитарных машин и велел водителю выехать на высотку впереди. По дорогам, а где и просто по степи спешили к Дону автомобили, повозки, ускоренным шагом шли подразделения.

«Отходят и оголяют нам фланг, – с досадой подумал Гулянин и тут же с гордостью: – А наши стоят. В полосе обороны нашей дивизии всё спокойно. Вчерашних десантников-гвардейцев врагу так просто не сломить».

Вернувшись, Гулянин приказал оставить в рабочем состоянии перевязочную, а приёмно-сортировочный взвод свернуть и всё имущество погрузить на машины. Понимал, что произошла какая-то неурядица. И вот-вот будет – не может быть команда о смене места расположения. Не случайно же не поступают раненые, хотя в полки сообщено, где находится передовой отряд. Раненые же в отряде были лишь те, которых подобрали на марше. Многие из них не хотели обращаться за помощью, убеждая, что получен приказ на отход и ехать в западном направлении опасно.

Прибежал наблюдатель, оставленный на краю балки, сообщил:

– Товарищ военврач третьего ранга, вас вызывает заместитель командира дивизии.

– Где он? – спросил Гулянин.

– Во-он там, – указал красноармеец, – под деревом машина.

Гулянин поспешил наверх и сразу увидел запылённый вездеход с работающим двигателем. Из приоткрытой дверцы высунулся по пояс заместитель командира дивизии гвардии подполковник Гончаков.

– Что вы здесь делаете? – спросил он, стараясь перекричать грохот, заполнявший всё окрест.

– По приказу командира батальона развернул приёмно-сортировочный взвод и передовой отряд медсанбата, – доложил Гулянин. – Основные силы медсанбата, закончив выгрузку из железнодорожного состава, прибудут за нами в этот район.

– Никуда они не прибудут! – в сердцах воскликнул Гончаков. – Обстановка изменилась. Медсанбат направлен в другой пункт. Он развёрнут на острове в излучине Дона. Немедленно свёртывайте всё тут и отправляйтесь в излучину. Дайте карту…

Стоявшая неподалёку молоденькая медсестра с тревогой спросила:

– Фашисты прорвались?

Гончаков оторвался от карты, на которой показывал Гулянину маршрут движения и точку, куда надо прибыть, посмотрел на медсестру и уже спокойнее сказал:

– Никуда они не прорвались. Просто потеснили потрёпанную стрелковую дивизию, которую мы должны сменить. В связи с этим полностью выйти на рубеж господствующих высот наша дивизия не успела. Передовым подразделениям приказано задержать врага, пока основные силы подготовятся к контратаке, чтобы отбросить врага и занять господствующие высоты, – он указал жестом на запад, где вдали поднимались к небу дымы, закрывая линию горизонта.

– Скажите, – спросил Гулянин. – А наш батальон при налёте во время разгрузки не пострадал?

– Нет, к счастью, обошлось почти без потерь, хотя налёт был сильный. Но ястребки наши подоспели. Всё в батальоне в порядке. А вы поторапливайтесь. Скоро здесь будут… – заместитель командира дивизии осёкся и тут же закончил фразу: – Скоро здесь будет бой.

Подполковник захлопнул дверцу, и машина исчезла в клубах пыли.

«Гончаков сказал не всё, – сообразил Гулянин. – Не стал пугать девчонку. Он явно хотел сказать, что скоро здесь будут немцы».

Он понял это по встревоженному виду заместителя командира дивизии, по удивлению, которое выразилось на лице, когда он увидел медиков в этой балке. Подозвал санитаров, Гулянин коротко приказал:

– Быстро свернуть и погрузить палатки. Собрать оборудование. Подготовиться к движению.

Но тут вся в клубах едкой песчаной пыли подошла санитарная машина. Из кабины выскочил сидевший рядом с водителем санинструктор и доложил:

– Раненые с полкового медпункта. Разрешите выгружать…

– Не выгружать. Меняем расположение. Впрочем, постойте… Овчарова, Людмила, – крикнул он молодой красавице в военной форме и знаками различия военврача третьего ранга: – Быстро осмотрите раненых. Прямо в машине осмотрите.

А сам уже хотел отправиться поторопить санитаров с погрузкой имущества, но Людмила Овчарова остановила:

– Миша, – и тут же поправилась, обратив внимание, что её слушают и раненые, и санитары, подошедшие к машине: – Товарищ военврач третьего ранга, нужно срочно оперировать лейтенанта…

И, подойдя ближе, негромко назвала диагноз, прибавив:

– Не довезём. Минуты…

Молниеносное решение. Верное ли, ошибочное ли, но молниеносное, вылившееся в распоряжение:

– Раненого лейтенанта срочно на стол. Готовьте к операции. Я сейчас подойду, – и повернувшись к санитарам, прибавил: – Погрузку имущества, кроме операционной палатки, продолжайте: – Остальных раненых доставить в медсанбат, – и указал пункт дислокации…

Затем повернулся к Овчаровой:

– Ну, Людмила, придётся тебе к столу… Начинай. Я подойду помочь.

Раненого отнесли в палатку и стали готовить к операции.

Грохот боя доносился уже со всех сторон. Немецкие танки были уже, видимо, у переправы. Вдали показались грузовые машины и бронетранспортёры. Они пока шли мимо. Догоняли танки.

Вот и принимай решение, военврач. Быстро собраться, и к переправе? Но там же немцы. Что делать? Бой шёл восточнее. Шёл явно с переменным успехом. А колонна врага приближалась. Вот сейчас они подойдут, обнаружат медсанбат и… Мороз по коже…

Водитель, доставивший раненых, сообщил тревожным голосом:

– Товарищ военврач, глядите… Да нет, южнее, – уточнил он направление. – Танки…

Гулянин посмотрел в тот направлении, в котором указывал водитель. Танки в походной колонне шли к Дону, отрезая медсанбат от реки. Они были пока далеко, в километре, может больше. Они шли параллельной дороге к реке. Конечно, разобрать, чьи танки, было с такого расстояние невозможно. Но было ясно – немцы. Они пока ещё не заметили демаскирующую передовой отряд санитарную машину, а, может, просто не до мелких групп и отдельных автомашин было им. Немало отступавших подразделений, порой, с автотранспортом, чаще с повозками, двигалось к Дону. А эти танки, видимо, вырвались вперёд и спешили к переправе, чтобы захватить её и отрезать пути отхода нашим частям и подразделениям на этом направлении.

«Вот так… Едва стали гвардейцами, едва добрались до фронта и в первый же день попали в беду», – подумал Гулянин, даже в мыслях не решаясь произнести слово «плен».

Да ведь для кого плен, а для кого…

Уже было достаточно хорошо известно, как немцы поступали с женским персоналом медсанбатов. Надругались всей своей бандой, захватившей его, затем истязали до смерти… Особенно девчонок. Не будем уточнять, что делали они, ибо иные «европейские ценности» ужасны для восприятия на слух ли, через книгу ли ввиду свей невероятной, бесчеловечной, не укладывающейся в голове жестокости. Что делать… Таковы западные соседи Русской Державы, всего Русского Мира.

Гулянин пытался найти выход и не находил его. В первое мгновение подумал, а правильно ли решил оперировать раненого, когда надо было во весь опор мчаться к Дону? Сколько подобных, невероятно тяжёлых вопросов ставила война перед медиками! Задержка со спасением одного раненого, могла стоить жизни многим, но, с другой стороны, если можно спасти человека, который погибнет, не окажи помощь немедленно, как поступить? Приказать мчаться к Дону, зная, что этой дороги раненый точно не перенесёт?

Он ещё не знал, сколько подобных вопросов предстоит решать при сортировке раненых. Сложна работа хирургов – нет слов. Но едва ли не самой сложной была на протяжении всей войны именно сортировка раненых, ведь тот, кто занимался ею, должен был точно определить, кому хирургическая помощь нужна в первую очередь, с кем можно повременить, а кто в ней, увы, уже не нуждается… Был и ещё более сложный вопрос. Встречались такие раненые, на спасение которых в случае долгой и напряжённой операции надеяться можно, но она, эта операция, не позволит хирургу оказать помощь двум, трём, может и больше числу раненых. А ведь для любого из них время – тоже лекарь.

Как, как должен поступить он в данной обстановке? Отправить передовой отряд и остаться у операционного стола, зная, что в этом случае неминуем плен или просто гибель от вражеской пули. Причём, возможно, остаться одному, без ассистентки, ведь для девушки плен – это ад с последующим изуверским убийством.

Он успокоил себя – хотя успокоение весьма и весьма условно – успокоил тем, что решение оперировать раненого лейтенанта в данном конкретном случае не сыграло роли. Не успели бы и так, и этак… Ждал, ждал какого-то чуда, но чуда не происходило.

«Мчаться к Дону, чтобы успеть к переправе раньше? Нет. Уже поздно, – размышлял он. – Значит надо идти в операционную палатку».

Он уже стал спускаться в балку, чтобы помочь Людмиле, приступившей к операции, чтобы спасти жизнь лейтенанта, оказавшегося в их руках в столь сложную, критическую минуту. Идти, чтобы делать своё важное, святое дело.

«А вдруг пронесёт, вдруг немцы не заметят этой балки? – надежда была малая, но хоть такая. – Они рвутся к реке, чтобы форсироваться её, чтобы выйти на оперативный простор».

Он взял себя в руки. В эти минуты все, все, кто прибыл с ним, под его командованием в эту балку, смотрели на него. Он уже зарекомендовал себя как отличный хирург, способный делать операции в тяжёлых полевых условиях, даже в тылу врага. Но он не был командиром. А теперь вот понял, что военный медик – это не просто медик, что он должен знать и уметь не только то, что ему знать и уметь положено, но неизмеримо больше, поскольку войны, которые вынуждено вести его Отечестве, не оставляют выбора – против России и Русского Мира действуют не просто враги и агрессоры, против действуют только – нет, не животные, ибо сравнение с животными западных нелюдей оскорбит животных – действуют чудовища, обожающие только одно терзать, истязать, убивать – убивать просто так, даже без всякой военной необходимости, а лишь из-за изуверской страсти до этого преступного действа.

Наблюдатель вернул назад, встревоженно прокричав:

– Немцы! Немцы – целая колонна.

Гулянин вышел на край балки, огляделся. Танки уже скрылись из глаз, и со стороны Дона донёсся грохот орудий. Он уже узнавал резкий хлопки наших сорокопяток, узнавал и грохот вражеских танковых пушек, который услышал во время десантной операции. Но вдали, на западе, вновь поднялись клубы пыли, они перемещались сюда, к балке.

«Что это? Колонна автомобилей? – попытался определить, – Может быть наши отступающие части?»

Но над колонной показались наши «пешки» – пикирующие бомбардировщики «Пе-2».

«Значит колонна немецкая», – понял Гулянин.

Донесся грохот взрывов.

Гулянин подумал о девушках. Подумал о Людмиле, которой и так уже довелось пережить сверх всякой меры. В первый же день войны погибли мать и маленький братишка. Их раздавили в автобусе немецкие танки. Отец, командир дивизии, генерал-майор Овчаров, погиб при выходе из окружения. Потом бомба попала в дом. Погибла бабушка. И почти тут же пришло письмо с сообщением о гибели в бою под Вязьмой её жениха, капитана Теремрина. А следом сообщение о гибели под Волоколамском старшего брата-кремлёвца.

– Иди, Людмила, работай. Спокойно работай. Раненого ещё можно спасти, – сказал Гулянин, спустившись в балку.

Сколько оставалось времени? Пятнадцать, нет, даже десять минут. Вот сейчас немцы ликвидируют последствия бомбового удара, и двинутся к переправе по дороге, которая спускается в балку чуть южнее того места, где расположился передовой отряд медсанбата. Не заметить невозможно.

«Посадить девчонок на машину и в степь? – он сейчас думал именно о девчонках. – Да, всем достанется. Раненых добьют. Мужскую часть медперсонала скорее возьмут в плен. А девчонок…»

Он снова поднялся наверх, к дороге. Вражеская колонна уже шла полным ходом и расстояние быстро сокращалось. Достал пистолет, передёрнул затвор.

«Уж лучше погибнуть в бою, в перестрелке, хотя это уже никого не спасёт».

В тот самый день, когда медсанбат гвардейской стрелковой дивизии выгрузился на безымянном полустанке, полустанок этот увидел столько железнодорожных эшелонов, сколько не видел, небось, прежде даже в самые горячие времена, хотя, судя по тому, что там была высокая платформа у пакгауза, он, вполне возможно, прежде использовался для разгрузки сельскохозяйственной техники, особенно в уборочную страду.

Едва ушёл железнодорожный состав, который доставил медсанбат и некоторые другие подразделения гвардейской дивизии, снова показался паровоз и зелёные вагоны с ярко выделяющимися на них красными крестами в белом круге, покатились вдоль платформы. Прибыл санитарный поезд.

В связи с тем, что часть полевых госпиталей эвакуировали, а часть свертывалось в связи с быстрым продвижением немцев, кто-то наверху, в военно-санитарном руководстве, принял решение доставлять раненых из медсанбатов прямо в санитарный поезд.

А к ближайшей узловой станции примерно в то же самое время прибыл очередной эшелон гвардейской танковой бригады, прибыл прямо из-под Москвы, с Западного фронта, где установилось некоторое затишье.

Командир танкового батальона майор Николай Алексеевич Теремрин, уже знакомый нам по романам «Сталин летом сорок первого» и «Сталин в битве за Москву», отличившийся не раз в ходе контрнаступления и наступления под Москвой, не дожидаясь полной остановки железнодорожного состава, поспешил в станционное здание, где временно размещался штаб танковой бригады, разгружающейся на этой станции.

– Товарищ полковник, – доложил он комбригу. – Разрешите начать разгрузку.

– Отставить! Получите карту с новым районом действий. Замначштаба, выдай карту. А ты, комбат, слушай боевую задачу…

Теремрин раскрыл карту и сразу нашёл по предварительно нанесённой в штабе бригады обстановке, линию соприкосновения наших и немецких войск, которую трудно было назвать линией фронта. Тактические знаки показывали наши опорные пункты или просто стихийные очаги сопротивления, к которым тянулись синие стрелы, обозначающие вражеские войска.

Где, на каком уровне произошёл сбой, сказать в те страдные дни лета сорок второго было сложно. Грандиозная афера, предпринятая Тимошенко и Хрущёвым, закончилась страшной трагедией, размеры которой пока ещё трудно было оценить. Но трагедия на главном направлении, где были окружены наши войска, бездумно брошенные вперёд, без должной разведки и оценки обстановки на фронте, вызвали неразбериху на многих направлениях. Вот и на участке фронте, где вводилась в бой гвардейская дивизия, переформированная из воздушно-десантного корпуса, ещё только налаживалось взаимодействие, а без взаимодействия успеха добиться трудно.

Почему командиру бригады, отправившему батальон Теремрина на полустанок, не сообщили, что ещё раньше туда ушёл санитарный поезд. И что на длинном перегоне нет ни одного разъезда, а на самом полустанке эшелонам никак не разойтись, потому что едва удалось восстановить только рельсовый путь вдоль пакгауза. Командир бригады ничего этого не знал, а батальон направлял по распоряжению вышестоящего командования. Он не скрывал, что обстановка не прояснена полностью. Но приказ есть приказ. И он откровенно заявил:

– Так вот комбат… Обстановка, пока мы следовали сюда, снова резко изменилась. Она вообще меняется чуть ли не каждый час, – прибавил он с ворчливым раздражением. – Поставлена задача выдвинуться на этот, – он указал топографическое обозначение, – полустанок, выгрузиться там и занять оборону. Держаться до подхода стрелковых подразделений.

Теремрин быстро сделал пометки на карте.

– Вопросы есть? – спросил командир бригады.

– Противник?

– Понял, академик, понял, – усмехнулся полковник, назвав Теремрин по прилипшему к нему прозвищу «академик», как к одному из немногих, а может быть среди командиров подразделений бригады единственному, окончившему перед войной Военную академию имени Фрунзе, – уяснение задачи, оценка обстановки, сведения о противнике… Это, брат, только на учениях бывает или в спокойной обстановке. Всё, что известно, тебе сказал. Рвётся противник к полустанку. Он ему нужен для тех же целей, что и нам. Не пускать! Понял!?

– Так точно, понял!

– Тогда вперёд! И радиостанцию держи на приёме. Что нового узнаю, сразу сообщу. Ну, с Богом!..

Теремрин подбежал к паровозу, крикнул машинисту:

– Полустанок знаешь, что впереди?

Тот высунулся почти по пояс в окно кабины, сказал:

– Бывал там. Ещё до войны комбайны, да трактора на уборочную туда таскал. Что, там разгружаться будешь?

– Там!

– Тогда поехали…

Паровоз запыхтел громче, клубы пара рванулись в разные стороны, колёсные пары скользнули по рельсам, проворачиваясь в холостую, но в следующую минуту эшелон качнулся и медленно поплыл вперёд.

Теремрин легко вскочил на подножку штабной теплушки, ничем не отличающихся остальных, в которых разместились танкисты батальона и красноармейцы приданных ему подразделений.

Если бы он знал, какой неприятный сюрприз таит полустанок…

Солнце нещадно палило, вокруг ещё был лес, но судя по карте, он должен был скоро оборваться и начаться степные места с редкими уже дубравами, рощицами, перелесками.

Состав набрал предельную для этой местности скорость, встречный ветерок ударил в лицо. Теремрин отошёл от приоткрытой двери теплушки и громко скомандовал:

– Командиров рот прошу к столу!

Небольшой, сбитый из досок стол, покрыла карта развёрнутая Теремриным. Ротные, которым он велел прибыть в штабную теплушку сразу после остановки состава, с интересом разглядывали обстановку. Начальник штаба батальона тут же выдал им карты, полученные на станции и ещё в штабе бригады. Они были сложены в гармошку с таким расчётом, что в рабочем варианте оказалась местность предстоящих действий. Каждый раскрыл свою на нужном листе.

Теремрин сообщил.

– Обстановка такова. Противник рвётся к этому безымянному полустанку. На каком удалении он и какими силами наступает, неизвестно. Наша задача занять оборону и удержать полустанок до подхода главных сил. Здесь удобное место разгрузки…

Затем обратился к командиру приданного батальону разведвзводу.

– Установить, где противник и какими силами наступает, твоя задача. Как прибудем, направишь мотоциклистов в этом направлении, – указал он тыльной стороной карандаша, – и в этом.

Затем он поставил задачи командирам танковых рот.

– А пехота будет? – спросил старший лейтенант Ярый.

– Гвардейская стрелковая дивизия введена в бой ещё накануне, но что-то там, – он сделал паузу. – Словом, не совсем ясно. Мы должны были идти на усиление дивизии, но, видимо, противник успел вклиниться в оборону. Словом…

– Словом, сорок первый, – резюмировал Ярый.

– Если не хуже, – вздохнул Теремрин. – Там, по крайней мере, прямое предательство Павлова было, а что здесь? – и сразу перевёл разговор на боевую задачу, чтобы не развивать тему.

Наверное, многие подумывали о том, что неспроста случился обвал Юго-Западного фронта, которым заправляли Тимошенко (командующий) с Хрущёвым, к которому как-то трудно применить название – начальник политуправления, член военного совета фронта. Впрочем, такие глубокие мысли вряд ли посещали командиров подразделений. Не до того было. Пока мчались в эшелоне от Москвы, толком вообще не знали, куда и с какой целью, хотя сводки Совинформбюро настораживали и вызывали острую тревогу. 18 мая оставлен город Барвенкого, 6 июля враг захватил правобережную часть Воронежа, 17 июля ворвался в Луганск, ну а сообщения о небольших населённых пунктах следовали одно за другим.

Стучали на стыках колеса, свежий ветер врывался в теплушку.

Комбат поглядывал на часы. Машинист назвал примерное время в пути, и резвый ход поезда говорил о том, что оно будет выдержано. Оставалось минут пятнадцать-двадцать, когда заскрипели тормозные колодки и скорость движения стала быстро замедляться. А вскоре состав и вовсе остановился на пока ещё лесном участке пути.

Майор Теремрин высунулся из штабного вагона, пытаясь понять, что случилось. Впереди горел жёлтый глаз каким чудом ещё уцелевшего семафора. У семафоров перед входными стрелками станций зелёный цвет обозначал, что путь открыт, а жёлтый – закрыт.

Теремрин лишь недавно познакомился с тонкостями железнодорожной сигнализации. Увидев жёлтый цвет на предупредительном диске, он понял, что полустанок совсем близко, но вход на него закрыт. То, что железнодорожный состав встал как вкопанный, встревожило. А если воздушный налёт? Лучшей цели и не надо. Неподвижный состав. Заходи и бей. Причём, если поезд в движении атаковать надо с головы или хвоста, поскольку если заходить с фланга, он будет перемещаться перед прицелом, то стоящий на перегоне бомби с любого направления.