Годы лейтенантские. Я родился на советской земле. Исповедь офицера
– То есть как?
– Очень просто. Оформил тетрадками, авторучками, гуашью. А это всё прямым расходом списывается.
Я, конечно, готов был взорваться, но сдержался и ледяным тоном заявил:
– Ну так вот… Вешалки забирайте себе, а в следующую поездку тетрадки и прочее по списку на свои деньги для роты купите.
Или ещё такой случай. Прапорщикам был положен продуктовый паёк. Продуктов много, причём нужных продуктов, а стоимость бросовая. А у них то, у прапорщиков, и своего вдоволь – кругом деревни, в которых родители, тёщи, братья сёстры. Местные в большинстве ведь. Кто-то срочную здесь служил, женился, да и осел в этих краях, а кто-то, отслужив вернулся, ну и попросился в роту.
Приноровились они офицерам пайки продавать. Кто-то покупал. И мне посоветовали. Ну там то всё нормально. А вот когда мне предложили, и я купил такой паёк, получилась комедия.
Пришёл получать. А начальник склада всё накладывает и накладывает и того, и другого, и третьего. Мне откуда знать, правильно или неправильно. Верю, что не обманет, не обвесит – то есть меньше, чем нужно не выдаст. А он обвешивать и не собирался, а скорее наоборот. Заметил я, что другие прапорщики, что пришли получать продукты, ухмыляются этак незаметно.
Понял, что-то неладное. Сказал:
– А ну дайте ведомость.
– Да что вы, думаете вас обманываю?
– Не думаю. Вижу.
И действительно, всего он наложил раза в три больше, чем положено на один паёк. Я велел всё забрать назад, ну а деньги вернуть. И заявил, что больше в эти игры не играю.
Трудно сказать, просто от доброты душевной сделал это прапорщик, или был злой умысел, что, наверное, всё-таки вряд ли. Но ведь всё начинается с малого. Сегодня плечики тетрадками оформил, завтра три пайка вместо одного… ну а потом, как должность позволит…
Нас воспитывали и в суворовском, и в высшем общевойсковом командном училищах кристально честные офицеры в духе кристальной честности. Нас не надо было предупреждать, что нельзя в государственный карман залезать, мы просто не представляли, как такое возможно. Общевойсковые офицеры – это особая каста. Это элита войсковая, хотя кто-то может сказать презрительно пехота. Но царицей полей, выступая на торжественном приёме выпускников военных академий 5 мая 1941 года, Сталин назвал именно пехоту и за неё первую предложил тост. Я употребил специально ныне затасканное слово элита. Чтобы обратить внимание на совершенно иное его звучание в советское время. Ныне-то элитой зовут отбросы общества, состоящие из особей, сумевших наворовать, чтобы подняться над миром в богатствах, опустившись ниже плинтуса в нравственности, культуре, эрудиции. Ныне элита те, кто не могут отличить Пушкина от Достоевского (именно такая ныне часто встречается присказка), кто смотрит не фильмы а сэкшины, не ведая что такое настоящая любовь, или бред-быдластеры, не ведая, что такое классика кинематографа, умирающая, если уже не вымершая совсем.
Но оставим в покое нынешнюю элитарную тупость и дебильность толстосумов, ибо ещё древние говаривали, что чем больше денег, тем меньше ума. Всему есть мера. В советское время эта мера была. Принцип «каждому по труду» выполнялся, но разница в уровне жизни была умеренной.
Наконец через примерно месяц в роту прибыл заместитель командира по политчасти лейтенант Сергей Головлёв.
Он тоже вскоре заметил, что утечка информации у нас идёт довольно сильно. Что делать? Думали гадали, и предложил я хитрую комбинацию. Примерно уже определилось, кто бы это мог, по-нашему, «стучать», а по быстровскому давать партийно-политическую информацию. И тогда выбрали с замполитом фамилию солдата из другой полуроты, находящегося как раз в отпуске за успехи в боевой и политической. Назовём его, скажем, Петров. Фамилию, конечно, не запомнил. Ну и когда подозреваемый сверхсрочник зашёл в канцелярию роты, мы, как бы продолжая разговор, стали обсуждать, будем ли докладывать Быстрову о том, что рядовой Петров накануне напился и даже дебош устроил и кого-то ударил. У подозреваемого старшины – ушки на макушке.
Ну а мы при нём приняли решение не докладывать, то есть, значит, скрыть от командования базы такое тяжкое нарушение дисциплины. Старшина задал какие-то вопросы, к тому, что услышал, не относящиеся, покрутился возле нас и скорее на выход.
Прошло немного времени и… звонок майора Быстрова…
Вкрадчивый такой голосок… О том о сём спросил, а потом:
– А как вы наказали рядового Петрова и почему не доложили мне о происшествии?
Традиционно за роту отвечал заместитель командира базы по политической части, а потому докладывать о происшествиях положено было ему, чтобы не отвлекать полковника Тополева.
– Петрова? – переспросил я. – Так он же у нас в отпуске, как отличник и примерный солдат.
Вот и всё, на этом бы остановиться… Но я ликовал…
– Вычислили мы вашего стукача, товарищ майор…
О, как же он снова обижался… Ну так обижался! Кричал, что это не стукачество, что это и есть партийно-политическая информация. Ну а я отмалчивался, посмеиваясь вместе с Сергеем Головлёвым, до которого доносились вопли из телефонной трубки.
Ну что же, вычислить вычислили – надо меры принимать. Нет, я наказывать информатора не собирался. Эта порочная система докладов не им выдумана, к тому же он секретарь парторганизации.
Помню, отлично помню его фамилию. Но не называю. Командиром взвода был совсем не плохим, одним из лучших. Ну, может слишком старательным был информатором?! Правда, мы специально придумали с Головлёвым ЧП, из ряда вон выходящее. Так что сработало – он мог просто побояться не донести. Вдруг да без него Быстров узнает!?
К счастью, осень была – пора отчётно-выборных партийных собраний. Но мы даже и заикнуться не успели с моим замполитом о перевыборах. Быстров с Зайцевым дали прямое указание – избрать прежнего секретаря!
Да, да – и такие приказы отдавались порою: избрать и всё тут.
Как тут быть? Ведь из штаба кто-то обязательно будет присутствовать – и наверняка либо Быстров, либо Зайцев. Остальные-то офицеры делом на базе занимались, а они – деятельностью, то есть неведомо чем.
Ныне время показало, что политотделы нужны, и замполиты нужны – вон штаты, поганые заокеанские, обязали ельциноидов политотделы ликвидировать, а у самих-то они действуют и по сию пору. Как-то было сообщение об участии в какой-то шпионской операции заместителя начальника политотдела одного из подразделений американского посольства. Я не помню, что за операция, но, когда назвали должность, сразу подумал о глупости деятелей времён ельцинизма, или не глупости, а просто о прямом предательстве на всех направлениях.
Настал день отчётно-выборного партийного собрания. За несколько минут до начала в роту пришёл полковник прокурор спецчастей Калининского гарнизона. Вот это номер, скажет читатель – что же такое произошло? Да ничего. По партийной линии мы замыкались на базу, которую охраняли, а парторганизация базы на политотдел спецчастей Калининского гарнизона, так что были мы в одной партийной организации с прокуратурой. Ну а прокурор являлся членом какого-то вышестоящего партийного комитета или бюро. Вот и пришёл к нам на партсобрание в качестве представителя этой вышестоящей организации – это тоже классика жанра того времени.
Очень был достойный человек. Полковник… Фамилию не припомню, к сожалению, хотя благодарен ему за помощь во многих служебных вопросах. Помню, что начальником политотдела спецчастей Калининского гарнизона был полковник Хмара, секретарём партийной комиссии подполковник Стулов, а вот прокурор… Нет, к сожалению, не вспоминается.
В перерыве перед выдвижением кандидатуры он сказал:
– Ну что, оставляем прежнего секретаря?
– Очень нежелательно, – возразил я осторожно и пояснил, что поскольку я моложе этого бывшего секретаря минимум лет на пятнадцать, сложно мне с ним работать, да и ему не просто. Командир взвода – есть командир взвода. Там проблем не возникает, но секретарь, это должность особая.
Он меня понял с полуслова и спросил, так, кого же я хочу, чтобы избрали?
– Старшину Чумакова. Молод, энергичен, да и мне с ним легче – для прежнего-то я вроде, как и не авторитетен – до меня одиннадцать командиров рот вылетело с треском. При скольких он служил, наверное, при многих бывших. Кто я ему после этого? Очередной и недолговременный.
Примерно так пояснил и был понят.
Избрали прапорщика Чумакова. К сожалению, он у меня только на одной фотографии есть.
Первый справа. А рядом с ним Баранчиков. Для того, чтобы увеличить время проведение стрельб, летом мы уводили полуроту на стрельбище сразу после подъема, даже зарядку пропуская в этот день. Ну и завтрак из столовой доставлялся прямо туда.
Но вернёмся к избранию Чумакова секретарём парторганизации. Обиды были будь здоров какие! Майор Быстров изволил сильно орать, Зайцев даже в роту прибегал, свою обиду высказать.
Но дело сделано. Снимать с выборной должности не снимали, а переизбирать сразу тоже было сложно.
Зато у нас теперь в роте сколотилась неразрывная троица – выступали всегда в унисон и друг на друга не капали, как иногда бывает. Мне и Чумаков, и другие старшины рассказывали, что частенько прежде удавалось политработникам вбивать клинья в отношения командира роты и замполита, а потом и съедать их по очереди.
Зачем всё это нужно было, так я и не понял – заточены что ли на съедание. Точнее, есть одно объяснение. В то время только лишь открылось Новосибирское высшее общевойсковое политическое училище. Пошли в войска подготовленные ребята. А до той поры политработники после того, как Жуков училища политические разогнал, попадали на эту работу из числа бесперспективных командиров. Просидел на взводе лет 10, получил с трудом роту, ну и там ещё почти столько же… Куда девать такого карьериста? В пропагандисты полка, чтоб майора получил. Ну а дальше как? Нужно искать должность с категорий подполковник. Таким вот образом и Быстров попал в Куженкино – около 10 лет командиром артиллерийского взвода был, затем почти столько же, если не больше, батареей командовал. За майорским званием в пропагандисты артиллерийской бригады пошёл. Ну а потом уж его за званием подполковника в Куженкино двинули.
Ну а с прокурором, присутствовавшим на собрании, состоялся у меня в тот день очень важный разговор, который потом повлиял и на положение дел в роте. Напомню – рота была не простой.
Я сейчас не могу с точностью передать тот разговор, но смысл был в том, что все происшествия, которые случаются в частях и подразделениях начинаются с небольших нарушений дисциплины, на первый взгляд незначительных. Помню точно, что я коснулся положения дел в дивизии, из которой прибыл в Куженкино:
– Думаете, там воинских преступлений нет? Скрывают, стремятся замять.
– Это известно, – сказал прокурор.
– И мне здесь не дадут действовать по закону. А распущенных солдат немало. Прежде всего, хочу изжить дедовщину!
Прокурор обещал помочь и дал свой телефон, как бы прямой – без секретаря. Сказал при этом:
– Если нужно будет применить закон против отпетых негодяев, звоните прямо мне. Только семь раз отмерьте!!! Не думайте, что военная прокуратура жаждет только сажать и сажать. Но и попустительства быть не должно, иначе вас здесь с вашим заместителем по политчасти сомнут.
Сказал он и о том, что известно ему положение дел и в этом гарнизоне, и в соседних. Применять же суровые наказания, связанные судом военного трибунала, нужно всё же тогда, когда исчерпаны все остальные средства воздействия.
Вступил-то я в командование 417-й отдельной местной стрелковой ротой, как уже упоминал, через пять суток после прибытия в часть, но ротное хозяйство оказалось в таком запустении, что акт приёма и сдачи подписал лишь спустя полтора месяца.
Старый ротный капитан Крюкова (имя отчество забылось), что-то устранял, что-то восстанавливал. Затем ему пришлось-таки отправиться к новому месту службы – на дослуживание отправили. Он был капитаном, да в годах, негодных для продвижения. Его жена ещё некоторое время оставалась в части и поскольку работала в каком-то хозяйственном подразделении штаба, бегала за мной с актом, уговаривая подписать его, но, вынуждена была, используя связи, пополнить недостачу имущества.
А как я мог подписать акт? Ведь хоть и невелика в то время была в денежном выражении материальная ответственность, но при любой проверке выявили бы недостачу и вычли бы треть оклада. Да и не только в том суть. Ведь если числится имущество, которого нет, могут возникнуть вопросы, куда оно подевалось.
Вполне естественно капитан Крюков вместе с не слишком добросовестным старшиной не продали имущество, не расхитили. Часть пришло в негодность. Выкинули, но акт не составили. Словом, распустили не только роту. В полном забвении оказалось и ротное хозяйство, а было оно, это хозяйство, далеко не таким как в обычной роте. В чём-то могло равняться полковому в миниатюре. Если же взять кадрированный полк и исключить из сравнения боевую технику, даже совсем не в миниатюре.
Только оружие в роте и было в полном порядке. Но так ведь в Советское время хищение на оружейных складах и складах боеприпасов практически исключалось. В девяностые, когда показывали фильмы о войне на Кавказе, в голове не укладывалось – не только стрелковое вооружение, но и переносные зенитно-ракетные комплексы нередко воровали… А при Советской власти украсть могли только какое-то имущество или продовольствие, причём, ухитрялись всё это списывать и если успевали, то и не попадались.
Конечно, приём хозяйственных дел отвлекал и раздражал, но… он был необходим. Я добился замены старшины. Вместо старшего сержанта сверхсрочной службы Артазеева назначил старшину сверхсрочной службы Чумакова. Поменял их местами. Артазеева назначили командиром взвода, которым командовал до назначения старшиной Чумаков.
Примерно через месяц после меня, как уже упоминал, прибыл в роту замполит лейтенант Сергей Головлёв. Только, к сожалению, военного образования у него практически не было… За плечами служба в знаменитом Кремлёвском полку, затем курсы младших лейтенантов и… вот назначение. Перед назначением присвоили лейтенанта, всё-таки замполит.
Так что полнокровное, базовое военное образование во всей роте было только у меня.
Причём это как оказалось, большая редкость. Мой предшественник тоже училища не оканчивал. Правда, перед ним был кремлёвец, о котором даже легенды складывали. Он привёз с собой шашку и на местных парадах-демонстрациях вышагивал с нею перед строем роты… Продержался он чуть больше года, мой предшественник примерно столько же.
Оказалось, что начальник отделения кадров дивизии, направлявший меня сюда, нисколько не преувеличивал: ротных командиров начальство базы «съедало» довольно быстро. Почему? Тогда мне это было ещё непонятно. Однако, методы «поедания» кое-какие мною уже были раскрыты.
Мы с Сергеем Головлёвым мы сразу договорились, что будем держаться вместе при любых обстоятельствах, и когда кто-то из начальства попытается потихоньку настраивать его против меня, а меня – против него, не поддаваться на всякие дешёвые провокации.
Методы у Быстрова были свои, официально осуждаемые, но крайне живучие в войсках – насаждение в подразделениях стукачей. Причём, организовал дело так, что стукачи из солдат и сержантов стучали на всю роту, а стукачи из числа сверхсрочников, кроме того, и на командира и замполита роты. После отчётно-выборного собрания, о котором рассказал выше, позиции значительно упрочились. Старшина сверхсрочной службы Чумаков был человеком исключительно порядочным и никогда не наушничал, хотя Быстров с Зайцевым и пытались его сделать своими «партийно-политическим» информатором. В этом мне ещё предстояло убедиться, когда по моей личной, именно по моей и только моей – обычно авторы воспоминаний не любят подобные признания – вине едва не произошло тяжёлое происшествие, которое могло прогреметь на все Вооружённые Силы. Спас именно Чумаков. Всё было поправлено и командованию базы никто не стукнул. Но до этого события было ещё далеко – сначала предстояло отгулять очередной отпуск, поскольку год подходил к концу. А в армии строгий порядок – в отпуск офицер обязан уйти самое позднее с 31 декабря.
Была и ещё одна особенность службы в Куженкино. Там исключалась всякая возможность флирта. Касаюсь этого весьма распространённого вида офицерского досуга, поскольку, казалось бы, служба в Калинине в минувшие летние месяцы заложила серьёзные основы для него. Во-первых, я приехал с женой, а когда жена рядом, мыслей идти куда-то не возникало, хотя, конечно, похождения в Калинине сыграли свою пагубную роль – я перестал относиться к возможным влюблённостям так, как относился раньше, словно кто-то спустил с тормозов…
Правда, «тормоза» всё-таки некоторое время действовали – не забывалась Галина, моя как бы завершающая службу в Калинине любовь.
Впрочем, всё теперь уже, как поётся в песне «было, было», и воротиться не могло, хотя в те минуты я ещё плыл по реке любви между двумя берегами. Собственно, была ли та река рекой любви в полном смысле этого слова? Любовь к жене? Какой она была у меня? Знал ли я, что такое любовь? Понимал ли? Уезжал из Калинина после нежданной прощальной встречи с болью в сердце, но приехал к жене, и вроде отпустило.
Буквально в первые же дни службы в Куженкино дали двухкомнатную квартиру в новом кирпичном пятиэтажном доме. На торцевой стене даже дата строительства значилась – 1970 год. Что такое своя собственная квартира для молодой семьи? Это как раз то, что нужно. Сами, одни – никаких тёщ или свекровей, которые постоянно вмешиваются, да иногда так усиленно помогают, что, более приносят вреда, нежели пользы.
Мы в той квартире прожили очень недолго, а потому не запомнился даже этаж. А вот подъезд помню – первый. Снимков тех лет не сохранилось. Прислали по моей просьбе из Куженкино современный снимок.
Квартира была со всеми удобствами, вполне современная, только вот горячую воду приходилось нагревать в газовом титане. В ту пору это было явлением обычным. В бабушкиной комнате, в Москве, почитай в самом центре – Покровский бульвар – и то пока жили с газовым титаном.
К каждой квартире полагался маленький сарайчик во дворе. Длинное приземистое здание белого кирпича было разделено на небольшие запирающиеся боксы для хранения всяческой утвари. Ведь у многих были земельные участки в ближайших окрестностях. Даже, по-моему, и у некоторых офицеров.
Я постепенно входил в ритм жизни части.
Случались курьёзы. Были в штате роты три девицы – две в столовой в должности поваров и одна – ротный писарь. Наши с замполитом жёны сначала не знали об этом, но как узнали… Это надо было видеть. Буквально напали на замполита части. Убрать девиц из роты – и всё тут.
Подливало масла в огонь то, что в роте, когда я её принял, канцелярия – довольно просторная комната – была разделена перегородкой фанерной. Так что получался небольшой кабинет у ротного – стол письменный параллельно окну, другой, перпендикулярно к нему поставленный, за которым девица и сидела. Ряд стульев. Диванов не было, правда. А вторая половина – просто комната неведомо для чего. Предбанник. Там художники оформлением занимались, командиры взводов собирались в перерывах между занятиями. Причём всё, о чём говорилось в кабинете, там было слышно. Кабинет замполита был в другом месте.
Так вот жёны наши решили, что опасность девиц слишком велика для нас – их мужей. Как бы не соблазнились подчинёнными. Конечно, примеры налицо – у меня во всяком случае. Медсестра в Калинине! Но, это ж случай из ряда вон… Да и она ни в каком подчинении не было. Я командир роты в 420-м гвардейском Севастопольском мотострелковом полку, она – медсестра в медсанбате дивизии.
Девицы ротные интереса не представляли, да и не могли в любом случае представлять – они же не где-то в гражданском учреждении, они наши подчинённые – они в роте… Тут уж флирт никак не поощрялся.
Майор Быстров посмеивался, говорил, что не может изменить штат подразделения, но, в конце концов, барышню-писаря убрали в санчасть – переквалифицировали, а поварихи так и служили, пока контракт не закончился.
Ну а рота продолжала меня понемногу испытывать. Причём, порой, очень и очень забавно.
Заходит как-то в канцелярию роты заместитель командира четвёртого взвода старший сержант Балаширин Ширинов, кладёт на стол очень хорошие сигареты, иностранные, и говорит:
– Товарищ лейтенант, четвёртый взвод будет первое место?
Ему, азербайджанцу, бакинцу хотелось, чтобы взвод был впереди, хотя служить оставалось немного – ну, просто хотелось и всё. Ну а сигареты? Я тогда покуривал, правда, поначалу немного.
Ну что было делать? Отчитать за «взятку», наказать? Смешно, да и только. Я взял пачку со стола, спокойно раскрыл её, достал сигарету и закурил, храня молчание. Пачку на стол положил. А потом сказал:
– Нет, Балаширин, не будет. Первое место в роте у нас занял первый взвод! Всё по-честному.
– А четвёртый взвод? – спросил он.
– Четвёртый взвод, тоже на совершенно законном основании, заслужил второе место.
Пачку подвинул к нему и предложил:
– Садись, закуривай. Поговорим о службе.
Между тем, приближалась итоговая проверка роты за весь учебный год, который продолжался с 1 декабря 1970-го по конец сентября 1971-го.
По-разному тогда звали такие вот проверки. Кто-то упорно именовал их инспекторскими. Возможно, когда-то так они и назывались в соответствующих документах. Впрочем, я над этим не задумывался. Проверка и проверка. С подобным мероприятием уже успел познакомиться ещё в 1-й отдельной бригаде охраны МО СССР.
Но теперь у меня была в подчинении рота, и непростая рота!
Конечно, казалось бы, какой с меня спрос? Роту принял только августе. А проверка уже в октябре. Около месяца командовал, ну, может, чуть больше. Но в армии существует порядок, давным-давно заведённый: принял офицер в командование подразделение или часть, или даже соединение, и с момента подписи акта о принятии дел и должности, а точнее даже с момента представления командира подчинённому ему воинскому формированию любого ранга, он за него отвечает полностью.
Да и может ли быть иначе? Ведь если завтра в бой, кому доказывать, что вот только принял, ещё не разобрался, что к чему. Противнику? Нет, противнику нужно приводить свои доказательства умелой организацией боя, достижением победы в этом бою.
Но все же люди, все, как говорится, человеки. Не думаю, что если подразделение показало бы очень плохие результаты, то командира сразу бы сняли или наказали. Что там говорить – справедливость всё же негласно торжествовала. Учитывалось, сколько данный офицер командует той же, к примеру, ротой.
Командир части инженер-полковник (тогда именно инженер-полковник, а не полковник-инженер, как позже) Лорис Константинович Тополев собрал специальное совещание, посвящённое проверке. Назначил офицеров базы в комиссию, распределив между ними, кто и какие предметы проверяет.
Ну что там проверять? По политической подготовке, конечно, специалистов предостаточно, но там всё на себя взяли заместитель командира базы по политчасти майор Быстров и секретарь парткома майор Зайцев. Им это ещё было в охотку. Недавно оказались они, в общем-то, на ответственных должностях, если принять во внимание важность самой базы боеприпасов, в которой и хранение было, и производство некоторых изделий, кажется, даже с грифом секретности. А до того, в Калинине, что-то пропагандировали – один в артбригаде, другой не химбазе.
Но, что тот, что другой понятия не имели, как общаться с рабочими и служащими, особенно, конечно, с рабочими, а потому частенько торчали в роте, или, в крайнем случае, в военно-пожарной команде, ужасно мешая работе. В последующих главах я расскажу, как одно из таких «торчаний» привело к чрезвычайному происшествию с трагическим исходом.
Чему они могли научить, если сами ничего не умели? Найти брошенную нерадивым солдатом бумажку или окурок? Это пожалуйста. Ну ещё могли отметить плохую заправку солдата, слабо натянутый ремень. Но для этого не нужен целый майор. Это задача сержанта.