Тучи над Боснией

Ветер шелестел в яркой зелени первой листвы весенних древесных крон, весело перекликались, радуясь теплу и солнцу птицы, журчала, перекатывая пенные струи по каменистому дну, узкая и быстрая горная речка. На берег вышли трое мужчин в пятнистой камуфляжной форме. Шедший впереди еле переставлял заплетающиеся на каждом шагу ноги, левая половина лица его вспухла огромным багровым синяком, глаз заплыл в узкую щелочку, плечи были безвольно опущены, руки сложены за спиной. Двое других выглядели не в пример бодрее, спокойные, уверенные в себе, они шли сзади, шагая не торопясь вразвалочку. В руках у них были автоматы, оба держали их с той сразу выдающей привычных к оружию людей небрежностью, что доступна лишь бывалым ветеранам.

– Умывайся! Кровь с морды смой и вообще, – повелительно гаркнул тот автоматчик, что был помоложе.

Пленник понуро опустился на корточки, сунув ладонь в пенные струи, и тут же инстинктивно отдернул руку. Текущая с гор вода была холодна, как лед и по контрасту с теплым воздухом неприятно обжигала кожу. Пожилой конвоир расхохотался хриплым каркающим смехом.

– Что студена водичка?! Ничего, потерпишь. Может быть, в последний раз умываешься!

Подстегнутый его смехом пленник все же зачерпнул полную горсть воды и зафыркал, размазывая ее по лицу.

– Тоже ополоснусь, пожалуй, – потянувшись до хруста в спине, произнес пожилой и, отойдя чуть выше по течению, присел к воде, беззаботно положив автомат на камни.

Пленник кинул в его сторону острый внимательный взгляд из под трущей лицо ладони, конвоир этого не заметил. Молодой, тоже не блистал усердием в караульной службе, развернувшись к плещущемуся рядом подконвойному вполоборота, он с интересом наблюдал, за тем как его товарищ осторожно тянется к воде, балансируя на скользких прибрежных камнях. На приведенного сюда под конвоем ни один, ни другой охранник не обращали никакого внимания.

И тогда пленник решился. Стремительно завалившись на бок, он ударом ноги под колено подшиб молодого, да так ловко, что тот, оскользнувшись, съехал в воду, далеко в сторону отбросив автомат. Второй охранник еще только удивленно приподнимался, не понимая, что происходит, а пленник уже шлепал, борясь с течением, по середине мелкой, по колено, но своенравной речки. За автомат пожилой схватился, когда он уже выбрался на тот берег и был всего в нескольких метрах, от спасительной стены высившихся за речкой деревьев. Длинная патронов на семь очередь рванула воздух. Пули свистнули над головой беглеца, лишь заставив быстрее перебирать ногами. В несколько гигантских прыжков он достиг леса и, развернувшись, вскинул вверх согнутую левую руку, правая энергично хлопнула по локтевому сгибу, без слов демонстрируя облажавшимся конвоирам полнейшее презрение. Если внимательно приглядеться, можно было заметить тонкие белые шрамы, исполосовавшие локоть беглеца. Но особо приглядываться было некому: пожилой лихорадочно целился, а тот, что помоложе все еще возился на мокрых камнях, пытаясь выбраться на берег.

Купрес. Первая кровь

«Афганец» оказался неожиданно молодым и каким-то нарочито нескладным парнем, чем существенно разочаровал Андрея. Тот, услышав, что на студенческой вечеринке будет присутствовать всамомделишный участник войны, навыдумывал себе невесть что. Занесло не в меру развитое воображение, представлялся почему-то эдакий гибрид между киношными Рэмбами и Шварцнегерами и персонажами картины «Три богатыря» Васнецова. Меж тем порог прокуренной комнаты в общежитии переступил сухощавый парень вовсе не героической внешности, да еще и в очках, самый обычный студент-ботаник, встретишь в коридоре института и никогда в жизни не подумаешь, что вот этот человек успел в свои двадцать лет побывать в далекой экзотической стране и не просто побывать, но и принять участие в боях. Может быть, он даже кого-то убил. Андрей пристальней вгляделся в лицо паренька, пытаясь заглянуть ему в душу, прочесть неуловимую Каинову печать убийцы. Тщетно… Ничего особенного, ну ничегошеньки, а ведь Мишка рассказывал вчера, что у этого воина есть самая настоящая медаль «За отвагу», только он отчего-то стесняется ее носить. Вот ведь чудак! Будь такая у Андрея, он и спал бы в ней! Нет, раз есть медаль, точно не в тылу на кухне кашу трескал, вот только совсем он пресный, обыкновенный, до обидного не героический… Может все-таки тут какая-то ошибка?

– Знакомьтесь, господа! – изобразив шутовской поклон, провозгласил Мишка. – Это Альберт. Для друзей просто Алик. Он недавно восстановился на наш факультет после службы в армии. Причем служил не где-нибудь, а в Демократической Республике Афганистан. А это, как вы понимаете, дело не простое. Так что прошу любить и жаловать!

Алик в процессе этого представления неудержимо покраснел и, как-то виновато уткнув взгляд в пол, пробурчал что-то вроде: «Здрассте!», при этом невооруженным глазом было заметно, как он смущен и недоволен Мишкиной репризой. Однако долго пребывать в подвешенном состоянии на всеобщем обозрении в центре комнаты гостю не дали. Со всех сторон уставленного бутылками портвейна стола приветственно загалдели, замахали руками, приглашая присесть рядом. Удобно примостившаяся на коленях у Андрея уже изрядно подвыпившая Светка тоже что-то заверещала, подцепив замершего в нерешительности Алика за рукав куртки, так что тот волей-неволей приземлился рядом с Андреем на продавленный диван. Тут же кто-то сунул «афганцу» в руку до краев наполненный мутноватой бордовой жидкостью стакан.

– За Советскую Армию! Могучую и непобедимую! – взревел дурным голосом Мишка. – Пей до дна! Ура-а-а!

Алик в несколько глотков выцедил стакан до дна и, гадливо передернувшись, шумно занюхал рукавом.

– Ты закуси! Закуси! – подпрыгивая на коленях у Андрея, хлопотала Светка, пихая вновь прибывшему, над которым по неведомым причинам решила взять шефство, прямо в лицо косо отломанный кусок шоколада.

«Афганец» однако, лишь отрицательно мотнул головой и потянулся к крупно нарезанным кускам копченого сала, переданного кому-то из присутствующих деревенскими родственниками.

– Фу, граф! Кто же закусывает благородное марочное вино салом! – взвился Мишка.

– Это вот эту бурду ты зовешь марочным вином? – хохотнул Алик, сгребая разом несколько крупно нарезанных щедрой рукой розоватых, пахнущих дымом кусков.

– А какое вино пьют в Афганистане? – кокетливо стреляя глазами и норовя задеть соседа обтянутой черным нейлоном настоящих французских колготок ногой, вклинилась в разговор Светка.

– Никакого. Там пьют шароп, – косо глянув на нее, ответил Алик.

– Ух ты, а что это?

– Виноградный самогон, – произнес «афганец» смерив раскрасневшуюся от выпитого вина девчонку неприязненным взглядом.

Ох и не понравился этот мимолетный взгляд Андрею, уж больно много в нем было негатива и не обычного повседневного и привычного, а какого-то нового вида, страшного и холодного. Так, наверное, смотрит на врага человек перед тем, как нажать спусковой крючок. Светка, впрочем, будучи особой маловпечатлительной и к тому же непробиваемо уверенная в своей неотразимой привлекательности для любого лица противоположного пола сделала вид, что ничего не заметила и, как ни в чем не бывало, продолжала тарахтеть, явно кокетничая.

– Ух ты, это как кальвадос, наверное. Вкусно?

– Нет, – отворачиваясь, отрезал Алик. – Полное говно. Сплошная отрыжка.

Светка попыталась было спросить еще о чем-нибудь, но Андрей, ущипнув ее за ногу, прошипел:

– Что ты прилипла к человеку? Видишь, он не хочет об этом разговаривать, и вообще, веди себя прилично, не размахивай перед ним ногами, он все равно не оценит!

– Подумаешь! – тут же надулась Светка, что четко говорило о том, что упрек попал в цель и намерение очаровать такую экзотическую диковинку как ровесник – ветеран войны, пусть не совсем осознанно, но присутствовало. – Ничего я и не размахивала! Вечно тебе мерещится невесть что! И вообще, я, между прочим, свободный человек, что хочу, то и делаю! И тебе я не жена, чтобы ты мной командовал. Ишь разошелся, как султан в этом, как его… ик!… гареме! Вот!

С этими словами она возмущенно заерзала на его коленях и наконец, неловко перевесившись, сползла в узкую щель между Андреем и Аликом, нарочито прижавшись к последнему грудью.

– Алик, а в Афганистане, правда, бывают гаремы.

«Афганец», страдальчески искривившись лицом, молча кивнул.

– А ты в них бывал? Там, наверное, сказочно красиво? А какие там женщины? Все наверное красавицы… Слушай, а наши, русские там есть? Вот было бы интересно стать любимой женой какого-нибудь султана? А правда, что евнухов кастрируют, иначе они не выдерживают красоты султанских жен? А много вообще бывает у мусульман жен? А что они носят?

– Нет! – коротко отрубил Алик, глядя на Светку почти с ненавистью.

– Что «нет»?

– Отвечаю на твой первый вопрос. Нет! Я никогда не был ни в одном гареме и понятия не имею, как там все устроено.

– Фу, какой ты грубый… – обиженно протянула Светка и отвернулась.

Впрочем ненадолго, так как Андрей, воспользовавшись моментом когда боевая подруга наконец повернулась к нему лицом скорчил ей рожу и показал язык, что заставило уязвленную в лучших чувствах Светку вновь броситься в атаку.

– Послушай, Алик, а как ты считаешь, где женщины красивее у нас или в Афганистане?

При этом Светка нарочито простодушно замахала щедро накрашенными ленинградской тушью ресницами и состроила такую умильную гримаску, что вариант ответа мог быть только один. Альберт страдальчески закатил глаза к потолку, но все же, собравшись с духом произнес, стараясь не замечать ухищрений навязчивой соседки:

– Мне лично больше нравятся мусульманки…

У Светки буквально отвисла челюсть от неожиданности и единственным, что пришло на ум, было абсолютно глупое и смертельно обиженное:

– Почему?

– Потому что они всегда ведут себя очень скромно, не заговаривают первыми с мужчинами и не имеют привычки докучать им назойливыми вопросами, – отрубил Алик, окончательно отворачиваясь от возмущенно вспыхнувшей Светки.

– Что съела? – злорадно шепнул девчонке на ухо Андрей. – Поделом тебе, нечего к чужим мужикам приставать.

Светка лишь возмущенно фыркнула, презрительно оттопырив нижнюю губу.

Вечер катился по накатанной колее, портвейн лился рекой, компания уже не пыталась пить в едином ритме и разбилась на мелкие группки по интересам, ведя в каждом кружке свой собственный разговор, причем голоса, по мере выпитого становились все громче, а темы все развязнее. Где-то по темным углам уже откровенно обжимались особо темпераментные парочки. Те же, кто еще сохранял видимость приличия, не всегда попадая в ритм, извивались в танце на свободном пятачке у окна. Громогласно ухали мощные колонки, били по ушам специально выделенные басовые частоты, мигала самодельная цветомузыка, превращая все происходящее в какой-то нереальный калейдоскоп. С балкона плыл сладковатый аромат анаши, «афганец» с Мишкой раскуривали на двоих косяк. Остальные поглядывали на них с плохо скрытой завистью, вот так вот спокойно на глазах у кучи свидетелей курить какой-никакой, а все же вполне реальный наркотик, бесстрашно нарываясь на неприятности с уголовным кодексом, пороху хватало не у всех.

Андрей бестолково топтался напротив сладострастно изгибавшейся Светки. Танцы никогда не были его сильной стороной, скорее уж наоборот, могли числиться в разряде его недостатков, с малолетства обделенный музыкальным слухом и чувством ритма, он частенько вызывал своими потугами танцевать смех окружающих. От того танцев не любил, вел себя закрепощено и подчеркнуто сдержанно, с невероятно задумчивым и независимым видом попеременно покачиваясь с одной ноги на другую, мол, не очень-то и хотелось, но вот вытащили танцевать, теперь приходится в отмазку что-то изображать. Светка напротив, двигалась пластично, как кошка, выглядела при этом невероятно влекуще и сексапильно, раскрасневшаяся с припухшими от возбуждения губами, сама это знала, потому никогда не упускала возможности показать себя перед сокурсниками. Андрей первое время бурчал на нее за это, не на шутку обижался и устраивал сцены ревности, Светка дулась и обещала вести себя сдержаннее, но хватало ее не надолго, в конце концов, Андрей махнул на это рукой «горбатого могила исправит». А потом как-то незаметно привык и масленые мужские взгляды, оглаживающие точеную фигурку разошедшейся на очередной дискотеке подруги, перестали будить его ревность, а даже наоборот вызывали какое-то подобие гордости собой за обладание таким вожделенным для окружающих чудом.

Сейчас, как и обычно, большая часть мужской компании украдкой нет-нет да поглядывала на особенно увлеченно отплясывающую Светку, а женская пребывала в глухом недовольстве, постоянно одергивая своих пялящихся куда не надо кавалеров. Совершенно не поддались магнетическому влиянию ритмично двигающихся ягодиц и бедер лишь две особи мужского пола, находящиеся в комнате. Алик, глубоко затягиваясь дымом тлеющего в руке косяка, казалось, не обращал внимания ни на что на свете, глядя пустым взором куда-то вглубь самого себя. А Мишка давно уже изучивший Светку, как облупленную, и доподлинно знавший, что на большее чем просто посмотреть рассчитывать все равно нечего, что-то увлеченно рассказывал «афганцу», тот впрочем, его как будто не слушал. Подобное поведение для подвыпившей Светки видимо было сродни тяжкому оскорблению, Андрей засек несколько горящих праведным негодованием взглядов, брошенных ею на эту парочку, но в тот момент такая реакция подруги его не насторожила, а даже как будто позабавила. По молодости студент Андрюха плохо себе представлял, на что может толкнуть подобное отношение оскорбленную в лучших чувствах женщину, и насколько ее действия будут отличаться от тех, что может предсказать прямолинейная мужская логика.

Вскоре бухающие по барабанным перепонкам басы сменились спокойной нежно льющейся в прокуренную комнату мелодией.

– Белый танец, господа гусары! – пьяным голосом проорал кто-то. – Дамы приглашают кавалеров!

Андрей шагнул было к Светке, ничуть не сомневаясь в ее выборе, но она ловко увернулась и, решительно сжав губы, шагнула на балкон.

– Разрешите Вас пригласить?

Алик, казалось, был захвачен врасплох, он растеряно, будто ища совета, что же теперь делать, оглянулся по сторонам, потом отрицательно мотнул головой:

– Извините, я не танцую…

Стоящий рядом с ним Мишка откровенно заржал.

– Что значит не танцую? Ведь дама просит…

Светка требовательно протянула руку, и Альберт чуть помявшись, неуверенно вложил в нее свою, после чего и сам не заметил, как оказался в самом центре расчищенного для танцев пятачка, а к его груди плотно прижалась упругая девичья грудь. Танцевал «афганец» отвратительно, двигался скованно, неумело, но особого мастерства от него и не требовалось, Светка старалась за двоих. Алик буквально плыл в дурмане ее духов, якобы случайных, а на деле точно рассчитанных прикосновений ее тела, тонул в широко открытых глазах, млел от легкого касания волос. Андрей стоял как оплеванный, усиленно делая вид, что ему все равно и происходящее ни в коей мере его не касается. Получалось плохо, со всех сторон он ловил направленные на него сочувственные взгляды, и от этого на душе становилось еще гадостнее. Казалось, что песня не кончится никогда, и медленный танец будет продолжаться вечно. В груди Андрея волной поднималась требующая немедленного выхода обида, он просто не знал, что делать, но чувствовал, что что-то предпринять обязательно должен, иначе эта нарастающая волна плеснет через край, затапливая мозг, и уже сама будет диктовать ему дальнейшее поведение. К чему это может привести, Андрей даже боялся представить. Он уже еле сдерживался, борясь с искушением подойти к мерно покачивающейся паре и, схватив Светку за волосы, просто оттащить ее от «афганца», наплевав на то, как это будет выглядеть и что подумают о происшедшем однокурсники. Он почти уже созрел для того, чтобы поступить именно так, когда ситуация получила другое, неожиданное разрешение, напрочь исключив его участие.

Светка особенно тесно прижалась к Алику и что-то быстро зашептала ему на ухо, тот сначала слушал ее со снисходительной улыбкой, так, как взрослые люди порой выслушивают нелепости, изрекаемые кажущимся себе невероятно умным ребенком. Однако, улыбка быстро сползла с его лица, уступая место яростной гримасе, а потом и оскалу. Видевший «афганца» в профиль Андрей с тревогой следил за этой неожиданной метаморфозой, удивленно гадая, что такого могла сказать парню Светка, чтобы вызвало столь негативную реакцию, та меж тем продолжала что-то шептать, абсолютно не замечая отношения Алика к своим словам. Потому происшедшее далее стало для нее полной неожиданностью. В какой-то момент Алик просто резко вырвался из ее объятий и, отпрянув в сторону, закатил ей оглушительную пощечину. Именно пощечину не жесткую плюху по лицу открытой ладонью, не удар кулаком в челюсть, а вот этот вот хлестко оскорбительный шлепок по щеке, не несущий за собой иного смысла кроме выражения предельного презрения и отвращения. Все вокруг замерли, казалось, на мгновенье стихла даже музыка, время остановилось. Андрей во все глаза глядел на смертельно побледневшую Светку, схватившуюся рукой за щеку и не отрывающую удивленно-испуганного взгляда от «афганца». Тот кусал губы от еле сдерживаемого бешенства, ноздри его широко раздувались, а из глаз готовы были брызнуть мелкие злые слезы.

– Как же вы мне все надоели, трупоеды! – гневно выкрикнул он, обводя взглядом застывших соляными столбами студентов. – Кому еще интересно, сколько я «духов» завалил?! Всем сразу отвечаю: не считал! С десяток, наверное, наберется!!! Но точно не подсчитывал! Ясно?! Нет?! Все теперь запомнили?! Или кому-то еще персонально рассказать?! Падальщики, блин!

Студенты ошарашено молчали, опуская глаза, чтобы не встретиться с горящим настоящей, не наигранной ненавистью взором «афганца». Все замерли там, где стояли, лишь чья-то рука, потянувшись из подсвеченного разноцветным миганьем цветомузыки полумрака, вырубила магнитофон, погружая комнату в давящую на нервы напряженную тишину.

– Уроды! – процедил куда-то в пространство Алик и быстрыми порывистыми шагами вышел из комнаты, по пути вовсе не деликатно оттолкнув оказавшуюся у него на дороге и не успевшую разомкнуть объятия парочку.

С грохотом закрылась входная дверь, сыпанув на пол белую пыль облетевшей от резкого удара штукатурки.

– Да-а, – сипло протянул первым пришедший в себя после этой сцены Мишка. – Форс-мажор, что называется… Что ты ему такого наговорила, золотце?

Светка едва справилась с обиженно и жалко дрожащими губами.

– Не знаю, вроде ничего… Так просто спросила сколько он душманов убил… Просто, для разговора… Мне на самом деле все равно было о чем спрашивать… Я не думала…

– То-то и оно, что не думала, – осуждающе качнул головой Мишка. – Все вы бабы так, не думая, да по больному месту… Или ты считаешь что человека убить, как таракана прихлопнуть, так же просто? Шлепнул тапком и дальше пошел?

– Но ведь…, они же…, – заикаясь, попыталась возразить Светка.

– Что они же?! Что? Или ты думаешь, душманы не люди? Хрен ты угадала, милая… Точно такие же, как мы с тобой, это я тебе как будущий биолог ответственно заявляю. А ты, будто про комаров, сколько прихлопнул? Ясное дело парень вспылил… Знаешь, сколько таких же как ты деликатных, его каждый день достают… Не мудрено сорваться… Теперь до утра будет у окошка в коридоре курить, как в прошлый раз… Эх, дура, ты дура, правду про баб говорят: волос долог, зато ум короток.

– Но я же не знала! – вскрикнула Светка, в отчаянии обводя глазами собравшихся студентов. – Откуда я могла знать?!

Со всех сторон на нее смотрели осуждающие укоризненные взгляды, только Андрей подошел к подруге и осторожно приобняв ее за плечи, притянул к себе. Светка, резко дернувшись, сбросила его руку.

– Куда он мог пойти? Я объясню ему, что не хотела, что это вышло случайно. Мишка, где он сейчас может быть?

– Откуда я знаю? – удивленно пожал плечами Мишка. – Вообще он живет на четвертом этаже в двадцать первой комнате… А так, кто его знает, куда его понесло…

– Ладно, – решительно тряхнула головой Светка. – Тогда я пойду и найду его!

– Погоди, Светуль, – опешил от такого заявления Андрей. – Куда ты сейчас пойдешь? Завтра вместе найдем этого психа, извинишься и все дела… Утро вечера мудренее, ни к чему сейчас горячку пороть…

Он нежно взял ее за руку, просительно заглядывая в глаза.

– Отстань!

С неожиданной силой она вырвала руку, ожгла ненавидящим взглядом и вихрем вылетела из комнаты, оставив его стоять, глупо хлопая ей вслед глазами.

– Не бери в голову, братка… Бабы дуры… Остынет и вернется…, – хлопнул Андрея по спине Мишка. – Ну а остальные чего состроили такие кислые рожи? Праздник продолжается! Ну! Продолжаем веселиться, черт возьми!

Повинуясь повелительному жесту хозяина комнаты, вновь взвыл магнитофон, сперва неуверенно, а потом все раскованнее и непринужденнее задвигались пары. Праздник действительно продолжался. Лишь в одном Мишка оказался не прав. Светка так и не вернулась. Измученный неизвестностью и ревностью Андрей полтора часа ломал свою гордость, уговаривая себя, что ничего страшного на самом деле не происходит, потом все же двинулся на поиски. Далеко идти не пришлось, дверь двадцать первой комнаты на четвертом этаже оказалась заперта, а сквозь покрытое облупившейся белой краской дерево отчетливо доносился характерный стон пружин стандартной металлической койки, точно такой, как стояла в комнате Андрея. Звучала она, кстати, тоже точно так же… Постояв несколько минут под дверью, понимая, что на стук просто не откроют, а выбить дверь не хватит ни сил, ни духу, Андрей ненавидя себя, Светку и всех окружающих, чувствуя в душе полнейшее опустошение, медленно побрел к себе, едва передвигая ставшие вдруг враз ватно-неловкими ноги.

– Так что же дальше? Чем закончилась история? Неужели Вы так и не выяснили отношений с этой девушкой? – немолодой уже лысоватый мужчина с неподдельным интересом перегнулся через отделяющий его от собеседника стол.

Высокий стройный парень, одетый в кричаще-яркую футболку и светло голубой джинсовый костюм задумчиво прикрыл глаза и, откинув назад голову, пару раз качнулся на стуле.

– Даже не знаю, что Вам ответить, профессор… Можно ли считать происшедшее на следующий день выяснением отношений… Я встретил ее утром в коридоре общежития. Было видно, что она чувствует себя виноватой и ей неприятно меня видеть. Она хотела просто молча пройти мимо, но я схватил ее за рукав и заставил все-таки остановиться и посмотреть на меня. Ее глаза были пусты, в них не было даже жалости. Понимаете, профессор, она смотрела на меня как на вещь, как на неодушевленный предмет… Это очень страшно, профессор, когда так смотрит любимый человек… Ведь, чтобы там не говорили, а антипод любви не ненависть, а равнодушие. Если тебя ненавидят, всегда есть шанс все исправить, от ненависти, до любви один шаг… Система не статична, понимаете? А здесь было сразу ясно, что ты просто вычеркнут из разряда людей, тебя нет, и ничего уже не поможет, чтобы ты не предпринял, как бы ни пыжился… Этот взгляд, он меня просто убил…

– Вы очень образно рассказываете, мой юный друг, очень образно, – явно сопереживая и оттого произнося слова слишком быстро, выпалил профессор. – Так что же дальше? Что она Вам сказала?

– Оставь меня, – горько вздохнул юноша. – Никаких извинений, никаких объяснений. Только это…

– Ну а Вы? Зная Ваш темперамент, не могу поверить, что Вы ничего не предприняли…

– Предпринял… Вот это…

Парень неспешно, словно нехотя выложил на стол левую руку, резким движением отвернул рукав куртки, внимательно, будто сам впервые увидел, осмотрел неровные бугристые шрамы, ярко-белыми полосками исчертившие предплечье, жирными линиями ложащиеся поперек вен, уверенным росчерком перечеркивающие биение жизни в этом теле.

– Как? – пораженный профессор отшатнулся. – Андрей! Вы же говорили мне, что это травма, полученная в стройотряде!

– Выходит я Вас обманул, профессор, – безразлично пожал плечами юноша.

– Но это же чушь! Дикость! Из-за какой-то профурсетки… – профессор клокотал от переполнявшего его возмущения.

– Владимир Михайлович, я прошу Вас… – с нажимом произнес Андрей.

Почувствовав в его голосе опасные звенящие нотки, профессор чуть сбавил тон, хотя и продолжал возмущенно размахивать ладонями.

– Помилуйте, батенька! Нешто так можно, в самом деле? Да будь Вы какой-нибудь шалопай и ветрогон я бы и слова не сказал! Но Вы, умнейший, одареннейший аспирант, не побоюсь этого слова надежда нашего университета, вот так вот запросто хотели уничтожить себя и свой талант, по столь легковесной, уж простите, причине?! Как можно вот так запросто отнять у Клио столь ревностного и преданного служителя. Увольте, не могу понять! Не могу!