Мысы Ледовитого напоминают

Издание второе, исправленное и дополненное

Товарищество научных изданий КМК

На корешке:

слева – северная часть Евразии на англ, карте 1690 года: сплошной морской берег между Атлантическим и Тихим океанами; пролив Карские Ворота отсутствует,

справа – урочище Юдомский Крест на космич. снимке. См. Прилож. 11 к Очерку 4.

На передней обложке:

Акватория пути А. В. Колчака в шлюпке открытым морем, август 1903 г.

От мыса Высокого до мыса Эмма 137 км.

Мысы Эмма, Эммелины и София названы героями Арктики в честь своих жён и невесты. А мыс Надежды? О нем см. Повесть, конец главы 3.

Мыс Преображения назван Колчаком 6 (19) авг., в день Преображения Господня.

Мыс Жилой – это бывший мыс Вознесения, куда Колчак и его спутники пристали на вельботе в бурю, настигшую их на обратном пути с острова Беннета

На врезках:

вверху – Флаг «Зари»;

слева внизу – «Заря» на первой зимовке [Колчак, 1909, с. 169]. Перед нею виден приливомер.

справа внизу – крест в память столетия спасательного похода Колчака. Установлен на юге восточного берега острова Беннета (2003 г.)

На задней обложке:

Долина истоков рек: М. Анюя, Чауна и Анадыря (объект 7 на карте перед титулом)

На врезках:

вверху – Чукотка на франц. карте Г. Делиля (1706 г.)

внизу: «Экспедиция Дежнёва» (художник Клавдий Лебедев, ок. 1900 г.)

Обозначения

АК – Адмиралтейств-коллегия

АН – Академия наук; РАН – Российская АН

АР – Азиатская Россия (трехтомник, 3-й том – указатель и список литературы). СПб., 1914

ВИЕТ – Вопросы истории естествознания и техники (журнал, Москва)

ВКЭ-1 – Вторая Камчатская экспедиция. Морские отряды (сборник документов), том 1. М., 2001

ВКЭ-2 – То же, том 2. СПб., 2009.

ВСЭ – Великая Северная экспедиция, 1733-1743

ГЭСЛО – Гидрографическая экспедиция Северного ледовитого океана, 1909-1915

ДКО – Двинско-Колымская опись (исследование побережья Ледовитого океана в ходе ВСЭ)

ИПРАМ – Исторический памятник русского арктического мореплавания. См. список литературы.

ЛР – Ларьков, Романенко (см. Список литературы)

НБЕ – Новый энциклопедический словарь / Изд. «Брокгауз и Ефрон». СПб., 1909–1916. Вышло 29 томов (до слова «Отто»)

П-1, П-2, П-3, П-4, П-5 – Петрухинцев, 1996; 2001; 2006; 2009; 2014 (см. Список литературы)

ПСФ – плавание Симса – Фаддея, описанное в ИПРАМ

РАЭ – Русские арктические экспедиции…Л., 1964 (см. список литературы)

РБС – Русский биографии, словарь. СПб., 1905–1916 (16 ненумерованных томов). Переиздано с добавлением неизданных в своё время томов (24 ненумеров. тома): М., 1996 – .

РГО – Русское (Всесоюзное) географическое общество

РИБ – Русская историческая библиотека, т. 2. СПб., 1875. (Сборник документов)

РМ – Русские мореходы… М., 1952 (см. список литературы)

РПЭ – Русская полярная экспедиция под руководством Э.В. Толля, 1900–1902

СВ – Северо-Восточный

СИРИО – Сборник Императорского Русского исторического общества. СПб., Юрьев (ныне Тарту), 1867–1916, всего 146 томов. (Сборники документов)

4-1, 4–2 ит.д. – работы Ю.В. Чайковского (см. их список)

LIA – Little ice age (Малый ледниковый период)

Автор благодарен С.М. и Я. О. Злочевским за всестороннюю помощь

Пролог

Словно брошенная казачья шапка, лежит поверх Евразии страна Таймыр, как бы напоминая нам, смотрящим на карту, сколько сибирских казаков и стрельцов сложило головы, стремясь покорить Крайний Север. И, словно примятый султан на шапке, высится на севере Таймыра полуостров Челюскин. Его крайняя точка, мыс Челюскин – самая северная на материке Евразии, 77° 43′ с.ш.

О полярных походах много написано (и, как увидим, еще очень мало понято). Совсем, однако, немного пишут о той удивительной экспедиции, что открыла север Таймыра – о Великой северной экспедиции (ВСЭ)[1].

Полуостров Челюскин необитаем[2], и первыми, кто достоверно побывал тут, были вовсе не казак-землепроходец, не сборщик дани, не печорский мореход и не исконный житель Таймыра. То были участники ВСЭ: штурман Семён Челюскин и два солдата – Андрей Прахов и Антон Фофанов. Они в 1742 году прошли тут с востока на запад с нартой (нарта – лёгкие сани за собачьей упряжкой) по прибрежному льду. То был первый год правления Елизаветы Петровны.

К вечеру 9 мая[3] увидали мыс с холмом, оставили на холме знак – торчащее среди камней бревно – его везли для этого тысячу вёрст и довезли, хотя страдали без дров очень. Челюскин записал в путевом журнале: «мыс Северной Восточной», и под этим именем мыс значился 130 лет на всех картах. А вот о самом Челюскине и его подвиге знало всё это время лишь несколько историков, да и те часто отзывались о нём без всякого почтения. Не странно ли? Странностей тут много.

Почему со штурманом были солдаты, а не матросы? Почему так рано по календарю (льды не могли вскрыться раньше августа) и так поздно исторически? Ведь остальной арктический берег был тогда уже почти сто лет известен до западной Чукотки. Где их корабль? Где его командир?

Увы, когда Челюскин и его солдаты объезжали Таймыр в санях, корабль их, раздавленный льдами «Якуцк»[4], давно лежал уже на дне морском, а лейтенант Василий Прончищев, его первый командир, лёг в могилу еще раньше. Гибель корабля во льдах понятна, но почему на нём умер командир?

Донесение о смерти Прончищева писал как раз Челюскин, он назвал причиной цынгу, а это весьма странно, поскольку был август, ели свежую сырую рыбу, и вся команда была здорова. Правда, тогда же умерла и Татьяна Прончищева, жена, но от чего – Челюскин не написал. Опять странность.

А что определил судовой врач? Увы, кто был в то время врачом «Якуцка», мы, несмотря на обилие документации, не знаем. Тоже странно. На самом мысе Челюскин, на обелиске в память о той экспедиции, значатся сразу два врача – Карл Бекман и Иоанн Филатов, но Бекман прибыл, как видно по документам, лишь вместе с новым командиром, а Филатов ни в одном известном документе экспедиции не значится. Фамилия же взята (удивительно, но факт) с могильного креста, стоявшего когда-то у селения Усть-Оленёк; возможно, крест стоял уже тогда, когда «Якуцк» пришел туда зимовать. (См. сноски 2, 3 на с. 332.)

Кстати, список «Экипаж дубель-шлюпки “Якуцк”» на пьедестале обелиска прелюбопытен. Не столько вереницей ошибок (хотя тоже странно: что помешало избежать их?), сколько самим своим составом – в нем 25 имён, но среди них всего 2 матроса. Как парусное судно плавало почти без матросов? И это как раз не ошибка: за все годы плавания «Якуцка» на нем по штату было 2 матроса.

Разумеется, при нужде на ванты лазили и квартирмейстеры (младшие унтер-офицеры), и кто-то из мастеров, но этого мало. И кто сидел на вёслах этого парусно-гребного судна? Едва ли унтеры исполняли чёрные работы – субординация, то есть разделение обязанностей (как и прав), была тогда жесточайшая. Ответ прост: на «Якуцке», кроме людей, указанных на обелиске, и священника, было еще 23 солдата. Зачем так много? И как они все умещались на маленьком (в 2 шлюпки длиной) судне?

Новый командир, лейтенант Харитон Лаптев, появился на «Якуцке» лишь через 3 года после гибели Прончищева (а не через год, как значится на обелиске). Почему так поздно? Что делала все эти годы команда? Это неясно, как неясно и то, почему Челюскин, 3 года командуя кораблём, не получил офицерского чина. Ведь начальник экспедиции право такое имел и других штурманов в офицеры производил.

А дальше – больше. Почему Челюскин, вернувшись в Петербург, ещё целых 9 лет ждал чина лейтенанта? В этом он сильно отстал от других штурманов той же экспедиции, куда менее выдающихся; а один из них, никогда не командуя, уже через 10 лет стал контр-адмиралом. И почему никто из участников той знаменитой экспедиции не получил наград? Словом, сплошные странности.

Все они, однако, меркнут перед главной загадкой: как вся экспедиция могла состояться? Ведь в отрядах её было несколько тысяч человек, они одновременно обследовали Арктику от Баренцева моря до запада Чукотки, а в Тихом океане проплыли как до Америки, так и до Японии. Кто задумал, разработал, финансировал, собрал и целых десять лет направлял столь грандиозное предприятие? Этого никто не знает. То есть, конечно, мы знаем, что вопрос поднял великий мореплаватель Витус Беринг, но он был мал чином и выступал как проситель. Знаем, что указ об экспедиции вышел за подписью императрицы Анны Иоанновны (правила в 1730–1740 гг.), но никто не допускает, что в том была её сознательная воля. Так кто же? Об этом пойдёт речь в Очерке 4, где окажется, что по сути это неизвестно. И даже вопроса никто не ставит.[5]

Впрочем, ВСЭ вовсе не исключение: никто не знает много очень важного из истории Арктики. Например, почему уже на картах времён Колумба довольно верно изображен арктический берег Евразии?[6] (Грубые измышления появились позже.) Или: почему всюду пишут, что русские мореходы торговали с жителями Енисея еще при Иване Грозном, тогда как реально первый известный корабль прошёл в Енисей лишь через триста лет и притом был английским?[7] Почему плавания (если они не выдумка) прекратились на три века?

Этим и подобным вопросам посвящена данная книга, и сразу скажу, что ответы сыщутся отнюдь не на все вопросы, какие будут заданы. Надеюсь, что в будущем найдутся историки, которые и на них ответят.

Вообще же, хотя на географической карте Земли уже нет белых пятен, но

«в истории Арктики такие пятна есть – затерявшиеся во времени и пространстве полярные экспедиции, незаслуженно забытые люди, а порой и неверно сложившиеся представления об известных арктических исследователях – кумирах многих поколений» [Каневский, 1988, с. 72].

Пока же отмечу один важный для всей книги вопрос. Челюскин и другие пустились в санный объезд северного берега Таймыра после того, как пришли к выводу, что льды там никогда не тают – этим полны отчеты. Но ведь там пролегает знаменитый Северный морской путь, да и до его создания многие там плавали, задолго до глобального потепления. Где нестыковка?

И как быть с уверениями советских и нынешних историков, что за сто лет до Челюскина там уже проплыли безвестные русские поморы? Вспомним хотя бы книгу «Русские полярные мореходы XVII века у берегов Таймыра», где написано, что в XVII веке «у северных и восточных берегов Таймыра проходило древнее судно, и это судно было русским» [Окладников, 1948, с. 87]. Что, за сто лет до Челюскина там было намного теплее?

Нет, было, вероятно, ещё холоднее, о чём мы узнаем далее. Узнаем, что от того судна не дошло до нас ни щепки – найдены только обломки шлюпки, а при них вещи, причем не только русские, но и из Западной Европы, и от коренных жителей Сибири. И что описал эти вещи сам же Алексей Окладников, известный советский археолог. Так почему судно названо русским?

Будь на месте Окладникова исследователь голландский, он мог бы счесть судно голландским, а сибиряков на нём – наёмными матросами. Вот бы на него набросились! И льды-де там не таяли (тому порукой путевые журналы Челюскина и прочих), и никто до появления пароходов не плавал далее запада Таймыра, и негде бы голландцам взять на борт именно такой набор людей. Словом, отвергли бы всё это как нелепую фантазию. Однако «судно было русским», и все советские авторы согласились или смолчали. А на Западе? Насколько знаю, там данную находку вообще не упоминают, она им неинтересна, хотя, по-моему, она явно стоит их внимания. Как, впрочем, и ВСЭ.

Простим автору сталинской поры эту «патриотическую песнь» и спросим более важное: как люди на самом деле попали на самый дальний край Таймыра четыреста лет назад? Мореходы они или попали в море невольно? И как вообще могла собраться столь разношёрстная компания?

Чтобы хоть немного разобраться во всех названных (и множестве неназванных) странностей, нам придётся сравнить плавания очень давние (времён Колумба), средне давние (XVII и XVIII века) и почти недавние (XIX и начала XX века). А здесь сравним только следующие факты.

«Якуцк» в особо тёплое лето 1736 года смог начать навигацию (выйти изо льдов, державших его близ устья реки Оленёк), 3 августа. Ему повезло: 19 августа он смог оказаться немного севернее мыса Челюскин (но гораздо восточнее, в открытом море). Там он встретил никогда не тающие льды, окружившие его с востока, севера и запада, и еле смог вернуться назад. В обычное же лето 1739 года он смог пройти лишь до мыса Фаддея, который на сто вёрст южнее.

А в особо холодное лето 1740 года не удалось и этого: «Якуцк» уже 13 августа был разбит льдами, притом на 130 вёрст южнее мыса Фаддея. Существенно, что навигация долее была бы всё равно невозможна: люди с погибшего «Якуцка» шли пешком к берегу 24 версты по сплошному льду.

Заметьте: в особо тёплое лето вся навигация составила у Восточного Таймыра 24 дня, а в особо холодное – две недели.

Тем самым, о плавании мимо мыса Челюскин и речи в те годы быть не могло. Зато через 140 лет всё оказалось совсем иначе: великий шведский мореплаватель Эрик Норденшельд, плывя на корабле «Вега» с запада, уже 8 августа смог обогнуть мыс Челюскин, что на 475 км севернее устья Оленька. За двухмесячную навигацию «Вега» прошла почти всю евразийскую Арктику. Изменился климат? Да, окончился Малый ледниковый период (LIA), о нем известно уже 30 лет, но об этом в трудах по истории российской Арктики ни слова нет. Принятую у нас точку зрения не так давно изложил полярный археолог Вадим Старков. Освоение российской Арктики рассмотрено им как часть процесса поиска СВ-прохода из Атлантического океана в Тихий. Процесс начат у него с английских плаваний 1550-х годов. Берег Баренцева моря был тогда уже хорошо освоен русскими поморами, плававшими до устья Енисея, однако ни один из тех западных кораблей, что вернулись домой, не проплыл далее западного берега Ямала. С 1600-х годов интересы мореплавателей переключились на иное направление – на попытки проплыть через высокоширотную Арктику; они тоже, естественно, были безуспешны. Освоение азиатской Арктики проведено целиком силами русских первопроходцев, выходивших в море только из сибирских рек, и завершилось в середине XVII века [Старков, 1998].

Позиция Старкова довольно хорошо обоснована, но нуждается в следующих четырех дополнениях. 1) Поиск СВ-прохода начался на 60 лет раньше, в эпоху Колумба. 2) Он завершался в каждом регионе с воцарением ПА. 3) Поиск СВ-прохода имел мощный речной вектор – то были попытки достичь Китая и Индии по Волге, Оби или Енисею. 4) Берег Таймыра тогда освоен не был (даже если счесть сказанное Окладниковым правдой), он был лишь однажды, в ходе ВСЭ, пройден. К сожалению, обо всём этом у Старкова нет ни слова, и за последующие годы положение не изменилось.

Разумеется, проницательные люди видели некоторые черты LIA всегда[8], в том числе и у нас[9]. А в наше время, четверть века назад, уже писали, что

«малый ледниковый период, продолжавшийся около шести столетий (XIII–XVIII вв.)», пришёл на Русь позже, чем в Европу, и, «насколько можно судить по скудной информации, наиболее благоприятными в Русской Арктике были XIV–XV вв.»[10].

Однако в целом у наших историков освоения Арктики принято ПА игнорировать, и тему разрабатывает, в основном, Запад. Мы вернёмся к этому в Очерке 4. Там же обсудим и вопрос об особо тёплом и особо холодном лете.

Вековые поиски СВ-прохода являют собой огромный поток исследований, вполне сравнимый с открытием и обследованием других океанов, изменившим мир, а освоение Арктики, соответственно, во многом изменило саму Россию. К сожалению, связь этих процессов почти совсем не рассматривается историками, что породило, на мой взгляд, огромный провал в понимании истории культуры, если саму культуру понимать широко, как, например, понимал её историк Павел Милюков в окончательном издании его знаменитых «Очерков», завершённом в 1935 году [Милюков, 1993–1995]. Описать весь этот необозримый процесс мне, разумеется, не по силам, и предлагаю лишь отдельные очерки и одну повесть.

В. Ф. Старков напомнил, что СВ-проход как целое открыл шведский полярный мореплаватель Норденшельд. Добавлю: вскоре в Арктику проследовал норвежец Фритьоф Нансен (более лыжник, чем мореплаватель), и, хотя оба были тогда чужды всякой политики, сам собой возник вопрос: насколько азиатская Арктика является российской? Он волновал российскую власть, и когда стало известно, что Норденшельд готовит новое плавание, ей пришлось спешно (слишком спешно) послать в Арктику экспедицию. То была Русская полярная экспедиция (РПЭ, 1900–1902) под руководством Эдуарда Толля.

Хотя о ней много написано, но слишком мало известно и ещё меньше понято. Об одной её стороне (о попытке спасти Толля, и почему это пришлось делать) рассказывает Повесть, завершающая книгу. Раскопав, насколько мог, причину гибели (ушло несколько лет), я долго пытался понять, почему это не было сделано никем раньше. Итог попытки см. в Прилож. к Прологу, п. 5.

При чтении повести полезно иметь в виду, что она начата ещё при советской власти, когда имя спасателя было запретно, и написана раньше очерков (позже их, в 2014 г., написан только пункт «Мыс Надежды»). Поэтому самый метод исследования в ней лишь намечен, а развит в очерках.

О методе для любителей серьезного чтения

Полувековой опыт работы показал мне, что в самых разных науках бывает полезно сопоставить загадки – пытаться понять все непонятности данной темы вместе. То есть, допустить наличие связей там, где их обычно не видят. Именно таким путём будет дан ответ на многие из заданных выше вопросов. Это первый приём, наиболее полно проведённый в Очерке 1, где, на примере ранних карт, сопоставление загадок проделано явным образом и разобрано. То же проделано в Очерке 2 при выяснении, из кого могла состоять погибшая экспедиция. Далее в книге этот приём полагается уже известным читателям, так что их внимание обращено на иные способы поиска.

Столь же важен второй приём – уметь выявлять серийные факты. Термин ввел историк-структуралист Фернан Бродель (Франция), в концепции которого серийные факты были первичным материалом. Серийным фактом в равной мере служила ему и глобальная параллель (например, в самых разных странах происходит переход от феодализма к капитализму), и частная (например, в самых разных культурах наблюдаются сходные типы помещичьих владений) [Бродель, с. 17, 456]. Нашу тему серийные факты буквально пронизывают.

Ведь полярные путешествия, при всей неповторимой особенности каждого, всегда складывались, в основе своей, из весьма сходных событий – жестокие бури, непроходимые льды, вынужденная зимовка в малопригодных условиях, голод, цынга, оставление корабля и попытка спастись в лодках или пешком (в том числе по морскому льду). Иногда несчастных спасали местные жители, иногда они же рассказывали о следах былого несчастья, а изредка даже доставляли «на большую землю» вещи погибших. Всё это повторялось не раз.

Поэтому мы можем привлечь подходящий факт там, где не хватает реально дошедших сведений. В биологии такой метод успешно использовал замечательный ботаник Николай Вавилов, назвав его в 1920 году методом гомологических рядов; затем применяли метод и многие другие, в том числе историки (у них он именуется структурализмом). Однако, насколько знаю, среди историков Арктики этот метод неизвестен, они работают в понятиях XIX века и ранее.

Более всего он понадобится в Очерках 1 и 2, где недостаток сведений бросается в глаза, для заполнения брешей, вызванных этим недостатком. Конечно, желательно обходиться без каких-либо вставок и допущений, но всё же лучше делать их, нежели отбрасывать (как часто делают) множество очевидных фактов только потому, что между ними не хватает связей.

Однако второй приём столь же полезен и в противоположной ситуации, когда материала слишком много (в событиях, затронутых в Очерке 3, его подавляюще много), а потому встают трудности упорядочения. Выявление рядов – начало всякого обобщения. Кто не хочет обобщать то, что узнал, вынужден писать, словно средневековый хронист, громоздя сведения и не заботясь даже об их соответствии друг другу, не говоря уж о выявлении сути событий. Что мы обычно и видим в трудах по истории Арктики. Простой пример дают нам ранние карты: их источник обычно неизвестен, и никто не пробует восстановить по карте неведомое путешествие, хотя оно легко читается на языке серийных фактов. Мы увидим это тоже в Очерке 1.

Какие вставки серийных фактов делать можно, а какие нельзя? Однозначного ответа нет, и помогает лишь то обстоятельство, что реально происходившие события не могли противоречить друг другу. Иными словами, в цепь известных фактов можно вставлять лишь тот недостающий элемент из набора серийных фактов, какой даёт непротиворечивую картину событий.

Нашим третьим приёмом будет погружение исследуемого явления в его эпоху. Обычно историки Арктики если и делают это, то мимоходом, здесь же он пронизывает всё изложение, и ему целиком посвящен Очерк 3. В нём нам придётся то и дело выявлять правду в потоке лжи, а в Очерке 4 такое выявление обратится в отдельный четвёртый приём, каковой станет основным при выяснении судьбы Прончищевых. В основе его лежат два положения.

Первое: правда отлична от лжи тем, что была на самом деле, поэтому правдивые свидетельства не могут противоречить друг другу. Иными словами: истина самосогласованна, она образует единое целое, чего с ложью на деле не бывает. В терминах логики: истина когерентна. Но если в логике достаточно выявить взаимное согласие высказываний, то на деле взаимного согласия требуют не только высказывания (суждения), но и свидетельства. Мы увидим это в Очерке 2, где господствующее мнение (северный вариант плавания) было основано на одних суждениях, без обращения к материальным свидетельствам. (Ни одно из них не в пользу данного варианта.)

Второе: ложь не должна противоречить интересам лгущего, поэтому свидетельство пишущего против себя можно полагать правдой. Конечно, тут есть опасность ошибиться (он мог лгать против себя по глупости, невежеству, со страху или спасая другого), но обычно данное положение хорошо работает, если применено на основе первого. Так, заведомо не лгали С. Ваксель (Очерк 4) и С. Дежнёв (Очерк 5), живописуя истребление туземцев, запрещенное указами и наказами.

Впервые мне пришлось использовать оба положения при попытке понять ход и смысл Русской революции. Попытка была начата в 1968 году (сразу после ввода советских войск в Чехословакию), когда в изложении истории царила ложь. Попытка оказалась удачной: через 20 лет, в «эпоху гласности», когда открылось множество новой информации, мне почти не пришлось менять представлений о Революции. Это стало для меня свидетельством приемлемости обоих положений.

Вообще, опора на идею целостности лежит в основе моих построений, и не только в предлагаемой книге. Из всех пониманий истины мне ближе всего такое: истинно то, что образует согласованную целостность. Её можно видеть двумя способами. Первый прост и примитивен: части, соединяясь, подстраиваются друг к другу и тем самым образуют целое. Так образуют компанию попутчики. Второй намного труднее для понимания: «Не части (заранее существующие) складываются в целое, а, наоборот, целое создаётся путём направленного формирования своих частей» [4-12]. В природе и обществе преобладают целостности второго типа, что будет для нас особо важно в Очерках 3 и 4.

Конечно, некоторая неопределённость всегда остается, она вызывает у исследователя дискомфорт, поэтому среди учёных обычен такой обманный приём – составить себе «наиболее вероятную» картину предполагаемого события и затем отстаивать её одну. Он нам никак не подходит. Нигде не будем выбирать единственный вариант, а будем искать в качестве истины то общее, что есть во всех вариантах, согласных с фактами. И конечно, не будем пытаться оценивать «наиболее вероятное», так как нет смысла говорить о вероятности однократного события. Все допустимые варианты следует держать в голове, даже самые сомнительные. Отбрасывать можно только то, что невозможно в принципе.

Отсюда пятый приём – выявление ядра и периферии (об этой паре понятий см. 4-11). Наиболее полно и явно он проведён в Очерке 5. Ядро явления – то общее, что имеется во всех тех версиях явления, которые есть смысл рассматривать. А рассматривать можно и нужно то, что непротиворечиво внутренне. Для этого следует собрать всё, что о явлении известно, не пытаясь оценивать качество (достоверность) отдельных сведений[11]. Это трудно, поскольку всегда хочется счесть нежелательное несущественным или даже невозможным, но этому надо научиться, иначе будет поиск под фонарём. На мой взгляд, для успешного выявления ядра явления требуется следующее.