2020
– Пончик, я все понимаю, я донес эту информацию до майора, но это не повлияло на его решение. Возможно, Лукум договорился с ним напрямую. Все-таки у них есть общие родственники. – Заметив округлившиеся глаза подчиненного, капитан кивнул. – Да, да, ты не ослышался. Это и для меня сюрпризом было. Короче, я тебя обо всем предупредил, дальше крутись как знаешь. В первую очередь займись Сгущенкой, этот псих может наломать дров.
– А что я скажу Зефиру? Это его личный план разработки. – Попробовал было Пончик, но капитан уже поднялся. Перед выходом из кабинета он обернулся, – Это твоя проблема. И прекращайте бухать в аквариуме, я вас прикрывать не стану, если кто-нибудь ляпнет майору. – Тут капитан задержался у двери. – И вообще наверху, на самом верху, – он сделал страшные глаза, – поговаривают, что кодекс давно пора пересмотреть. Якобы сильно снизилась эффективность.
Дверь за начальством закрылась, и Пончик смачно выругался. Такого вороха дурных новостей ему получать еще не доводилось. Он даже не знал, что из всего, что он услышал сегодня, хуже. Посмотрел на часы: для обеда рановато. Подошел к окну. За ним по местами перерытой трешке время от времени пролетали машины. Он вспомнил, какие пробки тут обычно собирались еще не так уж и давно, и задумался о будущем.
Впервые за несколько лет перспективы становились весьма неблагоприятными. Это было в диковинку, и, прижавшись лбом к прохладному стеклу, Пончик неожиданно для себя всхлипнул.
Глава 6. Благое дело
– Володичка! – Дребезжащий голос ранил, интонация раздражала, да и повод, скорее всего, был неприятным. Он поморщился и открыл глаза. Так и есть, нянечка стояла над ним с тарелкой каши. Сегодня смена Вероники Самойловны, а значит, придется поглотить эту клейкую студенистую массу подчистую. Она насыщала, но ему больше нравилось ощущение голода.
Чем сильнее хотелось есть, тем яснее становилось в голове, тем быстрее и свободнее текли мысли. Он мог смотреть в окно и видеть деревья. Ему нравился этот вид. Иногда прилетали птицы, внося в его существование хоть какое-то разнообразие.
Он больше любил Наталью Ивановну. Та не заставляла его очищать тарелку, да и вообще казалась гораздо снисходительнее. Иногда он даже получал от нее подарок – масло в каше. Тогда пища казалась ему не такой омерзительной на вкус, как обычно. А как-то на ужин она положила ему в какао сахар. Другие пациенты – он слышал, когда его возили на операции, – тоже хвалились, что Наталья Ивановна угощает их продуктами, которые первой группе теста не полагались.
– Открывай ротик, золотце, – вырвала его из приятных мыслей нянечка, огромный комок каши приник к его губам, – сегодня покушаешь, а потом придет доктор. Сегодня будет хороший день. Сегодня вас всех поставят на ноги.
От удивления он замер с открытым ртом: сколько себя помнил, всегда сидел на этом кресле. Даже, когда ему делали операции. Оно стало его домом, как панцирь у улитки. Вот только он не обладал свободой передвижения.
Новая порция каши не замедлила занять неожиданно сданный фронт. Он с трудом размял ее языком, не сводя округлившихся глаз с нянечки. Та мило улыбалась в ответ на его недоумение. Ему казалось, она получает удовольствие от его удивления и невозможности прояснить ситуацию.
– Как, м, как… – Судорожно прожеванная каша наконец освободила рот, но ясности мыслей это не добавило. – Как… на ноги?
– Не волнуйся, Володичка! Ты же знаешь, вы тут волонтеры, вы помогаете человечеству! Вас поставят на ноги, а потом, может, и другим это поможет.
– Да как же? Как на ноги? Я… Я не смогу! Я…
– Ну может, я выразилась более образно, чем хотела. Конечно, ходить вы уже не можете, вы слишком большие и тяжелые, а мышцы чересчур слабы. Но не волнуйся, вам вживят колеса в ступни. – Еще один ком каши отправился в его рот.
Тарелка все никак не опустевала. Хотя он уже после пары ложек стал терять остроту мышления, мог бы поклясться, что съел гораздо больше обычного. Его распирало, но ложка с кашей все так же маячила возле рта. Приходилось есть. Нянечка продолжала говорить, но он уже не воспринимал ее слов, лишь глядел, как шевелятся ее губы – тонкие и бесцветные.
Вероника Самойловна рассказывала, как волонтеры своей жертвой возродят величие России, остановят бездуховность и спасут человечество. Она думала, что это ее собственные мысли, на самом же деле об этом просто каждый день говорили по телевизору. Как опыты над волонтерами способны спасти народы всей Земли – и особенно от чего спасти – ей было невдомек, да и времени, чтобы задуматься над этим, отличить правду от вымысла тоже не находилось.
Нянечка любила кормить волонтеров, наблюдая, как они отупевают прямо на глазах. Сегодня ее ждал просто праздник – порции увеличили вдвое, чтобы компенсировать время на операции.
Владимир, как всегда, шел первым. Когда осталась примерно четверть дозы, он перестал перемалывать кашу. Его взгляд остановился, челюсти по инерции продолжали вяло двигаться, из уголков рта потянулись полоски полуразжеванной массы. Вероника Самойловна стерла их ложкой, он никак не прореагировал на прикосновения.
Пора! Она отставила тарелку, нагнулась и нажала кнопку на задней поверхности кресла, куда он никогда бы не смог дотянуться сам. Включился электропривод, и нянечка отвезла его в операционную. Без мотора сдвинуть с места эти 400 килограммов ей бы вряд ли удалось несмотря на большие ободы.
В операционной сидел стажер Слава, попивая кофе из термокружки. Увидев первого пациента, он вскочил и побежал за доктором. Вероника Самойловна выключила электропривод, разложила кресло и отправилась на кухню за новой порцией каши для следующего подопытного. Выходя, она еще раз взглянула на тело, горой расплывавшееся по поверхности операционной и, казалось, занимавшее добрую ее половину. Вряд ли бы кто-то смог узнать в этой туше прежнего человека.
Вначале появились какие-то весьма неприятные ощущения там, где он уже давно ничего не чувствовал. Потом подключилось зрение. Он сидел в непривычной позе с почти вытянутыми ногами. И с его ногами что-то происходило. Стоял противный, мерзкий запах. Увидев, что он очнулся, кто-то сказал «Пора заканчивать». Он не знал этого человека – ни голос, ни внешность. На секунду его пронзил острый приступ боли, но тут же прошел.
– А мы уже и закончили. Правда, Володя? – Этого он знал – доктор, который частенько что-то с ним делал. Надо бы кивнуть, но не хотелось. Открывать рот тоже лень. Излишняя сытость мешала пошевелиться. Кажется, врач понял это, потому что добродушно улыбнулся.
– Можешь, Володя, не сомневаться, теперь сможешь двигаться. Без кресла. На мышах мы все протестировали. Результат положительный. Хотя у некоторых экземпляров позвоночник не выдержал, но так то мыши. А мы – люди! Нам и не такое по плечу, верно ведь? – И доктор с размаху хлопнул его по плечу. От места удара разошлись круги, будто камень в воду упал.
Он удивленно и испуганно наблюдал, как кресло на электроприводе раскладывается, переводя его в вертикальное положение. Раньше с ним такого не происходило, он даже не знал, что кресло на такое способно. Страх превратился в панику, начался озноб.
Слава, с неизменной термокружкой в руках наблюдавший за операцией, давился от хохота, глядя, как вибрирует от ужаса желеобразное тело пациента. Зрелище как ни крути не выглядело комичным.
Он услышал, как переговариваются врачи. Смысл слов ускользал. Звук доходил, будто они в другом помещении, хотя оба доктора стояли рядом с ним. Вата в ушах, туман в голове и ужас, ужас, окатывающий его ледяными волнами.
Наконец его ноги достигли пола. Он инстинктивно попытался поджать их, но ничего не вышло, мышцы не могли справиться с такой нагрузкой. Вдруг панику сдернуло – видимо, сделали укол. Сытость пропадала, а с чувством голода приходила и ясность мышления. Он понял, что стоит на ногах, не касаясь кресла. Кто-то отодвинул его.
– Давай, Вовчик, шевели ногами. – Доктор по-прежнему ласково улыбался. – Потихонечку. – Слава опять прыснул.
О прошлой жизни он помнил только то, что она у него была. В новой его ждал первый шаг. Он с опасением смотрел на врача, но тот лишь продолжал улыбаться. Сытость окончательно прошла. И вот, он оторвал взгляд от доктора и перевел его на пол перед собой. Постарался сдвинуть ногу, и она послушалась! Ему не пришлось ее поднимать, она просто немного проехала вперед.
Он увидел, как радуется человек, который снимал его неуверенные движения на камеру. К съемкам он привык, а вот оператора этого прежде не видел. Все вокруг и даже Вероника Самойловна подбадривали и поторапливали его.
Доктор и его собеседник сзади гулко захлопали в ладоши. Он сделал еще шаг. Другая нога тоже проехала вперед. Еще два робких шага и перед ним непреодолимая преграда – ступенька высотой добрых пятнадцать сантиметров, через которую без видимых усилий только что спиной перебрался оператор.
Он остановился, но его понукали идти вперед. Кряхтя и испытывая боль, все же забрался наверх. Опять раздались аплодисменты. От усилий он взмок, ему неудержимо захотелось есть. Не успел он осознать это, рядом оказалась Вероника Самойловна:
– Проголодался, Володичка? Вот тебе за старания! – Ложка с кашей появилась перед ним, но чтобы дотянуться до нее, надо сделать еще шаг.
Глава 7. Два с половиной
Олег замер, не пройдя и половины пути до лестницы. – Насколько я должен стать отрешенным? Помнить обо всем, что сотворила власть. Видеть весь этот беспредел. И не проявлять эмоций. А что делать с бурой отравой, что я пью каждое утро? В первую же субботу я спалюсь. Хм, а что стало с теми листьями из парка, в которые я завернул труп комара? – Именно с насекомого и началось его возвращение к дутой реальности.
В нерешительности постоял на лестнице. Поискал глазами камеры. Не хватало попасться на такой мелочи. Похоже, под наблюдением только первый этаж. До субботы времени навалом. Можно что-то успеть сделать.
Вернулся в квартиру, убедился, что запер дверь, разулся и сперва слил в раковину пропущенную сегодня порцию отупляющей и ослабляющей волю жидкости. Про себя он окрестил ее регрессеном – созвучно какому-то лекарству. Слив противно, словно издеваясь, булькнул.
– Да нет, не могут же они в канализации в самом деле установить контроль этой гадости. – В это очень хотелось верить. – В любом случае надо быть осторожнее.
Олег залез в карман пальто и вытащил комок листьев. Развернув его, с удивлением понял, что комар – это крохотный коптер, а не насекомое. Миниатюрный шприц вполне можно принять за жало, вместо брюха пустая ампула. Тогда в парке он до этого не додумался, хорошо хоть догадался спрятать улики. Значит, пробуждение далеко не случайно. Значит, сопротивление есть и проверка водоотводов – второй этап спасательной операции. На душе полегчало. Он не один. Значит, шансы отомстить повышаются.
Главное – не пороть горячку. Не вызывать подозрений. Вести себя, будто ничего не понимаешь, будто надутая реальность – единственно реальная.
Сначала уничтожить улику, потом отправиться на работу. Вариант с мусоропроводом отмел сразу. Выбрасывать по дороге тоже опасно – могут заметить. Прятать дома – форменное безумство. Секунды бежали.
Медлить дальше нельзя: есть риск опоздать на службу. Завернул обломки обратно в комок листьев, уже подсохших и ломких, сунул его в карман и отправился надувать шкуры. На первом этаже догнал соседа, который механически протянул руку для приветствия.
Ладонь оказалась сухой и теплой. Одежда висела на этом когда-то явно статном человеке. Заношенные брюки лоснились. Ботинки были примерно того же года выпуска, что и кроссовки Олега. Потрескавшиеся, облупившиеся, стоптанные, с подошвами, не один раз заботливо подклеенными.
Взгляд соседа поймать не смог, но пришла уверенность, что тот просто мастерски отводит его. Это значило, что он обходится без регрессена – поговорить бы с ним, узнать его историю, да и вообще понять, что творится – информации катастрофически не хватало. Не сейчас, не под камерами.
Выйдя из подъезда, они разошлись в разные стороны. Олег сделал вид, что поправляет кроссовок. Притворяться почти не пришлось. Тайком понаблюдал за походкой соседа – деревянной, будто он шагал на шарнирах, – и заодно осмотрелся на предмет камер. Одну заметил под козырьком подъезда, другая, с 360-градусным обзором, висела гораздо выше на проводе, соединяющем его дом с соседним.
Хорошо хоть, аппаратура выглядела такой, какой помнил ее в своей прошлой жизни. Но кто сказал, что это все оборудование и где-нибудь не установлено скрытых камер?
Выпрямился и двинулся в сторону работы. Обломки дрона жгли карман. Нужно дойти до парка. Там он сможет избавиться от них.
Обычно он шел на работу в студию абсолютно механически, сейчас же впервые передвигался в полном сознании. Повсюду глаз замечал признаки упадка и бедности. Редкие прохожие одеты в обноски. Многие явно под регрессеном. А те, что двигались не механически, старались идти быстро, не глядя по сторонам. Не видно ни детей, ни обычных людей. Камер на улицах мало.
Вывесок с адресами на домах практически нет, немытые окна скорбно таращатся на пустынные улицы. Прошел мимо бывшей троллейбусной остановки, от нее остался лишь железный скелет. Не видел Олег ни одной машины, хотя на большой шоссейной дороге асфальт выглядел хорошо, за его состоянием явно следили. В отличие от вывесок и заброшенных магазинов. Не работали даже аптеки.
Хотя зачем теперь магазины. Он прошел мимо пункта патриотизма – здесь доходяжкам выдавались продукты и предметы личной гигиены. Мостовая грязная – частенько в дни обеспечения к пункту заявлялись обычные люди, чтобы выместить на доходяжках народный гнев. Обычно этот выплеск сопровождался забрасыванием помидорами и обсыпанием мукой.
На сером карнизе остался след от скрученных букв – Carlo Pazolini. Во всю давно немытую витрину растягивал тонкие губы в язвительной усмешке портрет президента. Изображение качественное, а глаза… Олег едва не сбился с шага – зрачки перемещались. Похоже вместо них установлены камеры. Большой Брат воистину следит за тобой.
Он шел дальше, одновременно стараясь осматриваться и не навлечь на себя подозрений. Вокруг нет-нет, да и маячили люди. Судя по тому, как быстро его нашли в парке спецагенты, среди прохожих вполне могли рыскать соглядатаи.
Дворами дошел до магистрали, кажется, Волоколамского шоссе – он и раньше не очень хорошо знал этот район, а за время вынужденного существования под регрессеном познания в географии, разумеется, не расширились. По трассе, словно ракета, пронесся темный автомобиль. Звук мотора еще затихал вдали, когда на дороге показался еще один. Этот ехал гораздо медленнее. Машина давно скрылась из вида, а Олег все стоял, провожая ее взглядом. Наконец сбросил оцепенение и свернул под мост, под которым пролегал кратчайший путь к работе.
– Нельзя так выдавать себя. – Голос позади едва не заставил его проломить головой мост. Горюнов сам не знал, чего стоило ему удержаться от прыжка. В кармане хрустнули остатки дрона – так он сжал кулак. Остановился и медленно повернулся, одновременно готовясь драться и убегать. И никого не увидел. Будь там кто угодно, он бы опешил меньше.
– Безумие какое-то. Ладно, потом разберемся. – Пробормотал и продолжил путь. Несколько раз резко оглядывался, но никого так и не увидел. Может, показалось. Зайдя в парк, вновь испытал недавнее ощущение защищенности, словно деревья могли ему помочь. Впрочем быстро отогнал от себя эти мысли – парк не скрыл его от агентов.
Еще раз огляделся, отошел от тропинки, расковырял в нескольких местах листья и землю подобранной тут же палкой и, ссыпав в приготовленные ямки части комара-дрона, замел следы. Разломал нехитрое орудие на несколько частей и разбросал их в разные стороны.
Чем ближе к выходу из парка и работе, тем сильнее колотилось сердце. Не давал покоя и странный голос из-под моста – не сошел же я с ума, в самом-то деле!
Вот уже среди деревьев виднеется здание. Это, в отличие от всех увиденных ранее, в прекрасном состоянии. Даже заслоненное ветвями, оно выглядело современно. Он шагал по дорожке, которая на глазах становилась все ровнее и презентабельнее. По краям появились бордюры, выкрашенные в яркие цвета, перед самым выходом из парка красовались резные лавочки. По обеим сторонам от каждой из них высились урны с раздельным сбором мусора – типа цивилизация, угу.
Территория вокруг студии огорожена высоким монолитным забором в несколько человеческих ростов, по верху идет сетка, видимо, под напряжением. Прожекторы, камеры. Со стороны улицы несколько въездов, оснащенных защитными механизмами. Прямо перед Олегом к ближайшему свернул огромный Лэнд Крузер с тонированными стеклами.
Водитель, по виду доходяжка, вставил в картоприемник документ, и бетонные блоки опустились, открывая дорогу. Как только джип миновал первый контур охраны, препятствие почти бесшумно вернулось на место. Горюнов хотел посмотреть, как машина проедет дальше, но медлить было нельзя, и он прошел ко входу. И вдруг понял, что совершенно не знает, как себя вести. Будто назло никто не торопился на работу, ориентироваться не на кого.
Вошел, миновал рамку металлоискателя и оказался в закутке перед выступающим, словно нос корабля, постом охраны. За ним три двери. В какую входить? Один из троих сидящих на страже оторвал взгляд от монитора. Олег махнул перед ним карточкой. Тот нажал кнопку, и над самой правой, полупрозрачной, дверью, загорелся зеленый кружок. Что ж, теперь хотя бы известно, куда дальше. Вдруг из стены возле охранника выдвинулся сканер отпечатков пальцев.
– Странно, что я совершенно не помню про эту процедуру. – Приложил ладонь. Над дверью загорелся второй зеленый кружок, щелкнул замок. Олег толкнул дверь и попал в длинную кишку, напоминающую самолетный рукав. Воздух внутри затхлый, тяжелый. За спиной лязгнул замок. Внутри почти темно. Двинулся вперед чуть ли не на ощупь. С каждым шагом становилось светлее. Вскоре он достиг еще одной полупрозрачной двери. Именно через нее в рукав и проникал свет.
Нашарил ручку и попал в большой коридор с яркими лампами под потолком. В нескольких метрах располагался еще один пост охраны. Ему следовало пройти через него. Опять сканер отпечатков. Двери широкие, гораздо шире тех, что на входе в здание. Охранники в отличие от предыдущих – не обычные люди, вместо дубинок пистолеты.
Миновал второй пост. Дальше нужно выйти во внутренний двор. Здесь пахло едой. Да как! Жареные грибы, мясо, сыр. А еще сладкая выпечка. Аромат сводил с ума. Сглотнул слюну и чуть не подавился. За окнами второго этажа виднелся ресторан. За столиками сидели люди. Ни одного обычного человека. – Ну еще бы!
Пересек двор, уставленный машинами. Становилось понятно, что большой черный джип – идеальное средство передвижения современного гражданина. Чем больше и чернее, тем лучше.
Номера на всех авто – в новом формате, точнее вне всяких форматов. На самых пафосных – буквенные, вроде «БроШ», на тех, что попроще, что-нибудь вроде «4викинг77» или «куват999». Впрочем, логикой тут не пахло.
Зашел в корпус, где работал, и натолкнулся на очередных охранников. Эти тоже из высшей касты – по виду доходяжки, но в форме и при оружии.
– Номер, доходяга! – Приветствовал его крупный усатый мужик с гнилыми зубами. На куртке красовалась нашивка с надписью «Васяндр». Двое других увлеченно спорили о Людке с шестого.
– 16. – Сглотнул эмоции.
Постовой, не глядя в карточку, ткнул кнопку. Над турникетом появился зеленый кружок. Васяндр вернулся к жаркому спору коллег.
– Надеюсь, ноги не подведут. – Олег совершенно не помнил, на какой этаж ему нужно подняться. Преодолел два пролета и вопрос, куда идти дальше, отпал сам собой: ход наверх преграждала решетка, украшенная внушительного вида замком. Свернул в коридор, похожий на гостиничный. По полу вальяжно раскинулся ковер малинового цвета. На дверях висели таблички с номерами в вычурных рамках.
Направление только одно – в противоположное от ресторана крыло здания. Ковер с густым ворсом полностью скрадывал звук шагов. У двери кабинета с номером 16 остановился. Рядом стояла маленькая тумбочка для обуви. В верхнем ящике нашлись бахилы.
Зашел, зажег свет и обомлел: длинные ряды вешалок со шкурами занимали огромное помещение длиной не меньше 50, а то и 100 метров. По самым скромным прикидкам здесь висело не меньше тысячи личин. Горюнов еще не успел испугаться, что никогда в жизни не найдет нужную и его немедленно раскроют, как включилась мышечная память. Ноги все-таки не подвели. Он оказался у небольшого стенда. На нем булавкой приколот график сегодняшних трансформаций.
20 октября 2020 года значилось на листике.
– Два с половиной года! Какое! Больше! Что же случилось за это время? Как это стало возможным? – Олег не знал, сказал он все это вслух или просто подумал, но за спиной опять раздался голос, который настиг его под мостом. – Нельзя так выдавать себя!
На этот раз ему некуда бежать, поэтому обернулся молниеносно. И вновь позади никого. Горюнов потряс головой, ущипнул себя за руку. Он не спал. По крайней мере проснуться не удалось.
Глава 8. Сопротивление не спит
– Вадик, как прошло?
– Кажется, успешно. Будет видно завтра. У нашего объекта сегодня самый сложный день. Предписание на поверку труб готово?
– Да, Вадик, все, как ты и просил. Печати на месте.
– Ну что ж, ждем завтра. Надеюсь, нейтрализатор подействует.
– Можешь не сомневаться. – Глеб гордился тем, что бросил работу на кафедре генетики в Стэнфорде и вернулся в Россию, когда на родине вспыхнул пожар гражданской войны. Как же давно это было. Больше двух лет прошло. Он успел проделать огромную работу. Его состав должен победить. Или они все проиграли.
Вадик уселся на кровать и расшнуровал ботинки. Кажется, их миссия приближалась к концу. Если все пройдет удачно, телевизор покажет людям правду. Он предпочитал не думать, что случится после этого. Леня говорил, что всем пофигу, никто и с места не двинется.
Вадик надеялся на другой исход. Больше верить было не во что. Он закинул ноги на кровать и улегся. Сказалось напряжение последних дней – уснул моментально. Глеб заботливо накрыл его пледом и отвернулся.
Даже во сне тревога не отпускала. Вадику виделось что-то размытое, какой-то калейдоскоп из искаженных злобой лиц, беспрестанно мельтешащих вокруг. Постепенно круговерть замедлилась, и незаметно превратилась в построение солдат спецназначения на Красной площади. Они цепью вставали вдоль стены Кремля, поднимаясь со стороны Васильевского спуска, куда их подвозили автобусы. У каждого на ленте автомат.
И вдруг увидел себя в толпе людей, выливающейся на открытое пространство перед ГУМом из Никольской улицы. На лицах окружавших его покорность судьбе, на некоторых – страх. Матери прижимают к себе детей, в глазах у них слезы.
– Прости, внучок. – Старик напирает сзади, вынося Вадика на площадь. Морщинистое лицо, неопрятная борода.
– А что случилось, куда мы идем? Почему все идут?
– Говорят, пора, нужно идти. Ну, вот и идем. Да ты иди, иди, все равно летать не умеешь. – Последняя фраза старика заставила его вздрогнуть. Он ощутил возможность полета. И только подумал об этом, как ноги оторвались от земли. Его тело, вибрируя, зависло в воздухе в полуметре над землей. На лице старика удивление смешалось с ужасом.
– Внучок, внучок, что ж это делается-то? – Он затравленно стал озираться, но толпа вокруг оставалась равнодушной. Лишь слышалось шарканье ног да невнятный гул. У кого-то на руках ревел младенец. Сквозь толпу к нему спешили двое вояк в малиновых беретах, немилосердно лупя всех, кто не спешил убраться с их пути.
Вадик понял, что солдаты проталкиваются вовсе не к заливающемуся слезами ребенку, а к нему. Толпа расходилась перед ними и тут же смыкалась за спинами. Почувствовал, как в плечи вцепился старик. Пальцы костлявые, но неожиданно сильные. Обернулся и увидел жуткий оскал и стеклянные глаза. Борода топорщилась. Военные почти рядом. Один вытаскивает оружие, другой расталкивает толпу перед ним. Еще чьи-то руки схватили его за одежду. Те же невидящие глаза – зомби, которым управляет кто-то еще. Просто дергает за ниточки.
Каким-то звериным чутьем Вадик понял: сейчас нельзя лететь. Что есть мочи рванулся вниз, держащие его руки сорвались, куртка треснула, чей-то палец, пытаясь удержать беглеца, прочертил на ней длинную отметину, пух клоками неряшливо свесился по краям. Упал на колени, пополз между ногами, отбивающими марш. Люди безучастно шагали и шагали, а он пробирался между ними, пробуравливался головой, втянутой в плечи, расталкивал руками, срывался и оступался.
Сначала Вадик двигался вместе с толпой в сторону Кремля, лишь немного наискосок, но потом резко сменил направление. Пробираться сразу стало труднее. Тела, словно забор, сомкнулись перед ним. Силы иссякали, а он, судя по зданию Исторического музея, чья крыша мелькала в просветах между чужими головами, оставался практически на том же месте, где его едва не сцапал старик, превратившийся в зомби.