Горбачевы. Чета президентов

© Платонов С.В., 2012

© ООО «Алгоритм-Издат», 2012

© ООО «Издательство Эксмо», 2012

Посвящается жене Людмиле

Ф. Тютчев

От сказки – к были. Вместо пролога

Михаил и Раиса родились и жили в государстве, которое возникло из хаоса Великой Рабоче-крестьянской революции 1917 года за полтора десятка лет до их появления на свет. Это было необычное государство. Было, потому что еще при их жизни и, самое главное, в том числе по их вине, его не стало. Необычное, потому что впервые в мировой истории его целью стало создание коммунистического общества, в котором, согласно сказочным народным представлениям, текут молочные реки в кисельных берегах. Вначале получалось что-то примитивное, но большинство народа считало его самым лучшим и справедливым. Потому что в нем как никогда и нигде прежде эффективно заработала система социальных лифтов. Вчерашние рабочие, крестьяне и кухарки активно вовлекались во все сферы строительства жизни нового общества. Представители бывшего правящего слоя и «эксплуататорских классов», которые противились этому процессу, новой властью безжалостно подавлялись. Эхо этих расправ не утихает до настоящего времени.

Прежняя российская цивилизация была разрушена до основания согласно главному лозунгу первостроителей коммунизма: «Весь мир насилья мы разрушим, до основанья. А затем мы наш, мы новый мир построим. Кто был ничем, тот станет всем». Так и жили. Первые четыре года разрушали. Потом написали «план построения коммунизма» и назвали его так: «Коммунизм есть Советская власть плюс электрификация всей страны». Правда, тогда никто, и вожди в том числе, не знали, что новый тип общества построить точно по плану нельзя, потому что это в принципе невозможно. Общество не дом и не завод. Оно есть сумма огромного числа разных и несовершенных людей. Что-либо разрушить они всегда могут, ведь «ломать – не строить». А вот выстроить в точности задуманное не удавалось никому. Слишком велико сопротивление человеческого материала. Вспомним лебедя, рака и щуку: «Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдет. И выйдет из него не дело, а только мука». Так и тогда. Сначала по пути в коммунизм «заехали» в нэп – новую экономическую политику. По сути, повернули назад на условиях ограниченного возврата частной собственности. Потом забрели в Ад сплошной коллективизации крестьян. После влетели в зону турбулентности по имени Большой Террор (есть и те, кто считает, что это был единственно возможный способ превращения революционного хаоса в организованное общество). Уничтожили или посадили всех явно несогласных с новыми порядками. То есть без конца шарахались, пока не вышли на более верную дорогу. А тут война. Бросили стройку – и по фронтам, Родину защищать от немецких, итальянских, венгерских, румынских и других фашистов во главе с Гитлером, тоже желающих, как и коммунисты, мировой гегемонии для устройства более совершенного общества. Только по разным проектам. У коммунистов – на путях братства и равенства угнетаемых под лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». У фашистов – путем покорения и уничтожения слабых наций-«недочеловеков».

До Раисы Титаренко в Западную Сибирь фронт не докатился. Отца ее от призыва на войну освободили, поскольку он работал на стройке стратегически важной железной дороги. И она жила до окончания школы с золотой медалью под опекой любящих ее отца и матери. Школьные подруги называли Раю хорошенькой, умной и правильной девушкой с твердым характером.

По-другому сложилось у Михаила Горбачева. В трехлетнем возрасте из-за нужды родители отдали малыша на иждивение деда и бабушки по материнской линии. Дед был председателем колхоза, поэтому с детства приучал внука к лидерству и уверенности в себе. Родителей видел редко. С началом войны отца призвали на фронт. На втором году фашисты заняли его родное Ставрополье. Полгода продолжалась оккупация. В школе занятия не проводились и учебный год был пропущен. Когда Михаилу исполнилось четырнадцать лет, отец возвратился домой по ранению. После полного выздоровления стал работать комбайнером машинно-тракторной станции. В течение четырех лет Михаил летом работал у него помощником или, как тогда говорили, – штурвальным. По результатам самого удачного лета, когда они намолотили рекордное количество зерна, их очень солидно поощрили. Отца наградили орденом Ленина. Михаила – орденом Трудового Красного Знамени, приняли кандидатом в члены партии и избрали на небольшую, но важную для старта политическую должность – секретарем комитета комсомола школы. Вспоминая о нем, сверстники особенно отмечали в его характере инициативность и напористость. В эти годы они с отцом по-настоящему и на всю жизнь сблизились. Однако с матерью близкого контакта до конца ее дней так и не произошло. И поэтому, когда юноша в университете встретился с Раисой, она стала той женщиной, объединившей в одном лице жену и мать.

Итак, на исторической сцене появилась пара актеров, которую никто не ожидал. Ни режиссеры, ни публика. Каждый в отдельности так бы и остался либо примой в провинции, либо прозябал бы в столице на вторых ролях. Но только если бы они не составили тандем. И вот судьба свела их в такую пару, в которой раз и навсегда «насмерть» соединились воедино воля и ум Раисы и неуемные честолюбие и энергия Михаила. Встретились они через пять лет после войны в Московском государственном университете.

Жизнь с окончанием войны менялась со все возрастающей скоростью. Наука, техника, экономика за несколько послевоенных лет преобразовались больше, чем за весь промежуток между мировыми войнами. Смертоносная война, как это ни покажется кощунственным, стала также и катализатором развития, своеобразной разрушительно-созидательной силой. Особенно в ходе послевоенной конверсии, когда массы уволенных из армии приходили на производство, а секретные военные технологии передавались в гражданский сектор. В этих условиях стране требовалась другая «армия»: специалисты мирных профессий для заводов, фабрик, социальной сферы, органов управления. Наконец-то впервые в истории страны ставилась задача превратить страну из «военного лагеря» в мирное общество на основе законности и правопорядка. Поскольку жизнь в стране быстрыми темпами уходила от примитивных форм к более сложным, управление обществом также не могло оставаться на прежнем уровне. Поэтому создавались новые высшие учебные заведения, увеличивались наборы в существующие. Впервые за успешное окончание школы ученики награждались золотыми и серебряными медалями. Раиса была в числе тех первых, кто в 1949 году получил «золото». Михаил стал обладателем «серебра». Медалисты получали право поступления в любые институты и университеты без экзаменов. Продолжало, хотя и не так явно, как до войны, иметь значение и социальное происхождение абитуриентов. Предпочтение отдавалось выходцам из «низов». И все же страна задыхалась от недостатка квалифицированных кадров. Война выкосила самых талантливых и энергичных. И еще долгие десятилетия последствия этих потерь крайне негативно сказывались на развитии страны. Как знать, не будь такой катастрофы, может быть и выстояла бы она перед теми испытаниями, которые ожидали ее в перестройку. Ведь именно в эти годы управлять колхозами, заводами, районами, городами, областями и ведомствами страны должно было поколение погибших на войне. Наверно, не случайно с 1987 по 1991 год в высший орган управления страной – Политбюро ЦК КПСС входили деятели, которые либо не призывались на фронт по молодости лет, либо не воевали по причине отсрочек от призыва. А сам Михаил Горбачев, возглавивший к этому времени партию и страну, непонятно по какой причине даже не служил в армии. Таким образом, руководящее политическое ядро страны-победителя фашизма в лихие годы перестройки не имело так важной для того времени фронтовой закалки, а следовательно, и необходимого морального авторитета среди населения. Не служившим в армии, да еще в годы войны, веры и уважения было меньше.

И все же, несмотря на всякого рода отклонения от стратегического курса, с конца 50-х годов ХХ века коммунистическая сказка начала приобретать черты стабильной реальности. Исчез страх безработицы, так как страна превратилась в сплошную стройку. Каждый желающий мог получить бесплатно не только среднее, но и высшее образование. Советские люди впервые в мире прорвались в Космос и создали атомную энергетику. Расцветали искусства и спорт. На олимпийских играх советским спортсменам не было равных. Создание самых мощных в мире вооруженных сил гарантировало надежную защиту мирной жизни. Невиданные в мире темпы жилищного строительства позволили бесплатно выделять жилье десяткам миллионов семей. В продаже появились легковые автомобили, бытовая техника. Многие гордились своей причастностью к созданию первого в мире социалистического государства. Все это и многое другое прививало неизвестные раньше большинству российских людей чувство собственного достоинства, веры в себя, в будущее и даже во власть и дружбу народов. Все более крепнущая социальная защищенность в значительной мере компенсировала стесненность в политических свободах и ограниченный суверенитет республик. Такое состояние продолжалось до конца 70-х годов. После этого романтический импульс и энтузиазм развития, заданный обществу рабоче-крестьянской революцией, а потом и послевоенной реконструкцией, начал затухать. Наступали времена прагматиков. В будущем, в начале 1990-х эта тенденция приведет к тому, что один из них – Михаил Горбачев и возглавит страну. Формально один, а фактически вместе с Раисой. Только страна тогда не сразу поняла, что к власти пришел семейный тандем.

Москва

Последние дни в небольшом южном селе только и обсуждалась небывалая новость. После окончания войны никаких важных событий в нем не случалось, а тут сразу такое. Сыну местного механизатора Сергея Горбачева пришел вызов на учебу в Москву. В нем сообщалось, что Михаил принят на юридический факультет главного университета Советского Союза. Многие жители даже не знали, чем занимаются юристы. И это подогревало интерес к фигуре Михаила. Особенно любопытные не давали ему прохода и дотошно спрашивали, кем же он будет, когда выучится. Михаил, не скрывая радости, чаще всего отшучивался. Но когда колхозный шофер и балагур Семен Горбачев высказал догадку, что в будущем Мишка станет министром, тот, сверкнув черными глазами, гордо ответил:

– Бери выше, дядя Семен. Для нас, Горбачевых, министерства будет маловато.

Никто тогда и подумать не мог, что парень говорит всерьез.

В эти же дни в центре Европы в Праге семья чешского профессора социалиста Петера Млынаржа готовила к отъезду в Москву на учебу по квоте компартии в тот же университет сына Зденека.

Новое коммунистическое правительство страны считало, что лучшего места, чем Москва, для подготовки современных кадров нет. В отличие от родственников и односельчан Михаила, родители Зденека видели своего сына прокурором. Но он хотел быть адвокатом. Сошлись на том, что для начала надо получить диплом, а потом определяться. Они даже не предполагали, что сын станет политиком. Хотя слова, сказанные им при прощании, могли навести на некоторые раздумья:

– Если не стану адвокатом или прокурором, буду правозащитником.

Так его величество Случай готовил скорую встречу двух молодых людей, которым будет суждено без насилия изменить ситуацию в мире. По мнению одних, – к лучшему. По мнению других, и таких больше, – к худшему. Достоверно знать это не дано никому. Человек – слишком ничтожная величина, чтобы своим умишком оценивать такие глобальные явления. А пока последуем за юными Михаилом и Зденеком в Москву.

На вокзале Михаила никто не встречал. Денег на такси не было. Добирался до общежития на Стромынке трамваем. При заселении комендант сообщил, что комната на двоих и в ней уже живет студент из Чехословакии. Это был Зденек. Тогда и позже в общежитиях московских вузов практиковали селить смешанные интернациональные составы из советских и иностранных студентов. На этом настаивал Комитет госбезопасности. Так ему было легче контролировать поведение и настроения иностранцев, влиять на идеологию, а также подбирать кандидатов для вербовки. Иногда происходило обратное, и наши студенты подвергались обработке гостей. Тогда КГБ приходилось заниматься своими гражданами. Так что процесс этот обоюдоострый, поскольку заранее никто не знал, кто на кого и как повлияет. В любом случае считалось, что советские студенты во всех отношениях надежнее. Так и в нашей ситуации. Почему-то была полная уверенность в идеологической стойкости Михаила. Может, из-за блестящей комсомольской характеристики, а возможно, из-за крестьянского происхождения. Видно, там, где надо, полагали, что советский в третьем поколении гражданин уже обладает полным иммунитетом от мировоззрения сверстника, рожденного и выросшего в буржуазной, недавно вошедшей в советскую систему, Чехии. Жизнь показала необоснованность такого расчета. Взгляды сына сельского механизатора и сына пражского профессора не были противоположными, но и не совпадали. А главное, знания, кои всегда являются фундаментом убеждений, полученные в хуторской школе и в пражской гимназии, были явно не равновесными. Время покажет, как либеральные воззрения столичного Зденека раздавят хилое здание Мишкиного марксизма. Слабого не самого по себе, а из-за «каши в голове» паренька из провинции. Не последнюю роль на результаты взаимного влияния играли и характеры «сожителей».

Когда Михаил собирался в Москву, учителя посоветовали ему взять с собой орден Трудового Красного Знамени, которым его наградили за активное участие в уборке урожая. Случай такого награждения школьника даже в богатой на всякие новации советской стране был уникальным. Обычно подростки награждались грамотами. А тут сразу орден, да еще такой значительный. Директор школы так и сказала:

– Такой награды ни у кого из студентов, вчерашних школьников, не будет. Ты сразу обратишь на себя внимание. И это поможет тебе утвердиться в коллективе и в учебе. Пусть видят, кого мы воспитали.

Михаил последовал совету. После знакомства с соседом по комнате, раскладывая нехитрые пожитки, он не без гордости достал из чемодана орден. Однако Зденек интереса не проявил. Тогда Михаил сам спросил у него, знает ли он, что означает эта штука. Получив отрицательный ответ, стал объяснять. С этого хвастливого разговора начались длительные, ставшие потом дружескими, отношения.

От Стромынки до Моховой, где располагался университет, добирались всегда вместе. Обычно трамваем. По утрам в них была такая давка, что ни войти, ни выйти без помощи друг другу не получалось. Однако вскоре университету построили новое здание и общежитие на Ленинских (теперь опять Воробьевых) горах. Ситуация изменилась. Надобность в трамвае отпала. В новом общежитии почти все комнаты были на двоих. Естественно, друзья поселились опять вместе.

Из окна их жилища, расположенного на двадцатом этаже, Москва была видна как на ладони. Силуэты шести высотных зданий, только что построенных на Садовом кольце, были похожи на часовых, днем и ночью охраняющих покой москвичей. Позже их назовут «сталинки». Внутри кольца возвышались колокольня и башни Кремля, где работал Сталин – вождь страны Советов и организатор недавней Победы над фашистской Германией. После смерти этого правителя в нем работали другие, которые суетились много, но прежнего влияния не имели. От этого и Кремль как бы помельчал. Но это будет позже.

Михаилу и Зденеку нравилось в свободное время любоваться потрясающей панорамой города. Иногда удавалось рассмотреть свет кремлевских рубиновых звезд. В особенно ясную погоду можно было видеть над куполом одного из зданий Кремля красный государственный флаг. Никто из них тогда и подумать не мог, что почти через сорок лет Михаил будет вынужден отдать распоряжение о его замене другим, трехцветным. Учились они охотно, даже с азартом. Верили в светлое будущее. Временами казалось, что революции, диктатуры, войны и другие социальные катастрофы ушли в прошлое навсегда. Что мир уже готов к жизни без насилия.

После смерти Сталина на глазах менялся созданный им политический режим, беспощадный даже к тем, кто не был его активным противником. Особенно быстро в противников сталинизма «перестраивались» его горячие сторонники и подпевалы. Большинство простых людей в СССР и мире скорбели об уходе своего вождя. Другой была реакция среди остатков либеральной части народа. Одни тихо радовались и робко критиковали Сталина. Иные молча надеялись на оттепель. И она вскоре начала проявляться в отказе от репрессий и помиловании прежде осужденных антисоветчиков. Естественно, что многие студенты и наши друзья не остались в стороне от участия в этих процессах. Михаил нередко колебался, пытаясь примирить в своем сознании сталинизм и новые настроения. При этом проявлял немалую способность к тактическим маневрам. Как-то на семинаре по государственному праву он выступил с докладом о том, как в федеративном государстве могут сочетаться два принципа: ленинский о праве наций на самоопределение вплоть до выхода из этого государства и сталинский о принципе нерушимости его границ. Вся группа включилась в дискуссию, но скоро она зашла в логический тупик. И тут же ее зачинщик, сославшись на необходимость участия в заседании комитета комсомола факультета, семинар покинул, переложив бремя отстаивания своей позиции на Зденека. Пришлось ему отдуваться за двоих.

И сегодня мир бьется над этой проблемой, хотя эти принципы уже не актуальны, но не исключены из Устава ООН. В настоящее время на самоопределение вплоть до выхода стали претендовать не нации, а малочисленные этнические группы, часто взрывающие государства изнутри, поскольку на таких территориях в силу глобализации они нередко являются меньшинством. Это делает изгоями проживающие совместно с ними, другие более многочисленные, но не титульные этносы. Гораздо позже пришло понимание решения проблемы в форме национально-культурных автономий. Но тогда об этом еще не размышляли. И выхода из такого противоречия не видели. Дискуссии подобного рода обычно заканчивались ничем. Михаил с его склонностью к компромиссам «купался» в самих спорах, но от заключительных выводов умело уклонялся. Зденек по-дружески часто его поддерживал, хотя внутренне не всегда был с ним согласен.

Сдержанный и даже молчаливый Зденек не сразу привык спокойно переносить говорливость Михаила, его способность не утруждать себя глубоким анализом обсуждаемой темы. Обычно он не проникал в глубину явлений, а как бы скользил по поверхности проблемы. Потребность высказаться была у того постоянной и на самые разные темы. Но чаще всего он высказывался на близкие ему темы из колхозной жизни, тяготах сельского труда, особенно при уборке урожая в жару на раскаленном комбайне. Любил рассказывать о своих спорах со студентами философского факультета по проблемам в стране и за рубежом. Главным его оппонентом из них обычно был в будущем выдающийся философ и социолог Александр Зиновьев. Тогда в моду стали входить дискуссии о правомерности экспорта социализма, о социалистической законности, о советском праве как альтернативе буржуазным правовым системам. Когда он говорил, перебить, вставить свое слово было не так просто. Теория теорией, а в будущей политической практике социалистической законностью, по Горбачеву, будет то, что, как и в любой системе, выгодно правящей элите. Про себя Зденек иногда называл советского друга «товарищ Монолог». Заметил он и другую его особенность – неспособность жестко отстаивать свое мнение и повышенную восприимчивость к чужому. За это на одном из семинаров преподаватель по истории партии шутливо назвал Михаила соглашателем. Про таких в Чехии говорили, что они как петухи, для которых главное прокукарекать, а там «хоть не развидняйся». Но это не мешало им быть в хороших отношениях и даже дружить, а Михаилу выстраивать карьеру комсомольского активиста. Зденек все больше и охотнее воспринимал советские ценности, и казалось, что скоро он станет настоящим ленинцем. А когда неожиданно для многих на факультете Михаил стал членом партии большевиков, Зденек тоже высказывал желание в будущем вступить в ее ряды. Но до этого не дошло. Многое изменилось в один день, когда в деканате юридического факультета раздался звонок из посольства Чехии. Сообщили об аресте отца Зденека. В этот же день в читальном зале библиотеки Михаил познакомился с будущей женой Раисой.

Арест

Политический секретарь посольства попросил декана срочно направить к нему студента Зденека Млынаржа. Посольство находилось рядом с площадью, на которой возвышался громадный памятник Маяковскому. Мысли бешено и хаотично крутились вокруг неожиданного известия об отце. Но когда он проходил мимо красного здания Моссовета, а потом каменной фигуры поэта, с чего-то вдруг подумалось о необычной форме его стихов. Некоторые из них ему показывал и читал Михаил. Строчки-лесенки навязчиво маячили в воображении. Отделаться от одной из них «сидите, не совейте в своем Моссовете» долго не удавалось. И это на фоне страха, не за себя, а за отца, мать. «Боже, помоги. Не дай сойти с ума. Как же тяжело в такой момент быть вдалеке от близких. Так одиноко. Хотя вокруг толпы людей». Последние метры перед посольством он почти бежал. Казалось, только там он сможет успокоиться. Где были, конечно, свои. Но как раз от них исходило известие о первом в его жизни страшном событии. И полная неизвестность, что будет теперь и дальше Он желал этой встречи, и он ее боялся.

Охранник проводил Зденека в комнату для посетителей. Ничего не сказал и вышел. В большом помещении из мебели было два кресла, столик, напольная ваза с искусственными цветами, да на стене знакомые портреты президента Запотоцкого и первого секретаря ЦК компартии Новотного. Стало чуть спокойнее. С обложки лежащего на столике журнала на него тоже смотрел президент. Долго никто не приходил. Возбуждение опять стало усиливаться до панического после того, как в комнату молча заглянул тот же охранник. В одиночестве и полной тишине он находился не менее часа. Наконец в вестибюле послышались голоса и шаги. Опять заглянул охранник и пригласил выйти. Его ждали двое. В строгих костюмах и с военной выправкой.

– Вы Зденек, сын Петера Млынаржа? – жестко спросил меньший по росту.

– Да, я сын профессора Млынаржа из…

– Бывшего профессора, – мягко перебил больший по росту.

– Почему бывшего? Он умер?!

– Успокойтесь, молодой человек. Он жив и здоров. Но по суду лишен свободы и звания профессора за активное участие в антипартийной группе. Потому и бывший. У вас паспорт с собой?

– Да, вот посмотрите.

Меньший взял паспорт и предложил следовать с ними. Он шел первым. Зденек за ним. Больший сзади. Гость посольства все больше походил на пленника. Из главных апартаментов посольства через внутренний двор они прошли в скромное двухэтажное здание, похожее на дом для прислуги. Здесь его поместили в комнату, типичную для номера гостиницы, но с решетками на окнах, и без объяснений оставили опять одного.

Вышел он из посольства только к вечеру, получив свободу и возможность продолжить обучение в университете в обмен на отказ от поддержки отца и согласие негласно сотрудничать с органами госбезопасности Чехословакии.

Первая и последняя

При изучении гуманитарных предметов студентам приходилось много конспектировать. Особенно произведений классиков марксизма-ленинизма. Поэтому читальный зал библиотеки надолго становился родным домом. За столиком в соседнем ряду постоянно сидела студентка-философ. На каком она учится факультете, Михаил понял по названию изучаемых ею книг. Не красавица, но чертовски милая. И что-то в ней его очень притягивало. Сначала он поглядывал в ее сторону изредка и украдкой. Со временем она нравилась все сильнее, а его взгляды становились частыми, длительными и все более откровенными. Но опыта общения с девушками у него не было. Поэтому даже заговорить с незнакомкой он не решался. Однажды, в тот день, когда Михаил пришел без друга и сидел за столом один, поглядывая как всегда на соседку, она сама подошла к нему.

– Что уставился, черноглазый. Нравлюсь? Так и скажи. Учиться не даешь. Как будто ворожишь и ворожишь. Рая меня зовут. А тебя?

– Михаил, – от неожиданности он ответил так громко, что дежурный сотрудник читального зала сделал им замечание за нарушение тишины.

Извинившись, он осмелел и пригласил Раю за свой стол, сказав, что его друг-чех ушел в посольство и сегодня не будет. Она с радостью согласилась. До самого закрытия сидели рядышком, не шевелясь, как будто боялись нечаянно прикоснуться друг к другу. Из читального зала они вышли вместе. Долго и бесцельно бродили по центру Москвы, которую оба, как тут же выяснилось, за год учебы в университете успели полюбить.