Спасенному рая не будет. Трилогия. Книга вторая. Голгофа

– Гавря.

У него было примечательно бугристое лицо: с холмиками, рытвинками. Когда он открывал рот, все это оживало, шевелилось, и производило странное впечатление.

Ульяна шустро приблизилась к матери, наклонилась к ее уху. Алексей не услышал, но уловил ее шепот:

– Твое выздоровление отметить надо. У тебя найдется?

– Нет! – вслух ответила баба Паня. – Пока я не в себе была, вы у Шурки всё выманили.

Ульяна недовольно сморщила нос и обратилась к сидевшему у телевизора сыну:

– Шурок! Слазь в погреб, глянь, может, завалялась там банка?

– Вчера только лазил, остатки дяде Памфилу слил.

– Он вам денег привез? – она явно оживилась.

– Привез, – не решился на обман Шурик.

– И то, покрутил пару часов баранку, и несколько сотен в кармане. Мам, дай взаймы сотенку!

– Не дам! Сала шматок отрежу. И картошки ведерко отсыплю.

Шурик щелкнул кнопкой пульта, и на экране телевизора появился зал заседаний Госдумы с депутатами крупным планом.

– Во! Жирик! – воскликнул Гавря, и бугристое лицо его зашевелилось, обрисовывая неровности.

– Ага, жирует, – откликнулась Ульяна. – Все они там тыщами ворочают.

– Шурка! – позвала баба Паня внука. – В сенях графин стоит, после Памфила остался. Принеси. Слазь в погреб, отрежь родителям сала и отсыпь ведерко картохи.

Сжалилась все-таки старая над жаждущими дочерью и зятем. Шурик принес на четверть заполненный графин и миску с солеными помидорами. Гавря проворно перекочевал за стол.

– Садитесь! – пригласила Ульяна Алексея.

– Мы уже позавтракали.

– А соточку в честь знакомства?

– Не употребляю. Чайку выпью.

Гавря разлил самогон в два стакана. Без тоста выцедил свою долю до дна. Ульяна отпила половину. Баба Паня, стоя у печки, осуждающе наблюдала за ними. Шурик, вернувшись со двора с ведерком картошки и завернутым в чистую холстину салом, снова устроился перед телевизором и щелкнул переключателем.

Перед зрителями предстали сначала Максим Галкин в обнимку со стареющей примадонной эстрады, затем ее бывший молодой муж.

– Во! Зайка! – опять воскликнул Гавря.

Ульяна досадливо осадила мужа:

– Твоему Зайке шмель в задницу залетел, вон как дергается! Сколько раз скакнет, столько тыщ и отхватит. Переключи, Шурик!

Новый канал транслировал соревнования по теннису.

– Во! Шарапова! – подал голос Гавря.

– Ага, Шарапова, погоняла мячик, и тыщи огребла!

– Хватит тебе про деньги! – осадила ее мать.

– А я – что? Не права? Кто от жиру бесится, а кому на чекушку не хватает!

– Работайте, и будет хватать!

Жизненный уклад этой семейной парочки не стал для Алексея открытием. Они перебивались случайными разовыми заработками и подачками доброхотов, отчаянно завидовали удачливым, сами же не желали палец о палец ударить, чтобы изменить свое бытие. Понятно, что баба Паня осуждала дочь за безделье и пристрастие к выпивке и винила во всем зятя. Но дочь есть дочь, она жалела ее и, чем могла, помогала.

Алексей допил чай и вперил тяжелый взгляд в переносицу Ульяны. Она сделала попытку улыбнуться в ответ, но у нее ничего не получилось. Тело ее ослабло и привалилось к стене. Лицо стало жалобным, как у ребенка, затем разгладилось и застыло с открытыми, ровно бы остекленевшими глазами.

Баба Паня возилась у печки. Шурик, выключив телевизор, скрылся в спаленке. Гавря сопел и клевал носом. Алексей продолжал сверлить взглядом Ульяну, отчего она судорожно вздрагивала и встряхивала головой. Затем снова замирала.

Так прошло минут десять. Баба Паня заметила состояние дочери, спросила:

– Уснула она что ли?

– Пусть поспит, – ответил ей Алексей. – А Гавре пока найдите какую-нибудь работу.

– Эй, Гаврила! – тронула она зятя. – Поди-ка дров наколи! Отработай продовольствие!

Тот нехотя поднялся из-за стола и поплелся во двор. Через недолгое время ввалился в избу с охапкой дров и грохнул их у печки. От грохота Ульяна очнулась, обвела затуманенными глазами горницу, словно не понимала, где находится. Поправила взлохматившуюся прическу, произнесла:

– Вот что, Гавря. Сегодня же иди на пристань, устраивайся на работу. Там весной всегда грузчиков не хватает.

– Ты это, Ульяна, я же того…

– Не того! Я тоже в кашеварки наймусь.

Баба Паня изумленными глазами поглядела на дочь. Вроде бы даже всхлипнуть собралась. Но пересилила себя, проговорила со строгостью в голосе:

– Только не передумайте, Улька!

Прихватив пропитание, родители Шурика удалились, не попрощавшись с сыном. Баба Паня подошла к Алексею и поклонилась ему.

Спустя примерно час во двор въехал уазик. Алексей вышел на крыльцо и увидел, что Капитолина стоит у открытых дверей сарая, а Игорь и Андрюха выгружают из машины мешки. Заметив Алексея, Капка подбежала к нему и затараторила:

– Купили муку, пшеницу и продукты, чтобы тут питаться. Еще Игорь купил огромный кусок брезента, грузовик накрыть можно. Сказал, что пригодится в тайге. За пшеном, рисом, сахаром, солью и прочим поедем следующими рейсами.

– А деды куда подевались?

– На Чулым пошли.

– Договаривай, Капитолина!

– Ну, бутылку с собой взяли.

– Без закуски?

– Банку консервов и хлеб прихватили. Сказали, к обеду вернутся. Вы их сильно не ругайте, я виновата: деньги им дала. Уж очень складно они торговались.

– Ладно, проехали.

Капка с облегчением перевела дух, вприпрыжку пустилась к уазику, вытянула с переднего сидения три набитых провизией пакета и понесла в дом. На крыльце она столкнулась с Шуриком, кинувшемся помогать Игорю с Андрюхой. Минуту спустя из дверей появилась баба Паня и укоризненно проговорила:

– Что же это такое, Лексей Николаич? Зачем на продукты тратились? Больше этого не делайте, в доме есть еда, – и вернулась к кухонным делам.

Диоген с Наумычем явились, как и обещали, к обеду. Оба были слегка навеселе. Диоген старался держаться подальше от Алексея. Наумыч же храбро приблизился вплотную и заговорщицки произнес:

– Мы с Диогеном плоскодонку присмотрели со стареньким мотором. Ее просмолить, и будет, как новая. Хозяйка почти задарма ее отдает, за полторы тысячи всего. Мужик у нее прошлым годом помер, ей лодка ни к чему. Нам же сгодится для рыбалки.

Шурик, слышавший монолог Наумыча, не утерпел, вмешался:

– У нее и сети остались. Ее мужик сам их плел, не признавал китайских.

– Сразу и сетёшками разживемся, – подхватил, тряся бороденкой, Наумыч. – Удильные снасти прикупим.

– Ты мне зубы не заговаривай, старый! Сам же обещал, что с выпивкой завяжете? – строго произнес Алексей.

– Так мы – самую малость. Как поплывем, все равно сухой закон будет.

– Еще раз замечу, отправлю домой.

– Не, Николаич! Прощальный раз было. Так что, насчет моторки?

– Завтра Капитолина выдаст вам деньги, покупайте и смолите.

После обеда Диоген и Наумыч выбрались на улицу и устроились на завалинке, обсуждая, какие рыболовные снасти следует приобрести. Их приятную беседу нарушили две тетки. Одна из них с узелком в руках опасливо приблизилась к дедам и проговорила:

– Нам бы знахаря повидать.

Диоген встрепенулся, глянул на просительницу строгим взором:

– Зачем тебе знахарь, раба Божья?

– Ноги у меня отказывают, по ночам пальцы ломает, спасу нет.

Диоген поднялся с завалинки, потеребил реденькую щетину и провозгласил:

– Имеющий уши, да услышит! Имеющий глаза, да увидит! Верно говорю!

– Помоги, батюшка! – ахнула тетка.

– Что у тебя в узелке?

– Мёд, батюшка. Тебе принесла. Возьми, не побрезгуй.

Диоген принял узелок. Запрокинул голову, нечленораздельно зашептал. Поманил тетку, она приблизилась, чуть ли не вплотную.

– Запоминай, раба Божия! Мажь на ночь медом больные места, клади сверху капустный лист и обмотай чистой тряпицей. А по утрам ополаскивай ноги холодной водой. Всё! Ступай с Богом!..

– Ты чего им наплел? – спросил его Наумыч, когда тётки ушли.

– Совет дельный дал. Мой батя так свои суставы лечил.

– А про уши и глаза зачем загнул?

– Мудрую мысль внес в их темное сознание.

– Сам придумал?

– Сам, – горделиво ответил Диоген. – Пускай меня знахарем считают, меньше к Николаичу приставать станут. Да и мёд нам пригодится.

С утра следующего дня Капитолина выделила Наумычу две тысячи рублей, и он, прихватив Диогена с Андрюхой, отправился покупать лодку и сети. Алексей вместе с Капитолиной и Игорем принялись составлять список самого необходимого, без чего нельзя обойтись в предстоящем плавании и проживании в безлюдных местах. Самой сметливой оказалась Капка: она упомнила всё, начиная от спичек, мыла и круп и кончая дрожжами, вёдрами и иголками с нитками. Затовариваться они поехали вдвоем с Игорем.

К этому времени объявились и Наумыч с Андрюхой. Андрюха тащил деревянные вёсла и старый пухлый рюкзак.

– Купили, – доложил Алексею трезвый Наумыч, – и лодку, и смолу, и керосин, и сети, – показал на мешок, который Андрюха заносил в сарай. – Хозяйка отдала цепь, амбарный замок, чтобы лодку на берегу закрывать, и выделила два ведерка.

– Где Диогена оставил? – спросил Алексей.

– На берегу. Он смолу плавит. После обеда лодку смолить станем.

– Он – что, без обеда останется?

– Есть у него еда. Бабёнка одна принесла.

– С какой стати?

– За зельем пришла, чтобы хахаля приворожить. Диогена тут за знахаря приняли, он и рад. Вешает ей лапшу на уши…

После полудня Наумыч и Андрюха, прихватив сумку с инструментами, поплелись на Чулым. Бабенки на берегу уже не было. Зато поблизости собралась толпа ребятишек, с любопытством взиравших на Диогена. Тот уже закрепил цепью лодку за металлическую трубу с ушком, забетонированную на откосе. Под взглядами мальчишек макал мочальную кисть в банку с горячей смолой и мазал днище лодки. Рядом на рогоже лежал старенький мотор со звучным названием «Стрела». Андрюха принялся его разбирать. Наумыч занялся костерком, над которым висело ведро со смолой.

Пацанам надоело молчаливое созерцание. Самый шустрый из них храбро окликнул Диогена:

– Эй, дед! Это ты вчера моей тетке ноги лечил?

– Я, – откликнулся Диоген.

– Ты – гипнозист?

– Гипнотизер, – без зазрения совести подтвердил тот и отложил кисть. – Как у тетки ноги?

– Ноги-то вроде перестали болеть, только засопливилась от холодной воды.

– Эта хворь пустячная. Ее в бане можно выпарить.

Наумыч неодобрительно глянул на бросившего важное занятие приятеля. Поднялся на ноги и, напустив на себя свирепый вид, шуганул ребятню:

– Брысь отселя! Не то он, – показал на Диогена, – превратит ваши уши в лопухи!

Пацаны недоверчиво хмыкнули, но, на всякий случай, отошли подальше. Пошушукались и поднялись к лодочным будкам, где местные рыбаки хранили моторы и инвентарь.

Под вечер, когда будущие коммунары собрались в избе бабы Пани, у ворот протарахтел и смолк мотоцикл. К квартирантам пожаловал бригадир лесорубов Афоня. Его пепельные седоватые волосы были аккуратно расчесаны, на красноносом лице прописалась несвойственная ему почтительность. Он отозвал Алексея на крыльцо и спросил с заметной робостью:

– Это вы вернули память сестре Памфила?

– У вас тоже кто-нибудь хворает? – вопросом на вопрос ответил Алексей.

– Нет. Бог миловал. Просто слух о вас по Смолокуровке прошел.

– Вы, наверное, к нам по делу пожаловали?

– Точно. Насчет уазика. Завтра с утреца отволоку катер на берег. Сегодня хотел, но побоялся, что шпана его раскулачит за ночь. Так что вам охранять судно придется. Подъезжайте к десяти.

– Подъедем.

– Между прочим, вчера в селе васюганские староверы объявились. Вы в тот раз спрашивали про них.

– Как же они добрались сюда с Васюгана?

– На лошадях. Им тайга, что дом родной.

– А обратно как? Реки же со дня на день вскроются.

– Обратно до Каргосока – на барже вместе с лошадями. А там, кто их знает!..

Вернувшись в горницу, Алексей сообщил будущим коммунарам о причине визита Афони.

– Мы согласны охранять, – тут же откликнулся Наумыч, – переселимся с Диогеном на катер. Крыша, как рассказал Игорь, там есть. В каюте два дивана. Возьмем спальные мешки и устроимся, как в нумере.

После ужина Игорь и Капка вышли во двор. Алексей вскоре последовал за ними. Они стояли у крыльца, обнявшись. Игорь грустно проговорил:

– Жалко машину, Командор. Привык я к ней.

– Другую купим, когда вернемся, – успокоил его Алексей.

– А вернемся? – с надеждой спросила Капка.

– Нам этого не избежать.

Игорь вопрошающе глянул на него. Ничего конкретного Алексей не мог ему объяснить. Он не видел четкой картины их будущего отшельничества, воображение рисовало лишь какие-то смутные обрывки, множество добрых и недобрых людей и бесконечный размытый путь. И все же ответил:

– Не знаю, когда и по какой причине это произойдет. Но возвращение предвижу.

– Как же мы багаж на катер перетащим? – задумчиво произнесла Капка.

– Памфил обещал приехать, – ответил Алексей. – Поможет перевезти груз.

Памфил прикатил на следующий день под вечер, и не один, а с женой Серафимой. Квартирантов бабы Пани дома не было, возились с катером на берегу Чулыма. Памфил привез целую кучу нужных путешественникам вещей: топор, колун, кувалду, краску в банках, канистру растворителя, ящик гвоздей, три мешка пакли и даже четыре раскладных стульчика.

Когда вернувшийся с берега Алексей захотел расплатиться с ним, тот возмущенно замахал руками:

– Это подарок от меня, раз ты деньги за лечение отказался взять.

Алексей от подарка отказываться не стал.

– Сеструха сказала, что ты и Ульяну с Гаврей на ум наставил. Шесть годов тунеядствовали, и – надо же! – на работу устроились. Как с катером?

– Завтра Игорь с Андрюхой начнут перебирать двигатель. Ну, а мы займемся наружным ремонтом.

– Я на три дня приехал, помогу вам. Перед отъездом перекину на катер ваш груз. Пошли в избу, Серафима с Паней пирогов напекли.

Три дня пролетели, как один. С рассветом Памфил заводил свой «Урал», усаживал в кабину Капку. Мужики размещались в кузове на откидных гремучих скамейках. И отправлялись к пристани, возле которой дожидался полой воды установленный на бревенчатые катки катер.

К длительному плаванью его готовили в авральном режиме. Памфил менял электропроводку. Игорь перебирал мотор, Андрюха был у него в подсобниках. Капитолина драила трюм и палубу. Наумыч готовил палубные заплаты. Диоген на сухом взгорке мастерил решетки для просмоленной плоскодонки и красил ее в небесно-голубой цвет. Алексей был на подхвате по мере надобности. А если такой надобности не было, изучал купленный в Екатеринбурге атлас Томской области.

Бригадир лесорубов Афоня обронил в недолгом разговоре, что скит староверов находится где-то на реке Васюган. Староверы селятся в безлюдье, этим и привлекала скитская обитель. Чтобы добраться до тех мест, надо было по Чулыму выйти в Обь, затем вниз по течению до устья Васюгана, и по нему вверх, с надеждой обнаружить потомков раскольников.

Карты в атласе были довольно подробными, с названиями притоков и береговых селений. Большинство названий оказались русскими, но встречались и местные, напоминающие о сибирских аборигенах: Наунак, Каргасок. Ниже Каргосока и впадал в Обь Васюган. Судя по всему, сюрпризы в виде речных порогов путников не подстерегали, потому что у большинства населенных пунктов красовались якорьки, означавшие наличие пассажирских пристаней.

Работалось в охотку, и дело двигалось. Даже у Диогена, которому время от времени приходилось отвлекаться, когда подле него появлялись просительницы с узелками. Он откладывал кисть, с важным видом выслушивал их. Затем воздевал руки к небу, что-то бормотал и заканчивал одинаково: «Верно говорю!» Принимал узелки с провизией и мановением руки отпускал просительниц.

Наумыч наблюдал за представлением со скептической ухмылкой и все же один раз не выдержал:

– Дурит бабёнок Диоген, а они, дурехи, верят.

– В том и суть, что верят, – сказал ему Алексей. – Человек, поверивший в исцеление, выздоравливает быстрее. Уверовавший в благоприятный исход жизненных неурядиц, станет делать всё, чтобы так и произошло. И всего скорее, добьется своего.

– Все равно дурилка, – не согласился с ним Наумыч…

Уезжать Памфил наметил на третьи сутки, после полудня. В этот день, едва взошло солнце, загрузили в «Урал» весь скарб и перевезли на катер. Трюм еще не был готов для приема груза, потому провиант разместили в салоне, а все остальное – на палубе под брезентом. Оставив дедов на судне, поехали обедать домой, чтобы по-человечески распрощаться с Памфилом и его женой Серафимой.

Прощальный обед обеспечил Шурик. Смотался на ночь в затонную заводь, где лед еще был крепок, и привез пару щучек и почти полное ведро налимчиков. Серафима и баба Паня наварили котел ухи, ею и пообедали.

– Может, еще свидимся, – сказал, прощаясь, Памфил, – заезжайте, если снова в этих краях окажетесь.

Алексей предвидел, что свидеться им не придется, да и в этих краях они больше не окажутся. Ничего не ответил Памфилу, лишь кивнул.

Основные работы на катере были закончены. Оставалось установить собранный и смазанный движок и проверить рулевые тяги, с чем без особого труда справятся Игорь с Андрюхой. А навести на судно косметику можно и после вскрытия Чулыма в ожидании конца ледохода. Голубенькая плоскодонка с новенькими сиденьями тоже дожидалась своего часа, покоясь на берегу чуть выше катера.

Однако река не спешила сбрасывать ледяной панцирь. Успели высушить и проморить трюм, застелить его брезентом и загрузить продовольствием, высвободив салон. Выкрасили коричневой водостойкой краской палубу, и дощатые заплаты перестали мозолить глаза. Натянули по бортам леера, чтобы ненароком не свалиться в воду. Установили на палубе четырехместную палатку и закрепили ее мелкими самодельными скобами. А лед на реке все держался.

Капитолина готовила теперь еду на палубе, пользуясь примусом и керогазом. Мужики, как могли, помогали ей. От этого дела освободили только Диогена, напрочь лишенного поварского дара. Лишившийся общения с прекрасным полом, он стал задумчив, как изваянный Роденом «Мыслитель». И что совсем уж было не в его духе, даже побрился за компанию с Андрюхой, отчего черты лица стали казаться еще мельче.

В один из вечеров, когда Алексей настраивал любительские рыбацкие снасти, Диоген с заговорщицким видом обратился к Алексею:

– Нехорошо у нас получается. Корабль есть, а имени у него нет. Я придумал название: «Диоген». Как?

– Слишком громко для нашей посудины. Древний философ обиделся бы. Давай назовем «Аэола»?

– А что оно такое?

– Древнее название нашей планеты.

– Если так, то годится. Верно говорю!

Остальные члены команды не возражали. Диоген сам вызвался изобразить имя на борту катера. Вырезал из кусков картона трафарет, вооружился кистью и вывел белой краской: Аэола. Получилось у него очень даже неплохо.

Лед на реке начал гулко лопаться под утро 22 апреля, в позабытый народом день рождения Ленина. Льдины погнало течением, они сталкивались, крошились, наползали друг на друга и скапливались в излучинах, образовывая заторы. Воде некуда было деваться, и она двинулась вширь, заполнила береговые низины и поползла на кручи. Вытолкнула из-под катера бревенчатые катки и приняла его в свое неспокойное лоно.

Будущие отшельники распрощались с гостеприимной бабой Паней и Шуриком и перебрались на катер. Игорь и Андрюха отцепили от забетонированной трубы удерживающую плоскодонку цепь и причалили к судну. Общими усилиями подняли лодку на палубу, закрепили ее, и тем отрезали себе путь к отступлению.

Стрежневая струя тащила с верховьев всякий хлам, бревна, кусты, огородные заплоты. Взбаламученная вода была темной, как чефир. Даже вблизи берега она шевелилась, крутила воронки, будто в глубине ворочалось живое чудовище. Успокоилась, когда достигла пика, и паводок пошел на убыль.

1 мая, в день развенчанной смутой солидарности трудящихся, по Чулыму, оглашая окрестности басовитым гудком, прошла вниз первая самоходная баржа с гравием. На берег высыпал подгулявший смолокуровский народ и радостно загорланил, приветствуя открытие судоходного сезона.

Но река еще не успокоилась, волокла с верховьев всё, что успела проглотить. Особенно опасны были кочующие топляки, не заметные снаружи. Потому, задавив в себе нетерпение, команда ждала, когда Чулым очистится полностью. Этот день наступил 12 мая. Ранним утром маломерное судно «Аэола» покинуло порт приписки Смолокуровку и отправилось в неизведанные места.

Исчезли для Алексея, как никчемный сон, Зураб, Юсуп, Исмагилов и всё, что было с ними связано.