Повороты судьбы. Часть 1. Рыжая

–Заткнись! – рявкнул Герман, одной рукой застёгивая пальто, а второй выбирая из записной книжки мобильного телефона нужный номер. – Говорил тебе, вызовем такси, так нет, ей рулить охота, дорулилась?

– Миленький.. – губы Наталии задрожали и она заплакала, тоненько, с подвываниями, всхлипывая и причитая: – ты же выпил, а я не пила, ты же сам купил мне права!!! Он мёртв, я сбила его, сбила….

Соболев, залепив ей отрезвляющую пощёчину, отчего голова девушки мотнулась набок, и заговорил в мембрану мобильника, чётко, отрывисто, словно распоряжения отдавал:

– Герман Соболев беспокоит, здорОво!! Любовница сбила мужика…. Да, без вариантов, труп… Нет, на моей точиле! Я не должен фигурировать в этом деле, я баллотируюсь в депутаты, на хрен мне это… В районе Северного проспекта!! Адрес? Это рядом с магазином «СемьЯ»! Всё, отбой!

Соболев сунул сотовый аппарат в карман и, бесцеремонно схватив любовницу за руку, буквально зашвырнул в салон джипа на пассажирское место.

– Сам поведу!

Всю дорогу до дома Соболева они ехали молча. Каждый из них был погружен в невеселые мысли, размышляя над сложившейся ситуацией. Наташа, изо всех сил стараясь не разреветься, машинально грызла длинный ноготь, обглодав добрую половину декоративного лака, а Герман сосредоточенно следил за дорогой, проклиная про себя и свою любовницу-секретаршу, за то, что ему пришлось как закоренелому преступнику, сматываться с места преступления. Мимо мелькали фонари, витрины магазинов, чьи редко освещенные окна домов говорили о том, что добрая половина жителей Северной Столицы спит и видит безмятежные сны.

Соболев впервые за тридцать пять лет попал в такую ситуацию, и теперь внутри весь клокотал об бешенства, сгорая от желания придушить нерадивую любовницу. Чувство к Наташе, которое та по ошибке принимала за любовь, Соболев характеризовал одним лишь словом «удобство». Ему было удобно с ней: молодая, горячая, сексапильная, всегда под рукой, не требующая больших финансовых затрат, любящая его без памяти, Марковская Наталья Евгеньевна являлась неотъемлемым атрибутом в жизни преуспевающего бизнесмена, и выполняла для него простую функцию красивой вещи, как золотой «Роллекс» на его запястье. Соболеву импонировала, что она умеет подать себя в обществе, приковывая к себе взгляды, смотрит ему в рот, а, самое главное, не тащит под венец, или на худой конец в ЗАГС, ибо женитьба на девушке подобного плана не входила в планы расчетливого Германа. Ему, как будущему муниципальному депутату Санкт-Петербурга, его имиджмейкер в спутницы жизни пророчил девушку из интеллигентной семьи, породистую, с хорошей родословной, домовитую, способную сыграть верную спутницу жизни при муже политике, а Наталия же соответствовала стандартам тех кругов, в которых вращался непосредственно сам Герман Соболев. Наташа была его постельной игрушкой, тогда как в планы самой девушки входило в скором времени женить на себе обеспеченного красавца, ибо лучшей партии для себя, нежели владелец сети туристических агентств «Солнечный ветер», она и не представляла.

Тридцатисемилетний Соболев считался одним из завидных холостяков Питера, хотя и слыл изрядным сердцеедом, но это не пугало, а напротив лишь подзадоривало Марковскую. Если Герман считал ее пустышкой, довольствующейся положением секретарши-любовницы, то Наталья строила долго идущие планы на своего работодателя и умело расставляла капканы, один из которых был простым и по ее мнению самым беспроигрышным вариантом, а именно беременность. Поставив цель в недалеком будущем забеременеть от Германа, предприимчивая девушка сняла спираль, и ее богатое воображение уже рисовало ей радужные перспективы их счастливой семейной жизни, сопровождаемые выворачивающими душу звуками свадебного марша Мендельсона. Наталия, этим летом которой исполнилось двадцать пять лет, не планировала всю жизнь просидеть в приемной у Германа. Единственной преградой на пути к осуществлению ее планов была дочь Соболева Маша, с кем Марковская не смотря на свои старания, так и не нашла общий язык. Соболев однажды уже был женат, но его супруга, подающая надежды балерина, оказалась совершенно не приспособленной к семейной жизни, потому как на первом месте для Нинель была карьера, а потом уже муж и дочь. Герман, вопреки прогнозам со стороны друзей, едва лишь их брак дал первую трещину, удивил и себя и Нинель, заявив, что бывшая жена вольна строить свою карьеру как ей вздумается, но при одном условии: годовалая Маша останется с ним. Нинель своё будущее ставила превыше семейного счастья, поэтому по истечению трех месяцев, полностью вымотав Соболеву нервы, ведя непримиримую борьбу за дочку, приняла выдвинутые им условия, после чего с приличной компенсацией улетела со своей труппой в Париж, тем самым навсегда отказываясь от дочери. Маленькая Маша стала для Соболева смыслом его жизни. Он души не чаял в дочери, и теперь, едва лишь он подумал о том, какие именно последствия может повлечь эта трагедия на дороге, виновницей которой оказалась его секретарша, то почувствовал, как в глубине его души поднимается слепая ненависть к белокурой Наталье, сидящей рядом с ним на сидении джипа. Соболев покосился на любовницу: неподвижная, бледная как мел, она смотрела на дорогу, положив руки на колени, будто школьница. Герман подумал о том, что Звягинцев Александр Вениаминович, первый заместитель начальника управления внутренних дел по Калининскому району, начальник криминальной полиции, отец его лучшего друга Юрки Звягинцева, с которым они сидели еще за одной партой в первом классе, утрясет этот вопрос. Правда, горечь, образовавшаяся во рту, тугим комком подступала к горлу, и он едва сдержался, чтобы не врезать собственной секретарше, продолжавшей с видом древнеегипетской мумии таращиться стеклянным взглядом в окно.

Он трижды проклял себя за то, что пошел на поводу у Наташи, отпустил своего водителя, и единственное, что ему хотелось больше всего на свете в данный момент, это забыться беспробудным сном, надравшись до поросячьего визга.

В роскошной квартире Соболева в престижном жилом комплексе «Олимпийская деревня» с видом на Малую Невку, где он жил со своей дочерью, ее няней и приходящей домработницей, Наталья Марковская была не очень частым гостем, и когда Соболев парковал джип в подземный гараж, нарушил молчание, веско процедив, не глядя на любовницу:

– Постарайся не шуметь!

– Хорошо, милый… – прошелестела Наташа, немного приходя в себя.

– Герман, я…-

– Говори тише, Маша спит! – резким шепотом одернул ее Соболев, пропуская вперед себя, открывая дверь в квартиру и стряхивая с воротника пальто не успевшие растаять снежинки.

– Хорошо! Прости! – прошелестела Наташа, щелкая выключателем в квартире Соболева. Мягкий свет озарил прихожую, тенью мелькнул неясный силуэт, из-за шкафа выскочила прелестная темноволосая девочка и с радостным визгом: «Папочка!», высоко подпрыгнув, повисла на шее у Германа, который, успев нагнуться, подхватил дочь, подхватывая ее на руки.

– А я увидела твою машину, папочка!

– Ты почему не спишь, бандитка? – насмешливо спросил Соболев, улыбаясь глядя на дочь. Наталья, сдерживая недовольный вздох, закрыла входную железную дверь, сердито хмуря брови: все ее надежды на то, что дочка любовника спит, не оправдались и теперь, вместо того, что бы утешать ее, Соболев будет полночи укладывать свою взбалмошную семилетнюю дочку.

– Герман Андреевич, прошу прощения, Маша не желала засыпать без Вас! Дежурила у окна! – виновато оправдывалась домработница, моложавая женщина лет тридцати пяти, поспешно вбегая в прихожую, заглядывая в глаза Соболеву.

–Маруся, – придал тону строгость Герман, ссаживая девочку на пол. – Час ночи, накажу!!!

– А вот и нет, а вот и нет! – Маша радостно хихикала, подпрыгивая на месте от нетерпения, – Мне не спалось, папочка, мне снился сон! Тот самый, про Белого Волшебника из Города Грез, помнишь, ты рассказывал мне сказку?

– МАРУСЯ!!! Быстро в постель! – прикрикнул Герман, поднимая на няню суровый и надменный взгляд.

– Герман Андреевич, простите!!! – домработница, забежав за спину к Соболеву, стала снимать с него пальто, опережая Наталию, задетую невниманием Маруси, ставшим для нее таким привычным. Девочка в упор не замечала отцовскую пассию, удостаивая ее лишь вежливых «здрасти» и «до свидания», которыми она снисходила до нее под ждущим взглядом отца. Собственно говоря, отношения у Наталии не заладились не только с малышкой, но и с домработницей, в которой она видела потенциальную соперницу, беспочвенно ревнуя любимого мужчину к прислуге.

– Позже, Оля, поговорим! – отчеканил Герман, сбрасывая пальто на руки Ольге, точно так же забывшей, как и Маруся, поздороваться с любовницей босса.

– Что ты мне принес, папочка??? – Маруся, привстав на цыпочки, нахально, с любознательностью первооткрывателя и со вседозволенностью единственного ребенка, полезла к нему в карманы пиджака, исследуя их как заправский кладоискатель.

– Почему босиком??? МАШКА!!!

– Герман Андреевич, да разве она будет слушаться? Маша такая своенравная!!

Покачала головой Ольга, вешая пальто хозяина на «плечики» в шкаф.

– Папочка, пол с подогревом, а тапки так лениво надевать, тем более, что мои тапки украл злой Маг Рваный Башмак! – повизгивала девочка, предвкушая веселую возню с отцом. Возможно, не будь этой аварии, Герман был бы более сговорчивым и уделил соскучившейся дочери полчасика, но он был взвинчен, раздражен, ему хотелось одного: поскорее уединившись в своем кабинете, подумать над сложившейся ситуацией, выпить виски, наконец-то отключая на всю ночь беспрерывно работающий мозг.

Отдыхать Соболев разучился сразу после смерти старшей сестры, после ухода Нинель принявшей на себя заботы о маленькой Маше. Когда Ксения, страдающая с детства врожденным пороком сердца, скоропостижно скончалась, Герману пришлось взвалить на свои плечи заботы о дочери, наняв ей высококвалифицированную няню, попутно выстраивая свою империю туристического бизнеса. С тех пор, как горячо любимая сестра покинула этот свет, мозг Германа не переставал работать ни секунду. Даже ночью Соболев не видел покоя, постоянно проворачивая в уме какие-то сложные деловые комбинации, сдабривая все это бесконечной тоской по умершей сестре, заменившей на столь короткий период своей племяннице мать.

Наталья Марковская и помыслить не могла о том, что любовник не питает к ней романтических чувств, посему не обращала внимание на демонстративное игнорирование своей персоны Машей, и пыталась найти ключик к сердцу Германа, а так же к той самой обеспеченной жизни, о которой грезила амбициозная девушка. То, что Наталия ни как не может найти общий язык с его дочерью, самого Соболева мало волновало: явной вражды между Машей и подругой не было, а вежливо-отстраненный нейтралитет, который хранили обе стороны, его вполне устраивал.

Маруся, вытащив из кармана презерватив, с чрезвычайным интересом поднесла его к глазам, собираясь надорвать блестящую упаковку:

– Папуля, это мне, шоколадка???

Наталья хмыкнула, снимая с себя дублёнку, а Ольга, поспешно выхватывая презерватив из руки воспитанницы, заулыбалась, подмигивая девочке:

– Маша, а кто-то зубки уже почистил!!!

– Дай, дай, я съем, и вырасту как Алиса из Страны Чудес! – закричала Маруся, собираясь отобрать желанную «шоколадку» у няни, но Соболев, чертыхаясь про себя, гневно сдвинул брови на переносице.

– МАНЯ, не серди меня! Ты должна давно быть в постели! – Герман щелкнул дочь по носу и ласково погладил по волнистым волосам.

– Ладно, обещай, что купишь мне собачку! Тогда пойду спать! – капризно заканючила Маруся, дергая отца за руку. – Щенка, мопса, я видела его во сне, его звали Путя!

– Хорошо, что не Путин! – схохмил Соболев, делая страшные глаза.

– Машенька, пойдем в постельку!!! – домработница попыталась взять девочку за руку, но та, сердито выдернув ее, намотала колбаску из волнистых волос, а затем, высвободив палец, стала самозабвенно жевать свои кудри, ожидая ответа отца.

– Ну, все, я рассердился, а когда я сержусь, я могу съесть таких маленьких детей!!! Таких вот худеньких и непослушных!!! – прорычал Герман, оскалив зубы, и урча, словно настоящий тигр.

– Ой, боюсь, боюсь!!! – взвизгнула Маруся и, шлепая босыми ногами, побежала в сторону своей спальни, находящейся на втором этаже двухуровневой квартиры Соболева. Ольга бросилась вдогонку за девочкой, и Наталья облегченно вздохнула, взъерошивая наверх копну светлых волос, приподнимая их растопыренными пятернями ладоней от корней до кончиков.

– Черт, как я устал! – раздраженно бросил Соболев, снимая ботинки и небрежно отшвыривая их прочь. Голова раскалывалась на части, хотелось курить.

– Дорогой, – Наталья немного отошла после трагедии, и теперь ее лицо окрасил живой хотя, и немного лихорадочный румянец. Она обвила шею любовника руками и, прижимаясь к нему бюстом, поцеловала в губы, щекоча блестящей челкой.

– Ната, принеси мне выпить! – распорядился Соболев, не отвечая на ласки любовницы. Наталья, послушно кивнув, сняла высокие сапоги на шпильке и, не обувая тапок, прошествовала на кухню, покачивая бедрами. Герман не настроен был на любовные прелюдия, но оценил подтянутую попку Марковской, обтянутую черной короткой юбкой.

– Чертова кукла! – выругался он на нее, яростно стаскивая с себя пиджак и бросая его небрежным жестом на диван. – Надо было отдать ее в автошколу, а не покупать права!

– Не разбавляй! – скомандовал он Наташе, проходя в огромную кухню-студию, даже не глядя на девушку, возившуюся у барной стойки. Развалившись на диване, Соболев вытянул ноги и, сцепив руки в замок, хрустнул пальцами. Вопрос с мужиком, которого сбила Наташа, нужно было решать в считанные секунды. В его планы вовсе не входило разбирательство с ментами. На носу предвыборная кампания, и светиться в криминальной хронике ему явно было не с руки.

– Герман, – Наташа присела рядом, вкладывая стакан с виски ему в руку, – Я боюсь! Вдруг меня посадят?

– Наташ…

– Понимаешь, я сама не знаю, как все произошло! – Наталья нервно кашлянула, отбрасывая непослушную челку со лба. Глаза ее увлажнились, во рту пересохло, а губы стали сухими и непослушными. – Он… я не видела, как он переходил дорогу, клянусь, милый, его там не было, он…

– Заткнись ты! – Соболев раздраженно нахмурился, хлопнув любовницу по коленке.

–Нас там не было!! Нас просто там не было! Мои люди все разрулят, Натах, не пыли! После вечеринки мы сразу поехали домой, слышишь? – Соболев, отхлебнув виски, крепко сжал колено девушки, затянутое в лайкру, оставляя на нем белесые следы.

– Чтобы никогда, слышишь, НИКОГДА, не напоминала мне об э том, ясно???

– Да, да… я никогда.. мы сразу домой, – пискнула Наташа, поморщившись: рука Соболева сдавила ее колено с такой силой, что ей потребовалось немало мужества, что бы не вскрикнуть от боли, тем самым нервируя и без того взвинченного любовника. Она прекрасно понимала, что сама виновата во всем. Это она уговорила Германа разрешить ей сесть за руль и отпустить водителя, а ведь останься Никитос, ничего ровным счетом бы не случилось.

Соболев ослабил хватку, выпуская колено Натальи и она, потирая ушибленное место, с тревогой смотрела, как Герман залпом опорожняет стакан виски.

– Дорогой, можно вопрос? – Наташа просунула ему под рубашку обе руки и блаженно зажмурилась, едва лишь кончики пальцев ощутили прохладную на ощупь кожу любовника.

– Нет! – отрезал Герман, процедив ледяным голосом: – Руки убери, сладкая!!!

– Ещё виски? – Наталья, отдернув руки, закусила предательски дрогнувшую губу. Вопрос, вертевшийся на языке, что будет с телом, так и остался незаданным. Не дождавшись ответа от Соболева, смотрящего злым и неподвижным взглядом в одну точку, Наташа на негнущихся ногах поднялась с дивана, забрала у Германа стакан, дошла до стойки, плеснула изрядное количество виски, залпом, по-мужицки, даже не морщась, запрокинула содержимое к себе в горло. Проглотив, она налила новую порцию и принесла его Герману. Не решаясь сесть рядом, она осталась стоять подле него, переступая с ноги на ногу. Соболев же медленно пил виски, глядя пустым взглядом поверх стакана. Молчание затянулось. Наташу начала колотить нервная дрожь. Весь ужас, пережитый на дороге, вновь охватил ее. Хотелось заплакать, закричать, а еще лучше, стремглав броситься к маме, спрятаться в подоле ее юбки, зарывшись в нее словно маленькая девочка, но бежать было не куда, мать находилась в далеком Северодвинске, а перед ней сидел мужчина всей ее жизни, в автомобиле которого она сегодня сбила человека. Наташа никогда не видела Соболева таким выбитым из колеи и раздраженным, и она не знала как ей вести себя с этим непредсказуемым, взрывоопасным человеком, именно за эти качества и любимым ею. Не известно, сколько и дальше продлилось бы напряжённое молчание, если бы в кармане брюк Соболева не зазвонил мобильный телефон.

– Слушаю! – отчеканил Герман, отвечая на звонок. –Да…Добро! Отлично! Завтра отчет мне кто он и что он! Тачку на мойку! Все, отбой!

Наташа, сдерживая судорожные икания, во все глаза таращилась на любовника, а он, отшвырнув мобильник на диван, запрокинул голову и, вытянув руки, еще раз хрустнул пальцами.

– Ну, вот и все! – холодно резюмировал он, залпом допивая виски. – Вот и все!

–Дорогой… – Наташа осторожно присела на краешек дивана рядом с Соболевым, как прилежная ученица, складывая руки на коленях. Она была напряжена до предела, а тот, мрачно ухмыльнувшись, накрыл своей ладонью руку Наташи.

– Наташка, все в порядке! – только и сказал он, задумчиво хмурясь.

– Герман?

– Все, я сказал, в порядке! – Соболев в ярости хватил стаканом об пол, освобождая себя негативной разрядкой из состояния оцепенения. Наталья заворожено смотрела на осколки, а потом перевела взгляд на Германа. Сердце застучало как сумасшедшее, перед глазами поплыли разноцветные круги.

– Они избавились от тела? – глухим, каким-то чужим голосом спросила Наташа, едва шевеля губами и, уже теряя сознание, проваливаясь в спасительное забытье, услышала гудящий, будто церковный колокол голос Соболева: – Нет тела, нет и улики!

***

Наташе не спалось. Герман, заняв едва ли не всю кровать, спал, по всей вероятности, безо всяких сновидений, забросив ногу на любовницу, придавливая ее весом своего тела. Марковской вот уже минут пятнадцать как нестерпимо хотелось в туалет, но потревожить чуткий сон любовника она не решалась. Ей было хорошо и спокойно рядом с Соболевым. Тяжесть его ноги, лежащей у нее на животе, приятным и сладостным грузом возбуждала и будила в девушке самые разнузданные желания. Ей хотелось разбудить его, заняться с ним любовью, чтобы в его объятиях хотя бы на несколько часов забыться и отвлечься от недавнего ночного кошмара. Наталья боялась заснуть, зная, что ей непременно будет сниться этот убитый мужчина, труп которого до сих пор стоял у нее перед глазами. В спальне царила темнота, в которой отчетливо светились яркими цифрами большие электронные часы на тумбочке рядом с Германом. На часах было половину третьего ночи. В туалет хотелось совсем уже непереносимо. Наталья сделала попытку выбраться, но Соболев, недовольно всхрапнув во сне, забросил на шею девушки свою руку, блокируя тем самым малейшую возможность вылезти из-под него. Застонав про себя, Наташа закрыла глаза, и, чтобы не думать о ночном кошмаре, принялась вспоминать самые лучшие моменты их с Германом романа. Вот он, немного надменный и властный, первый раз приглашает ее к себе домой, а вот дарит букет нежно-кремовых роз, сообщая, что они завтра вылетают в Доминикану…Она, безусловно, любила Германа, любила всем сердцем, безо всякой примеси меркантильности или каких либо иных прагматичных интересов. Соболев стал для Марковской ее тайной мечтой, наваждением. Наталья, не желая замечать всю несерьезность Германа к ее персоне, продолжила грезить о будущей свадьбе, а ее богатое воображение услужливо рисовало завораживающие картины свадебного переполоха. С самого детства Наташа грезила о чем-то несбыточном. В школьные годы маленькая Наталья училась с серединку на половинку, и подавала надежды в секции плаванья. Тренер пророчил ей спортивную карьеру, но в большой спорт ее так и не отдали, а вскоре сама девочка потеряла к этому делу интерес, сменив купальник и шапочку пловца на теннисную ракетку. Окончив школу, она поступила в один из столичных ВУЗов на экономическое отделение, а по сдаче диплома, встала на биржу труда, где и получила новую профессию секретаря-референта, ибо после выпуска работу по специальности она так и не нашла. Встреча с Германом произошла на очередном этапе собеседования в его туристическом агентстве. Пройдя интервью, она и не надеялась, что ее примут на работу, но тем не менее вечером того же дня Соболев сам лично позвонил ей на мобильный и сказал о том, что компания остановила свой выбор на ее кандидатуре. Отношения у секретаря и владельца туристического агентства завязались к концу первой трудовой недели Наташи, а спустя три месяца она уже находилась в статусе официальной любовницы своего шефа. Соболев не являл собой классический образчик верного любовника, напротив, менял своих мимолетных пассий как перчатки, что, впрочем, и не думал скрывать от Наташи, сразу же поставив ее перед фактом, что бы она и не думала помышлять о том, чтобы узурпировать его свободу и независимость. Марковская без памяти любила Германа и мирилась с его изменами, ведь фактически она продолжала быть с ним, тогда как на ее месте мечтали бы оказаться многие девушки из окружения ветреного бизнесмена.

Погрузившись в воспоминания, Наталья не заметила, как заснула. Ей снился чудесный сон. Вот она, воздушная и легкая, в белом развевающемся платье, босиком идет по воде, а теплый безбрежный океан нежно ласкает ступни ее ног. Сердце Натальи полно радости и трепещет от счастья: рядом не было ни единой живой души, лишь бесконечная полоска длинного и пустынного пляжа, да отблески солнца на спокойной лазурной водной глади. Она продолжает идти дальше, и неожиданно натыкается на девушку: та сидит у самой кромки воды, спиной к Наташе, обхватив руками колени. Наталья хочет обойти девушку, но она внезапно разворачивается и ее горящий взгляд пронзительных глаз проникает Марковской в самую душу, обжигая огнем пророчества, светящегося в ее взгляде. Несколько секунд они, не мигая, смотрят друг на друга. Наталья ощущает мистический холод, исходящий от рыжеволосой красавицы. Волна неподконтрольного страха, первобытного и панического, охватывает Наташу. Она хочет бежать от этой странной девушки без оглядки, но не может сдвинуться с места, а та продолжает держать ее взглядом, и от этой игры в гляделки вся кожа Наташи покрывается противными гусиными пупырышками. По спине пробежал холодок, словно кто-то погладил ее ледяной когтистой лапой. Наташа, понимая, что это всего лишь сон, делает над собой невероятное усилие и присаживается рядом с рыжеволосой. «Кто ты и что тебе от меня нужно?» – но вопрос так и остается в ее голове.

– Скоро ты потеряешь Его… – тихим пророческим голосом, чеканя каждое слово, произносит рыжая, откинув назад свою роскошную гриву волос. Яркое солнце вызолотило стремительный полет огненного облака, а шаловливый южный ветер заблудился в ее волосах, принимаясь играть с ними, словно кокетничая.

– Кого, «его»?? – холодея душой, шепчет Наташа: заплетающимся языком ей с великим трудом удается произнести эту короткую фразу. Силы, которые она затратила на свой вопрос, столь велики, что в буквальном смысле лишили Наталью возможности двигаться. Ослабевшая, ставшая в миг безвольной и неподвижной, она пытается схватить ту, с чьих уст срываются пугающие предсказания, но Наташа понимает, что не в силах пошевелить даже пальцем.

– Его! – с некой грустинкой в голосе, улыбается рыжеволосая, поднимаясь с места, одергивая полы полупрозрачной туники. – Его… – повторяет она, и медленно направляется прочь под аккомпанемент тревожных криков чаек. Наталье хочется, во что бы то ни стало остановить ее, не дать уйти, но вместо этого сквозь пелену слез, застилающих глаза, обреченно смотрит, как силуэт рыжеволосой исчезает в дрожащей дымке раскаленного воздуха.

– Его? КОГО ЕГО??? – собрав всю силу воли в кулак, кричит Наташа ей в след, и, коротко вскрикнув, просыпается в спальне Германа Соболева, чья нога по-прежнему пригвождает ее к постели…

* * *

Проснулась Мэрилу от тоненького голосочка девочки, окликнувшей ее: «Мама, я писать хочу!». Сон как рукой сняло: то же купе, вчерашний ребенок на соседней полке. «Я-то, наивная, подумала, что мне все это приснилось!» – подумала девушка, принимая вертикальное положение. Сон был до реалистичности реальным и таким близким. Ей снился ее родной мир, Гирманчи, поляна, залитая солнечным светом рядом с домом ее опекуна и наставника, где она ежедневно тренировалась на мечах. Стряхнув с себя сонное наваждение, она, распахнув занавески, мельком взглянула за окно. За окном давно рассвело; мелькали пейзажи в образе деревьев, укутанных снежным покрывалом, поверху тянулись какие-то странные бесконечные провода.