Собрание сочинений. 5 том

Поклонившись маме, он прошел вглубь кладбища, читал на скромных обелисках знакомые фамилии, но никого не мог вспомнить. С десяток могил обнесены металлическими оградками, другие свободны и доступны. Несколько совсем свежих бугорков с крестами, даты рождения и смерти пугали: лежат ровесники и даже более молодые. Да, что в городе, что в деревне, значит, по всей стране так. А это ненормально, помирать надо совсем старым. Как-то неуютно стало от этих мыслей, сквозь кусты пробрался на земляной вал, окружавший кладбище. Вспомнилось детство, когда, перебарывая страх, бежал на спор по валу вокруг, чтобы вернуться с другой стороны. Вал тогда был выше и канава глубже, хотя, скорее всего, это он стал другим, высоким и сильным. Старики говорили, что обваловку могилок делали по решению схода всем миром, чтобы скотина не шлялась среди могил и не ломала кресты. Тогда еще стояли деревянные ворота, их всякий раз открывали, когда приносили покойника. Родя чуть заметно поклонился и пошел к машине.

Шура видел тяжелое состояние шефа, спросил, чтобы разрядить:

– Родион Петрович, вот тут знак старенький, «Село Лебедево». Почему так назвали, не рассказывали старики?

Шеф поднял голову и в душе поблагодарил своего водителя: вовремя умеет вмешаться:

– В голодные годы из Расеи центральной переселялись в Сибирь. Переселялись – громко сказано, на санях и телегах скарб свой везли, в одной деревне даже церковь деревянную привезли с родины и на новом месте собрали. Какая вера была! Естественно, спрашивали, где земли погоднее, приличней, то есть. Вот их переселенческое начальство сюда и привело. Земли много, лес рядом и озеро. Говорят, переночевали, встали утром, а на озере бело от лебедей. Лебедь считался божьей птицей, никто его не трогал. Вот и приняли люди, как добрый знак, назвали деревню Лебедево.

– А в ваши годы, когда вы тут жили, лебеди были?

– Не помню. Не было.

Утром подъехали трое деревенских мужиков во главе с Семеном, Родион уже договорился через секретаршу, что глава района примет их в десять часов. Ровно в десять вошли в кабинет, глава, невысокий молодой человек с обозначившимся животиком, встал, представился Ильей Васильевичем, с каждым поздоровался и попросил изложить суть дела.

– Суть довольно простая, – сказал Родя. – Я родом из Лебедево, посмотрел, что село совсем погибает, молодежь бежит или гибнет тут же от всяких композиций и втираний на техническом спирте. Готов вложить средства в восстановление производства, и первый вопрос к вам: надо вернуть людям документы на право владения землей.

– Откуда вернуть? – переспросил глава.

– Года три назад их собрал бывший председатель совета якобы для регистрации.

– А кто это, как фамилия? Я, извините, в то время работал в другом районе.

– Фамилия его Пантюхин. Он где-то в районе, при власти, – Семен с недоверием смотрел на главу.

Илья Васильевич кивнул:

– Извините, я сяду на рабочее место. – Нажал кнопку: – Светлана, Пантюхина ко мне, и пусть земельные документы по Лебедево прихватит.

Пантюхин вошел с папкой, глава указал на место за столом.

– Лебедевские мужики утверждают, что их документы на земельные паи у вас. Это так?

Пантюхин смутился:

– Ну, как вам сказать, Илья Васильевич? Документы есть, но мы же договорились, что будем искать инвесторов, а земля – главный аргумент.

Глава постучал ладонью по столу:

– Инвестор появился, забирайте гостей в кабинет и выкладывайте ваши аргументы.

В своем кабинете Пантюхин осмелел:

– Семен Федорович, не ты ли собрался колхоз возродить? Годами налог за землю не платили, а теперь вспомнили. Странно как-то вы рассуждаете.

Бывакин вмешался:

– Все недоимки будут погашены при регистрации нового хозяйствующего субъекта. И нельзя ли ближе к делу? Нам нужны документы на землю.

Пантюхин ухмыльнулся:

– А вы, следовательно, будущий новый хозяин? Мне звонили сегодня из деревни. Прямо с зоны общаком будете людей заманивать в криминальное рабство?

Родя побледнел, но на полпути к пистолету перехватил свою правую руку, улыбнулся:

– Не умеете владеть информацией. Я собственник трех мощных производств в городе и области, советник губернатора по вопросам предпринимательства. А будь я в той ипостаси, в какой вы меня представили, ваш красивый труп уже выносили бы из кабинета. Короче: все документы на стол!

Пантюхин раскрыл папку и пачку бумаг протолкнул по столу в сторону Родиона. Заискивающе улыбнулся:

– Поскольку вы деловой человек, я бы хотел знать, а что я буду с этого иметь?

Бывакин подвинул бумаги Семену:

– Просмотри, все ли здесь? А тебе отвечу: будешь иметь белый билет и ездить на попутках. И боже тебя сохрани, если хоть один документ заныкал. Пошли! – скомандовал своим.

У машины Семен поймал Родю за рукав:

– Ты же его убить хотел, Родя! И как ты робить собрался, если такие Пантюхины на каждой второй табуретке сидят? Нервы у тебя ни к черту не годятся, Зинке велю снабдить тебя сбором трав. Она меня пользует. Дня три попринимаю – все по фиг, сосед начнет за что-нибудь материть, а я улыбаюсь. Тебе сгодится.

– Ладно, садись, Шура вас увезет, а я тут делами займусь. Да, и продиктуй мне номер своего телефона, а тебе вот карточка с моими. Я буду названивать, как у вас дела.

Три дня ходил Родион по кабинетам, собирая необходимые документы. Каждый вечер заходил к главе, возмущался, тот слушал и улыбался:

– Знаете, Родион Петрович, если наше государство не выдержит и рухнет, виной тому будем мы, чиновники. Я захватил время советской власти, конечно, была система, хорошая или плохая – не в том дело, но был порядок. Каждый служащий строго знал свои обязанности. Мы сегодня создаем структуру за структурой, каждый год меняем вывески, мы на вывесках разоряемся! Я поднял статистику восьмидесятых – управленческий аппарат вырос в два с лишним раза, а количество занятых в производстве – сельском хозяйстве, строительстве, переработке – сократилось в пять раз. Таких сел, как ваше Лебедево, у нас десяток. И никакой перспективы. Простите, я с вами откровенно, думаю, нет нужды вешать вам лапшу на уши, тем более, что вы всерьез собрались у нас работать.

Родион помолчал, посмотрел в глаза Илье Васильевичу:

– Я человек в силу своего огромного негативного опыта очень осторожный, и вам бы советовал быть поаккуратней в суждениях. Хотя не люблю советовать, не учили. А работать мы будем. У меня хорошие отношения с директором департамента по селу, как только все решим здесь, пойду к нему, нужны контакты с поставщиками техники. И не в лизинговые кампании, это большие переплаты. Подберу толковых людей, поедем за рубеж, будем брать комплексами, чтобы ничего не изобретать. А по скоту попрошу вас свести меня с хорошим хозяином, у кого есть чему поучиться. Найдем такого?

Илья Васильевич встал:

– Обязательно найдем, я уже знаю, кто вам подойдет. И к сведению: я сегодня освободил от должности Пантюхина. Он обещал жаловаться на вас и на меня, но не думаю, что это может иметь последствия. Вы сегодня в город? Счастливого пути.

Гузель сходила в приемную комиссию медицинской академии и вернулась в слезах. Солидная дама просто сказала, что граждане иностранных государств принимаются по особой программе, и прежде всего надо решать вопрос с оплатой за учебу. Она сказала, что узбеки должны учиться в Узбекистане, комиссия не располагает документами относительно иностранцев

– Ата, я видела нескольких кавказских парней, они тоже сдавали документы, и с ними говорили ласково, даже с уважением. Почему так со мной поступили, ата? Мне никогда не стать врачом, никогда!

– Успокойся, дочь моя, надо думать. Наверное, наш президент плохо принимал русского президента, наверно, колол тощий барашек и готовил плохой плов, только так можно обидеть гостя. Я пойду к этой женщине и спрошу, почему моя дочь не может учиться на врача здесь? Разве я плохо работал в своем колхозе? Разве не отдавал я свой хлопок в ведомость Рахима или Абдуллы, которые пили вино и ели шашлык в чайхане? Отдавал, потому что их отец был власть, а я всегда уважал власть. Потом оба сына получили большие звезды и уехали в Ташкент. А я поехал в Москву, на выставку, и привез в подарок твоей покойной матери швейную машинку от электричества, а электричество к нам пришло, когда Марьям уже не стало, и ты училась шить халаты и шаровары. Помнишь ли ты то время?

Гузель кивнула, но ответила:

– Ты не о том говоришь, ата. То было другое время.

– Время не бывает другим, оно всегда одно, это люди делают его плохим и хорошим. Я скажу этой женщине, что мы все дети одной страны, это большие начальники все перепутали и стали султанами. А народы нельзя отгородить забором. Я скажу ей: у меня в кишлаке были два соседа, один таджик, второй русский, помнишь Федора, который служил в армии и женился на дочери Исмаила? Разве были у нас заборы? Разве не шел ко мне в гости Рахмон или Федор прямо через виноградники? Или хоть один раз я приготовил плов и сел кушать один, не крикнув соседям, что пора мыть руки и садиться за достархан? Тогда почему моя дочь не может учиться на врача, если сам Аллах дал ей дар исцелять людей?

Гузель кивнула в знак согласия с отцом, понимая, что сейчас никто не сумеет его переубедить, и ушла в свою комнатку. Она не знала, что делать дальше. Оставаться в городе и помогать отцу, да, это надо, это ее долг перед младшими братьями и сестрами, которые ждут в кишлаке их скромные деньги, чтобы купить новые одежды и книги для школы. Спасибо соседям, они помогают, ведь старшей Байгуль только четырнадцать лет. Но тогда придется смириться с такой жизнью и навсегда забыть о медицине. Придется вернуться в кишлак, Остон пишет, что после службы в армии приедет за нею, и они сыграют свадьбу. Остон добрый, заботливый, но в душе у Гузель его нет, в ней вообще нет мужчины, потому что все думы только об учебе. И теперь все кончено, надо смириться, успокоить отца, а то он пойдет в приемную комиссию и будет громко доказывать, что его дочь должна стать врачом.

Она прилегла на кушетку и забылась, легкие видения проплывали в слабеющем сознании, она слышала радостные приветствия отца, какими он обычно встречал дорогих гостей, сюда через запертые дверцы проникал аппетитный запах шашлыка, слышался звон пиал, негромкие разговоры и даже смех. Ничто не мешало девушке спать, настолько ранила ее душу демонстративная неприязнь женщины из комиссии, что только сон мог снять обиду и напряженность. Она проснулась через два часа, оделась для работы на кухне, прибрала свои непослушные волосы и вышла к отцу.

– Ты спала, дочь моя, а у нас был гость, ты его знаешь, это Родя, Родион Петрович. Он был с другом, они немножко пили коньяк и ели мясо, я специально готовил баранью ножку. Я говорил Родиону Петровичу про твое горе, друг его тоже слышал, и я тебя обрадую, дорогая Гузель: друг нашего друга обещал хорошенько потрясти эту женщину, все узнать и нам передать. Будем просить Аллаха, чтобы он вразумил несчастную, пока этот мужчина, похожий на большого начальника, не дал ей в руки лопату и не отправил чистить арыки.

Гузель вспыхнула, и от отца не ускользнуло это мгновенное проявление радости. Старый Алахитдин сразу заметил, что дочка понравилась его новому другу, и не находил в этом ничего удивительного, Гузель красавица, и всякий нормальный мужчина видит это. Только он не мог и подумать, что этот суровый и немногословный немолодой человек может приглянуться его юной дочери. Сложные чувства вдруг испытал он, и вечером, когда закрыли чайхану и прибрали в комнатах и на кухне, отец попросил дочь сесть за стол. Он налил две пиалы чая и молча выпил свою, наслаждаясь ароматами родной земли. Дочь не прикоснулась к пиале и ждала вопроса. Алахитдин вытер чистым полотенцем вспотевший лоб и посмотрел дочери в глаза:

– Гузель, дочь моя, скажи мне, Родион Петрович не делал тебе каких-нибудь предложений? Русские мужчины любят азиатских красавиц. Признайся, что он тебе говорил?

Гузель смутилась:

– Ата, ради Аллаха – не говори такое и не думай такое про Родиона Петровича. Я пять раз делала ему массаж, как учила меня старая Магдалена с еврейской улицы. Я пять раз сказала ему приветствие, и он пять раз сказал мне спасибо. Вот и все.

Отец кивнул:

– Я рад, дорогая моя, что все так. Но я заметил, что он тебе нравится. Скажи мне, так ли это?

Гузель смутилась, прикрыла лицо платком:

– Да, ата, Родион Петрович очень хороший человек.

Отец вздохнул:

– Гузель, ты еще не испытывала, что такое любовь. Я не умею тебе этого передать. Ты видела, как ласточка тайно от человека влетает в свое гнездо? Любовь – как пташка, впорхнет в твое сердце, ты сама этого не заметишь. Родя хороший человек, но, дитя мое, здесь другая страна, другой мир, другие люди. И живут они по другим законам. Нам надо возвращаться к своему народу, а на чужбине можно совсем потеряться.

– Ата, а как же ты согласился, чтобы я поехала сюда учиться?

– Да, но я не знал, что это будет так трудно, – отец боялся прямого ответа.

– А если друг твоего друга поможет нам, мы останемся? Я очень хочу стать хорошим врачом.

– Моли Аллаха, и я молю. Иди спать, уже поздно.

Бывакин старался как можно меньше обращаться к властям, тем более с просьбами о помощи. Он приезжал на совещания, которые проводили заместители губернатора и даже он сам, вставал и говорил свое мнение, если его спрашивали. Губернатор несколько раз приглашал лично, предлагал долю в больших строительных проектах. Родион вежливо отказывался, ссылаясь на естественное желание работать «сам на сам».

– Поймите меня правильно, опыт мой скромный, просто боюсь вас подвести. А на своих объектах я сам отвечаю перед собой, тут проще.

Губернатор однажды спросил напрямую:

– Родион Петрович, сдается мне, чураетесь вы строительного сообщества потому, что комплекс прошлого вас сдерживает. Забудьте все к чертям собачьим! Я попросил подготовить на вас объективку – все вполне прилично. Ну, бурная молодость, разборки и прочее – все же через это прошли. И, кстати, многие присосались к бюджетной кормушке, не стесняются, а вы все на кредитах. Берите корпуса завода полимеров, отвели участок в пяти километрах от города, гарантирую тридцать процентов федеральных вложений, но через вас. Солидная сумма. Зайдите в управление строительства, познакомьтесь с документацией.

Родя кивнул и повернулся к хозяину кабинета:

– Уточните сразу, что я должен буду вернуть?

Губернатор засмеялся:

– Вот что значит – образ российского чиновника! Ни дня без взятки! Родион Петрович, я второй год работаю, и хочу еще много лет служить родной области. Я русский человек, вас не удивляет мое имя-отчество? Очень несовременно: Макар Устинович, к тому же – Зенов. Предки мои из староверов, я кое-как выбрался из тайги, чтобы учиться, всей общиной обсуждали, но снарядили и деньгами снабжали. Год назад родителей вывез в город, купил на окраине домик, живут, как хотят. Мне брать, а тем паче – красть, вера не позволяет. Даже не вера, а убежденность. Если единоверцы мои, а они в тайге так и живут – если они узнают, что Макарка вор – проклянут. Впрочем, довольно об этом. У меня приличная зарплата, да администрация президента в пакетах присылает, не бедствую. Значит, так: знакомитесь с документами и мне согласие. Заключим договор, работы вам по проекту на полтора года. Все, до встречи. Да, Родион Петрович, мои откровения…

– Могли бы и не напоминать. Я грамотный по этой части. До встречи. И спасибо за доверие. Это дорогого стоит.

В главном управлении строительства Бывакина встретили холодно. Заместитель начальника прямо сказал, что объект пойдет через конкурс, а там такие фирмы заявлены, что у посетителя никаких перспектив.

– Вы меня извините, я бы сто лет к вам не пришел, но меня попросил губернатор. Если что-то уже изменилось, я поставлю его в известность, и вопрос снят.

Чиновник поежился:

– Что же вы сразу не сказали, что от губернатора? Вот документы, смотрите. Да, помнится, по этому проекту Минфин дает тридцать процентов сметной стоимости. Вы это имейте в виду.

Родион молча открыл объемную книгу документов. Поскольку речь шла только о строительной части работ, то ничего нового и неожиданного он не увидел. Спросил только, кто будет готовить фермы перекрытий, знал, что в области таких мощностей нет. Ответили, что, скорее всего, – Екатеринбург. Кивнул, но сразу цепочка вопросов: транспортировка, краны для монтажа. Это придется решать по ходу. Выписал нужные данные, вернул документы, поблагодарил и вышел. Уходя, услышал громкое:

– С этого подрядчика минфин ничего не получит. Ты его не знаешь? Бандит махровый.

Возвращаться не стал. Да и зачем? Почти все правда.

Все это вспомнилось, когда собирался к директору департамента по сельскому хозяйству Коломынцеву Ивану Михайловичу. Знакомы были давно, когда Коломынцев руководил крупным свинокомплексом, созданным на паях хозяйствами нескольких районов еще при советской власти. Когда все обвалилось, и комплекс не стал вагонами получать комбикорма, производство было на грани краха. Проще всего пустить под нож тысячи свиноматок, а что дальше? Бывалый в то время был в авторитете, он и не помнит уже, кто привел к нему этого человека – высокого, плотного, с сединой, убитого горем.

– Родион Петрович, мне сказали, что вы можете помочь нам сохранить производство…

Коломынцев подробно объяснил ситуацию. Поставок комбикормов нет, своего зерна очень мало, едва хватит до Нового года, слишком поздно почувствовал грядущую проблему, он так и сказал: грядущую. Можно бы купить в кооперативах и крестьянских хозяйствах, но все отказывают: предупредили перекупщики с юга, чтобы ни грамма на сторону, все им.

– Понимаете, мужики тоже в сложном положении: южане дали им весной некоторые деньги на посевную под будущий урожай. Тогда же южане и цену установили. Я готов заплатить в полтора раза, но ребята боятся, говорят, с южанами шутить не следует, предупредили. Скажите, вы можете нам помочь?

Бывалый тогда «забил стрелку», долго обсуждали, как быть. Своих бросать не хотелось, взыграло местечковое самолюбие, и откупиться от южан будет непросто. Коломынцев собрал информацию со всех хозяйств, вложили южане солидно, но такие деньги есть в наличии. Сложнее отбить их от обещанного хлеба по ими же установленной цене. Пригласили южан на переговоры. Приехали три человека, Родя быстро навел справки: фуфло, никакого авторитета и заслуг, можно разговаривать с верхней полки. Уполномоченные заартачились, стали требовать неустойку, тогда Бывалый с согласия смотрящего заявил, что сумма возвращается по закону с учетом инфляции, а что касается хлеба – ни одного вагона братва не получит и ни одна машина с зерном в ту сторону не пройдет. А если еще станут пальцы гнуть, решено вывести за пределы области и закопать живыми, а видео отправить по месту жительства. После телефонного разговора со своими братва дала слово и была отправлена восвояси.

Коломынцев тогда скупил все зерно и сохранил поголовье. Деньги в общак вернул, как и договаривались, с процентами и в срок. Привезли ему толковых юристов, провели акционирование, половину акций отдали Коломынцеву, двадцать забрали в общак, а тридцать разделили в трудовом коллективе. Через три года свинокомплекс удвоил производство, а Родя выкупил в общаке за баксы все акции свинокомплекса. С тех пор мужчины стали друзьями. И вот сейчас Бывакин шел к Ивану Михайловичу решить окончательно все вопросы по созданию агрофирмы.

Хозяин кабинета вышел навстречу, обхватил огромными руками, крепко прижал.

– Извини, Родион, знаю, что ты по старой памяти такие объятия не приветствуешь, только это чисто по-русски, по-братски. Проходи. Кофейку чашку или водки рюмку? А? За встречу. Два года не бывал, разве что – по телефону.

Налил не водку, а коньяк в пузатые стаканы, чокнулись, долго глядел на гостя, улыбался.

– За тебя, Родя, за твою дружбу и доброе отношение ко мне. А теперь давай по делу. Что сделано и какие на очереди проблемы?

Бывакин подробно рассказал о сборе необходимых документов, о загвоздках с регистрацией, когда месяц тянули в палате, чтобы назвал акционерным обществом, а не агрофирмой. Коломынцев захохотал:

– Ну, ты молодец, ни кола, ни двора, а сразу на агрофирму. Конторские ведь не знают твоих принципов, не ведают, что ты за год провернешь то, на что у иных уходит пятилетка. Как назвал?

– «Труд». Помню, мама говорила, что был у нас в деревне колхоз «Труд», наверное, еще до войны. Вот и вспомнил.

Коломынцев кивнул:

– Сейчас в моде оптимистические имена, что-нибудь с возрождением, с Россией, с будущим, типа «Россия, вперед!». А «Труд» – уважаю, конкретно, и о деле, о работе говорит, а не сказки рассказывает. Так, что дальше?

– Дело к осени, Иван Михайлович, надо поля поднимать, все земли объехал, на некоторых участках корчевать впору, березки в мой рост. Хочу купить два мощных комплекса, почвообрабатывающий и посевной. Насмотрелся под городом в хозяйстве, попросил показать в работе, хоть и не сезон. Поехали в подлесок, запустили, я следом шел – готовая пашня.

– Цены ты знаешь. У нас есть линия через Минсельхоз, переговорим, оплатишь, сразу привезут. На месяц направлю к тебе инженера нашего, специально держу парня на новой технике. Два комплекса. Что еще?

Родион усмехнулся:

– Не знаю, откуда у меня эти замашки, хочу все и сразу. Был на омском предприятии, они делают по новым технологиям помещения для скота. Свозили меня на животноводство, это же не ферма, а дворец, я еще помню базы, рубленые в бетонные столбы, пяти лет они не выдерживали, все сгорало от сырости. Мама там работала, приходилось помогать. А это – чудо, и монтируют за месяц под ключ.

Коломынцев хмыкнул:

– Родион Петрович, задаю вопрос не из любопытства, а с интереса: денег хватит? Базу поставишь – нетелей надо брать, нетелей привезешь, а кормов нет. Ведь нет ничего? Может, не все сразу?

Бывакин мотнул головой:

– Все, Иван, все, иначе и не стоило ввязываться. Я мужиков поднял на такое дело, деревня духом воспрянула. А скотина – это же не просто телка или бычок, это сама жизнь, сама деревня. Если корова не мычит – пропала деревня. В долги влезу, но все сделаю. Но – твоя помощь нужна.

– Нетелей возьмешь в Курганской области. Коровы будут хорошие. Съездишь с нашим зоотехником, предварительно договор о намерениях подпишешь, чтобы люди в вере были. Аванс могут попросить. А с кормами сложнее. Сено купишь. Комбикормом помогу. Да, в Ражевском районе есть такое хозяйство – «Роса» называется, работает там интересный человек, казах, Исильбаев Багитжан, но все его просто Борисом зовут. Он первым в области начал сенаж заворачивать в упаковку, горя хватил, потому что корм только в вакууме сохраняется, а у него два года подряд нашествие мышей. Прогрызут целлофан – пропал сенаж. Но теперь он на ногах, и приторговывает. Это я беру на себя, даст он тебе тонн пятьдесят, подспорье хорошее.

Коломынцев встал, хлебнул коньяка, закурил, прошелся по кабинету:

– Родион, говорю с тобой, а в голове другое. Я опять о деньгах. Можем мы тебе на развитие подсобить, но на это надо благословение губернатора. Мне этот вопрос поднимать не с руки, все знают о нашем знакомстве. Ты вхож к нему, после первых приобретений, когда и комплексы будут работать, и ферма монтироваться, зайди, пригласи. Уверен, что он не откажет. Минсельхоз дает такие деньги, и немалые, и безвозвратная поддержка. Ну, что?

Гость тоже встал:

– Не пойду, Иван, не могу просить. Нож в горло! Да я сам себя уважать перестану!

Коломынцев развел руками:

– Ну, так я и думал, а для чего спрашивал – хрен его знает. Начинай. Сразу договорись с «Техноцентром», направь молодых толковых мужиков, чтобы осваивали импортную технику. Там сложного ничего нет, но документ получить надо, да и навык, чтобы столбы по дороге не сшибать. – Помолчал, достал вторую сигарету, прикурил от первой. – Заварил ты кашу, но дымок аппетитный, целую деревню поднять – это великое дело. А главное – родина, земля и люди тебя помнят. Ты меня в курсе держи, звони и забегай. И еще вопрос. На такое хозяйство надо толкового управляющего. Есть кандидат?

Родион кивнул:

– Вроде есть, но я еще не встречался. Хотя – надо назначать, путь хоть землю под ногами утопчет. С народом знакомится. Потом специалисты нужны будут, тоже к тебе приду.

– Жилье надо строить, – поднял указательный палец начальник, Родион уже заметил: выделяет наиболее важное.

– Уже думал. Чтобы мужиков занять, деляну выписал, рубят лес, они собираются полубрус вертикально выставлять, говорят, так сегодня строят в деревне. На первое время пойдет. Все, будь здрав, Иван Михайлович.

– И ты будь. А я всегда на связи.

Вернувшись из деревни, собрал в офисе своих доверенных людей, кто знал все тонкости учета и отчетности большого строительного комплекса. Самсонов, которого адвокаты Роди спасли от тюрьмы, когда ревизия обнаружила крупные потери средств на его домостроительном комбинате, был предан шефу искренне и навсегда, хотя старые знакомые предупреждали: