Мститель Донбасса

Глава 2

Отец давно собирался вывезти бабушку в Брянск. Хотя – что значит «давно»? Поговаривать об этом начал с марта, когда пошли непонятные движения с захватами госадминистраций. Но опасности особой вроде бы не предвиделось: то дела областные, политические – сколько от них расстояния до старушки-пенсионерки в частном секторе Алчевска?

В апреле расстояние вдруг резко сократилось: пятого числа по Луганской области прокатились обыски и задержания активистов Антимайдана. А том числе и в Алчевске. Бабки знают, как правило, всё. И отцу бабушка по телефону рассказывала, что захваты производила киевская «Альфа», что люди в масках ездили по городу и производили аресты.

В том числе повязали лидера местного ополчения. Вроде даже видели люди два автобуса бандеровцев на Парковой, возле Парка Победы. Вооружены до зубов.

Шестого апреля сообщили, что повстанцы захватили здание СБУ в Луганске.

Это ещё не казалось революцией. Более того, было ощущение, что хунта в Киеве шатается, а пророссийские силы на Донбассе близки к победе.

Но вскоре все карты смешало появление в Славянске 12 апреля группы Беглова. И вооружение ею местного населения захваченным у милиции оружием. И тут же – синхронно, словно этого и ждали! – объявление в Киеве о начале военной «антитеррористической операции».

Тогда, конечно, подробностей известно не было. Но Алексея впечатлила озабоченность Ященко, когда тот вызвал его в кабинет и начал спрашивать, ничего ли Кравченко не забыл указать в отчёте о крымской командировке и не имел ли он тогда случайно контактов с неким Миркиным, активистом самообороны, или, возможно, что-то слышал о нём от третьих лиц.

Алексей шефа тогда разочаровал, но позднее поразился провидческим – или аналитическим – способностям отца. Который в телефонном разговоре через пару дней заявил, что отныне на Украине спущен крючок гражданской войны.

Но шла она поначалу вроде бы в пользу повстанцев. Да и далеко были бои от Алчевска. Бабушка, во всяком случае, начисто отвергала все разговоры о вывозе её в Россию, горячо убеждая сына, что у них всё спокойно.

При этом ситуацию дополнительно осложняло то, что мобильный телефон бабушка не признавала. То есть принимала, конечно, как средство связи, но обращаться с ним не умела. Да и не хотела учиться. Трубка у неё вечно лежала разряженной. Покамест кто-то из соседей не придёт и не поставит на зарядку. А когда нужно было, ходила к ним, чтобы попросить дать ей позвонить. Иной раз приносила им свой аппарат, прося подзарядить.

После этого дня три-четыре-пять связь с нею была – «быструю» кнопку с номером сына она нажимать, естественно, научилась. Как и отвечать на звонки. Когда, правда, она их слышала. Потому как телефон сиротливо лежал в зале, а бабушка в это время могла быть где угодно – на огороде, в магазине, у тех же соседей. Да и просто на скамеечке у калитки – для поболтать с другими бабками на вечные бабкины темы.

В общем, телефон в её доме был сиротою. И отец дополнительно нервничал, особенно когда непонятно было, что творится на Украине.

Так – в безуспешных попытках убедить её уехать – прошёл май, затем июнь.

Референдум 11 мая, как и ожидалось, ничего не изменил. Украинские войска тоже, как казалось из сообщений, особых успехов не добились. Но события развивались, и параллельно укреплялась решимость отца вывезти мать в Брянск, невзирая на всё её сопротивление.

Он собрался за бабушкой в начале июля, когда прошли сообщения об оставлении Бегловым Славянска и обстрелах Луганска из артиллерии. Отец позвонил Алексею и вполне уверенно – он ведь был знающим данную конкретную местность офицером – предсказал, что дальше следует ожидать окружения Луганска. Значит, неизбежно навалится украинская армия на Металлист, Александровск и Юбилейное.

Соответственно, Алчевск автоматически попадает в прифронтовую зону. О том, чем это может обернуться для 80-летней старушки, говорить не приходится.

Когда же сначала пришли, а затем подтвердились сообщения, что Беглов оставил Славянск и переместился в Донецк, отец твёрдо решил ехать, невзирая ни на что. Алексею он говорил: «Попомни, Донецк он тоже не удержит. Это какой-то “шурик”, а не командир. А там воевать надо, а не красоваться».

Позже Алексей опять поражался аналитическому видению отца, когда уже в Луганске до него стали доходить слухи о том, что Беглов действительно собирался сдать Донецк. Причём слухи эти были не обывательские, а шли по офицерам от источников из самого близкого – впрочем, уже бывшего – окружения этого человека.

Затем одно за другим пошли сообщения, что погранпереходы постепенно занимаются киевскими силами – Мариновка, Успенка, Краснопартизанск. Российские пограничники эвакуируются от обстрелов в Гуково и Изварино.

Наконец, 1 июля сразу из двух источников – из погрануправления ФСБ в Ростове и от главы Таможенной службы – прозвучали сообщения, что три контрольно-пропускных пункта в области прекратили работу. И плюс к тому у Изварино и Краснопартизанска начались боевые действия. Затем сообщили, что 3 июля украинская армия установила контроль над пропускным пунктом Изварино.

И как быть? По полю переходить границу? Как контрабандист? А обратно? Не полем же тем вывозить старушку с вещами!

Всё становилось непонятно и зыбко, а отец, который привык, что в жизни должно быть по возможности всё ясно, от этого нервничал и переживал. И прежде всего ярился из-за своего бессилия – его, советского офицера, бессилия! – выручить из беды собственную мать.

Алексей ничем не мог ему помочь: Ященко незадолго перед тем как раз послал его в командировку. Причём в специфическую, в Латвию. Надо было там по заказу одного серьёзного завода поискать ключики к местным бизнесовым и исполнительным структурам в условиях санкций и контрсанкций.

Пока суд да дело, 13 июля появились сообщения об охвате Луганска, как отец и предсказывал, со стороны посёлков Металлист, Роскошное, Юбилейное и Александровск.

Алчевск оказывался у них в непосредственной близости. И пока Алексей сидел с нужными людьми в продвинутом ресторанчике недалеко от Рижского порта да демонстрировал силу воли, шлёпая по холоднющей – сгонный ветер поработал – воде взморья до положения «по шейку», когда даже ногти на ногах замерзали, – отец и уехал за бабушкой в Алчевск.

В том, что удалось разобрать из разговора с ним по телефону – очень трудного в смысле качества связи, получалось, что бабка уезжать по-прежнему не хочет. Но отец её практически додавил. Только ситуация опять изменилась и как теперь выбираться, непонятно. По сообщениям, от Краснодона укров уже отбили и даже окружили близ Изварино. В то же время обстреливают они Луганск из миномётов, а также держат Лутугино и аэропорт. И там не проехать, получается. Последнее, что разобрал Алексей, это фразу отца о намерении выбираться через Петровское – Ивановку – Красный Луч – Свердловск и Краснопартизанск на Гуково.

Как выяснилось вскоре, в конце концов папка избрал всё же другой маршрут. Который и привёл его к гибели…

Потом уже Алексей установил, что у того были более чем весомые основания нервничать и менять решения. Вокруг пунктов пропуска на границе творилась полная катавасия. Ещё утром 10 июля с таможенного поста «Донецк», что напротив украинского «Изварино», из-за интенсивной стрельбы были вынуждены эвакуироваться сотрудники. Тогда же обстрелян был КПП «Гуково». Российские пункты пропуска «Донецк», «Новошахтинск» и «Гуково» приостановили работу. Оно и понятно: на том же «Гуково» снаряды стали залетать уже на российскую территорию.

Попытку сына заикнуться о помощи отец решительно отверг. Но Алексей всё равно решил срочно выехать в Алчевск. Он заказал билет на самолёт на утро.

Вот только связи не было. Отец на звонки то не отвечал, то в трубке повисало неживое молчание, после чего она сама отсоединялась и переключалась на обычный режим. Не предупредить было, что Алексей вылетает к нему. Но такое бывало, и он пока ещё не очень беспокоился.

А потом позвонил тот таксист…

Айдаровцам поначалу просто хотелось поглумиться. Устроили на перекрёстке что-то вроде блок-поста. Не такого, как обычные, а вроде временного. Вот как дорожные полицейские устраивают, спрятав машину за кустики и выйдя на дорогу. Только тут вместо полосатых палок в руках у «патрульных» были автоматы. Оттого они видели себя вершителями судеб «поганых сепаров».

Редкие автомобили они останавливали, приказывали всем выйти, тщательно разглядывали паспорта и обыскивали вещи. Допытывались, не сепаратисты ли, нет ли родственников, что воюют на стороне «террористов». Словом, всё как обычно, когда в руках есть оружие, а в мозгах – желание показать свою силу и власть над людьми. Ну, заодно денег посшибать.

Правда, тут, на ледащем просёлке, убитом ещё до первого майдана, нужных жертв всё никак не попадалось. Всё больше такие же, как дорога, ледащие деревенские колымаги, выпущенные чуть ли не при Горбачёве и перевозящие всякое барахло с дачных посёлков, оказавшихся в зоне боёв. И сам себя назначивший «командиром взвода» Валентин Безверхий, сам взявший себе позывной Лихой, уже хотел приказать снимать и ехать дальше – тут была ещё полная чересполосица и можно было так вот дождаться не заплутавшего сепара-москаля, а какой-нибудь их целый отряд на «шишиге». Со всеми вытекающими последствиями для оторвавшегося от своих «взвода» добробатовцев из восьми человек.

Но вот тут как раз и выехала прямо на них машина-такси с тремя человеками внутри. Водитель, бабка старая и мужик в гражданском, ещё не очень пожилой. А при остановке и досмотре выяснилось, что это – человек с российским паспортом. Неважно, что уже явно староват для бойца. Оккупант! Когда вы уже отвяжетесь от нас, москаляки поганые! Когда уже перестанете цепляться за нас, не давая идти в Европу!

Последующее Алексею рассказал таксист, что вёз отца с бабулей к границе, к переходу.

Отец тогда ответил остановившим машину военным: «В Европу? Да идите! Только сами идите. А мне мою землю оставьте. Чего ради вы прётесь в Европу с моей землёю?»

Те заорали: «Твоя земля – Кацапия! Это ты к нам пришёл!» И опять: «Оккупант! Колонизатор! Угнетатель!»

И тогда, по словам водилы, отец ответил: «Нет, ребятки, это – моя земля. Я на Луганщине родился и вырос. Я её защищал, когда служил в армии. Здесь могилы моих предков. Так что это вы – чужаки тут! Безродные, как шакалы. Побираться в Европу собрались? Скатертью дорога! Только шакальте там без нас. А мы уж тут, на нашей земле, как-нибудь без вас обойдёмся…»

А потом всё произошло очень быстро, рассказывал шофёр. Укры что-то загалдели все вместе, потом раздался громкий и чёткий голос отца: «Сами скачите, а я вам не козёл! Я – русский офицер!»

И тогда раздалась очередь…

Алексей узнавал в этом родного своего старика. Да, он такой. Негибкий. Спины не гнул. «Погоны, – говорил, – сгибаться не дают». И это: «Я – русский офицер!» – это его.

И погиб, не согнувшись.

Глава 3

Отходили быстро. Это уж как водится. Не хочешь пролить кровь – проливай пот. Сначала – в судорожном отползании, затем в беге по пересечёнке.

Последней сценой спектакля оказалось то, что планировали на первое, – изобразить стрелковку. А понятное дело, что неподалёку от блокпоста у противника танчик затихарился, да бэха в балочке притаилась. Те как раз, что обстрелами по мирняку баловались.

Понятно, что экипажи на ночь не в стылом металле кукуют, а в тёплом блиндаже. Но добежать сотню метров до своей техники – меньше полминуты. А дальше пойдут шмалять по вспышкам автоматным. А то и искать поедут дерзких наглецов, что спать помешали.

Последнее, конечно, маловероятно – никому не хочется словить в бочину заряд из «Аглени»[7]. А это ночью, да во время диверсионного нападения – запросто.

Но Алексей давно, ещё с чеченской, приучил себя к тому, чтобы перед боем расписать в уме все возможные опасности. Как раз после той памятной засады под Шатоем решил, когда валялся в госпитале с заново собранной голенью и всё прокручивал и прокручивал перед мысленным взором случившееся. И раз за разом приходил к одному и тому же ответу: мог, мог заранее предугадать, где и откуда конкретно их встретят. И мозг ведь сигналы о том давал: тянуло что-то в груди, будто вместо сердца в неё гранату привесили.

Ну а что изменить-то можно было? Кто-то послушает летёху-мальчика, у которого то ли желудок, то ли задница об опасности вещуют? Ты кто? Ах, командир взвода? Ну и помалкивай. Прись себе в передовом охранении, наблюдай.

Вот и пёрся…

Словом, на сей раз, как и всегда с тех пор, Алексей постарался предусмотреть по максимуму всё, что могло случиться хотя бы теоретически. Пути отхода проверены и промерены – две ночи ползали. И время высчитано. Покамест Злой из своего «Печенега» обозначал продолжение обстрела, Шрек и Ведьмак с «калашами» споро ретировались к боковой балочке. Злой-то, слава богу, с километра сажал, с расстояния фактически безопасного – ежели, конечно, танк в расчёт не принимать. Ну, так для того и смена позиции Юрке тоже заранее припланирована.

Кстати, под его экономную трещотку надо и самому отходить. Хоть и велик соблазн подвалить танкистов из «винтореза», да риск не оправдан. Танкисты не дураки, по открытому месту не побегут. Да и «винторез»… Хорош, конечно, прибор, но далеко не с километра работает. Вот и залегли на четырёхстах метрах, и теперь отползают под «крышей» Злого. А командир – своим путём. Тоже, впрочем, извилистым…

После второго ранения и госпиталя, где ему практически спасли глаз, капитан Кравченко, вроде бы заслуживший и награждённый, армию был вынужден оставить. В сентябре 2009 года у него заканчивался срок контракта. Но это мало бы что значило, не начнись реформирование вооружённых сил по рецептам «мебельщика» – нового министра обороны Мордюкова. Если уж реальному герою Лёшке Выхватову – ставшему Героем России за действительно блестящие действия в Цхинвале – не нашлось места в армии, то что говорить о его менее заслуженном коллеге? К тому же с заштопанной роговицей, из-за чего глаз потерял природную форму и теперь проецировал в мозг искажённые, двоящиеся контуры предметов.

Штабная работа, очёчки – пожалуй, и пошла бы далее такая служба, если бы не затеянное Мордюковскими бабами сокращение армии. А тут полк их взяли и расформировали – года не прошло. И, слив со 135-м полком, 4-ю гвардейскую военную базу образовали. В Цхинвале же.

Но – уже без капитана Алексея Кравченко.

А вручили капитану Кравченко медаль «За отвагу», и дали понять, чтобы на продолжение контракта не рассчитывал. Тут и зрячих Героев на дембель отправляем…

Правда, денег дали прилично. И вообще, и за боевые. По полторы тысячи рублей за сутки.

И сертификат на квартиру дали. Повезло сильно. Гораздо больше, чем многим. Видно, сыграло роль то, что тогда в Цхинвале на глазах командира полка успешный бой организовал. И выслуга в десять лет как раз подоспела – спасибо Чечне.

Нет, медаль – это было приятно. Авторитетнее иного ордена медаль-то эта… Но как жить дальше, было совершенно неясно.

На том и покинул капитан Кравченко воинскую часть 20634-ю, что за Ботаническим садом во Владикавказе…

Время от времени Алексей мотал головой, когда вспоминал о тёзке из 135-го полка. Вот ведь как много от приказа зависит! Получил его Выхватов от командарма, лично и непосредственно. И пошёл творить чудеса в Цхинвале. Будучи как бы личным порученцем командующего. А значит – грудь в крестах или голова в кустах. Голова осталась на плечах – значит, должна была реализоваться первая часть формулы.

А ты вот там же, но всего лишь под командиром полка воюешь. Да комбат тут же и тоже командует. Улицу против танков грузинских удерживали. Алексей боевыми тройками с гранатомётчиками управлял. Два танка сожгли, два захватили – чья заслуга?

Ну конечно, командира! Особенно, если он, согласно рапорту, лично боем управлял. И уж точно – не ротного Ваньки, когда он на глазах начальства воюет. Удачно воевал – значит, правильно выполнял приказы командира. Неудачно – ну, тут ясно…

А тут ещё осколок, да ловко как! Бровь, веко, щёку разрезал. А главное, по роговице чикнул. Глаз, как выяснилось потом, остался зрячим – осколок именно черкнул, резанул роговицу словно по методу академика Фёдорова. Это врачи позже говорили, качая головами и соглашаясь с наличием чуда. То есть что глаз не вскрыло совсем – раз, и что в рану не зашла инфекция – два. И в том, и в другом случае с органом зрения можно было бы попрощаться.

Чудо чудом, но это – глаз. Без него боя больше уже не поведёшь. Так что вроде и повоевал, а вроде и из строя быстро вышел. Оставил, получается, начальников посреди сражения. А в этих условиях и «За отвагу» – вполне себе по обстоятельствам…

Это как раз позднее Тихон Ященко объяснил. Когда Алексей как-то, уже работая в его «Антее» и расслабившись после коньячка, посетовал, что вот, мол, медаль после ордена получил. На снижение, мол, пошёл…

Тихон Ященко был человеком загадочным. И иногда – страшноватым. Нет, не какими-то там чертами характера или поведением. Или манерами. Манеры у него как раз были самые простейшие. На первый взгляд даже – простонародные. Он, например, говорил не «бумажки», а «бумахки» – именно так, через «х». Он говорил вместо частицы «ли» – «ле». Он типично по-малороссийски «гэкал». Хотя это как раз нормально, ибо был он по происхождению казаком, и впрямь происходил с Дона, хотя жизнь ещё его родителей занесла в Сибирь.

Вот из-за этих манер Ященко и казался поначалу малость безбашенным дядькой из простых народных что ни на есть масс с простой народной судьбой. Но это было впечатление ошибочное. Судьба у Тихона, когда Алексей о ней в процессе общения с этим человеком узнал поподробнее, была очень непростой.

Ященко в армию был призван ещё при Союзе. Попал в Нагорный Карабах, как раз в ту пору, когда там волнения уже перерастали – и в годы его службы переросли – в войну. Что-то там было, в той службе, из-за чего Тихон явно не любил о ней вспоминать. Но в то же время чем-то она его, видно, зацепила, потому как потом он, фигурально говоря, на войне так и остался.

После развала Союза Ященко пошёл по горячим точкам. Судьба словно вела его за руку по всем возможным войнам, благополучно оберегая до времени от серьёзных ран. Он последовательно отработал новую командировку в Карабахе – уже после срочной службы, затем прошёл через Южную Осетию, Приднестровье, Абхазию (дважды), Сербию и Чечню.

Как он признался однажды, – а они в госпитале долгие разговоры вели – Ященко ощущал себя чем-то вроде белого офицера, мотавшегося по фронтам Гражданской войны. При том, что убеждениями был скорее «красных», советских. Но он чувствовал себя словно последним солдатом Империи, которую надо спасать и которую он должен спасать, несмотря на то, что сам знает: это уже невозможно. Но вот так просто наблюдать за её развалом и угасанием он тоже не мог.

К тому же война – а в Тихоне легко уживалась эта вот непонятная романтика и вполне бытовой прагматизм, подчас почти переходивший в цинизм, – это место, где и платят много. Если уметь правильно поторговаться. Нет, не наёмник, не «гусь войны» – Тихон всегда сражался на той стороне, где это соответствовало его убеждениям. Но уж если рисковать жизнью, передавая знания, умения и воинский опыт не своим солдатам, – то уж ему-то должны и платить хорошо. Из третьей поездки в Карабах он как раз и привёз весьма недурственную сумму, на которую и смог впоследствии начать жизнь бизнесмена, организовав охранную фирму.

Из Чечни его, правда, вывезли довольно серьёзно раненным – с практически раздробленной ногой. Они потому и встретились в госпитале – лейтенант-разведчик с первым ранением и отставник-контрактник на плановой реабилитации после очередной операции на ноге. Не старый ещё, но с такой чувствовавшейся во всём аурой боевого волка, что Алексей и гадать не решался, где тот побывал.

Их сблизило поначалу то, что лежали с практически аналогичными ранениями – сложной сочетанной травмой голеностопного сустава. И получены раны оказались в сходных обстоятельствах – Ященко тоже на первой чеченской фактически спас попавшую в засаду колонну, упав за пулемёт убитого бойца и выкосив аж два гнезда «духовских» гранатомётчиков. С практически раздробленной ногой!

И тоже получил «Мужество», хотя, как рассказал, выдвигали на «Героя». Но – казак, контрактник, чужой. Обойдётся и так. Тем более что с казаками у армейских были тогда серьёзные трения. Жестоки бывали казачки по отношению к «чехам», что уж там. Часто тем самым путая карты федералам, как раз тогда игравшим в не забавные игры под названием «шаг вперёд – два шага назад».