Растут ли дети как трава? Материалы сайта «Детская комната»
Что слышит присутствующий при этом ребенок школьного возраста:
– Необходимо планирование.
– Планирование учитывает массу факторов и предшествует действию.
– Даже мелочь (цвет шрифта) может все испортить.
– Мысль может и должна быть выражена четко и последовательно.
– Демонстрационный материал подкрепляет мысль, а не является самоцелью.
– Нужно выделять главное и искать разумный компромисс между качеством и трудозатратами, идеальной работы не бывает.
И так далее.
Все это постепенно формирует у ребенка представление о том, как это делается. А ребенок, знающий, как это делается, и является умным ребенком в наших глазах…
4. Самое вкусное: совместное с родителями участие в любой деятельности, требующей интеллектуального труда.
Те, кто подумал, что речь идет о занятиях, как обычно: ничего подобного.
Условием успешности подобной деятельности является то, что она настоящая: взрослый так же, как ребенок, впервые, «в прямом эфире», так сказать, решает некую сложную задачу. Задача должна быть достаточно сложна для этого. И при этом, ребенок должен быть способен на равных или почти на равных участвовать в этой деятельности.
Полезность такого способа «передачи опыта» трудно переоценить. В роли полноправного партнера ребенок моментально ощущает преимущества предлагаемых стратегий работы над задачей, но при этом может их уточнять и выбирать между ними, может использовать свои сильные стороны, удивлять и радовать взрослого найденными неожиданными решениями, свободно обсуждать свои и чужие ошибки – не опасаясь, что ему скажут «ну что же ты, это же так просто», ведь задача еще не решена, она никем из присутствующих не решена, все равны и все в одинаковом положении.
Откуда брать такие задачи? – спросите вы. Ну посмотрите по сторонам. Не нужно только лениться их искать.
Иногда такие задачи можно обнаружить среди «продвинутых» домашних заданий ребенка.
Вот, чтобы далеко не ходить, не так давно моя младшая дочка получила задание по «природе и технологии»: сделать макет шахты. Половина ее класса начала что-то лепить из глины, другая половина задействовала ЛЕГО. Ребенка все это не вдохновляло: глины в доме нет, а ЛЕГО надоело. Ребенок пришел к нам, и мы уселись за ее задание вчетвером: она сама, моя старшая дочка-студентка, ее подруга и я.
В режиме брэйн-сторминга (мы придумали:
– изобразить ствол старинной шахты в пластиковой бутылке,
– фотографию отходящего штрека в качестве наклейки,
– шахтера-куколку с гвоздиком-молотком в руке,
– бусы-металл, набросанный между камней
– и подъемное устройство в виде цветных ниток, прикрепленных к шахтеру и ведру, и наматывающихся на продетую в горлышко зубочистку, как на колодезный ворот)
мы все вместе, на равных, активно обсуждая и споря, прошли все необходимые стадии коллективной творческой работы:
– Формирование и уточнение идеи (проектирование).
– Поиск необходимых материалов.
– Выработка плана действий и стратегии.
– Разбиение работы на подзадачи и распределение обязанностей.
– Объединение усилий на последующей стадии.
– Исправление ошибок, допущенных на стадии проектирования.
Ну согласитесь: такая деятельность знакома всем родителям. Если родители ведут себя в этой деятельности правильно – то есть, участвуют в ней, не выступая в пассивной роли «дополнительного экзаменатора», но при этом не диктуют, как надо выполнять работу, приняв заранее в одиночку все важные решения, – это самая полезная на свете обстановка для выращивания умного ребенка. Думать вместе, планировать вместе, спорить, искать решения, продумывать последовательность действий, радоваться неожиданным идеям.
Проблема в том, что такая деятельность попадается довольно редко. Как правило, школьные задания ничего подобного не предлагают. Поэтому у нас нет выхода: нужно искать «оранжереи», где она произрастает в изобилии.
Что интересно: эти «оранжереи» нужны только нам, недавно возникшей противоестественной прослойке, мало умеющей делать руками, зато много – головой. В простой жизни «трудящихся руками» классов издавна принято втягивать в свою самую разумную деятельность детей одного с тобой пола: мастерить с отцом, рукодельничать с матерью. Никто и никогда не стал бы придумывать там для детей специальные учебные задания. Конечно же, там все происходило «по-настоящему», в прямом эфире, и отец прикидывал, скажем, размеры заготовок, необходимых для будущей табуретки, непосредственно рядом с сыном, у него на глазах…
Сколачиванию табуреток и вязанию носков мы до сих пор учим детей точно таким же образом. Фокус в том, что решению более сложных задач тоже нужно учить этим способом. Но у нас нет с детьми реальных и достаточно сложных общих задач.
Иногда, когда жизнь нам такие задачи подбрасывает (вышеописанный макет шахты или прокладка маршрута в отпуске), нам удается правильно разыграть этого козырного туза. Если мы вспоминаем вовремя об этом и если получается. Но этого мало, и мы ищем «оранжереи». Например:
– совместное разумное хобби, авиамоделирование там, или фотография (мы с младшенькой-совсем-маленькой увлекались одно время микросъемкой);
– переводы (очень часто дети-билингвы могут оказать огромную помощь родителям-эмигрантам, я это использовала: я отвечаю за смысл, а ребенок – за стиль);
– наконец, игры.
Игры я использовала сама, всегда. Как ни смешно, даже карточные игры в домашней обстановке вполне годятся на роль оранжереи, правда, не на очень долгое время. Я помню, как меня «выращивали» на семейных вечерах с игрой в Джокер. Вполне разумная игра, на ее основе сделаны современные игры типа РаммиКуб. Ребенок должен начинать с того, что сидеть рядом с одним из игроков, слушать его объяснения и давать советы (и надо терпеть!).
Существует масса прекрасных и сложных «стратегических» настольных игр: «час пик», всякие там мостки с котами, зоопарки, «Каркассон», «монополия», и так далее. Из логических замечательной игрой мне кажется «Сет». Когда в такие игры играет с вами неопытный ребенок, нужно показывать ему процесс ваших размышлений, предлагать ему втянуться, делать ошибки самому и исправлять ваши.
Совершенно замечательным совместным интеллектуальным действием я считаю некоторые сетевые игры, только «медленные», не на время. Тут кому что нравится, мне нравятся игры типа «выход из комнаты», в этом разделе дальше есть целая статья о том, как и чем они полезны, если играть вместе с ребенком.
Я представляю, что сейчас началось в рядах «сетененавистников», дочитавших опрометчиво до этого места. Эти люди думают, что компьютер с интернетом и играми отбирает у них детей. Нет, ребята. Все не так. Просто время, которое вы проводите с ребенком, не имеет качества, в котором ребенок нуждается: возможности в реальном времени почесать мозги и проявить себя. Рядом с вами-унылыми, вами-морализаторами и вами-наставниками, когда вы подсовываете ребенку давно решенные вами задачки, и только ждете, когда же и на чем он лажанется, – рядом с вами он никогда не испытает настоящей мотивации к достижению и настоящей радости победы над собой. Один на один с компьютером – он сам это решил, и он решил это первый.
А вот если вы сядете рядом с ним, и будете вместе с ним яростно чесать в затылке, думая, как же соотносятся пять цифр с семью цветами и круговым замком, и зачем внутри раструба тромбона нарисован светящейся в темноте краской знак процента… Будете спорить, и экспериментировать, и обосновывать свои идеи, и выслушивать его… И он научит вас свежему взгляду (это наверняка!), а вот вы-то тут и научите его и исследованию задачи, и стратегиям, и накоплению информации, и методам логического мышления. А главное – он научится с огромным удовольствием!!! Он будет не просто впитывать – он будет буквально рвать у вас изо рта и из рук эти навыки, чтобы в следующий раз попробовать справиться самому.
Что мы упустили и недоделали?
Четыре обещанные ситуации я описала, а теперь, раз уж у нас зашла речь о качестве общения, я тут потопчусь еще немножко.
С недавнего времни в специальной литературе довольно часто акцентируется тема «низкого качества времени, проведенного родителями с ребенком»; это вовсе не я придумала использовать такой термин в данном контексте. Проблема, к сожалению, в том, что, как обычно в педагогических камланиях, поговорить все горазды, но никто не понимает, о чем речь. Напоминаю самое начало данной статьи, самоцитата:
«Стереотипы родительской самооценки: принято напихивать в ребенка содержание.
Если мы не напихиваем в ребенка правильное содержание, мы считаем, что не занимаемся с ним.»
«Продвинутые» родители ахнули, и принялись густо унавоживать2 время, проводимое с ребенком, очередными содержательными впрыскиваниями. Так вот, господа: речь не об этом. Качество общения определяется его полезностью для дальнейшего развития ребенка. То есть, это критерий не содержательный, а скорее инструментальный. Потому что для развития ребенку более всего нужно уметь думать. Об этом мы тоже договорились в самом начале статьи.
Так почему же, почему у умных родителей иногда получаются умные дети, а иногда – ээээ… не получаются? Более того, рискнем спросить даже: почему у одних и тех же родителей может получиться один ребенок – умный, а второй – … не получиться таковым?
Те же люди. То же время уделяется каждому из детей. Но уделяется оно – по-разному. Ну я не знаю, почему. Может быть, за прошедшие между двумя детьми пять лет папа начитался про педагогику, и вместо того, чтобы просто жить рядом с сыном и получать удовольствие, как он делал с первым, начал активно «запихивать» в младшего «полезные знания». Может быть, наоборот, старшего помогала растить молодая бабушка, которая, в отличие от родителей, умела придать качество своему общению с внуком… А может быть, старшие-удачные дети росли в гораздо более спартанских условиях, и молодые родители просто не имели возможности оградить их от участия в решении массы своих реальных проблем, – а младших уже могли и оградили, на свою голову?
Жизнь многообразна. И уж совсем по-разному происходит общение с детьми в разных семьях. Каждый из нас оглядывается на себя. Хорошо беспечным родителям, у которых «сами по себе, как трава» выросли умные дети. Повезло: у них качественное общение получается естественно, о чем тут думать, к чему рефлексия?
Но те, кому повезло меньше, никогда не смогут понять, где «не получается».
Потому что, придирчиво оглядывая свою антикварную лавку в поисках ошибки, ищут не то, что на самом деле имеет значение. Ищут недостающую мебель и недоописанный исторический стиль.
Но на этих паркетных полах кактрава не растет. Надо искать заваленную мусором и самолюбием дверь в мастерскую.
Почему я не хочу консультировать?
О практике избыточной диагностики и узкоспециальных консультаций
Мне часто предлагают «консультировать», даже в интернете. А я не хочу. Мне вообще не нравится эта нынешняя практика бесконечных «консультирований» ребенка (речь идет о ребенке без тяжелого и однозначного диагноза) с разными специалистами: один по левой ноздре, другой по правой, третий по переносице.
Вот случилась такая штука: имеется у нас ребенок мелкого возраста, и что-то с ним определенно не так. Как определяется это «определенно»? Да воспитатель в саду или учитель в школе жалуются. Жалуются воспитатель или учитель чрезвычайно размыто и однообразно. Классика:
– не успевает
– не сосредоточен
– мешает другим
– до сих пор не пишет
– до сих пор не читает
– до сих пор не считает
– не общается с детьми
– не умеет общаться с детьми (т.е., дерется)
– плохая речь
– слишком взрослая речь, дети его не понимают (это реальная жалоба на мою младшую дочь, честное слово).
И вообще:
– Сходили бы вы к психологу\неврологу, пусть его протестирует, а вас «проконсультирует».
Ребенка смотрит близлежащий психолог – родители получают заключение, где написано все то же самое, только терминами:
– не сосредоточен – дефицит внимания,
– не читает – дислексия,
– не общается — аутичный спектр…
Рекомендация: обследовать далее. Потому что: а чего делать-то? Никто не знает, чего делать. Все знают в основном, как обследовать. Чтобы потом, когда все наобследуются, вогнать ребенка (как вгоняют штырь в паз при сборке икеевской мебели, с усилием вдвоем) в какую-нибудь условно-подходящую категорию, и придумать ему или «дополнительные занятия» узкого типа – из тех, что найдутся в наличии, – или вообще «образовательную рамку» для таких (читай: «всяких разных») придурков ненормальных необычных детей.
Обследуем мы как? Начинается песня бесконечного похода по все более узким специалистам, каждый из которых «смотрит» на ребенка, как те слепые на слона: тот, что держится за хвост, говорит, что слон длинный и тонкий, тот, что за живот, – что слон круглый и большой, а тот, что за бивень – что слон твердый и острый на конце.
Спец по аутистам смотрит: вроде, не мой, но странный…
Тест на дислексию: вроде, что-то есть, но точно не скажем, справку можем дать, наверное…
Слух проверяем: а! Снижен на одно ухо! Давай его к нам, у нас льготы!!!
Невролог: ну да, дефицит внимания. Риталин хотите? Дам. А вообще по тесту судя, у вас у всех в семье дефицит внимания. Он что, не сидит совсем? Иногда сидит? Если интересно? Гм…
Когда все высказались и написали «заключения» – заключения могут противоречить одно другому на раз, – начинаем искать все-таки, кто бы деточку читать-писать научил. Тут каждый сидит, как Кащей на сундуке, на своем «подходе», великом и ужасном:
– у меня все учатся писать в танце!
– а у меня в процессе выпечки блинов!
– а я сделал специальные пособия, где читать можно телепатически через заряженную воду!
Ну утрирую, да. Будут не танцы и блины, а какие-нибудь «фонетические схемы» или «интонационное структурирование». И через 5—6 занятий легко может обнаружиться, что ничего не получается. Вообще ничего. Подход не работает. «И пошли они, солнцем палимы» (с)3 все вдаль и вдаль, к специалистам по другим подходам. «Консультироваться». А время-то идет.
Фразу «время идет» народ переводит для себя как «упускаем драгоценное время». Но я, вообще-то, имею в виду не совсем это. Точнее, не только это.
Представьте себе, что у вас не ребенок, а котенок. Милый такой, рыженький. Родился ваш котенок в мае. В конце июня пришел к вам в дом ба-альшой спец по кошачьим вопросам, взял в руки Рыжика вашего, и вдруг озабоченно так говорит:
– Слушайте, котенок-то чего-то это… Не фурфыркает! И политурит как-то слабовато…
– А? – обалдеваете вы.
– В этом возрасте уже должен фурфыркать хотя бы раз в час. И политурить тоже должен ярче, выразительней. Отстает в развитии ваш кот, покажите специалисту.
– Какому?
– Ну, не знаю… К фурфырологу можно, а также к общему которефлексологу. А еще обязательно к швуну, они в политурении разберутся. И к физиомырчателю. Только поторопитесь, там очереди огромные.
И вот вы записываете кота к швуну на конец июля, к физиомырчателю – недели на три позже, к фурфырологу на сентябрь, к которефлексологу – лучшему в стране! – аж на декабрь. И все они вас в свой срок консультируют, и пишут про вашего кота заключения.
С точки зрения швуна:
«Кот не фурфыркает, политурение согласно возрастной норме.»
Физиомырчатель утверждает, что
«фурфырканье „на подходе“ с незначительной задержкой из-за скрученного левого уха, а вот политурение слишком что-то сявчет.»
Фурфыролог в сентябре никаких проблем с фурфырканьем уже не обнаружил, политурение не проверял, потому что
кот такого размера политурить уже не должен ни по каким нормативам,
но сильно озабочен
узким спектром возрастного мява.
А в декабре которефлексолог утверждает, что
не надо заниматься ерундой, а надо тренировать левое ухо, иначе будет нарушен охотничий слух, а замечательное юношеское мявкание нужно всего лишь продвигать в хоровом коллективе.
У меня вопрос: что вы узнали про кота в результате всех этих консультаций?
Ничего вы не узнали. Потому что ваш кот… он все это время… рос.
Он менялся.
Родители, вы это понимаете, или вы этого не понимаете???
Кот растет быстро. А ребенок ваш – он снаружи растет медленно. Поэтому вам кажется, что в мае и в декабре это один и тот же ребенок. Но это ведь не так совсем. Ни в одной сфере, даже в самой проблемной и проваленной, ребенок никогда не стоит на месте, понимаете? Поэтому весь ваш набор консультаций никогда не даст вам полную картину происходящего: пока вы ходили ко всем вашим «консультантам», поезд ехал в город Житомир, и «во время пути собачка могла подрасти»4, и все ваши «консультанты» видят, строго говоря, разных детей. А этот ребенкин «рост» – он совершенно индивидуален. Ни один «специалист» в ныне существующей практике «разовых консультаций» не сможет вам никакой информации дать на эту тему, понимаете? Это может только тот, кто наблюдает постоянно этого ребенка – в целом ребенка, а не одну левую ноздрю.
К сожалению, при этом еще надо знать, «куда наблюдать». Для этого есть два пути. Первый я как раз пытаюсь, на сайте и в этой книжке, реализовать: научить родителей. Для умных родителей с высшим образованием это, как правило, вполне возможно. Второй путь: создание особой службы «сопровождения родителей», которая могла бы не консультировать, а вести ребенка несколько лет подряд, отслеживая все сферы его развития одновременно со стороны родителей, а не системы.
Если бы меня было три, или в сутках было бы часов 100, я бы это развернула давно, у меня и сотрудники дома есть по всем направлениям. Мама моя – специалист по речи и коммуникациям, в том числе слабослышащие и аутичный спектр. Дочка старшая – свежий врач с первой степенью в нейропсихологии, возможно будет специализироваться в неврологии. Мы так все вместе младшую мою и растили, и хорошо управились – опыт есть.
Как я это себе представляю? Приходит родитель к нам с ребенком, у ребенка букет проблем. Знакомимся. Я говорю: давайте исключим или подтвердим то, то и то (аутизм, психоравму, проверить зрение, слух…). Сделали. Исключили. Подтвердили. Пришли назад. Все выложили на стол. Посетили «образовательную рамку». Оценили ситуацию в семье и что могут родители сами. Подумали. Прикинули и набросали, что срочно делать в ближайшие месяцы. Сменить ли рамку. Где нужен специалист и какой, где мама может дома сама заниматься, и программу прикинули, где что-то можем мы сами – уже как специалисты каждый в своей области. Начали. Контакт с семьей еженедельно. Через 2 мес встречаемся, проверяем. Новая установка. И так далее. Годами!
К сожалению, службы такого сопровождения нет, и роль «менеджера развития» играют сами родители. И тут уж как повезет: насколько ответственный родитель во-первых – разобрался в предмете, а во-вторых – устойчив к постоянному давлению окружающих узких специалистов.
Преимущества постоянного квалифицированного наблюдения в том, что оно позволяет «решить, за что тянуть». Чаще всего у ребенка «с проблемами» проблема не одна. Крайне редко бывают случаи, когда вот поставил аппарат слуховой на ухо – и все, проблема решена, ее не было. Обычно не так. Когда за такого «многопроблемного» ребенка хватаются консультанты, то каждый тянет в свою сторону с дикой силой: и то надо, и это, и третье, и тридцать третье…
Вот младшая моя дочка – глубоко недоношенная – когда маленькая была, ей одновременно рекомендовали:
– физиотерапию
– гидротерапию
– иппотерапию
– терапия деятельностью
– наблюдение эндокринолога
– наблюдение аудиолога
– занятия в спецгруппах для слабослышащих
– логопеда
– занятия по развитию речи
– арт-терапию
– физкультуру для детей с ДЦП5
– спецсад для ДЦП
– спецсад для слабослышащих
– спецсад для детей с задержкой речи —
………
У меня склероз, я половину забыла уже.
Ну и что, это возможно? Родитель неизбежно должен будет принимать болезненные решения: что выбрать? Специалисту проще, потому что специалист знает главное: все это и не нужно. Список надо просмотреть, соотнести с нынешним положением дел, часть выкинуть из головы, часть отложить про запас, и только часть попытаться организовать. Ту, которая срочно. Которая именно сейчас. Вот это-то и делает квалифицированный наблюдатель! Он знает, за что надо потянуть именно сейчас. Ребенок растет, он изменяется, он развивается сам. Не надо толкать-тащить его в тех местах, где оно «само» едет. Нужно увидеть те места, те находятся «узлы паутинки», которые именно сейчас за что-то зацепились, и за которые надо именно сейчас потянуть вверх, чтобы вся конструкция рванулась быстрее! И понятное дело, эти «узелки» все время переползают с места на место. Может быть, только чуточку реже, чем у кота.
А поскольку я люблю работу свою делать осмысленно, я разовых консультаций не люблю. И не хочу ими заниматься. И без меня хватает пасущихся на этой ниве.
Микропоражения мозга и учебные трудности
Как распознать проблемы обучения неврологической природы, и как с ними работать
Все люди рождаются с минимальными повреждениями мозга, просто от процесса родов или операции. Микротравмы, мелкие кровеносные сосудики в оболочках лопаются, или, наоборот, пуповина не доставляет нужное количество крови – будет гипоксия. Получается органическое поражение мозга в микроскопической степени: микрокиста. Опытный неонатолог-невропатолог отметит её при осмотре, объяснит, что это не страшно, назначит массаж. Многие рассасываются со временем сами, но не все.
Так вот, с такими микропроблемами рождается такой процент младенцев, что считаю для простоты, что все. Сложно организованная система нейронов, очень уязвимое мозговое вещество… Естественные роды с их сдавливанием, или кесарево с его внезапностью, – колоссальная нагрузка, практически нет шансов сохранить все нейроны до единого. Мне напомнили тут, кстати, про наследственность на эту тему, и тоже нельзя сбрасывать со счетов. Врачи соответствующего профиля ответственно сообщают: Некоторое количество мелких кист есть у всех. У всех!
И микроскопические кисты так же микроскопически влияют. Но все-таки влияют. Чистый жребий – куда попадет. Не верите? Покопайтесь в себе, и вы наверняка вспомните, где лично у вас эта «дырочка». Вот у меня, к примеру, дырка в комбинаторике. Те вещи, которые надо решать перебором сложных разветвляющихся комбинаций, для меня вообще закрыты, например, шахматы. Вещи менее сложные требуют подпорок, психологических орудий в виде схем, опорных записей, каковые орудия я вырабатывала в течение жизни, совершенствуя и оттачивая интеллект в изобретении этих подпорок для себя самой. А есть люди, которым ничего этого не нужно! У них прямая дорога через нейроны там, где у меня «дырка».
У везучих дырка может оказаться в таком месте, что они за всю жизнь так и не узнают, что она существует. Например, у моего мужа нет чувства ритма, он стихотворную строчку не может правильно произнести. Но если бы он на мне не женился, он бы никогда этого не узнал, зачем ему чувство ритма? Или фонематический слух. У меня его нет, поэтому мне трудно даются языки. Я выяснила это, еще когда работала практически логопедом, и сочла профнепригодностью. А потом репатриировалась, и до сих пор пугаю своим ивритом соотечественников. Но! Если бы моя жизнь сложилась иначе, и я бы, например, стала программистом после Политехнического института, а потом никуда бы не уезжала из недр своего родного языка, – я бы так никогда и не узнала бы, что фонематического слуха у меня нет, что там дырка.