Туркестан в имперской политике России: Монография в документах

Тема присоединения Средней Азии к Российской империи является одной из наиболее изученных[5]. В этой связи перед редакторами и авторами сборника не стояла задача найти и опубликовать как можно больше документов, касающихся всех этапов вхождения региона в орбиту российского влияния. Скорее, замысел раздела состоит в том, чтобы представить более подробно некоторые эпизоды и некоторые документы, которые уточняют наши представления по этому вопросу и заставляют по-новому взглянуть на уже известные факты. Представленные документы, в частности, рассказывают подробнее о самом первом этапе этого процесса – завоевании кокандской крепости Ак-Мечеть (будущий Перовск, Кзыл-Орда) в 1853 г. и начале второго этапа – дискуссии о необходимости продвижения к Ташенту в 1861 г. Небольшая группа публикуемых документов включает в себя обращения российских военачальников М. Черняева и К. Кауфмана к населению присоединенных городов и земель. Третья группа документов даёт представление о том, каким образом российские чиновники следили за ситуацией в соседних с Туркестаном регионах – в Бухаре, Хиве и государстве Якуб-бека в нынешнем китайском Синьцзяне. И, наконец, четвёртая группа документам посвящена Кульджинскому вопросу.

С. Н. Абашин

1.1. Начало экспансии. Переписка, мнения, инструкции

Вопрос о том, почему Российская империя решила продвигаться в Среднюю Азию, вот уже на протяжении многих лет является предметом дискуссий среди исследователей. Точнее говоря, этот вопрос делится на целый ряд отдельных вопросов. Первый можно сформулировать так: какие мотивы и планы были главными при принятии решений о военном вторжении, кто и как принимал эти решения, под давлением каких аргументов и обстоятельств? Второй вопрос звучит так: как следует называть историю этого продвижения – присоединением, завоеванием, вхождением, добровольным вхождением, какие средства, военные или дипломатические, были главными и как местные жители, разные его группы, воспринимали и реагировали на появление России в регионе? Третий вопрос, вокруг которого разворачиваются споры, обобщает тему таким образом: как в целом следует оценивать процесс присоединения – завоевания – вхождения Средней Азии в сферу российского доминирования, нужно ли характеризовать его как колониальное подчинение с целью эксплуатации местных ресурсов либо как включение отсталых периферий в неизбежный ход модернизации?

Представленные вопросы не имеют однозначных ответов. Обращение к документам говорит о том, что вписать всю историю взаимоотношений между Российской империей и среднеазиатскими политиями в один-единственный объясняющий нарратив не получается. Различные исторические эпизоды, начиная с политики XVIII в. в отношении различных групп казахских кочевников, походов против Хивы, длительной войны с Кокандским ханством, а потом с Бухарой и Хивой, с туркменскими племенами, с афганцами на Памире и т. д., необходимо рассматривать в конкретном историческом контексте, где действуют свои специфические факторы, мотивации и интересы, которые к тому же никогда не бывают однозначными и детерминированными, а обсуждаются всеми участниками процесса и облекаются в форму субъективных мнений.

В первой части раздела репрезентирована небольшая группа документов 1853 и 1861 гг., они представляют собой переписку командиров Оренбургского и Сибирского корпусов, а также письма и послания оренбургских генерал-губернаторов Перовского и Безака военному министру и министру иностранных дел.

В переписке июня-августа 1853 г., которая сопровождала захват российскими войсками кокандской крепости Ак-мечеть на р. Сырдарья, и февраля-марта 1861 г. – взятие крепости Пишпек в Семиречье, обращает на себя внимание, как российские военные использовали внутренние конфликты в регионе для продвижения своих интересов. Бухара, Хива и Коканд, три независимых государства со своими правящими династями, а также многочисленные полуавтономные группы и территории находились в постоянной конкуренции друг с другом за спорные земли и за первенство. Особенно внимательно российские военные следили за конфликтом между кокандцами и казахами, который давал им возможность получить поддержку последних в продвижении вглубь кокандской территории. Внутри каждой из этих политий шла постоянная ожесточённая борьба за власть между различными группировками: в 1853 г. – между Худояр-ханом и влиятельным чиновником Мусульманкулом, позже – между Худояр-ханом и Малла-беком, в 1861 г. – между Малла-ханом и Канаатом-кушбеги и потом Алимбеком-датха. Эти внутренние конфликты ослабляли сопротивление внешнему противнику, не позволяли консолидировать силы. Более того, в противостоянии друг другу те или иные силы охотно обращались к Российской империи, надеясь получить от неё поддержку своим интересам и склонить чашу весов в свою пользу. Российские военные и администраторы, как показывают публикуемые документы, внимательно следили за такого рода борьбой и старались её использовать для подчинения региона.

Два ноябрьских документа 1861 г. рассказывают о видении российской политики в Средней Азии, которое предложил оренбургский генерал-губернатор Безак. Эти документы возвращают к спору о том, какие мотивы и планы были главными во время продвижения Российской империи в регион. Обычно выделяются три группы таких мотивов: российские экономические интересы, в том числе защита торговых путей, соперничество с Британской империей, а также самостоятельная активность русских офицеров и генералов, которые делали в Средней Азии быструю военную карьеру. Записки Безака если и не ставят точку в этой дискуссии, то дают повод размышлять о каждой из этих причин.

В обеих записках Безака, в частности, недвусмысленно сформулирован экономический интерес движения России в Среднюю Азию. Они говорят о том, что правящие и коммерческие круги в середине XIX в. серьезно рассматривали регион как перспективный с точки зрения торгово-экономических интересов. Развитие капитализма и рост промышленности требовали расширения внешней торговли, поиска новых рынков сбыта промышленных товаров и источников сырья. Несмотря на то, что к середине XIX столетия торговля со среднеазиатскими ханствами составляла всего лишь 5-7% общего внешнеторгового оборота России, предприниматели, вдохновляемые успехами англичан в Индии, ждали от правительства активного расширения торгово-экономических связей в восточном и южном направлениях. Средняя Азия рассматривалась в России не только как сфера непосредственного приложения российского капитала, но и как важная транзитная территория для расширения торговли с Китаем, Индией и Персией. Обеспечение безопасности коммерческого транзита через территорию, в частности, Кокандского ханства считалось одной из важных задач военных действий.

Именно с точки зрения этой экономической аргументации Безак в своём письме на имя военного министра уже в 1861 г. сформулировал цель захвата и удержания Ташкента как ключевого для региона транзитного и, следовательно, стратегического центра. Причём он предложил начать активные военные действия в этом направлении с 1863 г., что фактически и стало осуществляться на практике и закончилось подчинением в 1865 г. Ташкента и образованием Туркестанской области в составе Оренбургского генерал-губернаторства.

При рассмотрении среднеазиатского вектора российской имперской политики теоретически важным представляется вопрос о наличии или отсутствии единой правительственной концепции внешней политики в рассматриваемом регионе. Необходимо подчеркнуть, что в правительственных кругах главными оппонентами в этих спорах выступали Военное министерство, с одной стороны, и Министерство иностранных дел с Министерством финансов – с другой. Нельзя сказать, что российская дипломатия, в частности канцлер Горчаков, были противниками активной колониальной политики. Скорее, российские дипломаты просто опасались негативной реакции все той же Британии на начало широкомасштабных военных действий в регионе. У министра же финансов М. X. Рейтерна были свои аргументы. По его мнению, завоевание Средней Азии должно было повлечь за собой серьезные финансовые издержки и не могло принести доходов казне в будущем. В 1862 г. он, в частности, писал генерал-губернатору Западной Сибири А. О. Дюгамелю, что «…стремиться к дальнейшим завоеваниям вместо того, чтобы развивать уже имеющиеся средства, то же, что отказываться от существенного и гоняться за призраками…»[6].

Между тем Военное министерство, российский генералитет и местные сибирские и оренбургские власти имели свой взгляд на политику России в регионе. После того, как генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев в 1858 г. присоединил к России Приамурье, его западносибирскими и оренбургскими коллегами овладела жажда завоеваний и славы. Нередко это называют самодеятельностью генералов, которые будто бы перестали реагировать на распоряжения центральных властей, пускаясь в военные авантюры на свой страх и риск, рассчитывая на то, что победителей не судят. Однако письмо Безака говорит скорее о том, что это была контролируемая самодеятельность, которая имела свой разработанный план и которую многие министры и влиятельные политики в Санкт-Петербурге поддерживали.

Разумеется, военная экспансия имела свою собственную логику, несводимую к экономическим и политическим интересам. Само продвижение российских войск требовало принятия действенных мер по обороне присоединённых территорий и закреплению в российском подданстве местного населения, что, в свою очередь, вновь и вновь заставляло чиновников ставить вопрос о захвате всё новых и новых земель. Нападение считалось лучшим средством защиты, что само по себе, без всяких экономических и политических аргументов и целей, воспроизводило логику расширения российского влияния исключительно из соображений военной целесообразности.

С. Н. Абашин

Командир Сибирского корпуса командиру Оренбургского корпуса. 30 июня 1853 г. № 6. Город-укрепление Аягузское в Киргизской степи[7]

Секретно

Василий Алексеевич.

Из отношения моего от 25-го прошлого Мая Ваше Высокопревосходительство изволите быть извещены о следовавшем сюда из Кокана посланце.

Посланец этот Юлдаш-бай Мирзаджанов прибыл в Омск 17-го числа сего месяца и объяснил, что он отправлен Ханом своим с грамотою и подарками к Его Императорскому Величеству и с словесным поручением выразить лично Государю Императору искреннейшее желание Хана сохранить дружественные отношения с Россией, а также возвестить, что кипчаки, порабощавшие Кокан, ныне истреблены, чем восстановлено внутреннее спокойствие и прежнее управление, постоянно искавшее упрочение дружбы с Россией.

На конфиденциальных же совещаниях Мирзаджанов, вызванный на откровенность, объяснил, что сущность его поручения заключается в принесении жалобы Его Императорскому Величеству на действия Оренбургского начальства, если таковые действия предприняты без Высочайшаго ведома; в противном же случае Коканское правительство прибегает к великодушию Его Величества и поручило ему просить снисхождения к проступку, возбудившему неприязненность, доложенному Его Величеству, быть может, в превратном виде.

Посланец Мирзаджанов был прежде караван-башем, посещал по торговым делам Россию и на сем основании, как бывалый в оной, облечен в настоящем случае полномочием Коканского правительства. Он привел с собою 5 аргамаков и имеет для представления ко Двору кашемировые шали и другие ткани.

Получив таковые сведения, по случаю выезда моего из Омска, от начальника Штаба вверенного мне корпуса, я спешу иметь честь уведомить об оных Ваше Высокопревосходительство и вместе с тем препроводить копию с письма старшего Султана Акмолинскаго Округа о мерах, принятых Ташкентцами к укреплению Ак-Мечети. За положительность заключающихся в этом письме сведений хотя нельзя ручаться совершенно но, судя по лицу мне известному, которым сообщены они, сведения эти более, или менее заслуживают вероятия.

Не излишним также нахожу сообщить Вашему Высокопревосходительству, что, хотя Коканцы и стараются уверить нас в дружеских своих отношениях и приязни, но, судя потому, что они не только не останавливают подведомственных им каратавских киргизов[8] в нападении на сопредельные к ним наши киргизские волости и в угоне скота, каковое нападение было и на сих днях под предводительством сына Кенисары Омара и родственника его Сар-джана[9], но еще явно подсылали к нашим своих агентов и склоняли их к преданности и платежу закята[10] своему Хану; на лживые их уверения полагаться нельзя, если они не будут обеспечены прочнейшим залогом.

Если по приезде моем в Омск, куда я отправляюсь ныне же, получу еще какие либо сведения о делах и намерениях Коканцев, то не оставлю сообщить оные Вашему Высокопревосходительству в дополнение сего. Сожалею душевно, что необъятное расстояние, нас разделяющее, препятствует их быстрой передаче.

С совершенным почтением…

ЦГА РУз. Ф. И-715. Оп. 1. Д. 14. Л. 262-263. Копия. Машинопись.

Показание каракалпака Бейменя Иляманова.

15 Июля 1853 г.

Проживающий в окрестностях Бер-Казана Каракалпак по имени Баймень Ильяманов, задержанный партиею киргизов при Экспедиционном отряде, расположенною за означенным озером, спрошен 15 Июля и показал:

По торговым делам моим отправился я в город Азрет (Туркестан тоже), во время пребывания в котором и соседних киргизских аулах узнал следующее: Комендант этого города Кидейбай-Дадха оправился оттуда в Ташкент по требованию Куш-бека Ташкентского, Мелли-бека[11], родного и старшего брата Хана[12], но от другой матери. Отправился, взяв с собою про всякий случай 200 человек из своих батырей и оставив начальником в Азрете, на время отсутствия своего, батыр-баши своего, по имени неизвестного. За несколько переходов до Ташкента Кидебай уведомился, что там господствует раздор: одна половина жителей держит сторону Хана Худояра, а другая – сторону Мелли-бека, который задумал отложиться от Хана и быть независимым. Вследствие этого Кидебай признал за благо возвратиться в Азрет; но сюда его не пустили: батыр-баши также нашел выгодным воспользоваться своим положением, также сделавшись независимым начальником и запер ворота города – когда, шесть дней тому, Баймень оставил Азрет, Кидебай с батырями своими находился в окрестностях его, изыскивая случай овладеть городом.

Слышал также он, Баймень, будто сарт[13] по имени Канагатчи, несколько лет тому назад сбежавший по неудовольствиям из Кокана к Бухарскому Эмиру, пришел недавно с Бухарским войском под Ура-Тюпе и овладел ею и тремя окрестными крепостями в пользу Бухарского Эмира.

Далее слышал он, что бий Бала-бий и Исбук, недовольные управлением Кидейбая, ушли на Чу, где 1000 казаков строят русское укрепление и с частью этих казаков возвращаются по направлению к Туркестану и Джулеку, с какою целью – неизвестно.

Наконец, видел в Азрете он, Баймень, Ак-Мечетских гонцов, которые один за другим посланы были в Ташкент с Кош-Кургана, с Тюря-Тама и из Ак-Мечети с известием о приближении Русских; гонцы эти возвратились к Ак-Мечети, когда она была уже обложена русскими, и потому должны были ехать обратно. По дороге везде распускали они слух, что помощь к Ак-Мечети идет как из Туркестана, так из Ташкента; но, должно быть, лгали, потому что из Туркестана, по крайней мере, сколько известно ему, Байменю, никакого отряда на помощь Ак-Мечети выслано не было.

Подпись: переводчик Коллежский Асессор Батыршин.

16 Июля 1853 г., приезжавшие с Телегуля к Султану Илекею киргизы: Кипчакского рода – Учахов и Япасского рода – Булякбай Бикетмесов, рассказывали:

Когда получено было сведение в Ташкенте о том, что русское войско пришло под Ак-Мечеть, то по распоряжению Мелли-бека и по проискам Коканца Мирза-Давлет, хотевшего вытеснить Ак-Мечетского бека Мухаммед-Ва-лий-бека и потом самому сделаться Ак-Мечетским беком, послан был этот Мирза-Давлет с 300 воинами из Ташкента в Ак-Мечеть; войско это пришло вАзрет и оттуда сделало уже полдня перехода к Ак-Мечети, как прибывший из Ташкента нарочный объявил, что Мелли-Бек приказал Мирзе-Дав-лету возвратиться в Ташкент, вследствие чего последний и поехал обратно. В Юлеке находятся 15 человек гарнизона, а в Яны-Кале 40 человек, для наблюдений со стороны Ак-Мечети. Из-под Азрета все киргизы кроме 50, или 60 аулов откочевали в горы Карача-Тау, и вообще киргизы выжидают взятие русскими Ак-Мечети, чтобы потом прикочевать к Ак-Мечети. Начальник Туркестана Кидейбай-Дадха, не могши проникнуть в свою крепость, удалился в Ташкент.

Подпись: переводчик Коллежский Асессор Батыршин.

ЦГА РУз. Ф. И-715. Оп. 1. Д. 14. Л. 273-274. Копия. Машинопись.

Командир Сибирского корпуса командиру Оренбургского корпуса.

21 Июля 1853 г. № 373. Омск[14]

Секретно

Я имел честь получить обязательное отношение Ваше с № 41 и к сообщенным мною Вашему Высокопревосходительству за № 6 сведениям о прибывшем в Омск Коканском посольстве могу только присовокупить, что, возвратившись в Омск, я пригласил к себе посланца Юлдаш-бая Мирзаджанова и, не входя с ним ни в какие объяснения о предприятии Вашего Высокопревосходительства, счел, однако же, не излишним заметить посланцу, что действия Коканского правительства вообще нисколько не соответствуют его уверениям в дружбе и желанию поддержать миролюбивые сношения с Россиею, ибо не токмо прежде, но и теперь, одновременно с следованием посольства, из пределов Ташкента выезжали скопища хищников под предводительством мятежных киргизских Султанов: а что еще хуже, от самого бека, Правителя Ташкента, подсылаются возмутительные письма к нашим киргизам, с целью склонить их к измене и к платежу Ташкенцам закята.

По-видимому, Коканское правительство устрашено предприятием Вашего Высокопревосходительства; посланец, не оправдывая вышезамеченных действий, старался лишь уверить меня, что все это происходило от самоуправства и своеволия кипчаков, которые управляли Ханом по своему произволу, и что только несколько месяцев тому назад Хан, освободившись от их владычества, узрел беспорядки своего правления и твердо намерен их искоренить, а паче всего будет заботиться о поддержании дружественных связей с Россиею, но до сего времени не успел этого сделать и поставить всех подвластных ему в границы должного повиновения.