Красная армия в Гражданской войне

Неожиданно началось бегство белогвардейцев и на южном участке обороны. Оказалось, что подошедшая с Северного Кавказа стрелковая дивизия Жлобы нанесла противнику внезапный удар в тыл у Сарепты. Воспользовавшись успехом бронепоездов, артиллерии и дивизии Жлобы, стрелковые части 10-й армии, напрягая все свои физические и моральные силы, перешли в контрнаступление и, отбросив противника к Дону, 22 октября заняли Вертячий, Карповку и Тингуту.

В то же время успешные действия кавалерийской бригады против казачьих частей в районе Абганерово, Аксай, Гнилоаксайская, Самохин, Жутов-второй убедительно доказывали высокую боеспособность красных кавалерийских частей. Эти бои позволяли сделать вывод, что если бы Красная Армия смогла противопоставить многочисленной белой коннице свои крупные кавалерийские массы, инициатива была бы вырвана из рук противника.

Так считали К. Е. Ворошилов, И. В. Сталин и другие руководители 10-й армии, но иначе думал Наркомвоенмор Троцкий, приехавший в Царицын перед боями в районе Гнилоаксайской. Нам было известно, что он присутствовал на заседании Реввоенсовета 10-й армии и устроил «разнос» нашему командованию за пассивные действия армии. В ответ на это Реввоенсоветом был представлен отчет, раскрывающий соотношение сил наших и противника. Особенно «бледно» выглядели мы в соотношении сил конницы. Противнику, располагавшему многими конными корпусами, мы могли противопоставить, кроме стрелковых дивизий, одну кавалерийскую бригаду и несколько малочисленных частей войсковой конницы.

В Абганерово наша кавбригада была представлена Троцкому. Осмотрев бригаду, он выступил перед бойцами с речью, в которой назвал бригаду «примой в общем ансамбле боя».

Воспользовавшись случаем, я обратился к Троцкому – попросил его разрешить высказать свое мнение относительно создания в нашей Красной Армии крупных кавалерийских соединений.

– А в чем оно заключается? – спросил он.

– Учитывая большой размах войны, принявшей маневренный характер, и то, что у противника главную роль играет массовая казачья конница, нам бы нужно создать свою массовую кавалерию, сведенную в дивизии и корпуса…

– Товарищ Буденный, – прервал меня Троцкий, – отдаете ли вы отчет в своих словах? Вы не понимаете природы кавалерии. Это же аристократический род войск, которым командовали князья, графы и бароны. И незачем нам с мужицким лаптем соваться в калашный ряд.

Были ли это собственные взгляды Наркомвоенмора? Скорее всего, ответ Троцкого отражал мнение окружавших его военспецов, которые всячески тормозили создание советской кавалерии – одни сознательно, работая в интересах врага, другие, «добросовестно» заблуждаясь в определении роли кавалерии в гражданской войне. Но те и другие так или иначе действовали на руку Деникину.

Ведь в чем заключался секрет успеха белых в то время?

Гражданская война сразу же приняла маневренный характер. Это была война на широких просторах с весьма условной линией фронта; бои велись за наиболее важные города, железнодорожные узлы, села; всегда существовала возможность обхода, охвата, удара по флангам и тылам. Совершенно очевидно, что в такой войне маневр должен был приобрести решающее значение, а носительницей маневра был наиболее подвижный в то время род войск – кавалерия.

Располагая преимущественно кавалерийскими частями и соединениями, белые быстро производили нужную им перегруппировку войск и превосходящими силами наносили удар по наиболее слабому месту нашего фронта. В случае неудачи в бою они оставляли перед нашими войсками небольшой конный заслон, а основными силами уходили, чтобы создать необходимую группировку и нанести новый удар в более опасном для нас направлении. Наши же стрелковые части, ограниченные в маневре, не могли своевременно сосредоточиться на угрожаемом участке фронта либо быстро уйти из-под удара белой конницы. Даже выиграв бой, мы часто не могли добиться полной победы, так как наша малоподвижная пехота была не в состоянии вести эффективное преследование конницы с целью окружения ее и уничтожения. Для выполнения этих задач нам нужна была своя массовая конница, то есть не отдельные конные части, входящие в состав стрелковых дивизий, решающие задачи в их интересах, а крупные соединения стратегической конницы, способные решать любые задачи как самостоятельно, так и во взаимодействии с пехотой, в интересах армии и фронта.

Опыт начала Гражданской войны убеждал меня, что массированное применение конницы, особенно для развития успеха пехоты и ударов во фланг и тыл, часто приводит к полному разгрому противника. Белые, в частности на Южном фронте, добивались успеха именно потому, что их войска состояли преимущественно из крупных конных казачьих соединений. Надо было лишить врага этого козыря.

Обстановка властно требовала создания крупных кавалерийских соединений, однако это было сопряжено с большими трудностями.

Красная Армия создавалась в боях, времени на организацию ее было очень мало. Объединение партизанских отрядов и реорганизация их в регулярные части и соединения происходили, что называется, на ходу.

Кроме того, после Октябрьской резолюции почти весь офицерский состав кавалерии старой армии оказался в контрреволюционном лагере. А наши командиры, вышедшие из масс трудового народа, в большинстве своем недостаточно знали военное дело. Многие из них оказались талантливыми организаторами, но искусству воевать им впервые пришлось учиться уже на поле боя. На первых порах некоторые наши командиры, даже старшие, не всегда правильно разбирались в принципах использования в бою родов войск, в частности кавалерии. Были и такие, которые сознательно или несознательно препятствовали организации частей и соединений кавалерии.

Следует отметить, что создание регулярных частей Красной Армии из краснопартизанских отрядов вообще встречало упорное сопротивление со стороны большинства командиров этих отрядов, зараженных духом анархизма в период их самостоятельных действий. Они выступали против строгой воинской дисциплины, считая дисциплину насилием над волей людей. Защищая свой ложный авторитет, они противопоставляли себя старшим командирам, не желали никому подчиняться и тем возбуждали дух неповиновения среди бойцов.

С другой стороны, в только что сформированные полки и дивизии проникали и махровые контрреволюционеры с целью разложения регулярных частей Красной Армии. Они подогревали своевольное поведение анархически настроенных командиров и бойцов, сеяли пораженческие слухи, призывали к восстанию. Так, в результате вражеской работы скрытых контрреволюционеров и анархического поведения отдельных командиров взбунтовалась Волжская дивизия, созданная из партизанских отрядов рабочих и служащих Волжского пароходства. Дивизия самовольно снялась с фронта и ушла в Дубовку.

Узнав об этом, Сталин и Ворошилов лично выехали в Дубовку и приняли решительные меры по наведению порядка в дивизии. Они очистили ее от злостных провокаторов, арестовали распоясавшихся анархистов, ставших орудием в руках наших врагов.

Не успели Сталин и Ворошилов вернуться из Дубовки в Царицын, как аналогичный бунт произошел в полку грузолесов. Этот полк, созданный из грузчиков порта и главным образом из рабочих лесосплава, так же как и Волжская дивизия, отказался идти на фронт. Пришлось прибегнуть к силе, чтобы обезоружить бунтовщиков и арестовать предателей.

Много было трудностей при обороне Царицына. Бывшие чиновники, контрреволюционные элементы из рядов свергнутых классов, замаскированные меньшевики и эсеры сеяли панику, нарушали нормальную жизнь города, саботировали работу на предприятиях, срывали снабжение рабочих и армии продовольствием и особенно отправку хлеба в Москву и другие промышленные центры Советской республики.

И все эти колоссальные трудности были преодолены большевиками Царицына под руководством Сталина и Ворошилова, в которых все мы видели посланцев Центрального Комитета нашей партии.

Летом 1919 года армии Деникина, быстро продвигавшиеся с юга к центральным областям страны, были для молодой Советской республики самым опасным врагом.

9 июля в своем письме к организациям партии «Все на борьбу с Деникиным» Ленин указывал, что наступил самый критический момент в социалистической революции, и призывал всех коммунистов, сочувствующих, рабочих, крестьян напрячь все силы на отражение нашествия Деникина. Для организации отпора врагу партия направляла на Южный фронт лучших своих работников. На Южный фронт срочно перебрасывались части Красной Армии с Восточного фронта, вооружение и снаряжение.

ЦК партии во главе с Лениным готовил силы, которые должны были не только остановить врага, но и, перейдя в наступление, разгромить его. Но пока 10-я и другие армии Южного фронта вынуждены были, сдерживая врага, повсеместно отходить на север.

Положение осложнилось в связи с изменой в сентябре 1919 года Миронова, который командовал 23-й стрелковой дивизией, а потом Донским корпусом. Не закончив полностью формирование корпуса, Миронов увел казаков из Саранска, будто бы для оказания помощи Южному фронту, а на самом деле для того, чтобы перейти на сторону белых. Объявляя Миронова вне закона, Советское правительство предписывало всем командирам частей и соединений Красной Армии в случае появления изменника в их районе принять меры к аресту его и отправке в вышестоящие инстанции.

Мною тогда была получена директива штаба Особой группы войск Южного фронта. Конному корпусу, которым я командовал, приказывалось сосредоточиться в районе Арчеды и Гуляевки, имея дальнейшей задачей форсированным маршем выйти в район Новохоперска, найти и разгромить корпус Мамонтова. В связи с этой задачей наш корпус выводился из состава 10-й армии и подчинялся непосредственно командующему Особой группой войск Южного фронта.

Директива командующего Особой группой войск о выдвижении корпуса в район Новохоперска не позволила осуществить намеченный мною план рейда на Миллерово. Но изменника Миронова упускать не хотелось. Располагая данными о Миронове, мы разработали маршрут движения корпуса к Новохоперску так, чтобы в полосе движения встретить его корпус.

Утром 11 сентября дивизии корпуса, выслав вперед и на фланги разведку, выступили по маршруту: Кепинский, Арчединская, Бочаровский, Старо-Анненская.

13 сентября, когда мы уже приближались к Старо-Анненской, я ехал в голове колонны 4-й дивизии, смотрел на свою потрепанную карту и ломал голову над тем, где же все-таки Мамонтов. В директиве командующего Особой группой говорилось: «Найти и разгромить Мамонтова», а где действует Мамонтов, не указывалось. Похоже на то, что ищи ветра в поле. В конце концов я махнул рукой, решив, что в дальнейшем обстановка прояснится.

Не доезжая хутора Верхне-Лесного, фланговые разъезды натолкнулись на разъезды Миронова. Корпус его выдвигался из хутора Сатаровского к хутору Верхне-Лесному. Получив донесение об этом, я вызвал начальников дивизий и поставил им задачи: 4-й дивизии окружить корпус Миронова и предложить ему сдаться, а 6-й дивизии приготовиться к бою на случай прорыва мироновцев.

Картина встречи наших частей с корпусом Миронова хорошо наблюдалась с высоты, на которой мы остановились. При подходе 4-й дивизии к хутору Сатаровскому Миронов начал строить своих казаков.

– Никак не пойму, для чего ему понадобилось это построение? – удивился комиссар корпуса Кивгела.

– Сейчас увидим. Может, он так рад встрече, что хочет устроить в честь нас парад, – пошутил я.

Выстроив казаков, Миронов со своими помощниками встал перед строем. 4-я дивизия к этому времени полностью окружила хутор и подступила к казакам вплотную. Подтягивалась к хутору и 6-я дивизия. Я хотел ехать к Миронову, чтобы арестовать его, но Городовиков подскочил к Миронову, взял его под конвой и привел ко мне.

Миронов страшно возмущался.

– Что это за произвол, товарищ Буденный? – кричал он. – Какой-то калмык, как бандит, хватает меня, командира красного корпуса, тянет к вам и даже не хочет разговаривать. Я построил свой корпус, – продолжал Миронов, – чтобы совместно с вашим корпусом провести митинг и призвать бойцов к усилиям для спасения демократии.

– Какую это вы собрались спасать демократию? Буржуазную! Нет, господин Миронов, поздно, опоздали!

– Что это значит?

– Бросьте притворяться, Миронов… Вы прекрасно понимаете, что обезоружены как изменник, объявленный вне закона.

– Вот какой ты, незаконный живешь, а еще ругаешься! – вставил Городовиков, укоризненно покачав головой.

Казаки Миронова в недоумении перешептывались и со страхом поглядывали на наши многочисленные станковые пулеметы на тачанках, направленные на них.

Я приказал командному составу корпуса Миронова включительно до командира сотни выйти из строя и сложить оружие. Когда приказание было исполнено, я выступил перед казаками и объяснил им, что Миронов объявлен вне закона за измену: он использовал доверие Советского правительства с целью собрать казаков и увести их к белогвардейцам. Поднялся шум – казаки кричали, что они ничего не знали об измене Миронова. С трудом восстановив тишину, я сказал:

– Знали вы об измене Миронова или не знали, но оружие вам придется сдать, оно будет вам возвращено после расследования.

После этого я скомандовал казакам слезать с лошадей и положить перед собой оружие, а начальнику снабжения корпуса Сиденко поручил собрать оружие на повозки и увезти в обозы.

Комиссар, начальник политотдела и начальник Особого отдела корпуса немедленно занялись выяснением, в какой степени и кто причастен к этой измене.

Миронов, его начальник штаба Лебедев, комиссар Булаткин, начдивы Фомин и Золотухин были взяты под усиленную охрану. Остальных командиров и весь рядовой состав корпуса Миронова построили в колонну, и эта колонна на марше заняла место между нашими дивизиями.

Поздно вечером я созвал на совещание комиссара корпуса Кивгела, начальника политотдела корпуса Суглицкого, начальника штаба Погребова и начдивов Городовикова и Батурина.

На совещании был одобрен и утвержден следующий приказ по Конному корпусу: «Командир казачьего корпуса Миронов изменил революции и объявлен Советским правительством вне закона. Преступление Миронова заключается в том, что он, потеряв веру в прочность Советской власти, обманным путем, под предлогом помощи фронту, увел из Саранска формируемый им казачий корпус с тем, чтобы перейти на сторону белых. Кроме того, осуществляя свое преступное намерение, изменник Миронов незаконно разоружал и распускал по домам формируемые части и подразделения Красной Армии и тем самым наносил ущерб Советской республике. Об измене Миронова знали комиссар корпуса Булаткин и начальник штаба корпуса Лебедев. Однако они не приняли решительных мер по пресечению преступных действий и намерений Миронова и фактически сами стали на путь измены. Миронова, объявленного Советским правительством вне закона, расстрелять. Булаткина, Лебедева и других лиц, активно пособничавших преступнику Миронову, предать суду военного трибунала. Командиров и бойцов бывшего корпуса Миронова, преданность которых Советской республике не вызывает сомнений, распределить по частям Конного корпуса из расчета 3–4 человека в каждый взвод. Комиссару корпуса, комиссарам дивизий и полков провести среди бойцов и командиров соответствующую разъяснительную работу».

На совещании было решено, что приказ будет объявлен в десять часов утра 15 сентября перед строем Конного корпуса и строем бойцов и командиров бывшего корпуса Миронова.

О принятом решении было составлено донесение командующему Особой группой войск Шорину и главкому С. С. Каменеву. Начальник штаба корпуса Погребов послал с этим донесением на станцию Филоново одного командира из оперативного отдела штаба, приказав передать по телеграфу донесение в Саратов и Москву. Но в девять часов утра посланный командир вернулся и доложил, что донесение он не послал, так как на станцию Филоново прибыл председатель Реввоенсовета республики Троцкий и приказал по отношению к Миронову ничего не предпринимать. Троцкий вернул нашего командира обратно, сказав, что он к десяти часам приедет в корпус и лично во всем разберется.

Я послал встретить Троцкого кавалерийский эскадрон и построил корпус в ожидании его приезда.

В десять часов Троцкий в сопровождении командующего 9-й армией Степина въехал на автомашине в Анненскую. Я подал корпусу команду «смирно» и подъехал к Троцкому с докладом. Выслушав меня, он не поздоровался ни со мной, ни с бойцами.

– Доложите, что думаете дальше делать, – сердито сказал он.

Я спешился, подошел к Троцкому и пригласил его зайти в помещение штаба корпуса.

В штабе я подробно доложил Троцкому о состоянии корпуса, о расследовании преступления Миронова и ознакомил его с приказом по корпусу.

Троцкий недовольно поморщился и сказал:

– Принимаемые вами репрессии по отношению Миронова неправильны. Ваш приказ я отменяю и предлагаю: Миронова, Булаткина и Лебедева под ответственным конвоем отправить по железной дороге в Москву в распоряжение Реввоенсовета республики, а всех казаков мироновского корпуса, в том числе и командиров, в пешем строю под конвоем направить в штаб 9-й армии в Бутурлиновку.

Я пытался напомнить Троцкому, что Миронов объявлен Советским правительством вне закона и поэтому мы имели полное право расстрелять его без суда и следствия.

– Зачем вам заниматься Мироновым, – прервал меня Троцкий. – Ваше дело арестовать и отправить его. Пусть с ним разберутся те, кто объявил его вне закона.

Я позволил себе также сказать, что для конвоирования мироновцев мы должны выделить часть корпуса. Кроме того, необходимо принять на себя лошадей и обоз мироновского корпуса. Таким образом, нам придется превратить одну из своих бригад в команду конвоиров, коноводов и обозников. И это в то время, когда перед корпусом поставлена задача найти и разгромить Мамонтова!

– Знаю, – ответил Троцкий, – и эта задача с вас не снимается.

– Но могу ли я рассчитывать на успех, если одна из двух дивизий корпуса будет возиться с мироновцами?

– Мне все понятно, – остановил меня Троцкий. – И все-таки я полагаю, что вы, несмотря на определенные трудности, выполните приказание председателя Реввоенсовета республики.

Почувствовав, что доказывать Троцкому бесполезно, я сказал, что его приказание будет выполнено.

– Ну вот так-то лучше, – примирительно сказал Троцкий. – Приступайте, голубчик, к делу.

– О приказе, который вы сейчас отменили, – снова обратился я к Троцкому, – знает весь командный состав корпуса. Корпус построен, и я бы просил вас выступить и разъяснить ваше решение.

– Выступить можно, – ответил Троцкий. – Но то, что вы просите, это не тема для разговора. А вот, может быть, ваши бойцы нуждаются в разъяснении каких-либо политических вопросов? Как у вас поставлена в корпусе политическая работа?

– Политическая работа в корпусе ведется систематически, несмотря на то, что корпус за последнее время вел непрерывные бои, – ответил стоявший рядом со мной Кивгела. – Но дело в том, что к нам приходит много добровольцев, наслышавшихся разных белогвардейских басен о коммунии. В связи с этим нередко у бойцов возникают дебаты: что такое Советская власть? Что такое коммунизм? Недавно, например, я слышал такой разговор: «То коммунисты! А мы не за коммунистов, а за большевиков».

Все засмеялись, и Кивгела закончил, обращаясь к Троцкому:

– Может быть, вы скажете бойцам несколько слов по этому вопросу.

– Хорошо, – сказал Троцкий, – я согласен выступить. Идемте.

Выйдя из помещения штаба, мы остановились против построенного корпуса. Я подал команду «Смирно», рассчитывая, что Троцкий на этот раз поздоровается с бойцами и командирами. Но он или не знал этого порядка, или же не нашел нужным приветствовать бойцов.

– Пожалуйста, пожалуйста продолжайте свое дело, – кивнул мне Троцкий и, остановившись, стал осматривать выстроенный корпус.

Я подал команду «Вольно» и объявил, что будет говорить председатель Реввоенсовета республики Троцкий.

Троцкий начал с того, что революция находится в опасности, что мы не выдержим натиска белых, если не наведем организованности и порядка в своих рядах, а потом заговорил о «коренных вопросах социальных проблем».

– Непонятно, – послышался голос из рядов корпуса.

Троцкий повернул голову в сторону бойца, бросившего реплику, и продолжал:

– В наших рядах есть элементы, извращающие наши понятия о формах устройства общества, за которое мы воюем. Я имею в виду коммуну с ее обобществленными средствами, производства и равными условиями пользования общими благами труда.

– Значит, все общее? – вновь послышалась реплика.

– Да, общее, при абсолютной ликвидации частной собственности.

Поднялся шум, сквозь который резко слышались отдельные выкрики:

– Эта коммуна для коммунистов, а мы за большевиков!

Видя, что шум нарастает, я поднял руку. Мгновенно наступила тишина.

– Прошу внимания, товарищи бойцы и командиры. Вот видите, что у меня в руке?

– Видим! Коробка спичек.

– Так вот: на одной стороне этой коробки мы напишем большевик, на другой – коммунист. Поверну ли я эту коробку одной или второй стороной, вниз или вверх, от этого ничего не изменится: коробка останется коробкой. То же самое назовите вы меня большевиком или коммунистом – будет одно и то же.

– Да ну!!!

– Значит ясно?

– Понятно!!! – гаркнули бойцы в один голос.

Троцкий стоял, нервно покусывая губы. Чтобы закончить этот неудавшийся митинг, я вновь поднял руку и провозгласил:

– Да здравствует Красная Армия и председатель Реввоенсовета республики!

Загремело мощное «ура». Троцкий торопливо пошел к машине, и казалось, что боевой клич бойцов подталкивал его в спину…

Потом мне рассказывали, что, вернувшись от нас в Москву, Троцкий говорил:

– Корпус Буденного – это банда, а Буденный – атаман-предводитель. Мое выступление эта банда встретила ревом, а один взмах руки Буденного произвел на них впечатление электрического удара. Это современный Разин. И куда он поведет свою ватагу, туда она и пойдет: сегодня за красных, а завтра за белых.

На второй день после приезда Троцкого в корпус Миронов и Булаткин под конвоем, возглавляемым И. В. Тюленевым, были направлены в Саратов. Бойцы и командиры бывшего корпуса Миронова, изъявившие желание драться за Советскую власть, были распределены по частям корпуса, а остальные под конвоем направлены в 9-ю армию.