Право собственности и способы его защиты в гражданском праве

В современном отечественном гражданском праве общее понятие права собственности дается в ст. 209 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее – ГК РФ). Текст этой нормы и будет принят за основу для рассмотрения вопроса о содержании данного понятия.

Итак, объектом нашего внимания будет следующий текст:

Статья 209. Содержание права собственности

1. Собственнику принадлежат права владения, пользования и распоряжения своим имуществом.

2. Собственник вправе по своему усмотрению совершать в отношении принадлежащего ему имущества любые действия, не противоречащие закону и иным правовым актам и не нарушающие права и охраняемые законом интересы других лиц, в том числе отчуждать свое имущество в собственность другим лицам, передавать им, оставаясь собственником, права владения, пользования и распоряжения имуществом, отдавать имущество в залог и обременять его другими способами, распоряжаться им иным образом.

3. Владение, пользование и распоряжение землей и другими природными ресурсами в той мере, в какой их оборот допускается законом (ст. 129), осуществляются их собственником свободно, если это не наносит ущерба окружающей среде и не нарушает прав и законных интересов других лиц.

4. Собственник может передать свое имущество в доверительное управление другому лицу (доверительному управляющему). Передача имущества в доверительное управление не влечет перехода права собственности к доверительному управляющему, который обязан осуществлять управление имуществом в интересах собственника или указанного им третьего лица.

§ 1. Право собственности как абсолютное правоотношение

В условиях ограниченности ресурсов право собственности становится одним из механизмов разрешения социального конфликта, возникающего из-за несоразмерности между потребностями людей и доступным количеством благ. Суть собственности заключается прежде всего в отграничении «моего» от «чужого» и в том, что я могу делать со своей вещью то, что не могут делать с ней другие, – не могут, поскольку в противном случае к ним возможно применение государственного принуждения.

Само по себе установление возможности «владеть, пользоваться и распоряжаться» вещью не даст ни правового, ни экономического эффекта до тех пор, пока совершение тех же действий не будет запрещено остальным лицам[1]. Поэтому именно запретительный момент в собственности имеет конституирующее значение: «Без отношения других лиц к принадлежащей собственнику вещи как к чужой не было бы и отношения к ней самого собственника как к своей»[2]. Без соответствующих запретов, адресованных остальным лицам, это будет правом «всех на все», «естественным состоянием», о котором писал Т. Гоббс: «Природа дала каждому право на все. Это значит, что в подлинном естественном состоянии, т. е. раньше, чем люди обязались друг перед другом какими бы то ни было соглашениями, каждому было позволено делать все, что ему было угодно и по отношению к кому бы то ни было, и владеть, пользоваться, извлекать плоды из всего, что он хотел и где мог… Однако для людей в высшей степени неудобно, чтобы они обладали подобного рода общим правом на все, ибо действие этого права точно такое же, как если бы совсем не существовало никакого права. Потому что хотя каждый и мог бы сказать о всякой вещи: “Это мое”, он, однако, не мог бы пользоваться ею из-за соседа, который, располагая равным правом и равной силой, утверждал бы, что та же вещь принадлежит ему»[3].

Поэтому именно запретительные нормы, призванные оградить управомоченное лицо от всех остальных, поставить его в исключительное положение в отношении вещи, и конституируют абсолютное право. К. П. Победоносцев писал: «Право на вещь возбуждает всеобщую безусловную отрицательную обязанность относительно хозяина вещи – не делать ничего, что могло бы нарушить его право»[4].

Таким образом, право собственности в континентальной правовой традиции определяется как разновидность абсолютного права (абсолютного правоотношения). Такого рода правоотношения характеризуются тем, что в их рамках управомоченному субъекту (правообладателю) противостоят все без исключения другие лица; при этом обязанность этих последних является пассивной и заключается в том, чтобы не препятствовать управомоченному лицу. Такого рода правоотношения складываются в тех случаях, когда чей-то субъективный интерес, признаваемый правом, может быть реализован самостоятельно – нужно только, чтобы его обладателю не препятствовали. Таково, в частности, и право собственности – собственник самостоятельно реализует свои правомочия (например, владеет и пользуется вещью), не нуждаясь в чьей-то активной помощи. Для собственника важно другое – чтобы никто не препятствовал ему в реализации своего интереса. Если же собственнику понадобится чье-то содействие в реализации какого-то интереса, связанного с принадлежащей ему вещью (например, необходимо будет произвести ремонт этой вещи и т. п.), собственник может обратиться за содействием к другому лицу, которое может этот интерес удовлетворить. В последнем случае перед нами классическое обязательство – относительное правоотношение, в котором интерес правообладателя удовлетворяется не его собственными действиями при непротивлении всех прочих лиц, а за счет действий (или бездействия) другого определенного лица.

Ироничное замечание о том, что в таком случае любое лицо, приобретая булавку, вступает в правоотношение, в частности, с готтентотами в Африке, имеющее своей целью указать на схоластичность и излишнюю теоретизированность такой схемы, является более остроумным, чем справедливым. Понимание права собственности как абсолютного правоотношения вполне доступно для любого разумного человека, не обремененного юридическим образованием: для каждого очевидно, что чужое брать нельзя; в то же время каждому ясно и то, что является не чужим, а его собственным.

Существует, однако, и точка зрения, в соответствии с которой все абсолютные права, в том числе и право собственности, существуют вне правоотношений[5].

§ 2. Объект права собственности

Итак, право собственности есть разновидность абсолютного имущественного права (абсолютного имущественного правоотношения). Что же выделяет право собственности в самостоятельную категорию?

В отечественной науке гражданского права – как современной, так и в «классической», дореволюционной, – традиционно указывается на то, что видовым отличием права собственности от других абсолютных имущественных прав выступает объект этого права. Например, Г. Ф. Шершеневич писал, что «право собственности может иметь своим объектом только материальные предметы»[6]. Эта точка зрения поддерживается и современной отечественной доктриной гражданского права. Например, В. А. Дозорцев указывает: «Объектом права собственности могут быть только материальные вещи, ограниченные в пространстве»[7].

Между тем эта убежденность как прежде[8], так и сейчас не основывается на прямом указании закона. Статья 209 ГК РФ в действующей редакции говорит о том, что собственник вправе по своему усмотрению совершать любые действия в отношении принадлежащего ему имущества, т. е. называет в качестве объекта права собственности довольно размытую категорию «имущество», а не вещь как телесный предмет. При этом ст. 128 ГК РФ, посвященная объектам гражданских прав, указывает на то, что категория «имущество» является родовой – в нее входят как вещи, так и «иное имущество»: безналичные денежные средства, бездокументарные ценные бумаги, имущественные права.

Осторожность терминологии принятого в 1994 г. ГК РФ может быть объяснена тем, что отнесение к объектам права собственности только вещей (т. е. телесных, осязаемых предметов) свойственно не всем правопорядкам. Считается, что на настоящем этапе развития нашего гражданского права ему наиболее родственны гражданские законодательства Германии и Нидерландов. Первое – поскольку оказало на отечественную школу частного права в конце XIX – начале XX в. столь мощное влияние, что оно сохранялось и после революции. Второе – поскольку разработка нового российского ГК проходила под влиянием новейшего на тот момент ГК Нидерландов, принятого в 1992 г.[9] И немецкое, и голландское право исходят из того, что право собственности может существовать только на вещь, понимаемую в узком смысле – как материальный, более того, телесный предмет (§ 90 Германского гражданского уложения (далее – ГГУ), ст. 3:2 ГК Нидерландов).

В то же время не менее авторитетная частноправовая кодификация (более того, именно та, в которой, как принято считать, и появилось современное понимание права собственности) – ГК Франции относит к объектам права собственности и нематериальные объекты (ст. 529). Так же поступает, например, и один из новейших европейских гражданских кодексов – ГК Чехии (§ 1011).

Похожая ситуация сложилась и в традиционно противопоставляемой континентальным правопорядкам англосаксонской системе. Если опустить стоящее особняком право на землю (real property), в отношении «вещности» объекта которого сомнений не возникает, движимое имущество (chattels personal) разделяется на вещи в собственном смысле слова (choses in possession) и так называемые нематериальные вещи (choses in action) – разного рода права, интеллектуальная собственность, доли в уставном капитале и т. п.[10]

В такой обстановке разработчики ГК РФ вполне осознанно могли остановиться на традиционно-нейтральном описании объекта права собственности при помощи термина «имущество».

Впрочем, систематическое толкование норм разд. 2 ГК РФ, посвященного праву собственности, показывает, что объектами права собственности (как и любого другого вещного права) могут быть только материальные объекты. Только такие объекты можно потерять, уничтожить, передать и т. д. Подобной логикой руководствовалась в свое время и Редакционная комиссия по составлению Гражданского уложения Российской империи при анализе дореволюционного законодательства; по ее мнению, тот факт, что право собственности может существовать лишь на телесные вещи, подтверждается не столько содержанием приведенной выше ст. 420, сколько содержанием последующих статей, помещенных в главе о праве собственности, из смысла которых с очевидностью следует, что «закон под объектами права собственности разумеет только вещи телесные»[11].

Несмотря на убедительность такого подхода и его традиционность в российском частном праве, согласие современной доктрины по вопросу объекта права собственности сложилось лишь в последнее время. Если еще недавно велись споры о том, применимы ли положения о вещных правах к таким активам, как бездокументарные ценные бумаги, доли в уставном капитале, энергия различного рода, то в настоящее время право собственности все же в подавляющем большинстве случаев понимается как право на телесный предмет – вещь. Нельзя сказать, что подобные споры вовсе канули в Лету, однако проект новой редакции ГК РФ (далее – Проект изменений ГК, Проект)[12] в части положений о вещных правах, который в какой-то степени является квинтэссенцией российской цивилистической мысли, предлагает прямо установить, что только телесная вещь может быть объектом права собственности (как и других вещных прав).

§ 3. Понятие права собственности

Определение того, чем право собственности выделяется из прочих абсолютных прав, еще не дает нам понимания того, что же право собственности собой представляет. То, что можно назвать ядром определения права собственности, в ст. 209 ГК выглядит так:

Собственник вправе по своему усмотрению совершать в отношении принадлежащего ему имущества любые действия…

Перед нами определение права собственности, которое можно назвать классическим; оно очень похоже на то, что предлагает ст. 544 французского ГК (далее – ФГК):

Собственность есть право пользоваться и распоряжаться вещами наиболее абсолютным образом, с тем чтобы пользование не являлось таким, которое запрещено законами или регламентами.

Несмотря на кажущуюся очевидность подобного определения, такое понимание права собственности – сравнительно недавнее достижение науки гражданского права.

Статья 544 ФГК не зря приводится в качестве эталона. Часто называемая легендарной, она в 1804 г. закрепила принципиально важное для европейской науки частного права понимание права собственности. При этом, как и весь ФГК 1804 г., предлагаемое им определение права собственности не было откровением – это было закрепление результатов многовекового развития[13]. Потому и буквальное содержание ст. 544 ФГК – лишь вершина айсберга. Понять смысл сказанного в ней и его значение для развития института можно, лишь обратившись к истории развития концепции права собственности, ведь право собственности может быть понято не путем логического анализа, но лишь как результат исторического развития. В частности, право собственности как в континентальном, так и в общем праве не может быть понято без обращения к истории феодализма[14].

То, что современное гражданское право родом из римского права, – это аксиома. Порой можно встретить утверждения, что современное понятие права собственности чуть ли не в готовом виде унаследовано континентальной правовой традицией непосредственно из римского права. Между тем, как справедливо отмечается исследователями, которые специально занимались вопросом развития права собственности, это понятие «не сохранялось в неизменном виде в продолжение всего хода развития римского юридического опыта, продолжавшегося почти в течение тринадцати веков»[15].

Колебания римского права в описании правового феномена принадлежности вещи не просто значительны – они до сих пор продолжают оказывать влияние на институт права собственности. Одна из таких точек «приложения силы» – это конкуренция моделей унитарной и расщепленной собственности, т. е. то противостояние, которое не утратило актуальности до сих пор[16].

Унитарная модель права собственности выражается формулой «одна вещь – одно право собственности» (в случае с общей собственностью право собственности одно, но принадлежит оно нескольким лицам). Иными словами, невозможно существование нескольких самостоятельных прав собственности на одну вещь.

В отличие от унитарной модели модель расщепленной (или разделенной) собственности подразумевает, что в случае, «если имущество является потенциальным источником нескольких функций (utilitates), то оно может принадлежать субъекту только в том, что касается одной или нескольких конкретных функций, в то время как другие лица могут быть обладателями других прав на ту же вещь»[17]. Каждый из управомоченных лиц при этом будет считаться собственником вещи в части ее определенной полезности. Например, одно лицо может быть собственником земельного участка как пастбища, а другое – собственником того же участка для установки ветряков ветроэлектростанции.

Римское право в своем развитии знало обе модели[18]. При этом в классическую эпоху, вероятно, можно говорить о формировании модели права собственности, напоминающей в целом современную унитарную модель континентальных правопорядков. Проблема, однако, заключается в том, что классическая эпоха, став высочайшей точкой развития римского права, не была в этом развитии последней. Рецепция римского права европейской правовой культурой является заслугой скорее юстиниановых Дигест, а ведь с классического периода до появления Дигест в сфере прав на вещи произошли важные изменения: распространение получили, например, такие вещные права, как эмфитевзис и суперфиций[19]. Видимо, именно эмфитевзис и суперфиций стали тем камнем преткновения, который воздействовал на представление о праве собственности и предопределил развитие этого института на века вперед. Однако время их наступило слишком поздно для того, чтобы привлечь внимание юристов классического периода. По этой или иной причине трактовка их правовой природы вызвала в римском праве позднего периода определенные трудности. Императоры Феодосий и Валентиниан, например, в одной из своих конституций (434 г.) говорят об эмфитевтах как о собственниках земли[20]. Это не случайно: эмфитевзис традиционно считается вещным правом, наиболее близким по своему содержанию к праву собственности. Собственно, эмфитевт с экономической точки зрения и был настоящим собственником вещи: он имел право на все плоды вещи, право совершать улучшения вещи и даже менять способ возделывания земли[21]. Эмфитевту предоставлялись иски, доступные собственнику: виндикационный и негаторный (с приставкой utilis, т. е. «применяемые по аналогии») и, если в пользу участка был установлен сервитут, actio confessoria (utilis). Более того, эмфитевт мог пользоваться и владельческой защитой, а это означает, что он признавался владеющим в своих собственных интересах. То же можно сказать и о суперфиции.

В. А. Савельев говорит о том, что сложноструктурную модель собственности можно выявить даже в римском праве классического периода речь идет о системе двух самостоятельных вещных прав на одну вещь – proprietas-ususfructus[22]. Содержание прав узуфруктуария, суперфициария и эмфитевта, а также признаваемая римским правом самостоятельность их интереса приводят, по мнению ученого, к возможности оценки этих конструкций как проявлений разделенной собственности[23].

Таким образом, существование наиболее полных вещных прав, оставляющих право собственника практически «голым» правом, способствовало появлению идеи расщепленной собственности, согласно которой у вещи может быть более одного собственника.

Впрочем, сама теоретическая разработка концепции разделенной собственности была осуществлена, конечно, уже не римскими юристами. Ее создание – заслуга средневековой юриспруденции. Общеизвестно, что в феодальном праве право собственности на землю использовалось для конструирования социальной иерархии[24]. Сеньор наделял своего вассала землей, с тем чтобы последний, получая содержание с этой земли, служил сеньору. Сеньор, передав землю, но сохраняя титул на нее, получал возможность контролировать преданность своего вассала, который, в свою очередь, приобретал фактический контроль за предоставленной ему землей.

Средневековые юристы столкнулись с необходимостью описать эти отношения при помощи римских правовых концептов за неимением иных. Для начала, используя римский принцип, согласно которому право есть лишь там, где есть соответствующий иск, глоссаторы создали учение о собственности по аналогии (dominium utile) как об отношении к вещи со стороны того, кто управомочен заявлять вещные иски «по аналогии» (utilis)[25]. Отталкиваясь же от очевидного сходства положения вассала и эмфитевта, они признали это право не только за эмфитевтом и суперфициарием, но, по аналогии с ними, и за вассалом. Так было создано учение о разделенной собственности (dominium divisum)[26], в рамках которого право собственности разделялось между сеньором и его вассалом (вассалами). Первому принадлежала так называемая верховная собственность, второму – собственность подчиненная; при этом никто из феодальных собственников не обладал всей возможной полнотой прав на вещь.

В принципе, это учение можно примирить и со встречающимся в римских источниках указанием на невозможность существования у одной вещи двух собственников: каждый из них является собственником в отношении определенной функции вещи, т. е. правомочия собственников не пересекались, и в каком-то отношении каждый из собственников был единственным[27].

Впрочем, уже с середины XIV в. (1346 г. – битва при Креси), как полагают некоторые исследователи, эпоха феодализма начинает клониться к закату[28]. Практически одновременно возникает тенденция к иному пониманию права собственности. Считается, что важной вехой на этом пути стало определение, данное праву собственности известнейшим юристом XIV в. Бартолом (Bartolus de Saxoferrato, 1314–1357): «Собственность есть право полного распоряжения телесной вещью – постольку, поскольку это не запрещено законом»[29]. Эта формула подразумевает полноту распоряжения принадлежащей собственнику вещью, несовместимую с концепцией расщепленного права собственности, в рамках которой каждый из собственников такой полнотой не обладает[30]. Подобная концепция понимания права собственности, впрочем, не была новой: речь шла о концепции унитарной собственности. Поскольку Бартол пользовался славой величайшего юриста Средних веков, а его мнение – безусловным авторитетом[31], выведенная им формула права собственности стала основой для последующих изысканий в этом направлении.