Доппель. Афганец

– А ты че шаришься?

– Малой у Лиды слинял, она вайдосит. Не слыхал, дядь Гриш, куда мог мелкий намылиться?

– Я че, в яслях работаю? – удивился дядя Гриша, даже руки развел в стороны, отчего едва не потерял равновесие.

– В яслях, не в яслях, мож видел че? Мелочь нигде горку красную праздновать не собиралась?

– Ту, – задумчиво вывел звук скрученными губами дядя Гриша, вдруг лицо его озарилось светлой мыслью, он обернулся и спросил своих товарищей: – слышь, мужики, дети нигде седня хлестаться не собирались?

– Че? – послышалось в ответ и набор ярких междометий.

– Мой на реку утек, еще с вечера, – послышался другой голос.

Дальше Паха не слушал. Речка излюбленное место для официальных баталий. Пологий берег, прогалина между прибрежными деревьями метров сто. Тут и разборки и переговоры устраивались. Место тихое, отдаленное, никто не помешает.

Ночь выдалась лунная, видимость хорошая. Странно, что про эту встречу ничего не было слышно. Хотя с другой стороны, это понятно. Ведь, если собираются малолетки, это мало кого беспокоит. У мелюзги свары, обычное дело. Паха там даже выглядеть будет странно. Но раз уж взялся надо делать.

Чем ближе была река, тем Пахе было тоскливее туда идти. Будь этот малой хоть братом его двоюродным, еще понятно, а так… глупая ситуация получалась. Он придет, его заметят. Надо будет что-то объяснять. А что можно объяснить? Сказать, мать волнуется, меня за тобой послала? Отличный повод стать посмешищем. Паха сбавил шаг, достал пачку космоса, чиркнул спичкой, пустил дым. Тряхнул пачку, всматриваясь, сколько сигарет осталось. Вокруг ни души, тихо, ночь. Огромная луна нависла над лесистым пригородом, воздух стал остывать, со стороны реки тянуло свежестью. Паха сделал еще пару затяжек и вновь двинулся к реке. В крайнем случае, можно сделать вид, что случайно тут оказался. А можно и вообще ничего не объяснять, сказать: – «пошли, дело есть», и пойдет как миленький. А когда сообразит, куда идут, то уже будет поздно. Паха не мать, с ним не забалуешь, раз пришел за тобой, придется идти. Малец еще гордиться будет, что взросляк за ним сам пришел. Вроде как друг получается.

За насыпью блеснул далекий правый берег. Своего берега еще не было видно. От мыслей Пахе уже стало скучно. Надо было заканчивать весь этот цирк и идти домой. Забравшись на холм, посмотрел вниз. У ног его простирался широкий пляж. Излюбленное место молодежи. Затянувшись сигаретой, Паха оценивал увиденное. Сначала оно его озадачило, но постепенно картина стала наполняться смыслом. Не хорошим смыслом. Зловещим.

Малец действительно оказался на реке. Паха нашел его глазами. Обычно, если уж загуляли допоздна, жгут костры, но тут костров не было. Была стайка местной молодежи. Человек семь, десять. Это все Паха стал оценивать уже после того, как выполнил первую, основную задачу – нашел искомого потеряшку. Затем, начав знакомиться с ситуацией, нахмурился. Это был не простой загул, не песни под гитару в обнимку с девчонками. Парни пришли что-то решать с заречными. Обе компании держались отстраненно. Паха сразу понял, что еще не все собрались. Кого-то ждут. Значит, не обманули предчувствия тетю Лиду. На войну малец утек. Вот только присутствие здесь Пахи, в этом случае выглядело самым худшим образом. Если старших не позвали, значит им тут делать нечего. Не их это дело. Старших подтягивают, когда вопрос серьезный, когда или уж очень серьезный конфликт, или изначально какой-то взрослый участвует. Например, старший брат качает за брата, или старшека где-то уронили по запаре. Одним словом, старшие присутствуют в том случае, если их это касается. Если же вмешаться без повода, то будешь потом самым бедным. А скорее всего придется потом самому решать спор со старшими. Одним словом, оказаться в разборке малолеток, это очень плохо. Это провокация в чистом виде. Все потом скажут, что привели старшека. И какая бы изначально ни была причина, этого косяка уже ничто не перекроет.

Ночь выдалась светлая, но разобрать лица собравшихся было трудно. Те, кто стояли у самой реки, полностью сливались в единые, бесформенные перетекающие островки. Местные стояли ближе. Среди них, Паха некоторых узнал. Самого крупного, которого звали «Слон» – долговязый детина, с круглым лицом, размашистыми движениями. Он был медлительным, но движения широкие, грузные. Среди сверстников он слыл самым сильным. Однако парень, вроде не нервный, не буйный. Увалень, одним словом. Но смелый, за своих горой. Паха его знал шапочно, они здоровались и только. Было еще несколько знакомых, были и боевые парнишки.

Паха вновь перевел взгляд ближе к реке. Он не сразу понял, что его заинтересовало. Еще в первый раз что-то насторожило. Сейчас понял, что именно. Среди гостей из-за реки выделялись пара высоких фигур. Поначалу, не придав этому значения, все ведь растут не одинаково, ему показалось, что одну фигуру он узнал. Не по лицу, которого не видел, а по движениям. По форме поведения. По часто уроненной голове набок. Этот человек, двигался мало, но был суетлив. Он постоянно сплевывал и, это уже дорисовал Паха в своем воображении, – сплюнув, бросал быстрый взгляд, будто исподтишка, из-под бровей. Быстрый, внимательный, оценивающий. При суетливости коротких движений, в целом он не быстрый, вальяжный, спокойно высокомерный. Не надо было всматриваться сильней, чтобы понять, что это не только не малолетка, это взрослый мужик. И Паха знал этого мужика…

Паха перестал напрягать зрение, поняв, что его окружили. К нему подтянулись трое парней. «Слон», и еще двое, Киря, как припомнил Паха, юркий паренек, всегда вежливый, румяный, часто болтающий то со старухами у подъезда, то с девчонками на качелях. Беззастенчивый, веселый, словоохотливый. Таких называют – душа компании. Третьего Паха знал совсем плохо. Хоть и невысокий, но плечистый, голова немного опущена. Лицо мягкое, без резких черт, без мужского профиля. Но такие часто оказываются сильными, хотя от них и не ждут.

– Здорова, Пах, – сказал «Слон», – ты чего тут?

– Покурить вышел, перед сном, – кинул, как сплюнул, через губу Паха. Достал пачку космоса, выудил сигарету. Неторопливо стал убирать пачку.

– О, Пах, угости сигареткой, – подался вперед Киря.

Плечистый, было тоже подался вперед, но нерешительно, и просить не стал. Паха провел пачкой, давая каждому угоститься. Закурили.

– А вы че тут? – Спросил Паха, затягиваясь дымом, и ощущая, что накурился еще прошлой сигаретой. Он вновь всмотрелся в силуэты у воды.

– Да опять заводские, – протянул «Слон», качнул головой в сторону реки, – Надо тут немного порулевать.

– Че хотят?

– Парнягу нашего.

– А че он?

– Да, ну, типа их пацанов он там чет пооскорблял. Типа сбежал.

– А-а-а, – понимающе промычал Паха.

Заводские, промышленные районы вообще славились. И для того был повод. Всегда слаженные. Всегда дерзкие и уверенные. Крепкие, дружные. Все в них было, чем не могли похвастаться городские. Городские держались малыми группами. По интересам или по дворам, районам. При этом и дворы и районы могли спокойно враждовать друг с другом. Могли враждовать непримиримо. Живешь ты на Литейке, и враждуешь с Трубой. Но стоит переехать твоей семье на Трубопроводную улицу и вот ты уже в противоположном окопе. Да и вражда такая, то вражда, то нет. То идешь по чужому району и ладно, а то, может оказаться, что не ладно. В городе все больше от настроения. Есть настроение, все общаются. Нет настроения, молчат. Зашел в дом, поднялся в свою квартиру, замок запер, и тебя нет. Ни на Трубе, ни на Литейке, ни даже на Центре. И искать никто не пойдет. Ну, если уж только из самых близких друзей, кто-то в дверь позвонит.

У заводских все было не так. У них все было совершенно наоборот. Ушел, заперся, и нет меня, в их понимании могло быть только в одном случае, если твою дверь забили гвоздями и опустили на два метра в землю. Во всех остальных случаях, ты есть, о тебе знают, тебя имеют в виду, тебя помнят, и к тебе придут. Кто угодно. Кого ты может и имя забыл. Если ты нужен, за тобой зайдут. А не нужных среди заводских нет. Все, кто свои – нужны.

У заводских не было отдельных компаний, отдельных интересов, маленьких группировок. Конечно, кто-то общался с одними, кто-то с другими, у всех свои пристрастия и предпочтения. Одному нравится одна девочка, другому другая, а третьему и четвертому третья. Естественно, третий и четвертый подерутся. Без этого никак. Но все менялось в один миг, если хоть первая, хоть третья, хоть сто какая девочка понравилась городскому. И не приведи городскому судьбы, чтобы в него влюбилась заводская. Тут больше не будет ничьих отдельных интересов, тут будет аврал, тут они пойдут все вместе, как их отцы каждый день толпой валят в проходную завода. Надо будет, возьмут приступом город. Но уж если городской попался на территории заводских, это все. В этой истории открытого финала не будет. Судьба мальца прописана по пунктам. От первого – пункта оказания помощи в местном травматологическом кабинете и до отдельной кровати в хирургическом отделении районной больницы.

Городские относились к заводским пренебрежительно. Считая их людьми ниже сортом. Заводские отвечали им тем же. На прямой конфликт с заводскими никакой городской никогда не пошел бы, если он в здравом уме. Но… есть вещи, не относящиеся ни к уму, ни к здоровью. Девочки нравятся мальчикам. И что еще хуже, мальчики так же частенько нравятся девочкам. И нет этой необъяснимой силе, ни закона, ни укорота. Не знают чувства географию. И заводские влюблялись в городских и городские бегали по заводским районам. А потом, назначалась встреча на реке. Не в первый раз это происходило и наверняка не в последний. И самое лучшее, если получится договориться мирно. Потому что заводские, как обычно пришли огромной толпой, а городских десяток. Второй по качеству вариант, если удастся решить поединком между главными виновниками. Хоть это и самый частый вариант, но это не означает, что о нем не надо договариваться.

– А че цопнулись? – Спросил Паха.

– Ирку со второй Ударной знаешь?

– Слыхал, – нараспев протянул Паха, так как знать малолеток было ниже его достоинства.

– Специально пацанов наших в район тащит.

– Ну? – Ждал продолжения Паха, с видом полного безразличия.

– Ну у нас тут есть один, он ей до пупа вообще. Устроил там…

– Че?

– Месиловку.

– И че, намесил?

– Да намесил. Ему бы на срыв, а он им оборотку. Кирпидоном вроде кому-то репу поправил.

– А че взросляки тут делают? Братья, что ли?

– Пах, я не знаю, – и в этот момент голос выдал, что «Слон» не просто не знает, что он нервничает. Он сбавил голос, подался к Пахе, словно ища поддержки, совета. – Они чет уже тут начали, что мол ответить придется, что мол пацана их убаранили.

– Убил он его что ли?

– Ну, вроде нормально всек.

– А сам сорвался?

– Ну дак…

Паха понял, что дело принимает серьезный оборот. Выходило так, что некий бойкий духом, но невзрачный телом мальчуган, потащился провожать деваху заводскую. Там его попытались прихватить, но, по всей видимости, решив, что перед ними слабак, кодлу собирать не стали, хотели сначала зажать, а там уж и линчевать можно. Да только ошиблись ребятки. Парнишка оказался с заусенцем в характере. От них отбился и обратно в город слинял. Ну а отбиваться от противника, которого больше, тут уж как без кирпича. Вот только теперь незадача. Тот валяется с разбитой головой, мамаша его, небось, уже заявление в милицию накатала, а эти пришли сюда. Спрашивается зачем? Один на один уже не получится. Базары разводить пустые тоже не о чем. Получается, что они пришли просто вкатать вражину в пляж. Поэтому и пришло их много, потому и взросляки подтянулись. Дело уголовщиной уже попахивает, ясно, что менты будут искать виновника и найдут. А в этом случае, сами заводские останутся неотомщенными. А это неправильно. Они хотят свой приговор вынести, до того, как менты влезут на всю катушку. Потом уже всем будет все одно. Чистый и помытый с мамой под ручку пришел страшный преступник давать показания, или его принесли на носилках. Ментам надо дело закрыть, они его закроют. А вот заводские не зря силы подтянули, и место выбрали странное. Самая сердцевина пляжа. Так уж повелось, что драки обычно происходят ближе к лесу. Само собой так всегда получалось. Все тянутся туда, где есть дополнительные факторы. Есть где спрятаться, есть, где запутать, помотать противника, есть где и дрын прихватить. Не зря заводские время тянут, не начинают. Не в том дело, что ждут кого-то своего. Проверяют не придет ли кто еще к городским. И присматривают, чтобы никто не двинулся ближе к лесу, сдвинув планирующееся сражение ближе к спасительным деревьям и кустарникам. Взросляки может и не будут вмешиваться, но контролировать будут, чтобы никто не сбежал. Это даже почти честно. Если не считать того, что их минимум втрое больше. И взросляк-то подтянулся еще какой. Известная личность. Нервный, придурковатый. Но сидевший, и вроде при понятиях. Он уже не столько косяк со стороны взросляков, сколько честный урка, следящий, чтобы мальцы чего злого не сделали. На самом же деле, он-то первый не даст никому уйти от возмездия. Сам может в драку и не полезет, но ножку подставить, кто ж ему запретит.

Роль Пахи в этой истории рисовалась просто. Он должен подойти к взрослякам с той стороны, они ему пояснят происходящее, и он должен будет занять позицию такого же наблюдения за процессом. Это единственный вариант, который был приемлем в этой ситуации. И он присоединится и будет наблюдать, как из городских вышибают дух шесть десятков заводских ног. Даже варианта уйти нет. Раз он тут был, значит взросляки от городских были. И потом не скажешь, что их не было. И по новой заводским уже не предъявить и не вытащить их взросляк на разговор. Взросляки городских это не малолетки, эти уже ребята посерьезней. В городе секции, бокса, борьбы. У заводских взросляки или уголовники или алкоголики. Шансов со взросляками у заводских не было бы, но… и вот опять но. Паха здесь, и повода потом что-то предъявлять не будет. Раз один пришел, значит не скажешь, что не знали. Один знал, значит и другие могли знать.

Паха видел, как черная тучка у края реки расползлась вдоль берега, и медленно, охватывая горстку городских с флангов, стала приближаться. Паху было хорошо видно на фоне светлого от лунного сияния неба, и в его строну двинулись крупные мужские фигуры. Пришло время очевидному стать реальным. Паха достал еще одну сигарету, закурил и пошел в сторону приближающихся заводских. Гуськом за ним двинулись трое стоявших рядом ребят. Паха шел не спеша, как и подобает взрослому, среди детей. Для проверки, слышат ли его те, кто шел сзади, спросил:

– «Слон», ты тут? – голову он не поворачивал.

– Да, тут, «Ракита».

– Слушай меня внимательно…

Вообще, малолетки шпана очень опасная. И глуп тот, кто этого не понимает. Именно в этом чудесном детском возрасте, как ни в каком другом, сильно работает инстинкт толпы. Немало наивных мужичков лишилось здоровья, забыв эту тонкую деталь, нежного возраста. Взросляки не принимают участия в разборках малолеток не только потому, что это неправильно, или они сильней. Про силу речь вообще не идет. Тут вопрос интересов. Мелкие живут страстями, взрослый умом. Мелкие влюбляются и жаждут женщин, взрослые кормят семью, растят детей. Молодежь запальчива, агрессивна, мужик же холоден и расчетлив. Слишком разные это стихии. Одно дело совет дать, если у тебя спросили, или дать закурить, если у тебя попросили. Совсем другое, самому советы раздавать, а на просьбу о сигарете прочесть лекцию о вреде курения.

Как правило, если уж взросляки втянуты в разговор, то разговор они и ведут. Поэтому это и происходит только когда, что-то серьезное. Где нужны мозги, которыми мелкие, естественно еще не обладают. А вот такой выверт, как задумали заводские, это не просто глупо. Это опасно. Мало того, что они тут трутся. Так еще и позволят малолеткам драться. Если малолетней волной накроет, то цунами покажется, легким вечерним бризом. Очевидно, что они думали об этом, и все сделали так, чтобы у городских не было шансов. Чтобы все закончилось быстро и беспощадно. Очень грустная получалась ситуация. И Паха в нее влез. И понимал, что уже не вылезти.

Кто бы сейчас со стороны городских не попытался сбежать, он всерьез подставит оставшихся. Это уже ясно, как божий день, в эту безбожную ночь. Любой ушедший, может пойти домой и рассказать отцу, о том что на реке малолеток стравливают взрослые мужики. В этом случае прибегут отцы. Мелких они просто распинают в строны, а вот этим лбам достанется по полной. Их будут даже не бить, их будут забивать. Получится удрать, искать не станут, но скорее всего не получится. Не дадут. Будут бить пока кровью не зарыгают. Будут бить за детей.

Паха понимал, что задумали заводские, понимал он и то, что они знают, что он это понимает. Поэтому и торопятся подойти именно к нему. Перехватить инициативу, и заодно обойти десяток мнущихся городских еще и с тыла. Благо предлог есть. Типа говорить идут. Ситуация была очевидна до безвыходности. Но… нельзя недооценивать молодняк. Не та это стихия.

Паха подошел к группе городских, сзади него остановилась шедшая троица. Заводские еще не подошли, им оставалось метров десять. Городские приветствовали старшека, Паха на приветствия времени тратить не стал. Он оценил физические данные каждого. Он уже не вспоминал кого как зовут, кого знает, кого нет. Он хладнокровно инспектировал имеющийся ресурс. На одном из ресурсов он остановил взгляд дольше, чем на других. Мальцу было лет восемь, если не меньше. Головастый, вихрастый, с огромными, широко распахнутыми глазами, в которых лунный свет сливался с ясной беззаботностью цвета дневного неба.

– Этого кто притащил? – Спросил Паха, и хоть он не пытался, у него получилось зло.

– Это братан мой, – ответил парнишка не многим старше своего синеглазого брата.

– Тогда порядок, – Паха повернулся к «Слону», – Башкой не крути, – тихо процедил он, – видишь, они нас от леса отрезают?

– Ну.

– Ты и эти двое, – Паха кивнул на двоих, рядом со «Слоном», – берете тех, кто справа, следите, чтобы к лесу никто не пошел. Постарайтесь выбить самых здоровых.

«Слон» молча посмотрел на толпу заводских. По его лицу было понятно, что задание найти здоровых несложное. На долгие обсуждения времени не было. Паха повернулся к остальным. Ваше дело центр. Устраивайте кучу. Тяните на себя внимание. Я возьму старшеков.

– Они вроде говорить пришли, – без надежды в голосе, произнес «Слон».

– Вот и поговорим, – отрезал Паха и пристально посмотрел на самого мелкого, синеглазого мальчугана.

– Тебе будет самое важное задание.

Тот тяжело сглотнул.

– Когда я начну говорить со старшеками, ты ждешь десять секунд и бежишь в сторону города. За холмом поворачиваешь и чешешь в сторону леса. Там шалаш есть, знаешь?

– Да, – пискнул мальчуган.

– Под навесом, под плетеной сидухой, там дрын мой лежит. Возьми его и уже напрямки возвращайся. Найдешь, не найдешь, специально не ищи. Хватай все, что есть. Что потяжелее бери. Сушняк не бери.

– Понял, – мальчуган оживился, поняв, наконец, что про важность задания была не шутка и ему не отворот поворот дают, а реально важное поручение.

– Так, вы двое, – Паха кивнул в строну брата синеглазого и еще одного, субтильного паренька, – ваша задача, этот малец. Он должен до леса дойти. Вы идете ему навстречу по берегу. «Слон» вас прикрывает, вроде как отступаете. Полпути пройдете, дальше лупите во все подковы, дрын здесь должны быть через пять минут. Больше мы не продержимся. Если кто увяжется, в драку не лезть. Кидайтесь в ноги, валите на землю и дальше к лесу. Все поняли?

– Да, – чуть не хором ответила молодежь. Адреналин начинал поступать в кровь. Кого-то уже трясло. Паха повернулся к «Слону».

– Ты задачу понял?

– Пацанов прикрыть, пока они к лесу будут пробиваться.

– Все верно. А ты? – Паха зыркнул на синеглазого мальчугана.

– Сделаю, «Ракита».

Паха помолчал несколько секунд. Времени у него не осталось. Заводские сбавили шаг, давая поговорить городским, но они приближались. А подойти совсем близко, им нельзя было давать. Паха вздохнул и сказал напоследок:

– Из больницы выйду, все ребра вам пересчитаю, – и он направился навстречу заводским.

Разговор был обычным. Поздоровались, перекинулись парой слов, Паха начал слушать долгую, обоснованную претензию. Но в голове его не оседало ни единого слова. Как в тумане он плыл, во времени, которое стучало в висках каждую новую секунду. Бухало и отдавалось то в животе, то в районе копчика. Он старался сдерживать дыхание, чтобы не выдать волнения. В голове бухнуло девятый раз и глаза Пахи прищурились. Он уже не боялся. Прошло время страха. Теперь он думал только о том, чтобы малец точно отсчитал десять секунд. Где-то в глубине души, Паха надеялся, верил, жила в его душе тайная, неверная мечта, что он ошибся и бегство одного из городских не вызовет, того, что должно вызвать. Что заводские действительно хотят поговорить, может и подраться, но не этот мерзостный трюк с обычной бойней, перед официальным милицейским следствием. Все бы Паха отдал, чтобы ошибиться. Но он не ошибся. Последняя секунда тянулась вечность. Казалось, что воздуха не хватит дождаться. Давление в голове уже давило на глаза, и хотелось надавить на них снаружи, чтобы они не вылезли из орбит. Гудела голова, рот Пахи скривился. В этот момент, внимание заводских мужиков переключилось за спину Пахи.

– Один тикает, – крикнул над ухом нервный урка, и это сработало, как сигнал. Паха не готовился, не думал, что будет делать, когда начнется. Все уже было в руках рефлексов. Взросляки заводских дернулись к холму. Стоявший перед Пахой посмотрел на него, еще не решив что делать, как собрать ситуацию в кучу. Драка сейчас могла сбить планы, рассеять контроль. Вырвать инициативу. Но думать ему долго не пришлось. Не целясь, не готовясь, не принимая удобной позиции, Паха наотмашь послал кулак в голову противника. Попал хорошо, не вскользь. Мужик отошел на несколько шагов и схватился за лицо. Остальные стоявшие ближе, кинулись на Паху. Тот лишь мельком успел глянуть и заметить, как вокруг еще одной отчаянной фигуры сгустилась толпа заводских. Паха мог только догадываться, что это наверное, был «Слон». Крупная была фигура.

Первый подлетевший к Пахе полетел через голову на землю. В хоккее такой прием называют – «взять на бедро». В дзюдо, подобный бросок назван – «бросок через бедро». Но хоккей потому и считается игрой для самых крепких, потому что там все сильней и разрушительней. В дзюдо противник летит увлекаемый лишь своим весом, в хоккее же его толкает кинетическая энергия прерванного движения. Пахин противник стал на несколько мгновений истинным хоккеистом, потому что с земли он поднялся не сразу.

Следующий, поняв, что впереди уже нет товарища, шаг успел сбавить, но это его не уберегло от наработанного броска через то же самое бедро. В этот раз Пахе пришлось немного прихватить одежду и потянуть парня, тот полетел на товарища и по разлетевшемуся над пляжем мату, было понятно, что приземлился он неудачно.

Но удача покинула и Паху. Его сбили с ног, навалились толпой. Он пытался маневрировать и кидать не глядя кулаки, но его удары тонули в ночном воздухе, а кулаки противников уверенно и точно отбивали все новые и новые секунды в Пахиной голове. Гул и звон в ушах уже сплавился в единое, ватное множество горячечного безразличия. Не хватало дыхания, силы гасли с каждой секундой. Уже не на удары уходила вся мощь, оставшаяся в организме, а на безрезультатные попытки подняться.

И вдруг что-то изменилось. Паха уже не видел. Его много раз брошенная в сторону и полыхавшая раз за разом вспышками голова не могла различить происходящего. Даже сфокусировать взгляд на чем-то одном не получалось. Он и не увидел, что произошло. Он это почувствовал. Это почувствовали все. Это передалось с дыханием, с потом, с кровью. На миг все словно замерли. Весь мир, река, луна больше не ползла по небу, пробираясь к горизонту. Все стихло, померкло. И в следующий миг взорвалось новой жизнью, новой атакой. Что случилось, и как это было, Паха не знал. Но в какой-то момент, остатки городских вдруг слились в истерзанную и злую группу. Их было немного, но это и не имело значения. Малышне не надо много, им надо вместе. И вместе, в едином порыве они метнулись в сторону своего главного оружия, своего сверхмощного и верного спасителя. Своего бога и повелителя. Своей веры и надежды. Своего авторитетного старшека.

В последнем приступе стихийной смелости и отчаяния они кинулись на толпу самых крупных заводских, метеливших уже почти не защищавшегося Паху «Ракиту». У них не было шансов победить. Они и не пытались. Они даже не сговаривались. Они сбивали с ног, валили, впивались зубами во все, до чего могли дотянуться. До этого покрытый воплями храбрости и мата пляж, накрыла новая волна. Волна завываний от боли.