Подфлажник
– Перестань, Алёша, – ласково попросила Ирина, обращаясь к нему на «ты». – Для тебя это очередной флирт, а я замужняя жена, у меня взрослый сын, а через день, два или даже завтра я встречусь с мужем. Представляешь, какими глазами я буду смотреть ему в глаза? Ведь, мой пропавший азарт и законспирированная страсть сразу меня выдадут. Даже не в этом дело. Я просто не могу так. Ты пойми – это сделка с моей совестью, в конце концов, с моей честью.
Она как-то внезапно стала словоохотливой и продолжала говорить, говорила много и всё не то, чтобы ей хотелось сказать этому красивому молодому человеку. Алексей ей нравился. Такие мужчины не могут не нравиться. Но он показался ей уж больно шустрым пареньком. Как-то всё у него легко и просто, а она знала себе цену. Она серьёзная женщина, которая на протяжении многих лет сумела сохранить верность мужу и семье. Может быть ещё немножко находчивости, немножко нежных и ласковых слов, на которые Алексей был способен, чуточку наглости, которой ему так недоставало, и она бы осталась в этом номере на всю ночь, а может быть и дольше? Но этого не произошло и больше уже не произойдёт. Алексей отпустил её и, молча, подошёл к окну. На улице начался дождь, и мелкие капельки под воздействием ветра с силой забарабанили в стекло окна. Дождь бил каплями об стекло и барабанил стихийной дробью, а где-то внизу, вдоль бордюров с шумом текла вода. Текла, словно, от кого-то убегая. Словно, нашкодивший ребёнок. Шквальный ветер гнул деревья, унося последние, ещё кое-где, оставшиеся, листья. Ирина поняла, что Алексей выдохся и на большее его, уже, не хватит. Его запал полностью иссяк. Он просто потерял надежду, как уставший рыболов, которому надоело попусту сидеть с удочками. Он потерял всякую надежду и уже сматывает удочки, бросая это гиблое дело. В одночасье глаза Иры потускнели, и её лицо стало усталым и скучным. Она чуть опустила голову и стала водить пальцем по дешёвенькой казённой скатерти непонятного цвета, расправляя, случающиеся складки и вспоминала своего мужа. Тогда Николай был настойчивее, чем сейчас Алексей. Она тогда, вообще, была глупенькой девчонкой, знающей о близости только из кинофильмов и прочитанных книг известных классиков. Тогда она согласилась поехать с ним в село Озёрное на базу отдыха портовиков. Николай, через, какого-то, своего товарища по работе, у которого родители трудились в порту, достал путёвку на три дня и они поехали. Было лето. Они веселились, купались, загорали, а вечером занимались петтингом. Обнимаясь и целуясь, они дарили друг другу незабываемые минуты человеческого наслаждения. Это наслаждение имело чистое и непорочное начало. Николай прочувствовал каждый её нерв, каждый вздох, боясь обидеть самым незначительным касанием. Только на третью ночь с ними случилось то, что обычно случается между влюблёнными молодыми людьми. Ирой овладело такое нестерпимое желание, что она, уже, ничего не могла с собой поделать. Изнемогая от жгущей жажды неугасимой страсти, плывущая в бесконечном потоке жизненной влаги возбуждённых флюидов, она с неистовым желанием, гордо и ласково, отрешённо и томно, отдалась во власть своего властелина. В ту, незабываемую, ночь она отдала Николаю всю себя, всё самое дорогое – свою девичью честь. И он взял её легко и ласково, поднимая и превознося на вершину небывалого счастья. Она совсем не ощущала неприятной боли или, чего-то, подобного, а только блаженство и ту, истинную, приятную сладость жизни, которую многие не могут получать годами. Она всё это ощутила сразу и на полную силу. Тогда она воистину поняла суть женского счастья – любить и быть любимой, всегда оставаясь благодарной Николаю, за его первое участие в её втором рождении, рождении в ней женщины. Усталые и изнеможённые они уснули. А на утро, когда радостное и золотистое солнце подарило землянам свои первые лучи, они проснулись, и Ник, увидев, в какой цвет были окрашены простыни, просто-напросто, как порядочный мужчина, правильно оценивший ситуацию, находясь в трезвом уме и здравом рассудке, сделал ей предложение руки и сердца. И вот, они с того времени, уже, почти, двадцать лет вместе и всегда им вместе было хорошо, приятно и интересно.
Вспомнив о гостье, Алексей отошёл от окна и занял своё место за столом. Ему было, по своему, жаль Ирину. Себя он, почему-то, не хотел жалеть, да и не было ему себя жаль. Даже, безрезультатно потерянной ночи не было жаль. Он жалел её. Ему казалось, что он, как-то, обидел её, не нашёл к ней нужный подход и нужные слова. Он даже не догадывался, что он обижает её и сейчас, когда держится так спокойно, будучи остывшим, от той пылкой прыти, которая пылала в нём ещё десять или пятнадцать минут назад. Кушать уже никому не хотелось, пить тоже. Ира, наконец, поняла, что всё то, что должно было случиться, уже случилось. Чтобы, хоть, как-то сгладить обстановку и снять с себя вину перед хозяином номера за испорченный вечер, она достала из своей дамской сумочки две десятидолларовые купюры, подумав, что на большее она не съела и не выпила и, положив их на стол, сказала:
– Спасибо, Алёша, за вечер, за ужин, – посмотрела в его погрустневшие глаза и добавила, снова перейдя на «Вы», – не огорчайтесь, мы с вами останемся просто хорошими знакомыми. Ведь, ничего не произошло такого. Да и не могло ничего произойти. Вы мне помогли разобраться в себе. Ещё раз большое спасибо.
Она встала и, молча, покинула номер. Выйдя в коридор, направилась в сторону своей комнаты. В коридоре основной свет был выключен, горели только одинокие бра, редко висевшие на стенке, они освещали коридор, словно, бакены освещают своими сигналами фарватер судоходного канала. Так по этим сигналам она попала в свой замечательный номер и была счастлива, что именно так всё случилось.
Алексей остался один. Он встал со стула и немного помолчал, удивляясь своему состоянию. Взглянув на эти «двадцать баксов», лежащих на столе, он почувствовал обиду и унижение, но сделать уже ничего не смог. Все точки над «і» были расставлены.
«Что это за ледяное чувство? – Подумал он. – Может это, и в самом деле, было какое-то надменное высокомерие с её стороны? Ну, да ладно, проехали». Он успокоился. Ведь, никакого криминала не было. Встретились двое взрослых людей и разошлись, не найдя нужный (как говорил экс-президент СССР) консенсус. Умчалась куда-то обычная уверенность и на душе возникло ощущение досадной пустоты. Ничего больше не оставалось, как ложиться спать. Было далеко за полночь.
Ира в это время уже спала. Она не стала анализировать прошедших событий. Она просто уснула, не думая, ни о чём. Спала и видела сны, тяжёлые, для её восприятия. В своих снах она всё время, куда-то проваливалась, падала в пропасть, тонула, а её обаятельный и сильный муж, в форме морского пехотинца, всё время спасал свою половину, выносил на руках и улыбался, улыбался дорогой, значимой, доброй и желаемой улыбкой, которой мог улыбаться только он.
3
Шквальный норд-вест дул уже вторые сутки. Смешавшись с осенним ливнем и солёными брызгами штормового моря он, шквал за шквалом, проносился вдоль бортов судов, слегка тронутых рыжей ржавчиной. Свист и звериный вой ветра втягивался сквозь вентиляционные грибки в судовые помещения, создавая впечатляющую картину разволновавшейся морской пучины. Закручиваясь и виляя среди проходов и кранов, ветер свирепо ударялся в надстройку, раздваиваясь в разные потоки, он охватывал судно с разных бортов, проникая в фальштрубы и во, всевозможные лючки. Поднимая тяжёлые глыбы пенистых волн, ветер гнал их
Уже вторые сутки, носом на волну, дрейфовало судно на входе в Чесменскую бухту. В порту назначения Новороссийске была объявлена штормовая готовность, и суда под разгрузку не принимались, даже те, которые успели зайти в порт до начала шторма, были вынуждены покинуть порт и стать в дрейф – такие действуют портовые законы. Вторые сутки безустанно трудились главные двигатели, работая форсированными оборотами в режиме «полного хода», чтобы, хоть, как-то удержаться против стихийно накатывающих волн. Винты регулируемого шага вращались с разворотом лопастей на сто процентов, обеспечивая равномерную устойчивость судна. Силовая установка работала, как говорится: на износ. Задача была одна единственная – выстоять. Во что бы то ни стало, надо было выстоять и удержаться на плаву. С каждым ударом волны судно содрогалось, словно, от мощного землетрясения. Нос судна, то окунался в воду, то снова выныривал из воды, изменяя ежеминутно дифферент судна. То же происходило и с кормой, ведь, поднимаясь над волной, частично оголялись винты, что влияло на постоянство оборотов главных дизелей, крутивших валогенераторы, частота которых достигала критической уставки. Техника работала на износ в полном смысле этого слова. В каютах всё дрожало и прыгало. С книжных полок срывались стопорные планки и папки со схемами и чертежами, совершая хаотичный полёт, находили себе пристанище в разных концах каюты. Вырывались крепёжные винты, крепившие в каютах холодильники и вентиляторы, срывались с петель двери рундуков. Судно при режиме «самый полный вперёд» еле удерживалось на волне. Вахта бдилась в усиленном режиме. Сам капитан вторые сутки не спускался с капитанского мостика, лично руководя действиями экипажа.
Неся личную ответственность за жизни членов экипажа, сохранность груза и живучесть судна, он был беспощаден к подчинённым и справедливо требовал выполнения всех инструкций, касающихся плавания в штормовых условиях. На штурвале стоял вахтенный рулевой матрос, а вахтенный помощник капитана постоянно вёл наблюдение за экраном радара, вовремя определяя дистанцию к плавсредствам, во избежание непредсказуемых и внезапных столкновений. Старпом в сопровождении боцмана, ежечасно спускался в трюма, с проверкой состояния груза. Груз был ценный: две тысячи тонн цитрусовых для дальнейшей транспортировки по суше в российскую глубинку. Рефрижераторные установки работали в обычном режиме: по одному компрессору на каждый трюм и рефмеханик, сверяя показания электронных приборов, лично, раз за вахту спускался сверять истинные показания температур в самих трюмах. Старший механик бодрствовал в контрольном помещении, занимаясь откачкой воды из трюмных колодцев, во избежание подмачивания груза, так как забортная вода находила лазейки и умудрялась заполнять колодцы в считанные минуты. Он в любую минуту был готов прийти на помощь вахтенному механику, следившему за работой всех механизмов машинного отделения. В помощь вахтенному механику, у главного распределительного щита постоянно находился электромеханик, следивший за работой валогенераторов, во избежание обесточивания судна и своевременного перехода на работу от дизельных генераторов, а, в случае отказа дистанционного управления энергетической установкой, срочно перейти и включиться в «аварийный» режим работы. Судно находилось на особом усиленном режиме работы. Только камбуз работал, как всегда, в обычном режиме, ведь, задача кока кормить команду в любую погоду: хоть в шторм, хоть в штиль. Главное своевременно приготовить пищу, а как будут кушать, это уже личное дело каждого, здесь всех под одну гребёнку не уравняешь. Когда одним шторм наглухо отбивает аппетит, на других во время шторма находит ненасытный жор. Так, что «война войной», а камбуз живёт по своему, особому постоянному расписанию. А вот, условия работы становятся сложнее. Когда в помещении тяжело уловить: где голова, а где ноги? Можете представить, что творится с камбузной утварью? Вот и становится кок на время жонглёром, словно, на арене цирка, а иначе нельзя, флотская жизнь всему научит.
У боцмана, в отличие от кока, забот было побольше, и ему приходилось выкручиваться на изнанку, чтобы везде успеть. Вот, снова подошло время осматривать трюма. Не успел переодеть сухую робу, после осмотра судна, как снова идти в очередной рейд. Одевшись в штормовой костюм из жёлтой прорезиненной ткани, боцман Залесский вышел в коридор и, остановившись возле двери контрольного помещения балластных операций, стал поджидать старпома. Успев перекинуться парой фраз с «дедушкой», Залесский дождался «чифа», и вместе с ним прошли в тамбур, находящийся между входом в машинное отделение и входом во второй трюм. Вдоль обоих бортов вздымались и пенились девятибалльные волны. В тамбуре находилось, почти, по колени воды. Вода гуляла по тамбуру, выходя из ватервейсов на палубу и снова возвращаясь в тамбур, а иногда переливаясь через высокий комингс дверного проёма. Проскочив тамбур, чиф с боцманом зашли в помещение вентиляторов второго твиндека. По крутому вертикальному трапу они спустились ниже на одну палубу, оказались во втором грузовом трюме вдоль ряда полет с лимонами, по узкому проходу, вдоль кормовой части трюма, прошли к кормовому отстойному колодцу, где проверили наличие накопленной воды. В повседневной рейсовой работе, когда условия обычные, можно смело довериться автоматике и дистанционному контролю, но в шторм автоматика часто даёт сбой, поэтому контроль был усиленный. Надо было лично убедиться, чтобы обезопасить груз и свою репутацию от непоправимых ошибок бесхозяйственности. Проверив кормовой колодец, они пошли к носовому, через всю длину второго трюма по узенькому проходу с правого борта. В трюме виднелись незначительные подтёки, но ситуация оставалась управляемой, а вода из колодцев постоянно откачивалась. Полеты стояли на деревянных поддонах и находились в безопасности. В носовом колодце уровень воды находился в порядке, и они по вертикальному трапу поднялись в твиндек, где, обследовавши крышки второго трюма на протечку. Дальше, чуть ли не по-гусиному, прошли в тамбур станции углекислотного тушения пожара. Затем проследовали в твиндек первого трюма, а затем и в сам трюм, проделав все мероприятия, что и во втором. Они ещё не успели закончить полный осмотр, как сработала звуковая сирена, оглашая своим сигналом о пожаре. Дублируя прозвучавший сигнал, голос вахтенного помощника капитана, звучавший в динамиках по всей судовой трансляции, оглашал: «Пожарная тревога! Пожар в районе носовой рефустановки! Командиру носовой аварийной партии провести разведку очага пожара и приступить к его ликвидации!»
Услышав сигнал пожарной тревоги, боцман с чифом, как можно быстрее, проследовали к местам, рекомендованных судовым расписанием по тревогам. В это же время в машинном отделении на панели аварийно-предупредительной сигнализации замигала красная лампочка «Авария носовой трюмной холодильной установки №-1». Электромеханик быстро метнулся к секции главного распределительного щита. Главный защитный автомат был выбит. Когда он его взвёл, автомат тут же сработал повторно. Стало ясно, что это не ошибка и надо обследовать установку конкретно. Вооружившись всеми необходимыми инструментами, он направился в сторону носовой части судна. Помещение носовой трюмной холодильной установки было задымлено. Дым стоял, словно, плотный утренний туман в осеннюю пору. Носовая аварийная партия уже произвела разведку пожара. Получив задачу, были отправлены к очагу два человека в аппаратах ОСВ-2. Очаг пожара находился в распределительном щите рефустановки, и густой дым с едким запахом изоляции исходил именно от щита. Открыв щит, «судовые пожарники» выпустили внутрь него чуть больше половины заряда углекислотного огнетушителя ОУ-8. Дым сразу прекратил своё интенсивное действие. Открытого пламени не было и, действуя, согласно, определённым правилам, когда точно стало ясно, что возгорание не повторится, включили вентиляцию. Вытяжная вентиляция быстро справилась с остатками дыма, и от возгорания, остался только запах. Когда опасность миновала и можно было смело войти в помещение без спец обмундирования, электромеханик и рефмеханик занялись обследованием оборудования щита. Стало ясно, что вода, проникнувшая через носовой межпалубный стакан с кабель трассой, пробралась по кабелям под подволок и просочилась на щит. От шторма дверка щита приоткрылась, и капли воды попали на клемную колодку, таким образом, спровоцировав короткое замыкание, от чего сгорела одна катушка силового контактора и выгорела часть клемной колодки. После отбоя пожарной тревоги, рефмеханик с электромехаником запустили второй компрессор и стали заниматься устранением последствий пожара.
Уложив средства пожаротушения на штатные места, Залесский спустился в трюм закончить обследование, начатое вместе с чифом. Зная, что чиф будет занят разборками проведения пожаротушения, боцман решил доделать начатую работу без него. Быстро справившись, Николай не стал возвращаться обычным маршрутом с подветренной стороны левого борта, так как там была пробка из членов носовой аварийной партии. Он рискнул пойти по правому борту и перехитрить стихию. Но не тут-то было. Дождавшись, когда крутая волна залила проход правого борта и пошла на уменьшение, боцман тут же метнулся вперёд, пытаясь за волной в полной безопасности достичь надстройки. Но он чуточку просчитался или со стихией шутки не шутят, и она решила проучить храбреца. Догоняя Николая на полпути к надстройке, она свалила его на палубу мощным ударом в спину. Даже такой крепыш, как Залесский не устоял под силой этой жестокой волны. Она с силой захватила боцмана и понесла за собой, в считанные доли секунды. Николай сообразил, в какую ситуацию он влип и не стал отдаваться в руки стихии, а сам понял: как ему быть? Благо, что он не успел стукнуться во, что-нибудь головой, и голова соображала, в данный момент, не хуже компьютера. Проносясь мимо вентиляционных грибков топливных танков, Николай успел зацепиться за один из них обеими руками и удержался там, пока сила волны не ослабла. Улучшив момент, он дождался, когда пройдёт следующая волна и, только тогда, решил продолжить свой дальнейший путь, уже, без риска быть сваленным в очередной раз. Достигнув тамбура у входа в машинное отделение, он немного передохнул, отряхнулся и спокойно, словно, ничего не случилось, прошёл через контрольное помещение в раздевалку.
К ночи ветер стих. Успокоилась штормовая волна. Вместо неё на море образовалась длинная морская зыбь. Дрейфующие суда стали возвращаться на якорную стоянку, а, кому повезло больше, те следовали в порт.
Переодевшись в сухую одежду, Залесский дремал, на заправленной койке, не раздеваясь, используя для отдыха любую выдавшуюся минуту. Вдруг два звонка в колокола громкого боя, прервали его неспокойную дрёму. Боцмана вызывали на мостик. Накинув на себя рабочую куртку и застёгивая на ходу ремень, Николай выбежал из каюты и дальше вверх по трапу попал в офицерский коридор, а оттуда, по извилистому винтовому трапу, уже, в ходовую рубку, где находились: вахтенный помощник – второй помощник капитана и сам капитан.
– Разрешите! – громко произнёс Залесский и остановившись за спиной второго
помощника поздоровался: – Вроде бы, как с добрым утром!
– Да, утро и вправду доброе, во всяком случае, лучше вечера, – пошутил повеселевший капитан. Привычно поглаживая трёхдневную небритую щетину, он сказал серьёзнее: – Николай Николаевич, будем становиться на якорь. В порт заходим в порядке очереди. Так, что готовьте левый якорь к отдаче. Будем отдавать три смычки для начала, а дальше будем действовать по обстановке.
– Принято! – коротко ответил Залесский и спросил: – Разрешите идти?
– Идите, Николаевич, и смотрите там, народ уставший, безопасность и ещё раз
безопасность.
Закончив наставлять боцмана, капитан резко повернулся к своему помощнику и скомандовал:
– Лево на борт, курс тридцать!
Он дёрнул рукоятку управления левым главным двигателем на себя и установил стрелку на отметке «самый малый назад», а правым, наоборот вперёд, на «самый малый вперёд» и судно стало разворачиваться, делая рондо на левый борт.
Прибыв на бак, боцман расчехлил командоконтроллер брашпиля, разобщил тормоза и, включив прямую командную связь с мостиком, доложил:
– Мостик баку! Левый якорь к отдаче готов!
Через несколько минут из динамика раздался голос капитана: «Отдать левый якорь!» Николай приказал матросу отдать стопор, и якорь с лязганьем ушёл в морскую пучину. Прошло несколько минут и в воду ушло, почти две смычки якорь цепи. Судно отработало «самый малый назад» и якорь цепь стала помалу набиваться, а боцман нажал на тангенту микрофона и доложил:
– Мостик баку! Две смычки в воде!
В ответ из динамика прозвучало: «Три смычки в воду!»
– Есть три смычки в воду, – повторил команду боцман, продолжая следить за потравливаемой якорь цепью.
– Три смычки в воде! – доложил он вскоре, как только нужная метка исчезла в клюзе.
Тем временем из динамика пробасила очередная команда: «Удерживать якорь!» Боцман принял команду, сообщил брашпиль и стал подбирать слабину якорь цепи, пока цепь не набилась, словно струна. Постановка на якорь завершилась.
Рабочий день начался в непонятной смуте. Судно стояло на якорной стоянке. Главные двигатели держали в немедленной готовности к запуску так, чтобы по первому зову, быть готовыми сниматься в порт. Какие ответственные работы можно было начать в такой обстановке, когда ничего не ясно? Поэтому Залесский решил заплести пару оганов на новом швартовом конце, так, на всякий случай. Обычно за стоянку в порту Новороссийск швартовы лопаются легко и довольно часто, в особенности, когда на море длинная зыбь. Боцман трудился до обеда, а судно продолжало стоять. Потом стояло до вечера. Настроения совсем не было. За бессонные ночи он, довольно таки, устал и, жутко, хотелось спать. Хотелось ещё принять тёплый душ, чтобы лечь чистым в чистую постель и, если даст Бог и портовые власти Новороссийска, наконец, выспаться. Опоясавшись банным махровым полотенцем, озабоченный мыслями Николай, пошёл в душевую. Отворив дверь, он увидел в предбаннике подстригающихся матросов и полушутя устроил им маленький раздолбон.
– Так, ну совсем проход перекрыли, – возмутился Николай, обращаясь к подчинённым, направляя их деятельность в необходимое русло, – раз уж нашли здесь место, так хоть проход освободите, а то два мелких и всю раздевалку оккупировали.
Матросы поменяли дислокацию, давая боцману пройти в душевую, и Залесский, проходя мимо, снова буркнул в их сторону голосом отца-наставника:
– Смотрите, чтоб волосы убрали своевременно, а то, не дай Бог, в шпигат попадут, потом три шкуры сниму!
– Николаевич, не волнуйся, всё будет окей. Зуб даю, – успокоил боцмана матрос
из молдавского села Утконосовка по имени Толик, находящийся в образе клиента.
– Смотри, а то проверю и останешься без зуба, – пошутил ему в ответ Залесский
и закрыл за собой душевую кабину.
Душ немножко смягчил усталость и, уже, находясь в своей каюте, Николай думал о предварительных планах стоянки в порту. Штопая носки и размышляя о накопившихся делах, он вспомнил, что надо отправить через «Вестер Юнион» перевод жене и сыну. Для них он отложил семьсот долларов, а себе на мелкие расходы оставил двадцатку одной купюрой и, положив её в учебник «English for siemens», спрятал всё внутрь подвесного шкафчика, закрывающегося на ключик. На душе было как-то не спокойно, и он решил подняться на мостик разведать обстановку. Поднявшись, он застал там вахтенного третьего помощника капитана, усердно разглядывавшего на штурманском столе какие-то географические карты.
– Поделитесь секретом, Алексеевич. Что там по нашему заходу слыхать? – обратился он к молодому штурману.
Третий помощник проигнорировал присутствие боцмана. Делая усердный вид своей занятости, он продолжал чертить, словно, обращались к другому человеку. Боцман понял хитрый «ход конём» штурмана. Их отношения не сложились ещё в самом начале рейса. Третий помощник, совсем молоденький юноша, только закончивший мореходку и, знающий морское дело по прошедшей на судах практике, показал себя довольно высокомерным по отношению к экипажу. Он даже своим видом отталкивал моряков, пытавшихся с ним общаться. Валентин Алексеевич, так звали третьего помощника капитана, действительно был в должности первый год и делал свой второй рейс. Худой и длинный, он имел хипповую причёску «каре» с выкрашенной в жёлтый цвет чёлкой, а под тонкой полоской нижней губы, завёл лоскутик, какой-то модной рыжеватой бородки, как у молоденького козлика. На левом ухе у него имелся пирсинг: маленькое золотое колечко. Имея холодный пронзительный взгляд зелёных глаз и длинный нестандартный нос, напоминающий нос известной Кристины до пластической операции, он всех отталкивал своим внешним видом и, желающих с ним пообщаться, как-то не находилось. Если к портрету добавить его повседневную одежду, то это будет ещё тот видок. Обычно, на нём были потёртые, с дырками на коленках, очень застиранные джинсы, бледно-голубая джинсовая рубаха на выпуск и всё время расстегнутая, из-под которой виднелась жёлтая майка с рисунком группы «Qwin». Конечно, он был лет на двадцать моложе Залесского. Но обстоятельства сложились не в пользу последнего. Николай оставался только боцманом, а Валентин уже был третьим помощником капитана. И началась обида Валентина, в сущности, из-за пустяка, по его же, собственной вине. Можно сказать, гонор есть, а тактичности в работе с людьми и элементарных навыков, ещё не накопил. В самом начале рейса, когда Николай закреплял на мостике штурманский светильник, привинчивая его в удобном для судоводителей месте, Валентин находился на вахте. Капитан, после расхождения со встречным судном покинул мостик и Валентин, оторвавшись от тубуса радара, довольно обрадовавшись, заявил: « Теперь можно и закурить да, боцман?» На что Залесский просто не отреагировал. Тогда Валентин, пошарив по карманам, и не находя там зажигалку, спросил: «Боцман, зажигалка есть?» Залесский давно бросил курить и старался вести правильный образ жизни, поэтому зажигалки у него не было, но на штурманском столе лежала, оставленная кем-то, пачка «LM» и разовая зажигалка фиолетового цвета. Он взял зажигалку и, подавая Валентину, сказал: «На, держи, кажется, второй забыл». «Не держи, а держите», – поправил Николая Валентин. На что Залесский тоже не остался в долгу и подсказал третьему: « Тогда и ко мне обращайтесь по уставу, не «боцман», а Николай Николаевич. Устав гласит, что подчинённый и начальник должны быть вза-и-мо-веж-ли-вы-ми.» Он специально выделил интонацией слово «взаимовежливыми». После этого случая они стали корректными в обращении, но Валентин так и продолжал хранить, понятную только для него, обиду.