Иллюзия Вечности

                        Из случайно услышанного разговора:

«… – Пап, почему трава растёт под ногами, а деревья выше людей? Почему собаки бегают на четырёх ногах? Когда ты был маленьким, тоже так было?

– Да, конечно. Когда я был маленький и, ещё за много лет до этого всё было именно так.

– И люди были такими же?

– Верно, сынок. Все были точно такими, какими ты их видишь сейчас.

– И что всегда так и будет? И ничего не поменяется?

– Конечно. Можешь мне верить. Всегда всё будет только так. И ничего не поменяется…»

Секретарь коллегии:

«– Судебное заседание объявляется открытым. Суд идет.

Прошу всех встать…»

ПРОЛОГ

– Который час?

– Очередной.

– Ой, я умоляю! Может, хватит этих дурацких шуток? Просто посмотри на свои чёртовы часы и ответь на простой вопрос!

– Да что ж это опять? Снова этот тон, да?! В чем загвоздка, твою мать? Может, объяснимся наконец? Какая муха на этот раз в глаз залетела?

– Ты должен понимать многое и без слов!

– Ага! Постой угадаю… Проблемы на работе? Несварение желудка? Прости, пмс?

– Идиот!

– Ну, всё! Довольно с меня! Я попробовал поговорить. Как обычно в чём-то приложил усилие разобраться. Но тебе ж всё по барабану, верно?! А казалось бы ситуация проста: мы всего-навсего идем рядом, и я шучу тогда, когда мне того хочется. Не обижаю и не провоцирую. Но тебе ж хочется другого. Чтоб я облобызал тебя, вник в проблемы, о которых ты и не скажешь. Ну, так… наитием уловил.

– Заткнись уже.

Мужчина лет сорока остановился и резко одернул женщину за рукав модного кожаного плаща. Она попыталась отмахнуться, но мужчина перехватил запястье спутницы и сжал его в кулак до побелевшей на костяшках коже.

– Эй, ты! Переступаешь черту! Твоё настроение не моя проблема, ясно? Меня самого мутит уже от тебя. Хвала терпению, еще держу себя в руках. Но пора тебе преподать урок! – он притянул её к себе, – выбить из твоей башки дурь, наконец. Может, тогда прекратишь вертеть головой и поглядишь честно на себя. Кто ты есть на самом деле. Ты… Мегера. Может тогда в тебе что-то изменится. Стоит только начать. Весь мир к чертям может измениться за доли секунды…

Могучей тенью он надвигался на неё до тех пор, пока испуганная привлекательная женщина не прижалась к стене, выставив вперёд, чуть заметно, острие сложенного зонтика.

Он замахнулся рукой: – Иногда мне кажется, что у тебя просто чешется между…

Неожиданно сквозь напитанные злобой слова в рот мужчины обрушился страшный холод, сковав будто льдом недосказанное. С головы соскользнула твидовая кепка, и упала на землю. Волосы неестественным образом вздыбились. Руки за какое-то мгновение покрылись маленькими трещинками, разбежавшимися причудливым узором вдоль линий судьбы.

Женщина вздрогнула от пронзившего мороза и, дернувшись вперед, нанесла нечаянный удар зонтом в голень мужчины (как впоследствии выяснится смертельный). Охнув, она осела на асфальт, раскинув ноги. Юбка задралась, открыв исподнее. Широко раскрытые глаза её спутника бесстыдно уставились на укромное местечко. Изо рта мужчины раздался гортанный хрип.

Прошло меньше минуты. Их тела расслабились, погрузившись в вернувшееся тепло. Лёд, так же неожиданно как появился, пропал. В переулке взвыл ветер. Под ногами прошелестел газетный листок. Парочка не двигалась с места. Мужчина перевёл взгляд на окровавленную брючину: – Арх–х–х,… – выдохнул он. Затем нашёл в себе силы поднять женщину на ноги.

Пару минут спустя силуэт обнявшейся парочки был еле различим в темноте, поглотившей их шаги.

Деревья вновь расправляли свернувшиеся от холодного шока листья, попутно стряхивая мёртвых мух, принявших жуткую участь во сне. Ртуть на термометрах в окнах квартир медленно ползла вверх, к звёздам.

Шла середина августа – бархатный сезон, сезон отпусков.

1.

Начало

Для меня привычный мирской уклад полетел в тар-тарары тем утром. Вероятно, будь я внимательнее, заметил бы признаки начала конца и раньше, но сложилось так.

– Да, твою то мать!

Вопль взорвал аудиторию будто выстрел. Мы все мгновенно повернулись на голос. Застонало рассохшееся дерево скамей под телами студентов. Изумлённые лица застыли объединённые чертами общего вопроса: «– Кто посмел?» Немыслимо было и представить себе подобную выходку в присутствии доцента Семирядинова.

Доцент икнул от неожиданности, и выронил мелок на брюки.

– Да что это за херня?! – через несколько парт от меня, опираясь на стол, привстал Исаков и, очевидно не веря своим глазам, поднёс к носу окровавленную руку.

Переполненная аудитория ахнула. Сидевший рядом с Колей Исаковым Ярков, отодвинулся на край, что-то бормоча себе под нос и махая ладонью. Девушка справа вскочила и метнулась к окну.

Исаков медленно вышел из-за стола и, продолжая таращиться на руку, побрёл в сторону растерянного Семирядинова. Аудитория застыла на месте и лишь провожала ссутулившуюся фигуру товарища, аккомпанируя шелестом вопросов.

Не прошёл Коля и полпути до трибуны, как вдруг резко осел на ногу и мешком свалился на сокурсников – Диму и Диму К. Те двое брезгливо спихнули беднягу на пол.

Тем временем доцент справился с лицом, зачем-то поднял с пола мелок и потрусил к Исакову: – Не волнуемся! Все в порядке, – кого-то успокаивал он, сам отстукивая мелком по чёрным брюкам. За спиной доцента на пол с сочным звуком шлёпнулся увесистый учебник по теории вероятности. Семирядинов, вздрогнув, резким движением обозначил широкий лампас по левой ноге собственных штанов: – Вот ведь… – пробормотал он конфузясь.

Толпа с гулом попёрла к телу Коли. Мне вместе с другом Сашкой посчастливилось попасть в партер.

Перепуганный Коля, лёжа на боку, причитал: – Не понимаю. Боже упаси… Что за херня, твою мать.

– Смотрите! Ах–х! – девушка Ольга закусила руку и красноречиво уставилась на левую ногу Исакова. Матерчатый ботинок потемнел, и с его носка по капле падала на пол кровь.

– Что это с ним? – Сашка обернулся ко мне. Я лишь пожал плечами.

Семирядинов склонился на колено, поднял Колину голову за подбородок и заглянул ему в глаза. Губы доцента беззвучно зашевелились. Выпустив, наконец, мелок из пальцев, он осторожно осмотрел рану на руке Исакова.

– Дай платок. Гринберг, дай платок! – Семирядинов, не оборачиваясь, протянул перепачканную ладонь к Юле Гринберг, стоявшей ближе всего к нему. Она извлекла из кармана кофты голубой платочек с вышивкой.

– Боюсь, что…

– Давай сюда! – Доцент грубо выхватил его из Юлиных рук и кое-как наложил жгут на Колькину ладонь.

Мы все, молча, наблюдали за происходящим. За неуклюжими манипуляциями с Колиной раной доцента, за падавшей капля за каплей тёмной кровью в пыль паркета, друг за другом. Оглядываясь на товарищей и подмечая интерес, страх, либо отвращение на знакомых лицах. Никто не решался вымолвить слова, внимая стонам хорошо знакомого всем парня, а также натужному пыхтению преподавателя.

Семирядинов поднялся. Орлиный профиль доцента возвысился над головами учеников. Жестким взглядом, обошедшим наши лбы, впору было отправлять в атаку римские легионы. – Кто-нибудь поможет мне, или здесь все боятся крови? – он ещё раз медленно оглядел собравшихся студентов и неожиданно остановил свой взгляд на Сашке. – Снимай ботинок. И аккуратнее, я прошу.

Мой друг, не колеблясь, сел в ногах Исакова. Я, было, бросился ему на помощь, но затем остановился. Они смогут и без меня. Конечно смогут.

Доцент поддерживал плечи Коли, пока Саша крайне медленно и осторожно освобождал ногу. Как только он снял ботинок, со ступни полилась густым потоком бурая кровь. За моей спиной пошатнулась и упала на стол одна из девчонок.

– Вот как! Японский бог… – Сашка одной рукой держал ногу Исакова, а в другой его вымокший от крови ботинок. Он повернулся ко мне и многозначительно повертел ботинком в воздухе. Подошва на манной каше была толстой, прочной и, клянусь богом, абсолютно целой.

В ответ я опять лишь развёл руками. Что сказать? Чертовски странно!

Мой друг двумя пальцами стянул бурый от крови носок с Колиной ноги. Раздались изумлённые крики и сокурсники подались назад. Начиная от внутренней части ступни, и затем вдоль всей пятки шёл глубокий порез, из которого, не останавливаясь, струилась кровь.

– Астафьев, давай! Работай, – Семирядинов кивнул Сашке и тот, не медля, стянул через голову свою кофту. Руки моего друга уже по локоть обагрились Колькиной кровью. Он сидел на коленях, словно практикующий с мертвецами агхори, внушающий ужас и отвращение. Плотно обмотав кофту вокруг ступни, Саша и доцент помогли Коле привстать на здоровую ногу.

До того относительно державший себя в руках Исаков заплакал.

– Потом Коля, потом. Надо потерпеть, – Семирядинов вновь бросил вызов. – Снесём его на первый этаж. Кто-нибудь поможет?

Я подхватил Исакова под ногу. С другой стороны взялись ещё двое ребят, и мы осторожно понесли его вниз по лестнице к медпункту.

За все время нашего пути доцент несколько раз повторял «Все будет хорошо», в чём я впервые сильно засомневался после того, как Коля завопил: – Ребята посмотрите на лицо, а! Умоляю, скорей. По-моему чего-то там плохо!

Мы уставились на его лицо. Под носом открылась небольшая, но препротивнейшая ранка, из которой дьявольской росой выступило несколько капель крови. На подбородке наливался бардовый синяк, в центре которого отчетливо выделялись кромки некогда почти незаметного шрама. Но самое неприятное зрелище являла собой кожа на шее. Она вся была в мелких царапинах и точечных ранках. Будто Исакова хлестали ветками крыжовника по ней. Взирая на всё это, я мог дать руку на отсечение, что всего несколько минут назад ничего подобного на Колькином лице и шее не было и в помине!

Семирядинов толкнул меня коленом под зад: – Пошли.

Мы двинулись дальше чуть ли не бегом. Давно знакомая краска на стенах ВУЗа, кафель бордюра, истертое дерево полов – все мельтешило у меня перед глазами, и должно, казалось, успокаивать привычкой, близкой к ощущению уюта дома. Но сегодня в этот дом, как мне показалось, уже не вернётся спокойствие. И не ошибусь, если скажу, что каждый из нас уже осознал, что происходит нечто из ряда вон выходящее, и от этого неприятно холодило в паху.

За оставшееся время пути я лишь усилием воли удерживал себя от желания вновь посмотреть на лицо вопящего Исакова. Вокруг мелькали люди. Вопрошающие взгляды провожали несущуюся окровавленную кавалькаду на всём пути до медпункта. Увы, и там ещё одно открытие, похлеще метаморфоз с лицом Исакова, поджидало нас у дверей.

Чуть не столкнувшись лбами с Семирядиновым, навстречу из них выскочила дежурный врач: – Ещё? – Взвизгнув, она выбросила вперёд полную руку с перебинтованным пальцем, словно распятие перед лицом нечистой силы.

– Что значит ЕЩЁ? – По-моему истекающий кровью Исаков заслуживал нечто большего. Хотя бы из жалости, в конце концов. Сложно было представить, что врачи в институтском медпункте регулярно принимают эшелоны с фронта. Но, оказалось, что для всего самого худшего то было лишь начало.

– Только не надо вопросов. Не сейчас, – врач сдавила свои виски ладонями, отчего белая шапочка сползла на затылок. – Заносите его. Давайте, давайте, и,… – не найдя подходящего продолжения, она просто распахнула перед нами двери.

С порога я увидел две дюжины лежащих и сидящих на полу людей. Среди них преподаватели, студенты, сотрудники кафедр и знакомый сотрудник КПП института. На полу повсюду кровь – яркая и бурая, свежая и подсохшая, размазанная подошвами туфель и нетронутые аккуратные лужицы. На стене огромный плакат о профилактике гриппа: «ЗАЙМИСЬ СВОИМ ЗДОРОВЬЕМ СЕЙЧАС».

Стоял гул стонов. Меж больных сновали медсёстры и неизвестные добровольные помощники.

Врач быстро осмотрела Исакова, покачала головой, буркнула что–то подошедшей медсестре и выскочила из дверей.

– Кто-нибудь из вас водит машину? – сестра окинула всю компанию взглядом и уставилась на доцента.

– Вообще-то у меня есть машина, – с трудом далось Семирядинову. – А собственно,… а почему? Может, мне объяснят, что здесь происходит?

– А самим вам не заметно? – она обвела рукой изуродованных людей. – Их здесь слишком много. Не так ли? Чего-то определённого я вам точно не скажу. Простите, но… такова реальность.

– А… – Сашка хотел что-то спросить, но не нашёл слов.

– Послушайте меня, давайте без вопросов. Это уже с самого утра, – медсестра упала спиной на стену. Она выковыряла сигарету из пачки, смятой в заляпанном кармане, и, ничтоже сумняшеся в уместности, закурила. Выпустив сизое облако в шевелюру доцента, она прикрыла ладонью глаза. – Не хочу всё это видеть. Я же тоже человек! Понимаете вы или нет?

– Да мы собственно… – Семирядинов шагнул к ней совсем близко, но не решился взять за руку, хоть и потянулся.

Медсестра выпрямилась: – У нас всех… проблема. Большая проблема. Что-то происходит нехорошее. Верьте мне, ваш парень в очень тяжёлом состоянии. Здесь ему никто не поможет. Хотите спасти – везите в ближайшую больницу. Если там не возьмут – ищите другую, – позади неё завизжал пожилой мужчина с огромным кровавым пятном на животе. Сестра на миг застыла. Окурок обломился у фильтра в её пальцах. Но, показалось, она даже не заметила ожога и пошла к больному.

– Но ради бога, почему?! Почему вы не отправите его в больницу сами? Я хочу знать! – доцент последовал за сестрой.

Мы же не решались опустить Исакова на пол, хотя стремительно теряющий силы, он обмяк на наших и без того уставших руках.

– Слушайте меня, – медсестра решительно приблизилась вплотную к Семирядинову. – Сегодня через меня лично прошло не менее тридцати человек с такими увечьями, которые вам и не снились. Истекающие кровью, вопящие на чём свет стоит. Всем нужна помощь и у всех один вопрос: «Почему?». Все хотят знать. Также как и я сама хочу. Но не знаю! – на последнем слове она вскрикнула и развела руками. – И никто из нас, находящихся здесь, не знает. И, верите, меньше всего мне сейчас нужны ваши вопросы. Мое место рядом с больными. Надеюсь, это понятно? – повисла пауза. – Так. С этим мы разобрались, – медсестра потёрла лоб и решительно взглянула вновь на доцента. – Теперь дальше. Ситуация тяжелейшая. Врачи не могут остановить кровь. У больных раны появляются по всему телу! Глубокие, поверхностные, широкие, маленькие – на любой вкус, если угодно. Появляются и всё тут. Больше и больше, прямо на глазах. Мы не можем помочь всем им так, как это действительно нужно. Не здесь. «Скорая» не приезжает уже часов шесть. И её не будет, я даже не сомневаюсь в этом. Так что, – она всё же приблизилась и нагнулась к Исакову. – Я перетяну ему раны, а потом быстро везите спасать парня. Иначе он помрёт у вас на руках от потери крови. Я вас предупредила.

Семирядинов захлопал ртом будто рыба. Затем опустил глаза в пол и тихо выругался матом.

Мы, наконец, положили Колю на паркет, пока медсестра пошла за бинтами. На лице нашего сокурсника открылась рана под шрамом, из которой безудержно струилась кровь. С уголков приоткрытого рта также закапало.

Исаков весь был в красном. От сошедшихся на переносице морщин до пальцев ног. Алая, алая кровь. И я поймал себя на мысли, что уже не чувствую отвращения к этому зрелищу. И даже счёл, что, пожалуй, такое привыкание можно считать удачным в сложившихся обстоятельствах.

Тем временем, в стенах института стоял невообразимый шум, гулом доносящийся до нас из-за закрытых дверей медпункта. Я прислонился плечом к плакату на стене и опустил глаза. Рядом, у ног хрипела буфетчица. То ли Зина, то ли Нина (всегда плохо помнил имена). Я посмотрел в её глаза, а она на меня. И я не смог отвести взгляд, будто сцепившись с ней. Минута шла за минутой, а я всё смотрел зачарованный и словно видел, как заряд её жизненных сил подходил к концу, а уходящая энергия ещё блестела на поверхности зрачков женщины, но совсем не так, как должна была. Женщина цеплялась за меня скорбным взглядом и по незримой протянувшейся меж нами нити вопрошала глазами: «За что? Почему я?». В голове откликнулся воспоминанием её прежний облик: обаятельной хохотушки за барьером прилавка буфета института. Неужели это её конец? Вот так оно и происходит? Разорвав связь, я закрыл глаза и отвернулся.

Тем временем, мой друг подскочил к Семирядинову с мольбами взять его с собой, чтобы отвезти Колю. Они размахивали руками, что-то обсуждая на повышенных тонах, хотя обоим сразу стало понятно, что доцент мгновенно согласился. Я же находился в неком оцепенении, пока Сашка не вцепился в рукав: – Поехали с ним. Давай!

Очнувшись, я не сразу понял друга.

– Куда? Зачем Саш?

– Поехали, дурень! Разве ты не видишь, что происходит? Мы должны знать почему!

Сашка вцепился в Исакова и, с силой, буквально потащил нас за собой на улицу. Медсестра пожелала удачи и захлопнула за спиной дверь.

У подъезда института мы с трудом прорвались сквозь толпу возбуждённых студентов. Семирядинов протискивался бочком к автостоянке, пока Саша свистом и окриками разгонял пристающих с вопросами.

Загрузив теряющего сознание Исакова на заднее сиденье Жигулей доцента, мы наспех попрощались с товарищами, что помогали нести тело и втиснулись в машину.

Я сел рядом с Колей и придерживал его голову на коленях. Исаков дышал часто и неровно, упершись взглядом в потолок машины. Мне показалось, он впал в забытье, что было совсем неплохо. Весь в крови. И я с ним такой же. Мы перепачкали доценту сиденье, но я надеялся, что химчистка справится с этой оказией. Даже аккуратно вытер собственным платком красное пятно рядом с ногой.

Саша стал штурманом рядом с доцентом. Оба под воздействием адреналина, они энергично обсуждали маршрут до больницы. А я молчал. Обнял Исакова и смотрел в окно. Сашка время от времени, что-то спрашивал у меня, но скоро махнул рукой и перестал.

Мелькающие объекты за стеклом сработали усыпляюще. Очевидно, защищаясь от эмоционального фона, разум счёл наилучшим отрешиться от реальности.

Мне привиделись чайки на безлюдном берегу океана. Раздирающие клювами нечто, напоминающее человеческое тело, завёрнутое в лохмотья. Подул ветер, нагоняя барханы на брошенном пляже. Холодный ветер. По мокрому песку пробежала маленькая девочка, держа в руке алый воздушный шарик. Шарик будто пел. Пел о том, что скоро все почувствуют силу пришествия нового духа. Мелодию нарушил грубый звук клаксона, и шарик обиженно замолчал. Вместо него зашептала девочка: «Некуда бежать. Круг замкнулся». Она повернулась ко мне, и ее детский рот обезобразил жуткий оскал. На сцене появилась буфетчица, то ли Зина, то ли Нина. Она бежала задом наперёд и кричала: «Всё возвращается. Мы помним! Всё вернется…»

Жигули доцента скакнули в яме, и я с криком очнулся.

– Ну, ты даешь! – Саша и не скрывал своего раздражения. – Как так получается то у тебя спать в такие моменты?

– Да пошёл ты, – я потёр виски пальцами, забыв, что они все в крови Коли. Заглянул в салонное зеркальце и сплюнул от досады под ноги.

Мы проезжали по двухполосной дороге, разделяющей незнакомые дворы. За окном автомобиля пронеслась пара, шествующая по тротуару. Мужчина с портфелем в руке и молодая девушка, прижимающая к груди букет цветов. Совершенно обыденная картина. Я отметил их про себя и вдруг испытал озарение. По телу пошла дрожь. Сквозь мешанину внутреннего диалога неожиданно выкристаллизовалась чёткая мысль.

Я прижался к Исакову. Сперва шёпотом я позвал его: – Исаков. Коля… слышишь меня? – он чуть повёл глазами в мою сторону, но затем веки под тяжестью опустились.

– Исаков очнись! Ну же! – я поднял его голову за подбородок и повысил голос.

Сашка повернулся к нам и уставился на Исакова. Тот с выдохом надул губами розовый пузырь: – Да.

– Коль, потерпи, немного осталось, только скажи – ты же порезал свою пятку раньше? Было такое? Может и с рукой, и с лицом тоже? Когда это было Коля? Когда?

– Давно была пятка. В детстве. Я с гаража прыгнул. Стекло. Босые ноги и… привет. Глубоко резануло. Месяц, как тушкан, на одной ноге прыгал, – его рот растянулся в ужасной улыбке, открыв взгляду зубы, покрытые красной плёнкой слюны. – Зажило. И… Что происходит Филин? Руку резал года три назад. Какого чёрта сегодня случилось? Ты послушай меня, я крепкий вообще-то человек. Но тут… сижу, боль прямо пронзила. Вот ведь, нажил вам… Где мы, а? Мне плохо очень. Выворачивает всё внутри, холодно, брат. Лицо болит, по спине, чувствую, течет. Филин помоги, – он попытался обнять меня, но потерял сознание.

Я посмотрел на Сашку. Казалось, что-то стало проясняться.

– Павел Николаевич, прибавьте. Очень надо, – Саша уже не кричал. Он задумчиво смотрел вперёд, изредка поторапливая Семирядинова. Похоже на то, что время сейчас для нас без преувеличения является вопросом жизни и смерти.

– Здесь, – доцент вырулил на бордюрный камень тротуара перед серым зданием. Кругом была уйма народу. Сотни людей. По периметру больницы шла настоящая осада. Жители города кричали и набрасывались на каждую прибывающую и пытающуюся выехать машину с красным крестом. На крыше больницы издевательски мерцала неоновая реклама противозачаточных таблеток. Я зажмурился и вновь открыл глаза. Всё осталось, как и было. Всё же верно заметила сестра: это не кино, будь оно неладно.

После минутного замешательства, мы схватились за Колю и выволокли его из Жигулей. Доцент был с нами, но…

– Филиппов, тащи его скорей! – доцент хлопнул меня по плечу. Мы с другом подхватили Исакова на руки и понеслись к дверям больницы. Пробежав метров тридцать, я остановился и оглянулся назад. Ни Жигулей, ни доцента Семирядинова Павла Николаевича не было на горизонте.

– Проститутка учёная! – Сашка плюнул в сторону испарившейся машины.

– Давай вперед, может, удастся прорваться.

Пыхтя из последних сил, мы тащили тело товарища, без лишних обсуждений понимая, что нужно делать. Исаков в эту минуту был наш реальный шанс попасть в жерло информационного потока. Прямо к первоисточнику. Где, вероятно, подтвердятся наихудшие наши домыслы, либо заблестит надежда. Глядишь, Семирядинов прав: «Всё будет хорошо».

На пути к дверям больницы царил невиданный мной доселе хаос и столпотворение. Здоровые люди держали раненных и кровоточащих. Тут же их теснили другие вновь прибывающие. И всё это с криком, матом, истеричными возгласами. Единицы, не приближаясь к толпе, садились и ложились на грязный асфальт. Я чуть не задел ногой плачущего мальчика лет десяти. Он тёр дрожащей пятернёй глаза, другой рукой прижимая к худому тельцу игрушку робота. И рыдал навзрыд, один. Может быть, потерянный, может быть, оставленный родителями. Эта иллюстрация потрясла меня до глубины души, и лишь на силу я не бросил Исакова тотчас жё. Плачущий беззащитный ребенок или собственная шкура? И решать не пришлось, мой друг тащил меня дальше.

Сблизившись с первым кольцом плотного окружения больницы, Сашка завопил: – Санитара несём, дорогу!

Я поддержал его истошным вторящим воплем.

С фантастической ловкостью и невероятным везением нам удалось прорваться ко входу в здание. В спину сыпались тычки и гневные выкрики из толпы. Кто-то запустил в мою голову пластиковой бутылкой. Иные, наверняка, не прочь были бы приложиться и значительнее. Рвали за воротник. Сашке выдрали клок волос из головы. Но мы всё равно это сделали. Исаков был у порога.

Продираясь сквозь людей, я видел обезображенные ранами лица и тела несчастных сограждан. Спрятанный за гримасами гнева страх. Неподдельные страдания и боль. Это землятресение, ураган, война – стучало в моей голове. Иного просто нельзя и представить себе.

Саша ударил по двери ногой. Я закричал: – У нас врач! Помогите! Немедленно!

Времени мало. Очевидно, что обратного хода с Исаковым на руках для нас нет. Одно из двух: либо толпа нас раздавит и жестоко затопчет, либо чудодейственный источник нашей силы иссякнет, и тогда Коле конец. Я и сейчас-то не был до конца уверен, что он сможет протянуть ещё хоть несколько минут.

Сашка молотил ногой по двери, я орал как резанный, и нам снова повезло. Двери неожиданно приоткрылись, и сильные руки, ухватившие тело Исакова, втянули нас за собой в щель с полметра шириной. Также стремительно как открыли, дверь захлопнули перед ринувшими к ней людьми.

Мы очутились на грязном кафельном полу больницы. Я упал навзничь, прикоснувшись лицом к плитке, и вдохнул пыль частым дыханием, отчего зашелся кашлем, сплевывая под нос. Сашка распластался рядом и таращился на меня, прижав щеку к полу.

– Этот что ли врач? Что за херня?! – два рослых санитара держали за руки повисшего, и по-моему уже не дышащего, Исакова. Один из них с какой-то животной ненавистью посмотрел мне прямо в глаза.

– Врач, врач. Самый лучший врач. Он гений, мать вашу! Спасайте его. Что вы встали, олухи? – Сашка с трудом поднялся на ноги, схватил меня за шиворот и потащил за собой. Из последних сил мы рванули по коридору подальше от санитаров. Минуя первый поворот, и запутывая следы, мы, загребая руками, пронеслись по галерее смотровых. За другим поворотом вскочили в первую попавшуюся дверь и рухнули на пол. Дверь закрылась.