Шабашник

И если кто-нибудь даже

Захочет, чтоб было иначе,

Бессильный и неумелый

Опустит слабые руки,

Не зная, где сердце спрута

И есть ли у спрута сердце…

Аркадий и Борис Стругацкие

«Трудно быть богом»

«Я чувствую, что мою страну опорочили, а я хотел, чтобы у нее было доброе имя; у нее всегда было доброе имя; порой я сижу и гадаю, кто ж это опорочил мою страну?»

Татанка Йотанка (Сидящий Бык)

Глава I

17.09.201… года. Киров.

Ярко-красными лучами Солнце играло на спицах велосипедного колеса, катившего вдоль железобетонного забора электроподстанции. Грунтовая дорога вела к деревне и надо сказать, что деревня тут была задолго до электроподстанции.

Мимо металлических ворот в бетонном заборе ехал красивый чёрный велосипед, на каких обычно ездят подростки, молодые пенсионеры, бородачи-хипстеры, политики-популисты, физкультурники или творческие натуры, которым права на автомобиль не положены; словом, все те, кого называют гражданами с активной жизненной позицией. На велосипеде ехал мужчина – не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтоб стар, однако ж и не так, чтоб слишком молод. Его звали Сергеем и на его голове поверх бейсболки были надеты наушники с чёрным обручем оголовья, за спиной был рюкзак. Сергей на ходу пнул валявшееся на обочине мятое жестяное ведро с ручкой и насквозь проржавелым дном. Ведро с грохотом и треском улетело в кусты, где немного пошуршало откалывающейся эмалевой краской, чтобы потом пропасть навсегда. Когда я проходил весной следующего года по этой дороге, то никакого ведра в кустах не было. Один Бог ведает, куда оно подевалось.

Подъехав к своему дому, молодой человек спешился, закатил велосипед куда-то внутрь и через пять минут, уже переодетый, вышел в расположенный за домом большой огород. Солнце клонилось к западу и своими проницательными лучами пробивалось через беззаботно шелестящие листья разросшейся ирги, до которой Сергей ещё не успел добраться с секатором, потому что у него в руках была лопата. Неделю назад Сергей выкопал картошку и теперь перекапывал землю.

Десять дней назад Сергея уволили с работы. Уволили, просто поставив перед фактом и даже не стали придумывать причины, чтобы указать на дверь. Дело было в том, что для большой фирмы, где он работал, наступили не самые лучшие времена и было принято решение несколько сменить профиль деятельности. В новый профиль Сергей уже не вписывался. С формальной точки зрения, дело было обстряпано ловко и кругло: фирма была поделена на несколько мелких фиктивных индивидуальных предпринимательств и тот индивидуальный предприниматель, за которым по документам числился Сергей, ликвидировался. То есть предприниматель как личность ещё существовал, но все его недавние полномочия теперь готовились делегировать какому-то другому зицпредседателю.

Конечно, можно было написать в прокуратуру или в трудовую инспекцию. Конечно, они бы прижали к ногтю подставное лицо, на имя которого был составлен трудовой договор: описали бейсболку с прямым козырьком, шорты и кроссовки. Его бы признали негодяем, сказали бы: «Ай-яй-яй, как нехорошо!» и испортили дальнейшую предпринимательскую жизнь, но Сергею от этого вряд ли стало бы легче: движимое и недвижимое имущество дороже пятисот рублей благополучно переписано на маму пенсионерку и выйдет так, что бывший начальник живёт в этом мире на иждивении, доходов не имеет и взять с него нечего, хотя ещё вчера он так старательно и убедительно корчил из себя владетельного князя с не сходящей многомудрой ухмылочкой. На деле вчерашний игемон даже не нашёл сил лично объявить об увольнении – по телефону с Сергеем говорил руководитель параллельного звена, а в офисе ждал бухгалтер. При этом тот, кто действительно принимал решения, тот, кто владел и распоряжался предприятием через череду доверенностей, подставных фирм и юридических лиц, был недоступен для претензий законным порядком. Разве что в окно ему кирпич бросить. Но от этого Сергею точно не стало бы легче.

Поэтому Сергей решил не заморачиваться битвой с ветряными мельницами, а спокойно написал заявление об увольнении, получил на руки документы и пошёл искать работу.

Хорошо, что Сергей был парнем не гордым и рукастым – многое в этой жизни успел попробовать, поэтому надеялся, что на разосланные им резюме в конце концов придёт ответ. Но время шло, а работы не было. Зато был огород, копание в котором было чем-то средним между исполнением религиозного обряда и занятием физкультурой: привычкой, способом отвлечься и забыться.

На эти сельскохозяйственные мытарства внимательно смотрел Андрей Иваныч, который прямо сейчас стоял у забора и хлопал себя по карманам в поисках сигарет. Облокотившись на забор и сложив ладони замком, Иваныч опустил голову так, что выбритый подбородок лёг на основание большого пальца правой руки, в то время как ладонь правой руки и большой палец левой почти полностью закрыли рот. Вытянув шею, чтобы губы поднялись выше скрещенных пальцев, он крикнул:

– Бог в помощь!

Сергей встрепенулся, резко обернулся, но, увидев знакомое лицо, снял наушники:

– О, здравствуй, Иваныч! Дай огоньку. Как твой кот?

Иваныч снова похлопал себя по всем карманам, хотя точно помнил, что зажигалку он положил в левый нагрудный. Как-то само собой получилось.

– Да ничего, выздоровел вроде – глаза больше не слезятся, да и сам поправился, а то был тощим, как твой велосипед…

– А чем болел-то он? Выяснил хоть? – озабоченно и с ноткой сомнения спросил Сергей.

– Да какой там! Кололи ему три дня лекарства, которые в клинике дали – два витамина и один антибиотик. Я, главное, сколько не допытывался до того коновала, а так и не вызнал, что он Ваське моему диагностировал, – Иваныч прикурил и, поперхнувшись, выпустил дым уголком рта. – Не, хорошо устроились, а? Лечат от чего попало – только денег им дай, ага. Косарь содрали прямо как с куста!

– Нормально, блин! – от удивления Сергей хлопнул себя ладонью по бедру. – Я весной от пневмонии лечился и за таблетки и уколы отдал сотен шесть. И это три недели лечения.

– Вот! А я кота три дня лечил. Нет, давно пора прижать эти шараги – понимают, паразиты, что раз животное не скажет, что и где у него болит, то с хозяина можно драть, как со сволочи. И ведь не скажешь тоже, мол, жалко денег – пусть подыхает? Нет ведь!? А поди его разбери – может, это у животного, как простуда у человека – лечи-не лечи, а само через неделю пройдёт. Или действительно животное при смерти и потом всю жизнь себе вспоминать будешь, как денег пожалел.

– Так да, на это у них и расчёт. Кстати, я тут прикинул, а ведь мой кот лучше моего питается! Вот я только что из магазина: пятихатку потратил, а из неё три сотни на корм коту. Ещё хорошо, что я на велике, а так бы на проезд ещё сорокет ушёл.

– Да, вот ты про проезд сказал. Видал, что на вокзале делают? Гляди, билет в кассе брал, а мне вместо одной бумажки две суют. Что за дела такие, думаю, но у кассы разбираться не стал – сзади очередь напирает. А в поезд сел, гляжу – во! Уже сами себе рекламу покупаем.

Опустив руку в правый нагрудный карман куртки, он достал и протянул Сергею билет с прикрепленной к нему скрепкой степлера рекламкой. Сергей мельком посмотрел на строчки и его глаза загорелись восторгом.

– Слушай, Иваныч, тебе ведь эта бумажка не нужна? Можно я возьму?

– Да бери, конечно, ни во что она мне не упёрлась… – Иваныч довольно усмехнулся и барственно приосанился, но тут же, как будто спохватившись, взмахнул рукой в каком-то театральном жесте. – Кстати! Я ведь чего зашёл-то? Дело у меня к тебе, шабашка. Я только спешу сейчас, а к тебе вечером загляну, чтоб подробно обсудить?

– Да не вопрос. Буду ждать.

– Варенья принесу свежего, чаю попьём.

– Ну, вот и договорились!

***

Придя домой, Сергей внимательно рассмотрел рекламку, в которой говорилось о том, что в самом центре Москвы действует организация, помогающая трудоустроиться всем встречным и поперечным – столярам, плотникам, каменщикам, охранникам, водителям, поварам, грузчикам, разнорабочим и дворникам. Зарплата, конечно, не астрономическая, но приятная – выходило значительно больше, чем Сергей получал раньше.

Чтобы разузнать подробнее, Сергей зашёл по первой выскочившей в поисковике ссылке. Вроде и тут всё в относительном порядке – да, находились негативные реплики, но сдержанно-хвалебных отзывов было больше. Получается, что работа себе и работа: не хорошая и не плохая. Нормальная.

– Значит, если ещё неделю ничего не нарисуется…, – сказал Сергей своему коту и почесал его за ухом. Кот зажмурил глаза от удовольствия.

***

Иваныча Сергей знал с самого детства. Конечно, тогда он был не «Иваныч», а «дядя Андрей» – друг и коллега отца. Отец развёлся с матерью в середине девяностых и сгинул где-то без вести на ниве строительства новой личной жизни – сына и бывшую жену он излишним вниманием не обременял. Сергей его почти не помнил. Покойная мать тоже редко вспоминала бывшего супруга. Иваныч же, у которого была дача в соседнем с деревней садоводстве, всегда при встрече радушно приветствовал Серёжу шутками-прибаутками. Когда Серёжа подрос, то Иваныч радушно одалживал его инструментом или дельным советом, на том и сдружились. Ну, не то, чтоб уж закадычными друзья стали – разница в возрасте создавала известную дистанцию, но приятелями были близкими. С отцом Сергея Иваныч не поддерживал отношений тоже где-то с середины девяностых: что-то они тогда не поделили. Тогда же Иваныч вышел на пенсию по инвалидности из-за производственной травмы. Что это была за травма и чем занимается Андрей в свободное время, Сергей не знал – ну, дачник себе и дачник.

Ровно в семь вечера в окно постучали.

– Снова здравствуй, дорогой! – Иваныч махнул раскрытой пятернёй.

Сергей поспешил открыть дверь и впустить гостя. Пока Андрей снимал камуфляжную куртку, Сергей суетился у стола:

– А я как раз чай заварил. Иваныч, тебе сколько сахару?

– Без сахара, что ты! С вареньем же. На-ка вот, держи банку – вчера только варил, ещё утром тёплое было. Яблочное, с корицей.

– Может, моего попробуешь? Облепиховое, тоже свежее, – Сергей было подался к буфету, но Иваныч остановил его порыв:

– Не, лучше яблочного. От облепихи изжога у меня. Не уважаю эту ягоду манчжурскую.

Пожав плечами и положив добрую треть банки в вазочку с претензией на хрусталь, Сергей всё же ушёл к буфету, откуда достал пакет сушек и пересыпал в такую же, как вазочка, хрустальную салатницу. Сушки были с маком. Хозяин разлил заварку по чашкам. Иваныч о чём-то подумал и махнул рукой:

– Ай, ладно. Положи одну ложку сахара!

Сергей улыбнулся и насыпал в горячий чай ложку с препорядочной горкой.

– Слушай, а ты никогда на вахту не ездил? – с каким-то нетерпением спросил Сергей.

– Нет, сам-то я не ездил, – Иваныч будто ждал этого вопроса. Он с достоинством поднёс к носу чашку, с видимым удовольствием понюхал, но отставил в сторону. Горячо. – Я же всё на заводе своём. Брат вот ездил когда-то на Север, большую деньгу там зашибал, но это давно было, год девяносто пятый, что ли? Что точно помню, так что страху он там натерпелся – караул. Прикинь, их после вахты прямо на перроне вокзала бандиты на пушки поставили. – Андрей посмотрел Сергею прямо в глаза. – Но пронесло. Повезло, говорит, потому что боялся деньги пропить и положил их на самое дно сумки, в носки – под свитерами, штанами, трусами, шапками… Спьяну он бы туда не полез, а в кошельке была мелочь – её-то братки и забрали не глядя. Но некоторые работяги бесплатно, считай, отработали. Брат ещё говорил, что у иных бандитов рожи знакомыми были: вроде он кого-то из их в охране месторождения видел. Больше брат туда не ездил.

Сергей как-то совсем безвкусно отхлебнул чая, обмакнул сушку в варенье, откусил половину и, тщательно прожевав, высказал кому-то, кого не было за столом:

– Ну, теперь-то на вокзалах полицейские дежурят, да и деньги не наликом дают, а на карту переводят… – тут он снова посмотрел на Иваныча. – Просто я чего? Меня твоя рекламка заинтересовала – сижу, прикидываю. Может, рвануть, а?

– Это с билета-то которая? Да хрен его знает. Хотя столица наша, конечно, город богатый… Неужели ты здесь работу найти не можешь?

– Сколько уже ищу, а ничего подходящего нет! На четыре собеседования ходил – одно что «мы вам перезвоним». И на моё резюме результат один – по три раза в день звонят и предлагают менеджером быть по продажам. Я сперва удивился, подумал – а чего бы и нет? Приехал к ним в контору, которая в новом БЦ на берегу реки у моста, знаешь? Вот. Приехал туда, значит, на двенадцатый этаж поднялся, а там всё чинно, благородно –девушка красивая в блузке и галстуке за стойкой. Анкету, значит, заполнил, сижу на диване кожаном, вызова жду, готовлюсь. Ну, думаю, повезло мне наконец – теперь бабло грести лопатой буду! Вызвали. Сидит в кабинете дядька такой солидный, в пиджаке и сразу, с ходу прямо давай мне рассказывать, как он так же, как и я, два года назад пришёл в эту же организацию, но только в Казани. На мои ноги поглядел и говорит, что тоже денег на кроссовки нормальные не было, но через три месяца он машину купил, ещё через год подразделением руководил, а теперь сам открывает такой же центр в Кирове, потому что контора у них инновационная, передовая и методы европейские, но интегрированные в отечественные реалии. Я весь расплылся, представляя, как себе Ниву-пятидверку к новому году куплю, но потом соображаю, спрашиваю, а что делать-то надо? А он мне, мол, мы такие-растакие-этакие…

– Наркота что ли? – Иваныч усмехнулся от своей догадки.

– Да нет. Короче, полчаса он воду лил и по ушам ездил… Смысл такой – ездить по райцентрам и там страховые полиса пенсионерам втюхивать, убеждать их в том, чтобы они свои пенсии переводили в наш негосударственный пенсионный фонд. Работать я буду за процент и формула расчёта там какая-то очень мутная – большую часть денег я получу потом, как раз месяца через три, когда все бумаги пройдут и всё оформят. А до того времени мне причитается тридцать рублей за один полис и оклад восемь косарей, но через два месяца будет аж по пятихатке сверху за каждый заключённый договор.

– А что ж ты, по подъездам бегать будешь? Где пенсионеров-то этих брать?

– Иногда и по подъездам, но в основном, типа, какую-то стойку в поликлинике или на почте ставить будут. Типа, ходит туда народ с как раз с документами и там можно их тёпленькими брать. Сам говорит, что у себя в Казани он по двести человек за день подписывал.

– В Казани-то, может, столько народу и обработаешь, но никак не у нас в каком-нибудь райцентре.

– И я так подумал. Человек десять я за день оприходую, двадцать – край. То есть больше шести сотен за день не получу, а командировка туда на четыре дня, потом три дня отдыха и даже если я по двадцать человек в день получится, то в месяц это и десяти косых не будет. Ладно, плюс оклад, но всё равно не густо! Конечно, через два месяца, когда всё оформят…

– Погоди, а ты разве учился на менеджера-то?

– В том и дело, что нет. Три года назад симками торговал, вот в трудовой и запись – «менеджер по продажам». Я это в резюме указал, вот, видать, меня и нашли.

– Но диплома у тебя нет?

– Вот именно, что нет. Я и работу-то не менеджером искал, не продавца даже, – Сергей отхлебнул чая. – Но и не в этом ещё дело. Я с тем дядей солидным раскланялся, сказал, что подумаю над его предложением сегодня-завтра, а сам, не выходя из офисного центра, в интернет. Сразу выяснил, что в Казани о такой фирме никто никогда не слыхал, а потом узнал, что в Москве за один такой же заключённый договор платят тыщу триста. Причём сразу, а не через два месяца.

– Теперь понятно, зачем этот «татарин» набирают себе именно таких «специалистов» – чтобы ни один у него больше двух месяцев не отработал. Это если по районам мотаться за пятнадцать косарей, то через неделю убежишь от такой работы, – чашка Иваныча стояла нетронутой и неразмешанный сахар на дне превратился во что-то слипшееся и безнадёжное.

– Понятно, что в эту контору я больше ни ногой. Зато кое-что я понял.

– Что же?

– Что хотел бы в Москве поработать! – Сергей торжествующе отхлебнул из своей чашки.

– Будто ты в Кирове не заработаешь!

– Заработаю, но когда? Через три года? Через пять? Через десять? И вот этот вариант с вахтой в Москву мне очень понравился, в смысле 60/60. То есть ты два месяца работаешь, а потом два месяца свободен. И при деньгах, которые тут за такую же работу не получишь. И целых два свободных месяца! Хочешь – пей, хочешь – не пей, но, главное, можешь делать свои дела спокойно и без истерики.

В зрачках Иваныча вспыхнули какие-то огоньки, будто горящие газовые вышки на фоне непроглядно-чёрного заполярного неба, но тут же потухли:

– Говоришь ты резонно, да, но лучше пока поостынь на эту тему и меня послушай. Я ведь чего к тебе пришёл?

Иваныч задумался, словно врач, прикидывающий, стоит ли сообщать пациенту страшный диагноз:

– Если только между нами, хорошо? – он посмотрел в глаза Сергею одновременно как бы испытывая, но при этом умоляя. Что-то для себя поняв, продолжил бодрым тоном: – Вот оно иногда так бывает, что можно и подзаработать, и своему другу помочь – одним выстрелом двух зайцев! Ты ведь, наверное, слышал, что я хочу свой участок продать? Весь этот сад, который отец получил при Брежневе – со всеми яблонями, который покойник садил, а я, ещё школьником, помогал. Со всей иргой, крыжовником, йоштой… С колодцем, который целое лето в восемьдесят четвертом копали… Можно, я закурю?

– Да, вот пепельница.

Иваныч глубоко затянулся, выпустил пару дымных колечек, долетевших до самой печки. Потом сделал уже обычную затяжку, выпустил дым через нос, стряхнул пепел щелчком ногтя большого пальца о фильтр:

– Тут какое дело. Столичный холдинг землю у садоводов скупает и житья всё равно не будет – купят не подобру, так поздорову, а потом всё тракторами укатают. Им ведь без разницы: яблони тут, колодец, качель – им лишь бы только землю, сотки… Вот я и решил максимально свой дом застраховать.

– Ну, это правильно. А то наймут упыря за бутылку, чтобы петуха пустил…

– Нет, ты дослушай. Мне и нужно, чтобы дом сгорел и чтоб сгорел к едрени матери! Чтобы в пепел! И в этом помочь мне можешь только ты…

При этих словах зрачки глаз Сергея сначала устремились куда-то вверх, к лампочке, потом поворотили вправо, затем влево и наконец уставились строго перед собой, глаза в глаза собеседника:

– Погоди, Иваныч, ведь это преступление…, – но тот призывно и с нетерпением смотрел на Сергея так, будто не сомневался, что тот согласится. – Да и рука у меня не поднимется – сколько там всего и моими руками переделано…

– Ну, зачем так-то… И меня ты очень обяжешь, поможешь даже.

Сергей отвёл глаза, озадаченной ухмылкой поднял правый край рта, а потом неуверенно посмотрел на Иваныча:

– Блин, дядя Андрей, может, ты сам, а?

– Да я бы сам давно сжёг, но не могу – всё же память… Понимаешь, когда в восемьдесят втором Италия во главе с Росси и Дзоффом растоптала в финале мундиаля ФРГ, мои сверстники поголовно хотели быть похожими на Дасаева и Блохина, я был похож на форменную чурку, когда отец вместо сарайчика капитальную дачу построил. В основном-то, конечно, работал отец с мужиками, а я гвозди гнутые прямил, рубероид резал, рейки пилил и на родник за водой бегал, но почти всё лето за этим пролетело! Загорел – просто страсть! В школе хвастался, что в Алуште отдыхал, но потом запутался и сказал, что курорт был в Гаграх… В классе всё равно узнали, что я всё лето у ручья с ведром толокся… Эх, детство!

Иваныч с какой-то ненавистью затушил окурок в пепельнице.

– Зато в восемьдесят четвёртом я уже полноправно с батей на пару работал, когда копали колодец. Один копает, а другой в телеге отвозит. Видел, может, бугорок слева от ворот в садоводство? Так это от нашей глиняной горы осталось. Конечно, за то лето я подкачался неплохо, но космического Платини во Франции на Евро я пропустил. И когда мои однокашники на мопедах вовсю с девчонками катались, у меня на ладонях мозоли роговели. В школе потом до октября не мог приноровиться ручку держать – не рука была, а лапища! Тем летом нормальные пацаны зарабатывали гонорею, а я заработал кифоз. Тьфу ты… А через год я полез на крышу ставить новый колпак на печную трубу. Упал и сломал ногу и потому вместо Рязанского гвардейского училища я поступил на фрезеровщика. Эх, столько всего впереди могло быть…

Иваныч достал из мятой пачки новую сигарету, помял пальцами, с грустью посмотрел на неё и положил обратно в пачку.

– Зато без экзаменов приняли! И, в принципе, на Сельмаше в те времена было спокойнее, чем под Кандагаром, так что, наверное, оно и к лучшему. Хотя я мира и не повидал, но зато цел и почти здоров.

И с дачей-то как жалко… Ведь год назад всё зашил, окна вставил по последнему слову техники – думал, что тут старость встречу, под этими самыми яблонями. И именно тогда пошли слухи о том, что у нас тут будут строить какие-то теплицы, мать их, а, значит, спокойной старости у меня здесь всё равно не будет, – он зачерпнул ложку яблочного варенья, положил её в рот и проглотил с видом разведчика, глотающего секретную шифровку.

– Да и алиби мне надо, понимаешь? Чтоб у страховщиков вопросов лишних не было. К тому же, тебе деньги сейчас тоже не повредят. Заранее даже дать могу, хоть сейчас сразу всё.

Судорожным, дёрганым и нервным движением Иваныч полез в карман брюк:

– Ничего, ничего, – он достал шесть купюр и положил их на край стола, под пепельницу. – Я как представлю, что бульдозером мой дом снесут – даже сердце прихватывает. Безумно больно, если это чужие люди сделают. А ты ведь свой.

Сергей посмотрел на Иваныча, потом на деньги, о чём-то подумал и посмотрел Иванычу прямо в глаза:

– Ну, если так, то я согласен.

– Спасибо тебе. Нет, правда, огромное спасибо, ведь … А, ладно! Главное, что и ты теперь лишнюю неделю-другую спокойно работу поищешь и я уверен буду, что всё будет сделано так, как надо.

– Хорошо. Я помогу.

Иваныч просиял:

– Буду тебе очень благодарен, если всё это сгорит к лешему. Историю липовую для ментов и страховщиков я уже состряпал. Буду заявлять, что воры похитили бензопилу и велосипед – пилу я месяц назад Толяну продал, а велосипед у меня ещё в мае украли. Но документы имеются! А подожгли, видимо, для того, чтоб скрыть следы. Или вообще свалю на холдинг – может быть, тогда и менты поспокойнее будут, и страховщики землю рыть не станут. В общем, мы с тобой договорились?

– Конечно.

– Спасибо тебе, – Андрей Иваныч пронзительно, с навернувшейся слезой посмотрел в глаза Сергею, крепко пожал руку и вышел. Его чай так и остался нетронутым.

***

Хороша наша осень, осень средней полосы России! Как хорош, как чист воздух сосновых лесов, где в ясную погоду ранним утром луч солнца приобретает какую-то проницательную ясность и кристальную яркость – такой вы не увидите ни в мае, ни в августе. Этой пронзительной святостью природа трогательно прощается со своими наблюдателями, прохожими лесных троп, чтобы тем было не так горько ждать её пробуждения в апреле. Поэтому, чтобы чрезмерно не растрогаться, нужно скорее отодвинуть доску в заборе и пробраться на участок Иваныча.

Пригнувшись, Сергей боком протиснулся в образовавшийся заборный проём. Ну вот – впереди застрахованная по всем правилам дача, выделяющаяся на фоне соседских домиков: обшита основательной вагонкой, а не дешёвым сайдингом; окна пластиковые, поворотно-откидные со стеклопакетом, а не обшарпанные перестроечные рамы, на водочные талоны выменянные, левой ногой через плечо деланные. Сад тоже добротный и, хотя за последний год успел порядком зарасти, деревья обрезаны грамотно, крона правильная – видно, что всё было поставлено серьёзно, если не на века, то на десятилетия. Не стыдно внукам передать.

В пристрое к дому, который Иваныч звал сенями, несмотря на то, что размером они были чуть не с два гаража, было две секции, «комнаты» разделённые прихожим коридором – одна под инструмент, топоры, вилы, бензопилы и велосипеды всякие(которые вроде и есть, но при этом их нет), а другая – под дровяник.

Сам Сергей ещё недавно радовался, когда забил под завязку свой дровяник! Ведь это не только рай перфекциониста, когда все кубические метры пространства крепко накрепко забиты свеженаколотыми и душистыми тюльками. Полный дровяник – это гарантия того, что зимой будет тепло. Пусть хоть с ноября до апреля «минус тридцать» стоит – не замёрзнешь. По крайней мере, ты сделал всё от себя зависящее, а поэтому полный дровяник – это чувство выполненного долга, это гордость за себя, любование своей силой, ведь каждое полено ты сам расколол, своими руками и своим топором. Поэтому единственное, что говорило о том, что этот основательный и надёжный дом никому больше не нужен, – пустое пространство дровяника, в углу которого сиротливо валялись пара тюлек. В сам дом заходить не хотелось, чтобы не видеть белых стен, пустых стульев и стола без скатерти. Не хотелось быть ещё более причастным к предательству. Нет, не предательство это, а эвтаназия. А Сергей, получается, врач. И убийца.