Опекун

– Это мое дело. Работать она у тебя больше не будет, – сухо бросил Вяземский, смерив работодателя Алены спокойным и твердым взглядом.

– Вот! Зачем так грубо? Зарплата маленькая? Я прибавлю ей. Она мне выручку хорошую делает. Сколько хочешь? – Азат все больше распалялся. Его мясистые губы были растянуты в улыбке, а черные глаза сверкали праведным гневом.

Алена тем временем переоделась в новый пуховик, аккуратно сложив старый в пакет, и вышла из палатки. Она отдала выручку Азату и, дожидаясь, пока он пересчитает купюры, встала возле Вадима.

– Готова? Пойдем в машину.

– Алена, я буду ждать. Ты хорошо работаешь. Приходи, когда сможешь, – крикнул он девочке на прощание.

В машине Вадим продолжал ее отчитывать, но потом запал угас, и он спокойно решил прояснить для себя:

– Я не понял, у тебя времени свободного много? – Он оглянулся и строго посмотрел на нее. – Я найду, чем тебе заняться. Поехали в школу искусств, – сказал он водителю. – На Парадной, где мы были на той неделе.

– Я уже по возрасту опоздала туда…

– Ничего, – не оборачиваясь, пробормотал Вяземский. – Это частная школа. Индивидуальные педагоги. Я узнавал.

В здание школы они вошли вдвоем. Не спрашивая ее согласия, он записал ее в студию обучения игре на фортепиано. Алена хотела возразить, но, увидев выражение его лица, благоразумно промолчала. Они молчали и всю обратную дорогу до дома. Алену высадили возле подъезда, и она стояла на тротуаре, глядя вслед удаляющейся машине, до тех пор, пока джип не скрылся за соседним домом. Потом девочка обреченно вздохнула и вошла в подъезд. Только сейчас Алена почувствовала, как сильно устала и замерзла, а тут еще начали отходить замерзшие на морозе руки, и она сморщилась от боли. Она привычно потерла их друг о друга и, сжав в кулачки, поднесла к губам. Пальцы плохо слушались, с трудом удерживая ключ. Наконец-то она попала в благословенное тепло дома. До вечера она успела отдохнуть, сделать уроки и приготовить ужин.

Услышав мелодичную трель дверного звонка, Алена подошла и открыла замок. Вадим вошел, и по выражению его лица было непонятно, будет он ее и дальше воспитывать или нет.

– Привет! Как дела? – бодро спросил он как ни в чем не бывало.

– Нормально. Уроки сделала. Ужин готов, – отрапортовала Алена, не поднимая глаз.

– Молодец! Можешь накрывать на стол, я пока в душ.

Усаживаясь на свое место за столом, он с удивлением вперил свой взгляд в тарелку:

– Это что?

– Форель, запеченная в духовке под сырным соусом, – терпеливо пояснила она и села напротив него. – Вы же сами сказали, что вам нравится запеченная форель.

– Сказал. Но я уж не думал, что ты воспримешь все так буквально. Спасибо.

Он посмотрел на нее и, накрыв ее руку своей рукой, проговорил, волнуясь:

– Ален, должен тебе сказать… Прости. Я был с тобой груб сегодня. Вел себя как болван и деспот. Наговорил тебе всего, а потом сам переживал весь день, – проникновенно произнес он. – Ты тоже должна меня понять, тем более, у меня есть некоторые извиняющие обстоятельства.

Она посмотрела на него и тепло улыбнулась:

– Я поняла и не обиделась.

– Выслушай меня. Я, как твой опекун, переживаю за тебя и несу определенное бремя ответственности. Я должен тебя воспитывать и предоставить нормальные условия для жизни. Думаешь, я ничего не понимаю? Я признаю, что у нормального четырнадцатилетнего подростка идет активный процесс сепарации, он хочет все решать сам и ему нужно давать такую возможность, за исключением вопросов жизни и здоровья.

– Хорошо, я все поняла. Только воспитывайте, пожалуйста, без фанатизма.

– Согласен. – Он усмехнулся, вспоминая советы психолога, которому звонил днем. – Не хочу, чтобы ты так бездарно тратила свое здоровье. После пневмонии тебе следует поберечься. Тебе учиться нужно. Читай, смотри фильмы. Наверстывай то, что упустила.

Он помолчал и начал с аппетитом есть, потом ему в голову неожиданно пришла очевидная мысль, и он, положив приборы в тарелку в знак «паузы», поинтересовался:

– Подожди, может, тебе нужно больше карманных денег, чем я даю, и ты поэтому опять пошла на рынок?

– Нет. Мне хватает.

– Ален, может, тебе нужны какие-то вещи, так ты скажи… Поедем и купим, в чем проблема? – Он кинул на нее внимательный взгляд и, слегка наклонив голову, приготовился выслушать ее.

– Вадим! Да столько вещей, сколько вы мне купили, у меня никогда не было. Просто… Просто те деньги, что зарабатываю на рынке, я отдаю маме, – несмело добавила она, виновато глядя на него.

– Твоя мама может работать сама, но она предпочитает пить.

– Все не совсем так. – Пара слезинок, скатившихся по ее лицу, упали в тарелку. – Просто она больна. Это сильнее ее. Я знаю.

Вадим положил подбородок на согнутые в локтях руки.

– Ты часто ходишь туда?

– Раз или два в неделю. – Она увидела недовольный взгляд Вадима и предприняла отчаянную попытку оправдаться: – Вадим, я только готовлю им и сразу ухожу. Если не будет еды, они совсем пропадут.

– Твою мать нужно лечить. Поговори с ней. Я договорюсь с платной клиникой, оплачу лечение. – Он дотронулся до ее руки.

– Нет. Она не соглашается. Я пробовала уже говорить об этом, но все заканчивается бранью, слезами… – Она безнадежно махнула рукой.

– Значит, остается только принудительное лечение. Я подумаю, что можно сделать.

– Вадим, давайте потом… Иначе она обидится на меня окончательно. – Алена умоляюще смотрела на него.

– Как ты не поймешь, сама она не остановится. Ее не остановила даже возможность лишиться родительских прав. Если бы твой отец не оформил опекунство, ты бы давно жила в детском доме, – терпеливо пытался объяснить он.

– Я знаю, – прошептала она. – Только и отцу я не нужна. У него другие дети, другая жена, которых он любит.

– Не расстраивайся. Тебе просто не хватает материнской любви. Мне тоже этого не хватает, но я же живу. Теперь нас двое таких. Мы с тобой одной крови, помнишь, как в мультике?

– «Маугли». – Она несмело улыбнулась.

– Будем заботиться друг о друге. Я буду зарабатывать деньги, а ты будешь готовить нам еду. По-моему, равноценно! Выживем! – Он неожиданно поймал себя на мысли, что больше не связывает свое будущее с Жанной. Он задумался.

– Вадим, а ваша семья где живет? – Она смахнула слезинки с ресниц.

– Семья? – очнулся он. – Родители давно развелись, когда мы с братом были еще маленькими, и поделили нас.

– Как это? – удивилась Алена.

– Ну как? – переспросил он, вооружаясь столовыми приборами. – Я остался с отцом, а младшего брата забрала мать. Отец так и не женился, но с нами жила бабушка. Она была замечательной женщиной. Отца нет, он давно умер, и бабушки уже нет. Мать живет в Москве с младшим братом. Она так любит его и балует, что ей не до меня. Ей всю жизнь было не до меня. Я помогаю им деньгами, потому что они оба не работают. Каждый месяц. Но никаких других отношений, кроме денежных, между нами нет. Я давно понял: людям опасно доверять. Сегодня они клянутся в верности и честности, а завтра тебе в спину летит нож. И нисколько не удивляет, что этот самый нож всадит тебе твой самый родной человек. Потому что он знает, где тебе больнее всего… Вообще, Ален, давай закроем эту тему. Я не хочу говорить больше об этом. Может, потому, что еще не отболело? Наверное, с годами я посмотрю на эту ситуацию с другой стороны. – Он снова принялся за еду.

– Мне жаль, что все так сложилось у вас.

– Мне тоже.

– Вадим, а почему вы решили записать меня в музыкальную студию?

– М-м-м, – промычал он от удовольствия. – Как вкусно. Слушай, а тебе самой разве не хочется научиться играть на фортепиано? Это же так здорово! – ухмыльнулся он. – Знаешь, я где-то прочитал фразу, правда, не помню где: «Музыка – это следы, по которым можно вернуться в разное время жизни».

– Красиво!

– Да! Кстати, ты можешь записаться на танцы, например испанские, если хочешь, конечно. Заметь, я не настаиваю. – Он улыбнулся.

– Я подумаю, – вздохнув, сказала Алена. – Можно?

– Подумать? Можно. Только недолго.

– А вдруг у меня ничего не получится?

– Наши сомнения, Аленка, самые главные наши враги. Они заставляют нас порой отказываться от своей мечты, терять то, что мы, возможно, могли бы приобрести для себя, если бы не боялись попробовать. Так что пробуй, дерзай и ничего не бойся.

– Хорошо, я попробую, – пообещала она.

– Если ты поела, расскажи, как у тебя дела в школе?

– Нормально. – Она неопределенно пожала плечами. – Все как всегда.

Алена убрала со стола тарелки и столовые приборы и поставила чайные чашки. Она разлила по чашкам чай и придвинула одну из них Вяземскому.

Он задумался, глядя внимательно на девочку и машинально размешивая ложечкой сахар в чайной чашке.

– Сначала все меня сторонились и презирали из-за того, что одета хуже всех была, денег не было. Семья такая неблагополучная, даже несмотря на то, что учусь хорошо… А теперь…

– Что теперь? Теперь у тебя дорогие модные вещи…

– Вот-вот. Теперь мне завидуют и ненавидят.

Вадим задумался.

– В Дегтярном переулке есть школа номер сто семьдесят четыре, но она далековато от дома. Может, тебе лучше перейти в лицей, который в соседнем дворе? Он намного ближе. Все равно твоя сто девяносто третья школа теперь далеко от дома. Поверь, там все будет по-другому. Там тебя примут такой, какая ты сейчас. А на будущее запомни: будь тем, кто ты есть, а не тем, кем хотят тебя видеть другие.

– Не хочу никому ничего о себе рассказывать. Мне все равно, нравлюсь я кому-то или нет.

– Тебе не обязательно что-то рассказывать о себе. Людям интереснее всего они сами. Есть золотое правило, пользуясь которым можно расположить к себе любого человека. И звучит оно так: «Заставьте собеседника понравиться самому себе».

Алена недоверчиво посмотрела на Вяземского.

– Мы все слишком заняты собой и очень мало интересуемся другими людьми, которых встречаем в разное время своей жизни, – продолжал увлеченно он. – Но для того, чтобы понравиться людям, нужно искренне ими интересоваться. Ты заведешь больше друзей за два месяца, если будешь проявлять неподдельный интерес к людям, чем за два года попыток заинтересовать их своей персоной.

– Я никогда не пыталась никого заинтересовывать своей персоной. Вадим, в школе это не сработает.

– Не может быть. Люди одинаковы.

– Мы не люди, мы подростки, – вздохнула девочка.

– Ты не права, котенок. С людьми важно разговаривать об их делах, чтобы завоевать их расположение. Попробуй искренне интересоваться тем, что читают твои одноклассники, какую музыку слушают, какие фильмы смотрят, чем занимаются в свободное время, где отдыхают, о чем думают, и внимание, подчас неосознанное, с их стороны тебе будет обес-печено.

– Вадим, понимаете, если ко мне так будут приставать с расспросами, я…

– Пройдет время, ты успокоишься, и все наладится, поверь. Ты ко многому будешь относиться иначе, чем теперь. Сейчас у тебя все еще состояние посттравматического шока. Оно проходит не сразу, для этого нужно время. – Он помолчал. – Поговорим о лицее? – снова предложил Вадим.

– Лицей платный. Нет. Я не согласна. Тем более, осталось потерпеть немного. После девятого класса я уйду в училище.

– Не понял. Куда ты уйдешь? – изумленно переспросил Вадим, думая, что ослышался, при этом слегка наклоняясь к ней.

– В медицинское училище. Там можно учиться и работать.

– Торговать на рынке рыбой? – скептически улыбнулся он, взглянув ей в глаза.

Алена широко распахнула свои бездонные синие глаза и нервно сглотнула.

– А разве это так стыдно? Я думала, стыдно воровать, стыдно торговать своим телом, стоять вдоль дороги, предлагая всем свои услуги…

– Извини, – опешил Вадим. – Ты права, но ты, безусловно, достойна большего.

– Большего? – язвительно произнесла она. – Мне просто повезло, что меня подобрали именно вы. Хотя я до сих пор не понимаю, почему вы это сделали?

– Что «это»?

– Ну, опеку оформили. Вы тратите на меня свое время, деньги, все мне покупаете, возите меня отдыхать и ничего не требуете взамен.

– Ты забыла? Мы с тобой одной крови. Фактически мы с тобой семья. Свои люди. А своим всегда нужно помогать и любить просто так. Когда-нибудь ты мне поможешь. Ведь подашь мне стакан воды?

Алена скептически улыбнулась:

– Вы не скоро состаритесь. Вы долго будете молодым и сильным.

– Льстишь, но приятно, – усмехнулся он. – Так что ты там о работе говорила?

– О работе? Ах, да! – оживилась она. – Студентам медицинского училища можно работать в больнице санитарами. Мне девчонки-медсестры сказали, когда я в больнице лежала.

– Тебе нравится медицина? – удивился он.

– Мне нравится. Помогать людям – это здорово. Ведь они в большинстве своем хорошие.

– Н-да? Может быть. Тогда тем более тебе нужно перевес-тись в лицей. А поступать ты будешь в медицинский университет. Я тебе помогу.

– Вадим! Я хотела, чтобы…

– Вот почему человек всегда все делает наоборот? Сначала он спешит стать взрослым, а потом вздыхает о прошедшем детстве. Тратит здоровье ради денег и тут же тратит деньги на то, чтобы поправить здоровье. Думает о будущем с таким нетерпением, что пренебрегает настоящим, из-за чего не имеет ни настоящего, ни будущего. Так и ты. Прошу тебя, слушайся меня. Я тебе плохого не посоветую.

– Я знаю. Только у вас должна быть своя жизнь, а я… Я только буду мешать вам.

– Мы теперь с тобой живем вместе, и я несу за тебя ответственность, – улыбнулся он. – Спасибо за ужин. Все было очень вкусно. Вообще, ты молодец.

Алена зарделась от его похвалы и довольно улыбнулась:

– Вадим, я много чего умею готовить. Меня наша соседка, Галина Дмитриевна, научила. Я часто по вечерам бывала у нее, когда нужно было переждать момент, то есть спрятаться, – пряча неловкость, пробормотала она.

– Теперь все позади. Тебя никто не тронет. Но твоя основная задача не кухня, а учеба, – произнес он с улыбкой.

– Я все успею. Я постараюсь не доставлять вам хлопот.

– Вот и отлично! – проговорил Вадим и прошел в гостиную, где включил телевизор.

Алена навела порядок на кухне и отправилась в свою спальню, по пути заглянув в гостиную:

– Вадим, спокойной ночи!

– И тебе, котенок, приятных снов!

Алена в ответ на его пожелание шутливо передернула плечом.

Вяземский переключился на канал НТВ, чтобы посмот-реть последний выпуск новостей, но вместо этого сидел и вспоминал разговор с психологом. Он познакомился с ней в больнице, когда та приходила к Алене. Вернувшись сегодня в офис после посещения рынка, он чувствовал раздражение от общения с Аленой, поэтому предпочел посоветоваться со знакомым специалистом. Она напомнила о том, о чем ему и без нее было известно. Ведь ни для кого не является секретом, что в геометрии общения существуют две позиции, из которых происходит диалог: вертикальное общение и горизонтальное общение. То, что происходит сейчас у них с Аленой, – это естественный процесс обесценивания, который часто имеет место у подростков, желающих выйти из вертикальных отношений в горизонтальные. Ничего необычного в этом нет. Алена не одна такая. Ее поведение – результат естественного этапа роста подростка. Поэтому однажды у них возникает желание уйти в «самостоятельное плаванье» и почувствовать собственную автономию, устранившись от вертикального родительского доминирования. Ведь он, по сути, сейчас выступает для нее в роли отсутствующего родителя.

С маленьким ребенком проще. Для него родители представляются практически богами или волшебниками, являясь одновременно источником рога изобилия и благ цивилизации. Они обеспечивают его пищей, теплом, материализуют вещи, и здоровый ребенок заинтересован в том, чтобы родители о нем заботились. Он точно знает, что взрослые имеют больше знаний об окружающем мире и потому слушаться их всегда полезно. Даже если ребенок шалит – он всего лишь подсознательно проверяет компетентность родителей, чтобы в очередной раз убедиться в их заботе и почувствовать их силу. Пока ребенок не вырос до размеров взрослого человека, его бунт носит символический характер, имеющий цель – проверить иерархию в семье.

Подросток же, став соразмерным взрослому, старается более убедительно доказывать свое право на равенство, мягко или жестко стремясь понизить авторитет родителей, чтобы опустить их до своего уровня – и в итоге выйти в горизонтальные отношения, становясь равным им.

У них с Аленой пока до этого не дошло, но внутренне он был уже готов к этому. Ее поведение в больнице, скорее всего, можно объяснить еврейской пословицей в защиту собственной стабильности: «Не надо делать мне как лучше, оставьте мне как хорошо».

Она совершенно искренне не хотела принимать помощь от него и предпочитала довольствоваться тем, как у нее обстоят дела. Теперь ему было понятно, что это нежелание принимать чужую заботу было продиктовано ее неуверенностью в нем самом. Кроме того, он сам в тот момент не знал, насколько она не уверена в своей действительности, чтобы быть готовой улучшать ее по чужому совету, пока не познакомился с родителями Алены.

В самый первый день, когда Алена впервые переступила порог этого дома, он сказал ей, что его мнение – это информация, которая существует сама по себе, и она вправе с ней не соглашаться. Сказал, чтобы она знала: ее несогласие не будет поводом с его стороны относиться к ней хуже, то есть с меньшей симпатией. Если ему удалось донести эту мысль до Алены, то они смогут найти компромисс и бесконечно наслаждаться общением, с любопытством выслушивая мнения друг друга, но при этом оставаясь свободными от необходимости в обязательном порядке соглашаться с близким человеком.

У Вяземского не было опыта общения ни с детьми, ни тем более с подростками, и теперь до него начинал доходить смысл предупреждения следователя Никонова, когда тот пытался убедить его в том, что воспитательный процесс – дело не шуточное. Он и сам теперь это понял. Здесь одними деньгами проблему не решишь. Это труд. Долгий, упорный, кропотливый труд.

Он с трудом отвлекся от своих мыслей на новости, а потом отправился спать.

Алена никак не могла привыкнуть к своему ласковому прозвищу. Она много к чему пока еще не привыкла. По ночам она просыпалась от звенящей тишины в квартире и долго не могла заснуть, вспоминая прежнюю жизнь – с пьяными скандалами, громкими криками и битьем посуды. Сама того не замечая, она принималась натужно вздыхать, не зная, куда деться от горьких воспоминаний. От ее громких, почти старческих вздохов просыпался Вадим и тоже потом долго не засыпал, думая о том, что пришлось пережить ей в своей такой короткой еще жизни.

Утром за завтраком Вадим сообщил Алене о том, что через неделю едет в командировку в Германию.

– Надолго? – В ее синих глазах застыла тревога.

– Нет. Три, от силы четыре дня, – принимая из ее рук чашку с кофе, сказал он. – Но ты не бойся, с тобой побудет Светлана Ивановна. Дашина бабушка. Помнишь ее?

– Хорошо, – согласилась девочка. – Я помню. Она мама Андрея Николаевича.

– Правильно. – Он допил кофе и поставил чашку. – Все. Тороплюсь. У меня с утра встреча назначена. Будь умницей, котенок.

– Буду, – вздохнула Алена. – Возвращайтесь быстрее из командировки, пожалуйста, – смущаясь, проговорила девочка.

– Я еще никуда не уехал, – со смехом произнес он, но, увидев ее большие серьезные глаза, добавил: – Я постараюсь.

Неделя пролетела незаметно. Вяземский уехал в командировку, и в тот же день в их доме появилась Светлана Ивановна, невысокая, плотная женщина, выглядевшая гораздо моложе своих шестидесяти пяти лет. У нее была аккуратная, стильная стрижка на темных волосах, неброский макияж и ухоженные руки. Она пришла с утра, вознамерившись навести порядок в доме Вяземского и приготовить обед для девочки. Ей нравился Вадим. Нравился своим чувством юмора, своей открытостью, эмоциональностью и добрым нравом – всем тем, чего так недоставало ее сыну. Правда, сын утверждал, что на работе он совсем другой: жесткий, требовательный и бескомпромиссный. Оформив опеку над девочкой-подростком, он сильно удивил своих друзей, у которых его поступок не вызвал особого одобрения. Светлана Ивановна прошлась по квартире, обнаружив кругом чистоту и порядок. В приготовлении обеда тоже не было необходимости, и она спокойно уселась перед телевизором дожидаться Алену. Та пришла из школы около двух часов и, переодевшись, побежала на занятия.

– Куда ты так торопишься, Алена?!

– Светлана Ивановна, я скоро, – крикнула на бегу Алена. – Я хожу на занятия в школу танцев.

– О Господи! Вот оглашенная! – Она снисходительно улыбнулась, покачав головой.

Алена вернулась спустя пару часов уставшая, но довольная. Приняв душ и переодевшись, она села возле гостьи.

– Давай корми меня, поухаживай за мной, – со смехом потребовала Архипова.

– Ой, извините, – смущенно зарделась девочка. – Пойдемте.

Она быстро накрыла стол для обеда, усадив гостью.

– На какие танцы ты ходишь? Расскажи-ка мне.

– Испанские танцы. У меня сегодня было только третье занятие. Очень интересно. Хочу научиться танцевать фламенко.

– Н-да? А на соревнованиях по бальным танцам танцуют еще пасодобль.

– Ой, Светлана Ивановна, это очень сложный парный танец. Он такой броский и эмоциональный, – мечтательно произнесла Алена. – Вообще, пасодобль – типично мужской танец. В нем основной акцент делается на движения партнера-тореадора, а партнерша просто следует за ним, изображая его плащ. Это не очень интересно. Пасодобль требует большой выразительности и музыкальности, а также постоянной практики, начиная с самого начала обучения танцам. Кроме того, он требует физических сил, ведь при его исполнении работают все мышцы тела. В этом танце все позы закрытые, но это компенсируется выразительными, трогательными движениями рук, которые играют в нем гораздо большую роль, чем в других танцах.

– Вам в студии преподают еще и историю танца? – удивилась Светлана Ивановна.

– Нет, конечно. Я много читала об этом в интернете.

– Даже так? – Собеседница посмотрела на Алену внимательным, заинтересованным взглядом. – Но ты все же выбрала для себя фламенко.

– Да! Фламенко мне нравится больше. Это необычный и очень яркий танец, – уверенно произнесла девочка. – Его называют не только цыганским, испанским, но и арабским танцем. Ведь он вобрал в себя весь непревзойденный сплав художественных танцевальных форм всех народов, когда-либо проживавших в Испании в течение всей ее тысячелетней истории. Во фламенко очень четко различаются мужской и женский танец. У мужчин – подчеркнутая работа ног, быстрые ритмичные движения, сопровождаемые стуком ступней и каблуков, – так называемое сапатеадо, передающее дух борьбы, отчаянного сражения, отваги и гордости. Тогда как у женщин все построено на непрерывном, плавном, мягком движении рук. Именно этот контраст и столкновение дает фламенко жизнь, неповторимую и яркую, какой мне представляется сама Испания, – произнесла Алена с мечтательным взглядом. – У этого танца есть такое понятие, как дуэнде. Это душа исполнения фламенко, без которой станцевать его невозможно, – сообщила Алена с горящими глазами. – Это тот внутренний огонь, тот дух, который живет внутри исполнителя, вы понимаете, Светлана Ивановна? Искусство исполнения фламенко кроется не в мастерстве, не в профессионализме танцора, а именно в силе внутреннего духа, которая заставляет вступать его в поединок с самим собой, со стихией музыки и ритма.

– Как поэтично! Никогда не думала, что можно так восхищаться танцем. Ты обязательно научишься танцевать фламенко. У тебя это получится, – убежденно произнесла Светлана Ивановна.

– Вы думаете?

– Конечно. По-моему, в твоей душе есть такая сила. Ты страстная натура, душа моя.

Алена смутилась от похвалы Светланы Ивановны.

– Вадим записал меня еще в студию обучения игре на фортепиано.

– Куда? – обомлела Архипова. – На фортепиано? Чудеса. Я удивлена. На Вадима это так не похоже. Что бы это могло значить? – задумалась она, но всего лишь на секунду. – Знаешь, обычно такое бывает у матерей, которые таскают своих детей по музыкальным школам, бальным танцам, стремясь дать им прожить ту жизнь, которая в свое время не досталась им самим. Сами же они готовы довольствоваться тем, что попробуют «пожить красивой жизнью» опосредованно. Но Вадим? Откуда у него это? Нереализованные возможности?

– Скорее, нереализованные желания, – поправила ее Алена и улыбнулась.

– Главное, ты поняла меня. Ну и ладно. Ты можешь не заниматься тем, что тебе не нравится.

– Я буду заниматься музыкой, если у меня и нет на это особого желания. Я не хочу огорчать Вадима. Это такая малость, которая не очень меня затруднит. Он для меня делает намного больше, хотя и не обязан, – рассудительно заметила девочка.

– Вот как? Ну, что же, это твое дело.