Письма к Богу

Глава 6

На улице уже смеркалось, когда тетя Валя добралась до дома. Тяжелый физический труд для 65-летней женщины давал о себе знать. Отёкшие ноги ныли, а руки еле держали сетку с продуктами. Глянув на свои неосвещенные окна, она вздохнула.

– Опять гуляет. Ну, я ей покажу.

Поднявшись к себе на 4 этаж пятиэтажного дома, тетя Валя открыла дверь и увидела курточку и сапоги внучки.

– Дома, слава Богу. Томка, чего впотьмах сидишь, на вот сумку разбери.

Тишина насторожила, быстро раздевшись, она прошла в комнату внучки. Томка лежала на постели, уткнувшись в подушку, и посапывала.

– Том, спишь, что ли? Рановато вроде. Нагнувшись над внучкой, Валентина почувствовала винный запах.

– Это что ж такое, а?! Как от пьяного сапожника разит! А ну, вставай, дрянь эдакая! Где напилась?

Тётя Валя подняла свою двадцатилетнюю внучку, как пушинку, и потащила её в ванную.

– Ба, не надо, я сейчас сама. Я нормальная, – пыталась вставить Томка. Но где там?! Валентина уже мочила ее под струей холодной воды, причитая всякими горячими словцами. Вытерев полотенцем голову, она потащила внучку на кухню и приготовила крепкого чая.

– Ба, мне уже двадцать лет. Я взрослая и имею право на личную жизнь.

– Имеешь право? Хорошо, имей. С завтрашнего дня делай все сама. Жрать готовь, покупай себе продукты, плати за учебу, стирай, убирай за собой.

– Ну, и буду, – Томка поджала губы и вызывающе подняла мокрую голову.

– Давай, давай, иди, вкалывай. Хватит бабке старой горбатиться на трех работах для твоего образования.

Томка опустила глаза. Хмельной задор прошел, оставив после себя неприятный вкус во рту и головную боль, не говоря уже о немилости бабушки.

– Ну ладно, ба, прости, но мне все-таки не пятнадцать, а двадцать лет.

– Томка, мне все равно, сколько тебе лет; пока ты сидишь на моей шее, ты для меня дите. Не понимаю я вас молодых – гулять, пить, спать друг с дружкой – это вы взрослые. Как сейчас говорят, сексуально созрели для забав… А как идти подработать, ответственность за свои поступки нести – это вы еще маленькие. Ты, Томка, еще ни одной копейки не заработала, а все во взрослых играешь. Не забывай, какая у тебя наследственность – отец-то твой спился! Тебе не то что пить, а нюхать нельзя. Внутри протест должен быть против этой гадости. А ты вон…. На какие деньги расслабилась, а?

– Угостили. Я не на свои.

– А они на какие деньги? У мамы с папой взяли или, еще хуже, – у бабки какой-нибудь старой, вроде меня.

– Ба, ну какая ты старая? Кровь с молоком… А темперамента на дюжину молодых хватит.

– Не подлизывайся. В общем, так: если еще раз в таком виде домой явишься, стыда не оберешься перед своими собутыльниками. Всем достанется, ты меня знаешь.

– Знаю, – прошептала Томка.

– А теперь иди, спи, глаза мои на тебя не смотрят. Тьфу! Вонища, как из помойной ямы.

Томка поплелась к себе в комнату, а Валентина разобрала сумку, вскипятила чайник, сделала бутерброд с сыром и, наконец, присела. Гудели ноги, спина, но больше всего беспокоила душа, страх за внучку.

Когда ее дочка Наташка вышла замуж за Мишу Одинцова из соседнего дома, Валентина жила уже одна. Она выгнала своего пьяницу – мужа и радовалась жизни, как девчонка. Радоваться пришлось недолго. Наталия перебралась к своему мужу в коммуналку и в скором времени родила Томочку. Жизнь у них не заладилась из-за пристрастия Михаила к спиртным напиткам. Внучку принесли к бабушке, а Наташка зажила на два дома, незаметно втянувшись в пьянство. Валентина обратилась к специалистам, и ей доходчиво всё объяснили. Собрав всю информацию, свою материнскую любовь и силу, она отправилась вытаскивать свою дочку из лап дьявола. Крепко досталось зятю, а Наташка отправилась в деревню к бабке, которая отпаивала травами. Дочь вернулась домой, как новенькая. Через полгода снова вышла замуж за приличного парня, родила сына и счастливо зажила в соседнем городке. Томка осталась у бабушки, и вся ответственность за внучку легла на ее плечи.

Валентина ни сколько не сомневалась, что все спиртные напитки от дьявола, и сама не пила ни грамма, считая недопустимым употреблять то, от чего происходит столько бед и несчастий.

На глаза навернулись слёзы. Ей стало жалко Томку, себя и того мальчонку, что написал письмо Богу. «Надо что-то делать, – подумала она. – Только что и как? Ладно, утро вечера мудренее», – выключив везде свет, Валентина улеглась спать, тихонечко вздыхая и ворочаясь с боку на бок.

Глава 7

Степан обошел свою небольшую территорию, проверил замки и разложил раскладушку. В свои 70 лет он был еще хоть куда, несмотря на все сложности жизни. Ночные дежурства приносили ему удовлетворение. «Все при деле, да и коллектив хороший», – думал он, устраиваясь на работу после мебельной фабрики. Утром он с радостью заваривал чай с травками и угощал сотрудников. Торопиться ему было некуда, жил Степан один, а на личной жизни давно поставил жирную точку.

Часто он помогал убирать почту Валентине, которая сыграла в его жизни одну из главных ролей. Дружба их завязалась давным-давно. Он был близким другом ее неродивого муженька Женьки.

Устроившись на раскладушке, Степан еще раз перечитал письмо мальчика и со вздохом положил его на столик. «Жалко малого, ох как жалко. Ведь моему Андрюхе было примерно столько же лет, когда меня посадили. Где он теперь, что с ним?» – мысли потекли одна за другой, возвращая его в страшное прошлое. Стыдно было до сих пор за то, что он сына поменял на разгульную веселую жизнь.

Жене своей он не изменял, но выпить считал своим святым мужским делом. И пил, пока в пьяной драке не убил человека. Сам он ничего не помнил, так как был изрядно пьян. На зоне ему помогла выжить профессия. Он был столяр, плотник от Бога. Видно, то, что от Всевышнего, то и помогает по жизни, а то, что от дьявола, рано или поздно летит под откос.

Жена развелась с ним и уехала со своим новым мужем и Андрюшкой в неизвестном направлении, прося в письме не искать и не компрометировать сына. Он не держал на нее зла и считал, что все правильно, все по заслугам. Спустя несколько лет, выйдя на свободу, он не пытался никого искать, но мечтать о встрече с сыном Степану никто не мог запретить. Жить ему было негде. Родители умерли, не дождавшись его. Старший брат Серега, продав их дом и пасеку, уехал в Москву, так ни разу и не написав Степану письма. Друг Женька лежал в больнице с последней стадией цирроза печени. Валентина навещала его, помогая всем, чем могла. Она не сумела спасти мужа, но сумела помочь Степану. Валя крепко взяла его под свое крыло, выбила пятиметровую комнатушку, похожую на кладовку в огромной коммуналке, устроила на мебельную фабрику, на которой сама работала, а главное – сумела донести правду-матку об алкогольной веселой жизни так, что отбила охоту к спиртному раз и навсегда.

– Боже мой, – воскликнул Степан. – Неужели это все было в моей жизни, тихого скромного ученика 14 школы, хорошего художника по дереву. Будто два разных человека. – Он тяжело вздохнул: – Не ведаем, что творим.

Глаза беременной девушки, невесты убитого, преследовали его всегда. Степан ходил в церковь, ставил свечи, просил прощения и не находил покоя в душе. Он потерял все ради какого-то пьяного куража и свободы. Видно, человеку надо пройти ад, чтобы начать стремиться к раю.

С Валентиной они оставались всегда только друзьями, помогая друг другу. Вот так и дотянули до пенсии, и отсчет времени пошел дальше, потихонечку приближая к границе, к переходу из одной жизни в другую, неизвестную. То, что там есть жизнь, Степан не сомневался. Ему во сне мать сказала: «Сынок, смерти не бойся, есть одна сплошная жизнь, только границу надо перейти достойно, налегке, без груза». А груз у него был, да еще какой! Смерть человека!

Лежал Степан и глядел на потолок, как на экран, где промелькнула почти вся его жизнь.

«Вот ведь оказия, Андрюшке уже сорок, а я его все маленьким вижу. Какой он сейчас, мой взрослый сын? Увидеть бы перед смертью. По головке погладить», – не спалось Степану.

Он прошел в чайную, достал из стола лист бумаги, взял ручку и написал:

«Дорогой Боженька, пишет тебе…» Кто пишет? Дедушка Степан или бывший рецидивист убийца – кто я?

Ком подступил к горлу. По морщинистому небритому лицу потекли слезы. Лист бумаги был смят и брошен в корзину. Так Степан и не смог попросить то, чего хотел больше всего на свете – свидания с сыном.

Глава 8

На темной ткани, сотканной Создателем, Луна выглядела, как магнит, манящий в неизвестное, в неведомое. Она то куда-то пропадала, то выплывала, проливая свой свет на всех находящихся внизу. Уже скоро, совсем скоро все изменится, свет поглотит темноту и завладеет пространством. Начнется новый день, даруемый Всевышним. И каждый человек будет проживать его, следуя или за удовольствиями, обманывая себя и других, или за сердцами.

Вот и оно – светило. Выкатив себя на всеобщее обозрение, озарило все и всех, лукаво улыбаясь. «Ну, что, люди, вперед! Кто зачем, поторопитесь, ведь жизнь-то у вас не больно велика».

Лучи пробежались по почте, проникая в ящики с письмами, в которых только одно было обращено к Создателю.

Лиза заглянула в кабинет Петра Васильевича.

– Опять письмо!

– Какое?

– К Богу, – она растеряно протянула конверт шефу.

Он взял, покрутил в руке, посмотрел на свет и даже почему-то понюхал и со вздохом вернул обратно Лизавете.

– Не знаю я, что с ним делать. Жалко парня, да помочь мы ничем не можем.

– Ну, давайте, хоть почитаем. Может, там уже все наладилось.

– Нет, не наладилось, иначе не написал бы. Вот ведь дожили!.. Дети письма Богу писать стали. Иди Лиза, иди, некогда, работы много.

Глава 9

В маленькой комнатушке, с прелестным названием «чайная» небольшой штат сотрудников почты слушал Лизавету. Она проникновенно, с сопереживанием читала письмо к Богу. Слезы текли по ее щекам и шее, пропадая где-то под кофточкой.

Из простого листочка в клеточку вылетали слова, взывающие к помощи, посылающие сигнал SOS.

«Любимый Боженька, маму положили в больницу… Говорил же я ей, чтобы не курила. Папу никто не может найти. Говорят, у него медовый месяц. Я не знаю, что такое медовый месяц. С нами тетя Рита, мамина далекая сестра. Она все время ворчит. Мы ей все планы испортили. Боженька, а учительница опять ругалась. Она говорит, что нам с Ванькой надо в класс для умственно отсталых. Мне, Боженька, не хочется ходить в школу. Когда она меня спрашивает, у меня все в голове темнеет. Я боюсь! Боженька, помоги маме и найди папу. Может, он мед уехал собирать, раз медовый месяц у него? Боженька, пусть только пчелы его не покусают, а то тоже в больницу попадет. Любящий тебя Никита».

– Господи, – заголосила тетя Валя. – Ну, помоги Никите.

Петр Васильевич прошелся туда-сюда по маленькой территории и резко спросил у Лизаветы:

– Ты куришь?

– Да.

– Бросай срочно! Негоже женщинам курить.

– Прав Васильевич, и ты, Светка, заканчивай с дьявольскими привычками, – тетя Валя поднялась с кресла, как глыба. – Я понятно говорю?

– Причем тут мы?! Вы что, теть Валь?

– Какого рожна вы курите, отравляя свой организм и подавая пример детям, а? А ну, отвечай,– Валентина нависла над Светой, как туча. – А ну, как перед Богом отвечай. Что за жизненная необходимость в сигаретах, в вине, а? Твой Стас, небось, уже тоже курит. Пример-то перед глазами.

– Да вы что, мой Стас не курит, вообще это мелочи, – пыталась возразить Светка.

– Из мелочей жизнь складывается. У женщин не должно быть никакого оправдания дурным привычкам. Вон как малец переживает, что мать курить начала. Маленький, а знает, что плохо, вредно. А вы, большие лошади, не понимаете. Мелочи….

– А у меня вообще нет детей, и неизвестно, будут или нет, – Лиза вся раскраснелась и, как школьница, вскочила со стула.

– Права Валентина! Вы женщины, и нет чужих детей. Все дети наши. Это будущее.

– Конечно, Вы всё на нас сваливаете, – закричала Света, обиженная таким напором, – а мужики не при чём?

– Причём, но очень много зависит от женщин. Пусть мужик будет голова, а вы шея. Вот и учитесь шеей работать, чтобы наши головушки вертелись в нужном направлении.

– Красиво говорите, Пётр Васильевич, голова, шея, а в жизни всё сложнее, иногда и шею сворачиваешь, а толку никакого. А я что не пыталась? А муж всё-таки ушёл.

– Здесь ещё мудрость нужна, как инструкция к шее. Сложный вопрос – не спорю. У нас что не семья, то проблема. Вся ответственность за детей на женщин ложится. Как ни крути, вы, бабоньки, за детей отвечаете. Так что, Светик, следи за своим Стасом в оба глаза, а не одним, пока не поздно. – Пётр Васильевич налил себе воды из чайника и залпом выпил.

Вера Петровна сидела тихо в своем уголочке, ни разу не вступив в спор. Она не любила эмоциональные разговоры, но это тема и ее вывела из равновесия.

– Успокойтесь, Светочка. Наверное, нам надо что-то сделать, раз письма на нашу почту попали. Это ведь не просто так. Через этого мальчика мы должны что-то понять. Сделать все, что в наших силах, раз уж мы вместо Бога эти письма читаем.

– Что мы можем исправить? Мы даже не знаем, где он живет, учится.

– Лизонька, нам этого и не надо знать. Мы просто сами должны стать лучше, чем мы есть.

– Если бы я знала, хотя бы школу, я бы этой учительнице мозги прочистила. Это ж надо… для умственно отсталых… в интернат. Да она этому Никите в подметки не годится. Он вон письма Богу пишет, а она его в дебилах держит, – Валентина ударила кулаком по столу. – Надо действовать!

– Что делать-то? – спросила Лиза.

– Еще не знаю, но Вера права. Это нам знак.

Дверь приоткрылась, и Степан просунул свою лысеющую голову.

– Вы чего, бабоньки, кричите на всю почту? Там уже люди столпились. Обед-то закончился. Проблемы серьезные решаете?

– Серьезнее не бывает, Степан. Катимся мы по склону в пропасть.

– Да ты что, Васильевич. В какую пропасть? Кто катится?

– Человечество, – грустно и безнадежно ответил Пётр Васильевич.

– А я подумал наша почта.

– А мы с ним заодно.

– С кем?

– Да с человечеством, Степан.

Глава 10

Вот уже несколько дней Светлана кипела, как чайник. Гнев и раздражение наполнили ее до самой макушки.

Все были какие-то озабоченные, молчаливые и не обращали внимания на бурлящую Светлану. Тетя Валя, сделав свою работу, молча убегала на другую. Лиза вообще перестала разговаривать с коллегами, Пётр Васильевич погрузился в работу. Только одна Вера Петровна вяло пыталась развеять сложившуюся атмосферу.

Наконец-то закончился рабочий день, и Света вылетела с почты, как пробка из бутылки шампанского. Ее больное самолюбие кричало от обиды. Гордыня, как гремучая змея, готова была ужалить любого.

Споткнувшись о камень, Света выругалась, зашла в магазин, купила банку пива и, устроившись на скамеечке, закурила.

«Плохая мать, видите ли. Позаботься о своем сыне… пока не поздно. А я что делаю? Из кожи вон лезу, – обидно было Светке. – А еда… Они хоть понимают, сколько ест подросток. Идиоты. Можно подумать, я какая-то пьяница, проститутка. Как они посмели! Уволюсь. Завтра напишу заявление об уходе".

Допив пиво, она швырнула банку в сторону урны, туда же полетел и окурок. Быстрым шагом Светка направилась через лесопарк домой. Там было тихо, спокойно, только вдалеке шумела компания подростков. Света почему-то свернула с дорожки и направилась к ним. Ребята сидели тесным кружком, как желторотые воробьи, на двух скамейках, пили пиво, курили и матерились, кто во что горазд. Она услышала знакомый голос, не просто знакомый, а родной, единственный во всем мире, ругавшийся отборным матом. Стас сидел на спинке скамейки, возвышаясь над ребятами, с сигаретой в руках. Ее Стас, которому недавно исполнилось 12 лет, которому она отдавала самое вкусненькое, сейчас смотрелся, как сын какой-то бомжихи, пьяницы.

Слёзы хлынули из глаз Светки. «Это что же, они все были правы? А я, слепая дура, плохая мать?»

– Стас, а ну, иди сюда, – закричала она на весь парк.

Стас нехотя бросил окурок и подошел к матери.

– Пошли домой.

– Еще рано.

– Домой… там поговорим о твоем поведении.

Он молча плелся за ней, опустив голову. Света шла впереди, глядя по сторонам. Ей было стыдно за сына, за себя и за тех мамаш, которые гуляли в парке со своими малышами, не выпуская сигарет изо рта. Они щебетали друг с другом, обсуждая проблемы, детей, мужей, общества.

И никто из них не допускал даже мысли, что самая большая проблема в них самих.

Глава 11

Лиза подходила к дому, когда зазвонил мобильный.

– Алло, привет, Толик. Приедешь сегодня к маме?

– Лиза, не могу. Занят… дня через три, не раньше, работы полно, – как приговор, прозвучал деловой голос брата.

– Она же меня сожрет, – Лиза присела на скамеечку.

– А ты не давай себя жрать, уже далеко не девочка. Цыкни, и все.

– На нее цыкнешь. Все хуже и хуже становится. Домой идти не хочу. Толь, ну приезжай хоть на полчасика.

– Лиза, не могу. Понимаешь это слово, а? Все, пока, сестричка, целую.

Лиза достала сигареты, закурила. «Ну как здесь бросишь эту привычку. Легко им говорить,– ей стало обидно, что все учат ее, как жить. – Мне уже почти тридцать, что хочу, то и делаю. Господи, как мне домой идти не хочется, а ведь пойду, куда я денусь».

Она встала со скамейки и пошла не спеша к подъезду. Лиза вспомнила, как она бегала здесь девчонкой – беззаботной, веселой, мечтавшей о будущем. «И вот оно мое будущее».

– Мам, это я. Толик не приедет сегодня. Занят.

Мать выкатилась из кухни на своем кресле, как туча.

– Я так и знала. Кому я больная нужна? Никому! Я на вас всю жизнь потратила, а что в итоге? Смерти моей хотите?! Не дети, а сволочи! Никакого сострадания к болезни матери!

Лиза молча прошла на кухню, молча стала вынимать продукты из сумки, стараясь не обращать внимание на материнское ворчание.

– У Толика, небось, одни девки на уме, а не мать родная.

– Включить телевизор?

– Ты мне телевизором рот не затыкай. Надо будет, сама включу, небось, у себя дома, а не в гостях. Я здесь хозяйка пока. Моя квартира! Вы хотите меня со свету сжить и квартирой завладеть. Вот вам фигу. Уродов вырастила.

Мать, размахивая руками, выдвигала все новые и новые обвинения своим детям. Лиза глядела на нее и не понимала, что происходит, кто сидит в кресле. Человеком ее назвать сложно, а уж матерью тем более. Просто существо неизвестного происхождения. Лиза машинально достала из сумки сметану, и вдруг изо всех сил бросила о стенку. Изнутри вырвалось пламя, которое давно сжигало ее.

– Замолчи! Я сказала: замолчи! Ненавижу! Это ты – моральная уродка! Ты не мать, ты убийца!.. Ты убиваешь меня каждый день! Я ненавижу тебя! Я не хочу идти в этот дом, провались он пропадом вместе с тобой.

Лиза кричала, смахивая все, что попадалось под руку.

– Ты не хочешь умирать! Зато я не хочу больше жить, – она вскочила на табуретку, открыла настежь окно. – Мне все надоело! Мне надоело жить с тобой, вечно недовольной всем. Избавишься, наконец-то, от дочки-сволочи. Пусть за тобой чужие тетки ухаживают!

Лиза поставила ногу на подоконник. Голова горела, как раскаленные угли, в глазах сверкали точки – черные, белые, серебристые… Еще мгновение и… Но нога соскользнула с подоконника, и Лиза рухнула на пол.

Мать, застывшая в ужасе, не издала ни звука. В области солнечного сплетения появился болезненный незнакомый холод, который затягивал ее куда-то, и она потеряла сознание.

Маленькая иконка Девы Марии, висевшая в уголке, покачнулась. Глаза Святой Матери смотрели с печалью на события, развернувшиеся в маленькой кухоньке с самыми близкими на свете людьми. Мать – дочь, дочь – будущая мать! Какой она будет матерью? Что передают друг другу самые близкие по крови люди? Что? Любовь или ненависть? Что унаследуют дети детей? Любовь или ненависть? Внуки, правнуки, «потомки» – все участвуют в этой сцене. Сейчас и сегодня. Кто будет виноват в несчастьях, идущих по роду? Кто несет за все это ответственность? Мать! Мать, дарующая жизнь своему чаду. Мать, наделенная Творцом необыкновенной силой творчества. Мать, продолжавшая род человеческий. Ибо ей дана эта роль – рождение человека, и она обязана привести своих чад в лоно Творца, вернув Создателю свою работу без брака и поломок.

Глава 12

Степан вышел на прогулку, загруженный пакетиками с едой для бездомных собак. Это было у него одно из покаяний – кормление животных. Он замаливал свой грех по-своему. Отрабатывал свой груз, как мог.

– Жучка, Жучка…. Вот ты где, милая, забилась, не достать. Где твои-то, а? Хвались, давай, потомством.

Жучка вылезла из небольшой щели сарая, виляя хвостом и радостно повизгивая.

– Господи, какие же у вас, собак, глазища-то. Ну, на вот, ешь. Тебе сейчас надо сил набираться, кушать за пятерых.

Степана окружили четыре лохматеньких щенка. Жучка глотала куски хлеба, щедро намазанные печеночным паштетом и маслом, следя краем глаза за своими детенышами. Она все понимала и чувствовала каждого человека, проходившего мимо. К кому можно подойти поластиться, попросить кусочек, а к кому и близко приближаться нельзя – укусит.

– Ну, вот и ладненько, вот и хорошо. Сейчас молочка вам налью. Это необходимо для силы и здоровья. Мой Андрюха ох как любил молоко с краюхой хлеба. У него, наверное, тоже дети есть. Я ведь дед, небось. Пей, пей, миленькая ты моя Жученька.

Он лил молоко из бутылки в ржавую банку, а собака на лету ловила струю, радостно махая хвостом, как веером.

– Ну ладно, пошел я, дела у меня еще. Тут малец один письма Богу пишет. Может, еще написал, пойду узнаю, а ты, давай, иди, корми своих собачат. – Он погладил Жучку и медленно зашаркал в сторону почты. – «Ишь ты, весна уж совсем началась. На могилку к родителям надо уже сходить. А Серега так и не появлялся, а может, и появлялся.… Нет, я бы заметил. Тридцать пять лет ни слуху, ни духу. Может, уж и в живых нет. Повидаться бы, брат всё-таки».

На пороге почты Светка доставала письма из ящиков.

– Здравствуй, Светик – семицветик, а Лиза-то где?

– У Лизы мать в больницу попала, да и она сама заболела. А ты чего пришел с утра пораньше?

– Да подумалось, может, опять письмо пришло.

– Кому письмо-то, тебе что ли?

– Да не мне, Богу.

– А ты-то тут причем?

– Ну, я это… сопереживаю.

– Ну, ладно, сопереживатель, пойдем, посмотрим. Заодно поможешь рассортировать, а то без Лизки тяжеловато.

– Что-то серьезное с матерью-то? – Степан тщательно вытер у порога ноги.

– Да там давно все серьезно. Видать, совсем Лизку достала. Обе и свалились. О, теть Валь, привет.

– Здравствуй, Светлана. Степан, чего так рано-то? Мне помогать пришел?

– Да, если нужно, давай, говори, что делать, я готов.

– Теть Валь, в туалете банка разбилась, которая у раковины стояла. Убери, пожалуйста.

– Да убрала уже. Письма от парня нашего нет?

– Еще не знаю, – Светлана за несколько дней пересмотрела многое в себе и была как никогда смиренна. Вытряхнув все письма на рабочий стол, она молча начала сортировать конверты. Валентина со Степаном присели рядышком.

– Ну и нюх у тебя, Степан, как у твоих подопечных собак. Вот оно – письмо Богу.