Гаухар по дороге в свою школу часто проходит мимо этой стройки и почти всегда останавливается, чтобы взглянуть, как продвигается кладка огромного здания. Ого, красная кирпичная стена уже приблизилась почти вплотную к старому деревянному домишку! Может быть, сегодня сюда подадут несколько мощных тракторов, привяжут к ним концы тросов и поволокут бревенчатую хату на ближайший пустырь, чтобы использовать для какой-нибудь хозяйственной надобности. Завтра Гаухар уже ничего не увидит на этом месте. Что же, пока не поздно, надо попрощаться с давним обиталищем.
Не случайно защемило сердце у Гаухар. Дорогие воспоминания связаны у неё с этой ветхой, заброшенной скворечней. Здесь вдвоём с мужем когда-то жила старшая сестра матери Гаухар. Помнится, дядя и тётка были уже немолодыми людьми. Родители Гаухар два-три раза в году наведывались к ним погостить. И, как правило, брали с собой дочку. Каждый приезд в большой, шумный, красочный город Казань надолго запоминался девочке. Ей снились яркие, беспокойные сны. Но вот умерла тётка, а вскоре и дядя. Мать потом рассказывала Гаухар: нашлись какие-то дальние родственники умерших владельцев, они неизвестно кому продали дом. Через много лет, когда Гаухар приехала в Казань учиться, ей захотелось взглянуть на памятное пристанище. Она ни за что не отыскала бы его, если бы не помог исполинский приметный тополь, всё ещё стоявший в палисаднике.
Сейчас Гаухар не удержалась, подошла вплотную к избе. Долго смотрела на распахнутые двери, на окна без стёкол, на поваленный забор и ограду палисадника. Прощайте, приметы невозвратимого детства! На глаза навернулись слёзы. И всё же она осторожно вошла внутрь покинутого жилья. Прошлась по комнатам с ободранными обоями. На полу валяются обломки ветхой брошенной мебели, запылённые обрывки каких-то книг. Увидев маленький чуланчик, она так и замерла, прижав руки к груди. И конфигурация комнатушки, и старинный, в восточном духе, узор на уцелевших лоскутах обоев – всё подсказывало ей, что именно здесь когда-то укладывали спать девочку Гаухар, приезжавшую из деревни с родителями погостить у дяди и тётки.
Вдруг позади послышался шум. Она быстро оглянулась, ей почудилось – какие-то мальчишки забежали в брошенное помещение. Нет, она одна здесь. Только ветер шуршит свисающими клочьями обоев.
Грустной вернулась на улицу Гаухар. В то же время где-то в глубине души затаилась радость: ведь Гаухар хотя бы несколько минут побыла в своём детстве. Вероятно, она уже не меньше трети жизни прожила, и ей предстоит ещё много прожить, а детство всегда будет вспоминаться в каком-то светлом ореоле. У человека нет поры дороже, светлее, и если бы возможно было, он временами возвращался бы в эти золотые годы, когда ничего не надо, кроме увлекательных игр, куска хлеба и чудесных, сказочных снов.
Она тихо брела по улице, погружённая в тёплый поток воспоминаний, которым, казалось, не будет конца. Вдруг кто-то окликнул её. Гаухар сразу остановилась, услышав в голосе что-то знакомое. Да, чутьё не обмануло, это Билал Шангараев, которого она хорошо знала ещё в студенческие годы.
– О, Бил! – не сдержавшись, воскликнула Гаухар, назвав молодого человека, как называла когда-то в пору своего девичества. – Откуда ты взялся, Бил?!
* * *Группа студентов строительного института и такая же группа слушателей Арского педучилища почти месяц провели вместе в одном из домов отдыха на берегу Камы. Днём они играли вместе в волейбол, вечерами сидели на берегу реки, пели хором, много разговаривали, – наверно, не осталось слов, которые не были сказаны, песен, которых не успели пропеть.
У Билала Шангараева, высокого, плечистого юноши, был и безотказный слух, и приятный, но, конечно, необработанный голос. Во всём его облике чувствовалась сила в сочетании с внутренней интеллигентностью; он был деликатен в обращении, начитан, правильно строил свою речь. Одевался скромно и легко, по-студенчески. Благо лето стояло жаркое, лишней одеждой никто себя не обременял: утром и вечером ходили в майках, трусах, в лёгких платьях. Как будущий строитель, Шангараев замечательно чертил, да и рисовал неплохо. А Гаухар уже и тогда «ходила на этюды». Молодые люди подружились. Билал хвалил рисунки Гаухар: «Из вас получился бы хороший архитектор. Переходите к нам, в строительный». Гаухар молча улыбалась. Ей – быть архитектором!.. Если окончит благополучно Арское педучилище, и то хорошо.
Гаухар была не из тех бойких девчат, что вешаются парням на шею. Хотя Билал был приятен ей, она ничем особо не выказывала это и сама ни разу не задавалась мыслью, нравится ли Билалу. Может быть, всё это и пришло бы в своё время, но срок путёвок закончился, пришлось уезжать. В подобных случаях у молодёжи принято обмениваться адресами. Гаухар и Билал не отступили от общей привычки. Больше того – в каникулы Билал дважды приезжал в Арск, наведывался в общежитие к Гаухар.
Потом он исчез куда-то, три-четыре года не давал знать о себе. Гаухар совсем забыла о нём, она переживала тяжёлое время: сперва умер отец, потом – мать. Девушка осталась совсем одна. К тому же выпускной год в училище, экзамены. Её, конечно, пошлют учительницей куда-нибудь в деревню. Гаухар не задумывалась над тем, как сложится её жизнь, – в деревню так в деревню, ведь она и сама не в городе выросла. Ей не с кем было посоветоваться. Девчата, что половчее, одна за другой выходили замуж.
Совсем неожиданно и Гаухар улыбнулось счастье. Во время экскурсионной поездки в Казань она случайно познакомилась с Джагфаром. Нельзя сказать, чтоб у неё вспыхнуло очень глубокое чувство. Но Джагфар был внимателен, заботлив, уже неплохо зарабатывал. У совершенно одинокой, в какой-то мере растерявшейся перед жизнью девушки не было времени для раздумий и не приходилось надеяться на какую-то особенно счастливую звезду. Когда они, что называется, присмотрелись друг к другу, Джагфар предложил выйти за него. Гаухар ответила согласием. Ей не довелось раскаиваться. Джагфар помог молодой жене устроиться на работу, позаботился об одежде и обуви для неё, сумел хорошо наладить жизнь в Казани.
Если бы спросили, по-настоящему ли глубоко и беззаветно она любит мужа, Гаухар вряд ли ответила бы достаточно внятно и убедительно. Она тогда просто не задумывалась об этом. Ей нравился Джагфар. Она ценила его заботы о ней. При всей своей ворчливости, он всё же не воспретил молодой жене заочно учиться в институте. Приятно было чувствовать себя полной хозяйкой в хорошо обставленной квартире. А тут появились дача, машина. Не всякой замужней женщине выпадало столько благ. У Гаухар было высокоразвитое сознание долга перед мужем, и Джагфар ценил это. Её привязанность к нему постепенно переросла в более сложную гамму чувств. Вероятно, всё это в представлении Гаухар можно было назвать искренней любовью. Во всяком случае, она считала себя счастливой. Жизнь её можно было уподобить течению Волги в тихую погоду: не испытывая необходимости задумываться над тем, вполне ли хорошо ей сегодня, она спокойно и величаво струит свои чистые воды между привычными берегами.
Именно в этот период и появился в Казани Билал Шангараев. Гаухар случайно повстречала его по дороге на работу. Конечно, разговорились. Впрочем, некогда было разговаривать долго. Всё же, отвечая на заданный вопрос, Гаухар сказала: «Да, вышла замуж». Какая-то тень мелькнула на лице Билала, всегда живом и выразительном. Опять не встречались что-то около двух лет. После выяснилось, что всё это время он жил и работал в Ленинграде.
И вот Билал Шангараев опять в Казани. Он очень изменился: возмужал, усвоил манеры солидного человека, одет хорошо. «Безусловно, женат, иначе не выглядел бы таким аккуратным, собранным», – невольно подумала Гаухар. Она ошиблась – Билал, как и прежде, был холост.
На этот раз он недолго скрытничал. При первом же подходящем случае признался, что давно любит Гаухар, ему без неё жизнь не жизнь. Он клянёт себя, что так долго робел, колебался, не говорил ей о своём глубоком чувстве. И вот наказан: она замужем. Но это не останавливает его, он по-прежнему её любит.
Вот уж чего не ожидала Гаухар. Её состояние нельзя было назвать ни удивлением, ни растерянностью. Она на какую-то минуту словно бы перестала сознавать себя, выключилась из реальности. И только собравшись с мыслями, обиженно и негодующе заговорила:
– Ты с ума сошёл, Билал, разве говорят такое замужней женщине, если уважают её?! Как ты смеешь! Ты запятнал нашу дружбу. Неужели ты думаешь, что я способна изменить мужу?
Он говорил что-то сумбурное. Из всех его торопливых и сбивчивых объяснений она поняла только одно: он не к измене склоняет её, она должна уйти от Джагфара, чтобы навсегда связать свою жизнь с ним, с Билалом.
Гаухар не захотела ничего слушать, оборвала разговор. И Билал опять исчез. Но теперь каждый год появлялся в Казани – то весной, то осенью. Находил возможность встретить Гаухар, не переставал говорить ей о своих чувствах. Он не был ни развязным, ни надоедливым, говорил сдержанно, но убеждённо. Гаухар и сердилась, и недоумевала: «На что он надеется? Я ведь не подавала ему ни малейшего повода. Он ни капельки не интересует меня. Не отрицаю – умный, воспитанный и, кажется, дельный человек. Но между нами ничего не может быть, кроме обычного знакомства. Надо бы раз и навсегда отчитать его – резко, даже грубо. Нет, язык не повернётся, ведь сам-то Билал достаточно деликатен».
Так рассуждала Гаухар. А Билал, ничего не желая принимать во внимание, как-то заявил ей:
– Ты не хочешь понять меня. В таком случае я честно объяснюсь с Джагфаром. Он должен уступить.
Охваченная минутным испугом, Гаухар растерялась, не сразу нашлась с ответом. Потом, придя в себя, гневно бросила Шангараеву какое-то очень обидное слово. Помолчав, добавила почти с ненавистью:
– Видеть тебя не хочу! Это последний наш разговор, так и знай!
Повернулась и ушла, не простившись.
А потом – каждый день ждала беды. Что, если Билал действительно решит объясниться с Джагфаром? И наплетёт ему всяких небылиц? Что она ответит мужу? Поверит ли он её оправданиям?.. Несколько раз Шангараев встречался ей на улице, – возможно, выслеживал её. Она молча проходила мимо, даже не взглянув на него. Вдруг Билал опять исчез куда-то. Долго не появлялся и не давал знать о себе. Джагфар не заводил никакого неприятного разговора с женой. «Значит, Билал всё же набрался здравого смысла и не рискнул объясниться с Джагфаром», – облегчённо думала Гаухар.
* * *И вот он опять встретился на её пути, окликнул. Она, застигнутая врасплох, ответила ему на этот раз приветливо. В ту же минуту у неё мелькнула мысль: «Кажется, прошла у него блажь. Должно быть, женился. Давно пора».
Билал, сняв шляпу, тепло поздоровался и даже чуть задержал руку Гаухар.
– А я уже подумал – ты и знать не захочешь меня. Ты всё ещё в Казани? Так влюблена в свой город, что и не думаешь расстаться с ним?
– Наверно, каждый считает, что нет места лучше его родного гнезда, – уже сдержанно отозвалась Гаухар.
– Это верно. Всё же Ленинград – красивейший город в мире. Многие не зря считают: жить там – мечта.
Гаухар невольно улыбнулась, это была скорее ироническая, чем добродушная, улыбка.
– Одна наша учительница частенько говорит: «Жить в Париже – мечта». Наверное, вычитала из книг, – сама-то, кроме Казани, нигде не бывала.
– Париж… – повторил Билал, словно не замечая её иронии. – Париж – совсем другое дело. Я был там, очень красивый город. Но я не променял бы на него родной Ленинград. Вполне уверен: ни один город так не волнует и не вдохновляет человека, как наш величественный Ленинград. Я ещё далеко не пенсионер, Гаухар, тихий уголок не может служить для меня приютом. Конечно, это нельзя отнести к Казани. За эти годы, – он горько усмехнулся, – я успел достаточно хорошо присмотреться к городу – ведь я строитель. Здесь построено много новых интересных зданий. В частности, школ. Да, да, Гаухар, в том числе и школ! Но если бы ты знала, какие школы построены в Ленинграде! Сколько там всяких новшеств, отвечающих задачам современной советской педагогики! Я не учитель, но представляю себе, с какой радостью вошёл бы в одну из таких школ любой преподаватель!
– Я не отказалась бы поработать в такой школе, – серьёзно сказала Гаухар. – У нас, учителей, в этом направлении мечты безграничны. Но пока что приходится удовлетворяться тем, что есть.
– Вот это и обидно, Гаухар!
Внешне Билал говорил как будто спокойно, рассудительно, но чувствовалось, что он внутренне напряжён до отказа. Неужели этот глупец всё ещё не оставил своих вздорных мечтаний? Гаухар поняла: ей следует уходить. Она уже сожалела, что в начале разговора проявила мягкость, даже приветливость. Словно почувствовав критическую минуту, Билал вдруг заговорил с новым подъёмом, хотя всё ещё крепился, не выходил из рамок:
– Гаухар, стоит вам только захотеть, я устрою вас в самую новую, в самую лучшую школу в Ленинграде… Хотите – я сам построю для вас прекрасную школу? Наша организация строит и школы. Хотите?!
– Спасибо, – сухо ответила Гаухар. – Во-первых, я преподаю на татарском языке, работать в русской школе мне было бы трудно. Но это… лишь одна сторона вопроса. Во-вторых… Я понимаю ваш намёк. Он неуместен, как и все прежние. Я ведь однажды уже сказала вам. Думала, что вы запомнили и смирились с этим.
По-видимому, придётся повторить. Я замужем, Билал. Давайте навсегда покончим с этим. Не отравляйте меня ядом при каждой встрече…
Теперь Билал заговорил отрывисто, задыхаясь:
– Гаухар-ханум, подумайте же и обо мне… Я ведь человек! Не по глупости, не ради прихоти… Я ведь по-настоящему, глубоко…
– Замолчите, Билал. Я ухожу.
– Нет, нет, Гаухар-ханум! Я нигде не встречал и не встречу такой красивой женщины, с таким сердцем, как вы! Может быть, я ослеплён, не спорю. Но ведь я люблю вас! Мне никого больше не надо. Ради вас я готов на любой подвиг, как и на любую жертву!..
– Билал, я счастлива, и никакие ваши признания не заставят меня уйти от мужа. Вы тоже найдёте себе хорошую девушку и женитесь на ней. Надо надеяться, девушка эта отдаст вам свои лучшие чувства, сердце, любовь. Оставьте меня в покое, не позорьте. И не унижайте себя. Прощайте. Больше не встречайтесь на моём пути, это бесполезно для вас и неприятно мне.
Гаухар ушла. Она не обернулась и не взглянула на Билала. Он стоял на перекрёстке, смотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом большого дома. Билал не мог ни закричать, ни рассердиться, ни оскорбить её в гневе и отчаянии своём. Неведомая сила властвовала над ним, всецело подчинила его. У него не было воли противостоять этой силе. Более того – он не считал нужным сопротивляться, словно это было что-то сверхъестественное.
Гаухар скрылась из глаз, не вернётся. Билал провёл ладонью по лицу. Затем без всякой цели побрёл по улице. Вот он совершенно отчётливо видит Гаухар. Они сидят на крутом берегу Камы и смотрят вдаль. Гаухар только что закончила этюд, Билал хвалит рисунок. Не льстит, нет, – хвалит от всего сердца! Глаза Гаухар зажигаются радостью… И почему Билал не сказал именно тогда о своей любви? Оба они были юными, свободными в чувствах. Правда, тогда Билал не мог ничего обещать Гаухар, кроме собственного горячего сердца. Он был всего лишь студент. И только в мечтах дарил Гаухар красивую жизнь. Эту мечту невозможно было осуществить, пока не окончена учёба. И Билал молчал. Он всё ждал того дня, когда оба они окончат учёбу. А за это время… Билал до сих пор не может поверить, что Гаухар в те дни навсегда связала свою жизнь с другим человеком. Она, конечно, ждала до поры до времени объяснения Билала. Но сколько может ждать девушка?.. А теперь Гаухар не хочет ломать налаженный семейный уклад. Хотя и не любит мужа, – Билал мог думать только так, – всё же остаётся верной ему. Мало ли молодых женщин приносят себя в жертву долгу…
Темнеет, на улицах города зажигаются огни. Люди движутся непрерывно – куда-то спешат, кого-то встречают, провожают, одни смеются, другие грустят. Проезжают переполненные троллейбусы и автобусы, быстро катятся автомобили – легковые и грузовые. А Билал Шангараев, как заблудившийся человек, идёт то в одну сторону, то в другую. Что же ему теперь делать?!
9
Когда Гаухар, окончив занятия, вошла в учительскую, солнце светило прямо в окно. У окна на диване сидели две женщины. Одна из них Фаягуль Идрисджанова, другую Гаухар не знает. Перебивая друг друга, они, оживлённо разговаривали о чём-то. Увидев в дверях Гаухар, незнакомая женщина многозначительно подтолкнула локтем Фаягуль. Та подняла голову и, заметив Гаухар, так и вспыхнула. Обе они сразу замолчали.
Гаухар открыла шкаф, чтобы положить на место классный журнал. Она ничем не выдала себя, хотя сразу поняла, что собеседницы судачили о ней. И разговор, видать, шёл недобрый. Но чем могла бы ответить Гаухар? Это было одно из тех нелепых положений, когда человеку и следовало бы заступиться за себя, но он ничем не может доказать, что сплетничали именно о нём. В подобных случаях самое благоразумное – промолчать, сделать вид, что тебя совершенно не интересует вздорная болтовня. Гаухар так и сделала. Она с достоинством покинула учительскую.
Ещё задолго до этого случая Гаухар чувствовала, что Фаягуль за что-то невзлюбила её. Допытываться, выспрашивать, за что именно, было не в характере Гаухар. Набиваться Идрисджановой в подружки не собиралась. На людях обе они не выказывали взаимной отчуждённости. Оставаться же с глазу на глаз избегали. «Эта ненавистница не существует для меня», – ещё раз сказала себе Гаухар. На том вроде бы и успокоилась.
Но вот ей стала известна вся история с получением квартиры родственниками Фаягуль Каримовыми. Фаягуль, как прежней их жиличке, досталась в этой квартире отдельная хорошая комната. И тут нельзя было забыть, что Джагфар, по просьбе Дидарова, хлопотал в райсовете за Каримовых. Следовательно, вольно или невольно хлопоты его распространялись и на Фаягуль. Как не связать все эти факты в один узел? А если Джагфар заведомо знал, что он должен облагодетельствовать и Фаягуль? Значит, можно предположить… Как только Гаухар начинала думать об этом, буря возмущения и прежней острой ревности поднималась в её груди.
Ко всему прочему до Гаухар стали доходить слухи, что Фаягуль не первый день злоязычничает о ней. А в последнее время не стесняется болтать о том, будто между Гаухар и Билалом Шангараевым «что-то было, возможно, и сейчас кое-что есть». Сперва это взорвало Гаухар. Она готова была при первой же встрече выговорить Фаягуль всё, что накипело. Но тут она вспомнила, что ещё в прежние времена говорила мужу о навязчивых признаниях Билала Шангараева. Джагфара эти признания жены ничуть не расстроили. Он шутливо заметил: «Наверно, парень ищет жён, которым успели примелькаться мужья. Надеюсь, я ещё не зачислен в их разряд?» Этот ответ успокоил Гаухар. Помнится, она даже с гордостью подумала о Джагфаре: «Вот ведь какой молодец муж у меня, настоящий мужчина, не обращает внимания на сплетни. Что там ни говори, а уважающий себя и жену мужчина – это незаурядный человек, возле него и жене дышится легче».
У неё и сейчас отлегло от сердца. Нечего надоедать Джагфару ещё одним напоминанием о сплетнях Фаягуль. Да и есть ли у неё самой серьёзный повод ревновать Джагфара? Ведь он так снисходительно и благородно отнёсся к её признаниям об ухаживании Билала.
Вероятно, другая женщина, менее ранимая и более сдержанная и скрытная, нежели Гаухар, на том и остановилась бы. Но характер Гаухар требовал прямых и последовательных решений. После зрелых размышлений она рассудила так: рано или поздно муж всё равно узнает о её непримиримой вражде с Фаягуль Идрисджановой – ведь вражду эту уже теперь кое-кто замечает. Почему же она должна так долго молчать? Надо всё высказать Джагфару. Пусть это получится не совсем складно, зато правдиво. И он не будет потом упрекать её в неискренности.
Не исключено, что она всё же помедлила бы с этим разговором, последствия которого трудно было предвидеть. Но неожиданно она вспомнила об одном случае в их семейной жизни.
Однажды, на второй или третий год её замужества, Гаухар сочла принципиально необходимым объясниться с мужем, на её взгляд, по очень серьёзному поводу. Слово за слово – она так разожгла себя, что потеряла контроль над собой и уже не щадила Джагфара.
– Подумай только, – запальчиво говорила она, – ты неправильно живёшь! Ведь ты бывший комсомольский работник. И в институте, говоришь, четыре года был комсоргом. Так неужели за последние пять-шесть лет в тебе совершенно потух комсомольский огонёк?! Ты ведь теперь почти никакого участия не принимаешь в общественной работе. Это очень плохо, Джагфар! Это значит морально зачахнуть!..
Он выслушал её очень спокойно, потом рассудительно ответил:
– Вряд ли следует горячиться тебе, Гаухар. Для нашей малочисленной семьи вполне достаточно того, что ты общественно активна. Ведь я пишу кандидатскую, не забывай этого. Дело, сама знаешь, очень нелёгкое. К тому же годы не останавливаются, жизнь тоже. А человек? Он ведь соответственно меняется. Вчерашние мерки для него сегодня уже не подходят. Что такое комсомольская активность в сравнении с движениями науки! С её всё возрастающим влиянием на жизнь! Подожди, вот защищу кандидатскую…
Но Гаухар уже не могла остановиться:
– Разве я против того, чтобы ты рос, совершенствовался в науке? Будем откровенны! Ты ведь только прячешься за науку, произносишь весомые, красивые слова. Да, да! Посмотри-ка на себя внимательней. Это верно, знания у тебя прибавляются. Но – только формально! В быту, в привычках ты пятишься назад, готов скатиться в болото мещанства. И что наиболее печально – сам не замечаешь этого!.. Погоди, не перебивай и не улыбайся так иронически. Тебя прельщает погоня за удобствами, за благополучием в жизни: «Вот защищу кандидатскую – меня повысят в должности, увеличат зарплату, заживём тогда на широкую ногу». Это уж и не знаю, что сказать… Это измена нашим комсомольским традициям! Бегство от самого себя, от современности!..
В пылу спора Гаухар не выбирала слов. Говорила искренне, она действительно хотела добра Джагфару и себе. Но по горячности своей и молодости не умела достаточно серьёзно аргументировать эти мысли, впадала в противоречия, была наивна.
К чести Джагфара, он не обиделся на её необдуманные выпады, не позволил ни грубостей, ни даже колкостей со своей стороны, только усмехнулся сдержанно и ответил с достоинством:
– Надо поосторожней бросаться словами, Гаухар. Говорят, злоба вытесняет ум. Под горячую руку чего не наговоришь друг другу. Не правда ли?.. Подумай хорошенько – разве личное благополучие обязательно мешает человеку быть активным? И разве я, будущий научный работник, не принесу больше пользы, чем теперь? Главное – умей сочетать личное с интересами коллектива.
Говоря всё это, Джагфар с некоторой тревогой, даже с испугом ловил себя на мысли: ведь он обманывает сейчас и себя и Гаухар, будущее своё он теперь представляет как, прежде всего, удачную карьеру, выгодное продвижение по службе. Прежняя комсомольская увлечённость высокими идеями уже не волновала его черствеющую душу, в этом Гаухар права. И надо ему почаще оглядываться на себя, следить за своим поведением, за высказываниями на людях, чтобы не подвести самого себя.
Гаухар не заметила этого внутреннего испуга мужа, а его возражения приняла за чистую правду. Она позавидовала, с каким обезоруживающим спокойствием и достоинством держался Джагфар. И ей стало стыдно за свои не совсем обоснованные нападки на него. Надо признать, она допускала в своих обличениях и крайности, и даже грубость. А через минуту-другую Гаухар принялась извиняться перед мужем. Говоря попросту, она ведь только одного хочет – чтобы Джагфар не был в стороне от общественной жизни коллектива.
И Джагфар ещё раз показал своё благородство и великодушие – поблагодарил жену за то, что сумела понять его. Он не подчёркивал своё превосходство, не читал ей скучных нотаций. «Вот видишь, как неуместна бывает запальчивость в серьёзных разговорах». – Он снисходительно, ласково улыбнулся, только и всего.
Случай этот послужил тогда некоторым уроком для Гаухар. Она вынуждена была признаться в неуравновешенности собственного характера, одновременно стараясь перенять от Джагфара его внутреннюю собранность. Кажется, впервые возникло у неё зрелое женское суждение: что там ни говори, мужчина всё-таки «глава» семьи, коренник; Джагфар без напоминаний принял на себя заботы о будущем благополучии жены.
С другой стороны, спор их не прошёл бесследно и для Джагфара. Он как-то подтянулся и, к удовольствию Гаухар, стал бывать на собраниях, даже выступал иногда, проявив себя неплохим оратором.
Как только Гаухар вспомнила о тогдашней перемене в поведении мужа, она окончательно решила: «Нечего медлить, выскажу ему всё о Фаягуль, – на пользу пойдёт». Она ещё не знала, упомянет ли о самом неприятном – о своих ревнивых подозрениях. «Ладно, по ходу объяснений видно будет, что сказать, о чём умолчать».