Дайвер в тайском госпитале
Предисловие
Вы когда-нибудь видели, как тайцы ездят на байках? Если нет, то много потеряли…
Они рассекают по острову вчетвером-впятером на одном байке, с детьми и собаками на коленях, с птичьими клетками на вытянутых руках и пальмовыми кадками на задних сидениях, а еще – с разожженными жаровнями, шестиметровыми досками и бамбуковыми столиками. Удивительно другое: в аварии в основном попадают не тайцы, а фаранги (так в Таиланде обзывают иностранцев), и довольно часто. Так часто, что мой муж, инструктор по дайвингу, на эту тему придумал собственную фирменную шутку:
– Дайвинг – вещь безопасная! Самая большая опасность для дайвера – это упасть с моторбайка… – и на следующее занятие кто-нибудь обязательно приходил в гипсе!
– Ну и шуточки у тебя, боцман!
– Да, погорячился я, – сетовал Саша.
Но вот однажды бывалый дайвер сам попал в госпиталь, пав жертвой собственного пророчества…
Вы скажете, что катастрофа – это трагедия. А я вам на это отвечу: так-то оно так, однако спустя полгода после аварии я могу сказать, что по-настоящему благодарна судьбе за все пережитое.
Во-первых, я своими глазами увидела чудо исцеления.
Во-вторых, мы смогли ближе познакомиться с тайцами и их взглядами на жизнь, и после двух месяцев, проведенных нами в тайском госпитале, эта страна перестала казаться нам чужой и непонятной.
В-третьих, в самой атмосфере Таиланде столько неизбывного позитива и веселья, что даже описание длительного пребывания в больнице волей-неволей приобретает черты – пусть «черной», но все же комедии!
Дайвер в тайском госпитале
Все совпадения имен, фамилий, географических названий прошу считать досадной случайностью.
Вроде суббота началась, как обычно. Сидела себе перед мольбертом, тихонько рисовала венецианскую маску с натуры. Никак не удавалось мне передать цвет золоченого тюрбана.
Я выдавила на палитру капельку охры из тюбика, добавила самую малость угольной сажи, начала было смешивать кисточкой – и в это время зазвонил мой мобильник. Осторожно, двумя пальцами, чтобы не испачкать одежду в масляной краске, я вытащила телефон из кармана и нажала на кнопку.
– Мама, только не волнуйся! – (все присутствующие в изостудии, включая учителя Анатолия Кузьмича, обернулись на мой вопль). – Позвонили с Самуи – папа попал в аварию на байке и сломал руку и ногу. Сейчас он в госпитале. В общем, тебе надо ехать… Мы уже ищем тебе билет по интернету.
– Что случилось?! – художницы со всех сторон забросали меня вопросами.
С минуту посидела неподвижно и молча, потом медленно собрала тюбики, тщательно промыла кисточки в керосине – необходимо было сделать что-то очень простое. В последний раз заглянув в мистические глазные прорези недорисованной маски, я вдруг отчетливо осознала, что вся эта мишура больше не имеет никакого значения: с этого момента моя жизнь круто меняется и, кажется, не в лучшую сторону…
Распрощавшись с встревоженными подругами, побрела домой, по дороге обдумывая, что взять с собой в Таиланд…
***
– Возьми у меня лекарства – вдруг там не будет, – советует мне подруга Соня (она врач).
– Возьми масляные краски и кисточки, – советует дочка Инна. – Будешь рисовать море.
– Рисова-ать? Будет мне там «картина маслом» … – предчувствую я.
– А я считаю, что ты просто обязана продолжать рисовать – будешь продавать пейзажи, – настаивает дочь.
– …Какое рисовать… – стонет по телефону Саша. – Даже не тащи сюда свои дурацкие краски… Лучше клизму учись ставить! Тут даже судна нет! Хоть судно привези.
– А клизмы хоть есть на острове? – робко интересуюсь я.
– Да ничего тут нет! – ругается Саша.
– А как же они… А как же ты… Совсем не…
– Да, представь себе – совсем!
***
– …Инна, звонил отец, надо купить судно здесь – там нет. Ты не знаешь, они сильно тяжелые? – звоню я дочери.
– Поищем что-нибудь надувное. Попрошу Данила – пусть посмотрит в «Медтехнике».
– Соня, как делать клизму? – спрашиваю я по телефону подругу.
– Совсем нетрудно, я тебе объясню, – успокаивает меня Соня. – Надо купить в аптеке такую кружку со шлангом…
В общем, процесс запущен. Но тут новый звонок из Таиланда:
– Олечка, я дурак!
Вместо «здравствуй».
– Как, почему? – пугаюсь я.
– Конечно, не надо никакого судна тащить из России – их тут миллион. И клизмы никакой не надо. Пришел Дима и наорал на меня… Просто у меня после наркоза с головой не в порядке… Ты уж меня извини!
– …Инна, отец звонил, сказал, что он дурак и что не надо никакого судна!
– Данил, не покупай судно – звонил папа и сказал, что он дурак.
– Соня, звонил Саша и сказал, что все нормально, не надо ни клизмы, ни судна. И что он дурак.
– Хорошие новости, – радуется Соня.
В теплые края
Полгода назад мой муж Саша вместе с семьей брата отправился в Таиланд.
Дима с супругой были настроены весьма решительно – все корабли за собой сожгли: распродав в Лесогорске все свое скудное движимое и недвижимое имущество, улетели на остров Панган – заниматься «бизнесом» (каким – там посмотрим!).
Конечно, бизнеса никакого они не открыли – Таиланд и не таких обламывает.
А мой Саша устроился работать инструктором в тайский дайвцентр. Русскоязычных клиентов оказалось не так уж много, и денег он не смог заработать даже себе на еду. Сидел на шее у брата и скрипел зубами. Я тоже скрипела зубами, только дома, в Новосибирске, без работы. А что вы хотите – в мире кризис, в стране кризис, и у нас – кризис.
***
После катастрофы сразу стало ясно, что бывает и похуже. Примерно как купить козу…
«Еще недавно какие мы были счастливые!» – с тоской думала я, трясясь в вагоне поезда «Новосибирск-Москва» …
– Куда вы едете? – поинтересовалась соседка по купе.
– В Таиланд… – тоскливо вздыхаю я со слезами на глазах.
– О! – завидует она мне. – Какая вы счастливая!
Она не знает, что я еду ухаживать за лежачим больным.
«Лежачий больной – это плохо. Но он «лежит» в Таиланде, на берегу моря, а это хорошо, – делаю я расклад. – Вот мне уже завидуют».
***
…По иронии судьбы как раз перед Сашиной аварией я уволилась из новосибирской поликлиники, в регистратуре которой проработала с месяц.
«Очередная покупка козы», – так охарактеризовала я свой самый неудачный в жизни эксперимент с работой в контексте кризисного «безрыбья».
Мизерная зарплата, мартышкин труд, «дедовщина» в коллективе, склочные регистраторы, хитрое начальство, измотанные врачи, скандальные больные, вечно пропадающие карточки, бр-р! Все это поселило в моем мозгу тотальный ужас перед медициной.
А тут – снова эти белые халаты…
***
Мы выяснили, что в результате аварии у Саши сломана правая рука и сильно раздроблена левая голень под коленкой. Перебит нерв, стопа не двигается. Мда-а-а-а…
– Спасибо, что хоть голова цела! – утешила меня на прощание дочка-оптимистка. –А через пару месяцев нога срастется, и он сможет «нырять». Говорят, нервы восстанавливаются. Если нет, купим моноласту, и он сможет «нырять». Ну, если все равно будет хромать, выпишем бандаж из Германии, и в нем он будет «нырять».
– …А если нет, то посадим его в инвалидную коляску, и он в ней будет «нырять», – мрачно продолжила я.
Проблема еще и в том, что Саша не успел оформить себе страховку.
– Мы «попали» на деньги, и на большие…
– Ничего! – бодрилась Инна. – Что-нибудь придумаем!
Я молчала. Ее бы устами – да мед пить.
***
Моя дорога на Самуи по причине своей «малобюджетности» была долгой и разнообразной: поезд до Москвы, самолет до Бангкока, череда автобусов, а потом паром до острова.
Но каким-то чудом я ухитрилась ничего не перепутать, разве что на острове вышла не на автобусной станции, где меня поджидал Дима, а на пристани, и мне пришлось еще платить таксисту. Зато тот доставил меня прямиком к госпиталю.
Госпиталь
Цветущий сад престижного санатория – вот первое впечатление от «Самуи Госпиталя».
«У нас тоже весной сирень с черемухой, но не до такой же степени!» – изумляюсь я.
Я прошла мимо дерева ростом с наш тополь, буйно цветущего чем-то ярко-желтым, и окончательно почувствовала себя чужой на этом празднике жизни…
Закатив сумку в приемный покой, я сунулась в окошечко регистратуры и назвала тайской «коллеге» имя больного. Та повела меня в соседнее отделение.
На большой доске над дверьми я заметила палатный список больных, написанный от руки. Под каждым номером – тайские кудрявые закорючки, а под номером «Двадцать» – вдруг по-английски: «Mr Alexantr». Уже «тепло» …
А когда из открытого окна одной из палат меня кто-то окликнул по имени, я поняла, что наконец-то добралась.
Вот и Саша… Сильно загорелый, обросший седой бородой, он лежал в одной набедренной повязке и улыбался, как ни в чем не бывало. Правая рука почти полностью была загипсована, а поврежденная нога лежала открытой, но из нее торчали блестящие металлические штыри, ввинченные в кости и хитроумно скрепленные между собой.
Постельное белье было почему-то фиолетового цвета, шторки на ширме тоже были фиолетовые.
«Цвета Великого Поста», – отметила я, продолжая растерянно улыбаться и по инерции держать свой багаж в руках.
– Ну, садись, дорогая, не стесняйся, будь как дома, – Саша лежа кивнул в сторону низенькой кушетки, обитой черным дермантином, которая стояла почти под его кроватью. – Здесь ты теперь будешь жить.
«Моторбайк акцидент»
Сашина беда у всех вызывает живейший интерес и даже уважение, особенно у тайцев. Более того, многие в ответ с готовностью и почти с гордостью демонстрируют собственные следы «моторбайк акцидента».
Узкие улицы, интенсивное движение, вереницы неопытных или нетрезвых фарангов, а также легкомысленных и беспечных тайцев на байках – в итоге на острове Самуи по три, а то и четыре дорожных происшествия ежедневно.
«Моторбайк акцидент» – это прекрасный повод для знакомства.
Саша даже снискал успех как талантливый рассказчик.
– Светило солнце, – не спеша, делает он зачин. – Еду себе с дайва, никуда не торопясь, со скоростью семьдесят в час…
– Ну, это немного! – обязательно заметит слушатель.
– И тут навстречу – «обезьяна с гранатой»! – Саша эффектно подбирается к кульминации. – Вижу тук-тук с длиннющей ржавой трубой, приваренной к телеге. Как вдруг – без объявления войны! – вся эта конструкция передо мной начинает поворачивать направо! Конечно, не включив никакого поворотного света! И эта железная труба перегораживает всю дорогу… От такой наглости я заорал матом, и тогда водитель вдруг остановился посреди дороги… Я попытался было затормозить, но уже не смог – со всего маху врезался в эту самую трубу! Вот и все…
– А что тот парень?
– А что тот парень – подошел, спросил: мистер, ю окей? Я ему говорю: ты совсем дурак, что ли? Какое же тут «окей»?
– Пусть теперь платит за твое лечение!
– Не выйдет: это бирманский нелегал, у него нет денег. Спасибо, что хоть его хозяин заплатил за моторбайк – машина разбилась вдребезги!
– Да-а, – сочувствуют Саше в сотый раз.
Авария случилась на соседнем Ко Пангане, на одной из горных дорог. Саша мог бы упасть со скалы в море – слава Богу, не упал.
Его могли бы признать виновным (в Таиланде в подобных случаях всегда виноват фаранг), – слава Богу, виноватым признали того бирманца.
Ему могли бы не оказать квалифицированной помощи – слава Богу, его уже через несколько часов оперировал прекрасный доктор.
А все благодаря друзьям – русским и тайским.
Брат Дима позвонил дайверу Владиславу и Чану, боссу тайского дайвцентра. Те мигом примчались на байках, уладили дела с полицией, вызвали «скорую». Выяснилось, что требуется сложная операция, а для этого нужно срочно перевозить Сашу на другой остров, не теряя ни минуты.
Тогда Владислав попросил у своего партнера по бизнесу спидбот. Вся компания мигом переплыла на Ко Самуи и, благодаря связям в морской полиции, спидбот причалил к берегу, на котором стоял «Самуи Госпиталь». И вот уже Сашу на «скорой помощи» подвезли под звуки сирены к больничному городку.
Выбор больницы сделал Чан: узнав, что у Саши нет страховки, он еще с Пангана по телефону договорился с самым демократичным и относительно недорогим госпиталем. Он же добился на месте, чтобы несмотря на то, что ночь на дворе, Сашу безотлагательно принял доктор, да чтоб самый лучший. Говорят, хирурга буквально подняли с постели. Сашу прооперировали без промедления.
…Когда российские врачи рассмотрели рентгеновский снимок Сашиной ноги, присланный по электронной почте, все единодушно отметили: «Ювелирная работа!»
Тайский гимн
Каждое утро в восемь утра на всю больницу транслируется торжественное хоровое пение. Это тайский гимн, и его мелодия сильно напоминает советскую патриотическую массовую песню (болтают, что сочинение гимна было заказано советскому композитору).
В эти минуты все медсестры и врачи на медицинском посту стоят по стойке «смирно», отставив все дела.
…Еще в Бангкоке на вокзале я прочувствовала трепетное отношение тайского народа к собственному гимну.
Я катила свою сумку по коридору к выходу на автобусную площадку. Как вдруг грянул хор, и люди справа, слева и впереди замерли как по команде вместе со своими чемоданами… Как в детской игре «Замри, умри, воскресни»!
Я озиралась и топталась на месте, не понимая, что случилось. И только когда отзвучал последний аккорд, люди как ни в чем не бывало двинулись дальше, по своим делам.
В другой раз гимн застиг меня на рынке. При первых пафосных звуках продавцы с серьезными лицами встали из-за своих прилавков, покупатели торжественно замерли по другую сторону торговли, но я уже не удивилась.
***
Всем больным обоих полов по утрам раздают одинаковые фиолетовые комплекты, которые состоят из рубашек на завязках и длинных широких юбок. Ходячий носит юбку как юбку, завязав на талии, а лежачему сворачивают из нее набедренную повязку.
Медсестры заметили, что Саша не пользуется этими «юбками», которые ему исправно выдаются, и прислали санитара, который научил Диму делать брату повязку из прямоугольного куска материи. Для этого нужно кусок материи просунуть между ног больного, как детский памперс, скрутить в жгуты все четыре конца и попарно связать их между собой – и удобная одежда на все времена готова.
Саша теперь так и лежит целыми днями, как библейский пророк – полуголый, в фиолетовой набедренной повязке, с огромными черными глазами и седой бородой.
***
Госпиталь находится на западном берегу Сиамского залива.
Солнце садится прямо перед носом. На горизонте виднеются сизоватые причудливые силуэты островов заповедника АнгТонг-Марина-парк, и красный солнечный диск опускается прямо за эти острова. Море в этом безветренном месте очень мелкое, поэтому огненная дорожка от солнца практически не дробится. Зато тучки и облака каждый вечер обеспечивают закату неповторимый подвижный рисунок. (Бесподобный мультик, и если бы не мои печали, как бы мне все понравилось…)
Впервые выйдя на берег, я с удивлением увидела, что в море очень людно: по колено в воде туда-сюда разгуливают тайцы. Я заметила, как прямо на горизонте две собачки играют в «догонялки», – аки посуху, мистика какая-то! Потом соображаю – там проходит узенькая песчаная коса, обнажившаяся при отливе, и это по ней бегут собачки, а одна женщина даже катит к солнцу колясочку с ребенком. Да, такой вот замечательный «закатный» аттракцион в На-Тоне!
«Эх, Сашу бы сюда…» – мечтаю я. Но пока никак.
Полюбоваться на закат каждый вечер выползают все более-менее ходячие больные.
Берег обсажен вековыми соснами, которые дают тень людям и приют мелким птичкам вроде колибри. У деревьев длиннющие хвощеобразные иголки, очень мягкие и слабые, – не такие, как на наших соснах. Зато запах хвои и порыжевший игольчатый коврик между корнями – как у нас.
На нижние ветви этих самых деревьев пациенты навешивают свои капельницы, а сами преспокойно курят на скамейках и любуются горизонтом. Многочисленные посетители едят рис в пластиковых контейнерах, принесенных с собой, и тоже глядят на закат. Некоторые остаются ночевать на раскатанных циновках, наиболее предприимчивые раскидывают на берегу палатки. Никто их не выгоняет, даже наоборот, здесь считается, что больной человек не должен сидеть в одиночестве, и необходимо его навестить. Даже если вы не виделись пятнадцать лет и едва с ним знакомы.
Заболевание – это же такой прекрасный повод для встречи!
Навестить больного
С трогательной тайской традицией посещения больных я столкнулась буквально на следующий же день моего приезда на остров. Похоже, я оказалась к ней не готова, – ведь наши советские больницы всегда были полурежимными учреждениями типа «Никого не пущать!». А здесь…
Палата, в которой лежит Саша, разгорожена на четыре части – раздвижными ширмами. На каждого больного приходится примерно по шесть квадратных метров. На этом пространстве помещается большая кровать, а также софа для ухаживающего, прикроватная тумбочка и маленький столик на колесах.
В палатах принято ходить босиком (тем, кто вообще в состоянии ходить), поэтому перед дверьми обычно лежит кучка сланцев. По количеству пар можно сосчитать, сколько человек находится в палате. Обычно три-четыре.
Как раз выписался наш сосед, молодой парнишка с дыркой в груди. Его пожилая мамаша, отдав нам неиспользованные бутылочки с питьевой водой, пожелала здоровья по-тайски, после чего оба в приподнятом настроении покинули палату.
Зато после обеда санитары завезли на каталке нового больного – дряхлого тайского дедушку. За каталкой следовали его старенькая супруга со скатанной циновкой под мышкой, взрослая дочь с орущим грудным ребенком, а за ними еще человек тридцать – мужчины, женщины, дети, старики. Все были радостно возбуждены и горланили, что есть мочи.
Дедушку водрузили на кровать. На голове у него синела большая шишка, а ступня была перевязана. Вид он имел слегка придурковатый, но, кажется, это не было связано с текущим заболеванием, просто от старости. Он сидел с открытым ртом и дико озирался, а люди вокруг что-то оживленно обсуждали, не обращая на него ни малейшего внимания. Поскольку толпа явно не помещалась на своей законной территории, они запрудили весь проход, стоя плечом к плечу.
Как на грех, мне приспичило вынести горшок, и кое-как я отдернула нашу занавеску. Толпа слегка расступилась, все ласково улыбнулись мне, хором поприветствовали «Соведика-а», а ближайшие с интересом заглянули в злополучное судно.
Когда я занесла свою облегченную ношу из туалета обратно в палату, я увидела, что куча сланцев на пороге выросла еще больше… Народ все шел и шел. Протиснуться к Сашиной кровати стало прямо-таки непросто.
Весь день галдеж стоял такой, что мы с ним едва слышали друг друга. Странно, что медсестры, которые то и дело пробирались к больным, чтобы выдать таблетки или померить температуру, преодолевали все препятствия с улыбкой и вообще ничем не выказывали своего неудовольствия. Я поняла, что они не видят во всем этом ничего экстраординарного. Может, здесь так надо?
К ночи поток соболезнующих слегка уменьшился.
Но выяснилось, что прямые родственники вовсе не собираются домой: бабушка расстелила циновку около больничной койки супруга, разложила на полу рис с курицей и каким-то пахучим чесночным соусом, а дочка с малышом, так и не переставшим плакать, улеглись на кушетке. Кажется, еще был пацан какой-то.
Выдалась дивная ночь: ребенок орал, у дедушки беспрестанно звонил телефон. Тот громко отвечал своему бандиту-собеседнику, но, видимо, сам не слышал ничего – по причине глухоты и детского плача, поэтому переспрашивал, все повышая и повышая голос.
Саша негромко матерился.
В конце концов я резко отдернула соседскую ширму и воплощенной укоризной предстала пред их тайские очи. Бабуля успокаивающе закивала и замахала руками – дескать, все-все, молчим, а дед сильно озадачился, да так и не понял, в чем проблема. Коммуникация осложнялась тем, что ни я, ни они не знали английского.
Все-таки после этого целых семь минут было тихо.
***
С раннего утра паломничество возобновилось. Люди шли сплоченными рядами, несли большие корзины с едой, которую рассчитывали съесть прямо в нашей палате.
И они сделали это, несмотря ни на что.
– Да он кто такой – председатель колхоза, что ли? Со всех окрестных деревень ходоки приперлись! Слезли со своих пальм – и прямо сюда! – возмущался Саша.
Непрерывный гомон и невыносимые ароматы несвежей тайской еды довели его до того, что часов через шесть он взмолился:
– Чтоб он сдох, этот старикашка!
– Ты что, Саша, нельзя так! – испугалась я.
– Господи, тогда пошли этому человеку выздоровление, да поскорее! – поменял Саша. – Пусть у него все будет так хорошо, что он окажется у себя дома, и все эти «добрые люди» – тоже!
Каково же было мое удивление, когда отлучившись на полчасика и снова вернувшись в палату, я застала напротив Сашиной кровати всего двух санитарок, убиравших соседское койко-место!
– А где все? – ошеломленно спросила я Сашу.
– Не поверишь: его выписали, и весь этот базар-вокзал убрался отсюда! – Саша сам все еще не верил своим глазам. – Я так и не понял, чем он болел.
– Вот так помолился! – восхитилась я. – Как это у тебя хорошо получается! Теперь давай так же – за свое здоровье!
Что у нас сегодня на обед
В первый раз еду для больных развозят в семь утра. Как правило, это тайская каша без соли и сахара. Но специально для Саши – поскольку он все-таки «Мистер Алексантр» – на столик ставят поднос с кофе и гренками, к которым прилагается масло и джем, запаянные, как в самолете. Иногда рядом с «европейским» завтраком мы обнаруживаем ту же тайскую кашу.
Сначала мы всерьез гадали, чем вызваны такие изменения в диете, а потом поняли, что все гораздо проще: когда остается лишняя каша, ее тоже суют Саше, – не выбрасывать же.
Здесь нет обеда и ужина в нашем, российском понимании. Ланч в одиннадцать, а обед в четыре. Между ними полдник – булочка с соком (свежевыжатым арбузным или компотом из тропических фруктов). Зато ужина вообще нет.
Обед и ланч были такими обильными, что мы оба наедались досыта. На подносе умещались большая миска с рисом и несколько маленьких тарелочек с традиционными тайскими блюдами – морепродуктами, мясом, рыбой, курицей, карри, местными тушеными или сырыми овощами. Как правило, давали какой-то свежий фрукт – ананас, арбуз, банан или что-то незнакомое: похоже на яблоко, но не яблоко, похоже на грушу, но не груша.
В первые дни моего пребывания в госпитале я вообще потеряла вкус к жизни, а пищу принимала механически и через силу. Ужасно похудела. А потом обвыклась, и ко мне вернулся аппетит. Еды перестало хватать.
Как-то санитарка увидела в окно, как мы с Сашей едим с одного подноса. Она постучала, чтобы я открыла окно, и просунула ко мне второй поднос. В нем был другой диетический набор блюд, и тоже вкусный. С тех пор так и повелось: бирманские санитарки постоянно подсовывали нам ничейный обед.
А потом поспели мини-манго (здесь их называют «кум-кат»), и к традиционному меню добавился неплохой десерт.
…На территории госпиталя много старых высоких деревьев. Под одним таким я заметила маленькие продолговатые плоды аппетитно-желтого цвета, похожие на абрикосы.
«Не может быть, чтобы они были несъедобные», – подумала я и куснула один.
Плод оказался сочным и ароматным, как всякая дичка. Я шустро собрала падалицу. С тех пор повадилась в сумерках ходить сюда.
Почему-то мне было неловко подбирать манго на глазах у почтеннейшей публики, и я старалась делать это как можно незаметнее. Но тайцы мало того, что любопытные, так еще и наблюдательные.
Крадучись подхожу к манговому дереву, заглядываю под него, как вдруг из служебного корпуса выскакивает тайский дядечка в спецодежде, показывает на меня пальцем с криком «Манго, манго!», затем лезет на дерево, интересуясь по ходу дела, есть ли у меня «баг», и принимается что есть силы трясти крону. Оказавшись под градом плодов, я быстро наполняю свой мешочек.
Другое плодовитое дерево росло при въезде в госпиталь, рядом с полицейским постом. На асфальте постоянно валялись раздавленные плоды манго, потому что ветви дерева свешивались над дорогой, по которой туда-сюда ездили машины. Даже если манго валялись еще целые, не слишком-то удобно было при всех их поднимать. Я шифровалась то так, то эдак. Подойду то рано утром, то поздно вечером. Лишь бы дворник не успел смести.