Мицелий. Лед под кожей
– Но я… – пискнул паренек. Затем откашлялся. – Я бы хотел взять у вас интервью. Я пришел не для того, чтобы выбирать какие-то…
– Знаю, знаю, – перебила его Мать с невозмутимым спокойствием. – У тебя совсем иное предназначение, более того, ты способен заглянуть в суть вещей намного глубже, чем обыкновенный человек. Но ведь и я смотрю на тебя не как на обычного клиента! Я понимаю, что ты не веришь в подобные вещи, сын мой. Никто не отнимает у тебя права на сомнения.
– Вот именно. Я… – снова попытался начать молодой человек.
– Конечно, так и должно быть, – ласково прервала его Мать.
Успокаивающие движения ее ладоней сеяли тишину, словно покрывали водой все возражения.
– Проницательный рассудок всегда в плюс. От остальных я жду хотя бы крупицу веры, но тебе предоставлю эту возможность без каких-либо условий. Бесплатно. Стоит дать тебе шанс составить свое мнение.
Вот и оно, главная наживка – ключевое слово, стальной крючок, спрятанный в куске сладкого теста речей. Медианты больше всего на свете хотят составить мнение, хотя редко оно бывает их собственным. С другой стороны – собственных мнений всегда был недостаток, на каждого и не хватит.
– Однако, хоть мы и подойдем к вопросу из чисто исследовательских побуждений, потребуется некоторая концентрация, – драматически вещала Прастарая. – Представь, что тебя высадят на заброшенном острове. Бутылочка, которую ты выберешь, – это единственная вещь, которую ты можешь с собой взять. Ее цвета должны быть тебе так близки, чтобы ты смог прожить с ними весь остаток жизни и никогда не пожалеть о том, что не выбрал другие. Они демонстрируют твою силу и слабость. Слабость между тем необходимо принять, а ошибки необходимо видеть… ведь пока твои мысли скрыты, они получают над тобой власть. Пойми, если ты выберешь то, кем хочешь быть, вместо того, кем ты являешься на самом деле, это приведет к большому противоречию и непокою в душе. Долго так не протянешь. Подобный выбор ничего о тебе не скажет, зато постоянно будет вызывать чувство вины, пока ты сравниваешь себя со своим идеалом. Потому выбирай с умом. Выбирай так, будто от этого зависит твоя жизнь. Выбирай со знанием, что другого шанса уже никогда не будет.
Камёлё тихо оперлась о дверной косяк. «А у нее неплохо выходит, – думала она. – Идеальную заварила кашу, без комочков. Решится ли парень…» Но все было ясно – к сожалению. Джеральд Крэйг не лучше и не хуже остальных. Его тоже подмывает любопытство. Он не верит ни в демонов Глины, ни в дурацкие бутылочки, но в его голове все равно крутится мысль – а что, если в этом что-то есть. Он мечтает о сенсации. Мечтает о славе. Боится, что если не возьмет всего, что ему предлагают, то позже пожалеет. Слова Прастарой звенят в его голове, как и в голове Камёлё: «Другого шанса уже не будет».
Она закрыла глаза. В темноте опущенных век она вдруг услышала саму себя, шепчущую то же самое.
«Другого шанса уже не будет, Лус. Никогда».
Ее рот скривился. Ӧссе. В воспоминаниях вился чудовищный удушающий страх – страх, который поднимался в ней тогда и медленно наполнял от кончиков пальцев ног до самого горла: страх необратимых последствий необратимых событий. До рассвета остается час. Небо приобрело зеленоватый оттенок утра. Двое, Лӱкеас Лус и Камёлёмӧэрнӱ,– под каменным сводом задних ворот монастыря ордена Вечных Кораблей в Тёрё Мӱнд, в самом центре Скӱтё… втайне. Тогда Лукас Хильдебрандт был в том же возрасте, что и этот парень, но выбор, вставший перед ним, был несравнимо тяжелее.
Как далеко он зашел на своем пути? И как близко ему теперь… таинство Кораблей?!
Камёлё знала о темноте, пожирающей его заживо и тянущей к смерти. Его призрак вставал перед ней, его лицо она видела в каждой тени – и это уже не лицо паренька из Тёрё Мӱнд, которое было ей когда-то знакомо, это ужасающая маска смерти. Ведь он до сих пор сталкивается с последствиями совершенных тогда ошибок. В конце концов, присутствие зӱрёгала свидетельствует о том, что никакая гипотетическая Река всех Рек не смогла бесследно смыть старые события. Сама Камёлё не хотела иметь ничего общего со всем этим – ни с Кораблями, ни с зӱрёгалом, ни с Лӱкеас Лусом, и все равно оно снова настигло. Зӱрёгал идет по ее следам. Из-за него ей придется бежать через полмира, скрываться за мицелиальными завесами, стирать следы, жить в невидимости…
– Я позову свою ассистентку, – объявила вдруг Мать Ёлтаӱл. – Она отведет тебя к месту Выбора.
Она подняла медный колокольчик с длинной рукояткой из слоновой кости и энергично в него зазвонила.
Камёлё отступила за дверь. Она знала, что планирует старая комедиантка. Затащить бедного медиантишку в подвал и заставить выбирать обещанную бутылочку с личной комбинацией цветов в скользком влажном коридоре, полном плесени, чтобы добавить происходящему духа серьезности и приключения. Камёлё, как глеевари, в подобных ситуациях по контракту отвечала за создание атмосферы. Ожидалось, что она добавит драматургии чем-то таинственным – мерцанием свечек, телекинетическим порывом ветра или слабой ментальной атакой – чем-то, что вызовет ощущение, что не обошлось без вмешательства сверхъестественных и весьма мистических астральных сил.
Она обдумывала, как сбежать. Когда на хвосте зӱрёгал, нет времени разыгрывать театр. Но в этот момент она заметила новую возможность.
«Ведь к медиантам с уважением относится и Церковь. Конечно, зӱрёгал может убить и Крэйга, но он точно не станет этого делать, не взвесив хорошенько последствий. Это не стопроцентная гарантия безопасности. Но лучше, чем бездумный – и безнадежный – побег». Так рассудила Камёлё и, прежде чем успела все обмозговать, вышла из невидимости и вошла в комнату, будто только что подоспела.
Паренек смотрел на нее. И наконец увидел.
На его лице отразилось удивление… затем желание… затем румянец.
Глеевари всегда умеют вызвать подобного рода расположение.
«Ты удивлен, Лус? – крутилось в голове Камёлё, пока она затягивала петлю внушения. – Мы с тобой уже никогда не встретимся. Я всегда найду способ избежать встречи! Джеральд Крэйг, может, и не совсем как ты, но он под рукой. Я ему нравлюсь. И он мне нужен. Я уйду с ним – без проблем – вот увидишь!»
Уйду с ним.
Глава вторая
Измельчение ӧссенских грибов
Из квартиры повеяло холодом: отопление было выключено неделю. Всё на своих местах, что доказывал старый добрый трюк: на столе и в двух местах в книжном шкафу лежали волосинки – точно так же, как Лукас их оставил.
– Ты и правда ждешь проблем, – проронил Аш~шад.
Он задумчиво наблюдал, как Лукас осматривает свой стол.
– Ты учитывал, что на прошлой неделе кто-то мог прийти сюда вынюхивать.
– Если бы я не ждал проблем, то нашел бы тебе комфортный номер в отеле вместо того, чтобы пытаться устроить у меня в гостиной, – заверил его Лукас.
Он отнес в кухню пластиковую шкатулку, которую по дороге забрал из сейфа, включил молекулярный измельчитель отходов и натянул хирургические перчатки. После того, что с ним сделал ӧссенский Корабль, он решительно не собирался прикасаться к мицелию голыми руками. Лукас осторожно выловил свой чип и аккуратно вытер его салфеткой. Остатки мицелиальной завесы, включая перчатки и шкатулку, он бросил в измельчитель. Было бы крайне безответственно смыть такой кусок мицелия в канализацию. Успешно избавившись от всех ӧссенских грибов, он сел в кресло, включил нетлог и позвонил Пинки.
В тот же миг на него обрушилось ликующее и восторженное «привет» и «слава богу».
– Ты наконец вернулся! Мне собраться и приехать? – жадно спрашивала она.
– Конечно. Но не пугайся. У меня ночует мой друг.
Пинки тут же потухла.
– Тогда… тогда в другой раз. Не хочу мешать.
Увидев ее расстроенное лицо, Лукас не смог позволить ей вот так просто остаться там, где она была. Кроме того, он в некотором смысле нуждался в ней – ему казалось важным как можно скорее познакомить фомальхиванина с максимальным количеством людей из своего окружения и обвить его тем, что так двусмысленно называется социальной сетью.
– Ты не помешаешь, Пинкертинка. Побудь хозяйкой. Жду тебя у нас дома, – заверил ее Лукас и отключился.
Это был лучший способ заставить Пинки сделать что-либо – чувство ответственности, решительное слово и оконченный разговор. Теперь ей ничего не остается, кроме как приехать. Ведь она никогда не осмелится перезвонить и начать с ним спорить.
И точно так же не осмелится не подчиниться.
– Милая девушка, – проронил Аш~шад с хитрой улыбкой. – Но ты не слишком-то ее ценишь.
Лукас бросил на него испепеляющий взгляд и тут же позвонил Софии, чтобы немного уравновесить степень уважения и неуважения. Его сестра лежала на животе на кровати, одетая лишь в трусы и футболку, и, в отличие от Пинки, ради него совершенно не потрудилась встать. Она подняла глаза от книги и нахмурилась, глядя на него.
– Ага, позвонил, значит, гадина подлая, – огрызнулась она.
– Софи, мне правда очень жаль, что я не пришел на обед, – быстро заговорил Лукас.
София ткнула в него пальцем, как Дядя Сэм на вербовочном плакате.
– Это твои проблемы, Саруман. Ты остался без отличного маринованного лосося. Хрустящего! Ароматного! С ӧссенскими приправами, – перечисляла она с неотступным выражением лица. – Он так и таял во рту, ням!
– Как насчет повторить завтра? Завтра воскресенье.
– Завтра?! Хочешь сказать, я должна сейчас встать с кровати и пойти мариновать рыбу? Какая наглость! Ты получишь только кусок сухого хлеба!
– Я приведу гостя.
– Гость тоже получит сухой хлеб.
– Гость любит клубнику. Кроме того, с нами придет Пинки.
– Отлично. Купите пиццу и съешьте ее у меня под дверью.
– Софи, неужели я никак не могу тебя задобрить?
– Ну конечно! Жду витиеватых извинений на корабельном ӧссеине, девять белых роз и миску твоей крови.
– Бутылочки суррӧ не хватит? – со смехом предложил Лукас.
– Хорошо, – сдалась София. – Извинение, цветы и суррӧ.
– Да смилостивятся небеса, да смягчится твой взгляд, полный злобы, о София, Высшая из Высших… – Лукас начал с небольшими поправками чувственно цитировать «Третий псалом кающихся».
София подперла подбородок рукой и с улыбкой его слушала.
– Лукас, я просто обожаю, когда ты говоришь на ӧссеине, – сказала она после второго четверостишия. – Эти твои певучие дифтонги… идеальное ударение… а это прекрасное дрожащее ӧссенское «р»!
– Там еще сорок восемь строф, – заверил ее Лукас. – Через пару минут будешь меня на коленях просить, чтобы больше не слышать этого дрожащего «р».
– Сдаюсь! Об этом не подумала! – застонала София. – Так и быть, ты прощен и без цветов.
В ее глазах еще искрился смех, но улыбка угасала.
– Да, приходите все. Ровно в час. Я неделю назад говорила с Пинки, так что лосось уже замаринован, – добавила она. – Я рада, что ты вернулся без происшествий, Лус.
Лукас ухмыльнулся. Они с Софией во многом понимали друг друга без слов. Он совершенно точно знал, что София ждет подробностей о поездке. Но также он знал, что в открытую она об этом не спросит.
– Тогда до завтра, – пообещал он.
– Хм. – София закусила губу. – Кстати… Этот ваш Совет – то еще заведение! Представь себе, по стереовидению спросили Стэффорда, правда ли, что на Д-альфе есть люди с экстрасенсорными способностями! Разве не смешно верить в такое в наше время?
Лукас молниеносно сориентировался.
– Люди уже не знают, что выдумать, – рассмеялся он. – И что же он ответил?
– Что ничего не знает.
– Стоило ожидать. Стэффорд в такие вещи не верит. Слушай, Софи… мне взять синее или белое суррӧ?
– Выбери сам. Это ты знаток ӧссенской кухни!
София махнула рукой на прощание и завершила разговор.
Лукас уткнулся лицом в ладони и закрыл глаза. «Так они всё пронюхали. Жуки проклятые! Все не так просто, кто-то им сообщил, и этот кто-то заинтересуется Аш~шадом. Спасибо за предостережение, Софи». Он мысленно всех проклинал.
Вдруг Аш~шад прервал поток его размышлений – и, к удивлению, спросил не о медиантах.
– Сколько их у тебя?
Лукас поднял голову.
– Чего?
– Женщин.
– Всего одна. Это была моя сестра.
Аш~шад посмотрел на него с удивлением.
– Что? Сестра? Наверное, сводная? – решил он убедиться.
Лукас рассмеялся.
– Я ее знаю тридцать пять лет, с ума она меня давно сводит!
Аш~шад взял его за запястье и посмотрел на дисплей нетлога, где еще остался последний кадр с лицом Софии.
– Она совсем на тебя не похожа. У нее совершенно другие глаза.
– Вся в мать. Зато я… – Лукас сглотнул.
Фраза, которую он должен был произнести, застряла в горле.
– Я очень похож на отца.
Аш~шад пристально смотрел на него. И не отпускал запястья. Хватка становилась все крепче.
– Лукас… Твой отец…
– …в таком случае выглядел в точности как я – это логическая связь эквивалентности, – заверил его Лукас и вырвал руку.
Он переключил нетлог на большой экран, и лицо Софии появилось на телестене, так что фомальхиванин больше не имел повода хвататься за его запястье. Лукас бросил нетлог на стол и отправился на кухню, чтобы поставить чайник.
На всякий случай он прошелся по полке с ӧссенскими запасами, хотя прекрасно знал, что ничего достаточно мощного там не найдет – ни идиотского гӧмершаӱла, ни тем более лаёгӱра или ӧкрё. Жаль. Или, лучше сказать, к счастью. Хотя шел уже четвертый день, Лукас до сих пор не избавился от неприятного внутреннего трепета и неопределенной досады. Конечно… по сравнению с тем, что он переживал во времена старого профессора, когда регулярные дозы ӧссенских грибов были в привычке, эти небольшие неудобства выглядели смешно – но похмелье всегда затягивается. Лукас мысленно в сто пятидесятый раз проклял ӧссенский Корабль, который своим грибным коктейлем разрушил его метаболизм, но стиснул зубы и выбрал приятный желтый наршаӱл, легкий вечерний напиток без каких-либо стимулирующих, галлюциногенных, наркотических или иначе действующих эффектов.
Когда Лукас вернулся в комнату, улыбка Софии с телестены пропала.
На него смотрели полные ужаса глаза Роберта Трэвиса.
* * *Н
а здании «Спенсер АртиСатс» светились во тьме гигантские экраны телестен, беспрерывно показывающих рекламу. Им составлял компанию свет одного окна.
– Господин Хильдебрандт? Директор вас ожидает, – сообщил швейцар, считавший код с нетлога Лукаса и наконец открывший дверь безопасности.
Лукас проскользнул внутрь. На мгновение он задумался, какова вероятность, что зӱрёгал скрывается в одном из темных коридоров между проходной и офисом Трэвиса. Затем он раздумывал, стоит ли рисковать подъемом по лестнице или застрять в лифте по тщательно заготовленному кем-то плану. Но в целом дело того не стоило. Подобные вопросы решаются иначе. Зӱрёгалу не нужно гоняться за ним по коридорам – когда ему потребуется, он просто заставит Лукаса найти себя. В определенных условиях можно подчиниться насилию по собственному желанию – особенно если за тобой долг. Только Роберт Трэвис представляет себе сложившуюся ситуацию как фильм о мафии.
До этого лицо директора Спенсеров в нетлоге было совершенно зеленым, зубы у него стучали. Однако Лукас не верил, что ему грозит опасность от рук ӧссеан. Конечно, он знал, что может случиться, если они придут за ним. Посадят в его собственное пафосное кресло. Даже не придется связывать ему руки, он все равно не сможет дать отпор. Очки и линзы с него снимут. А потом будет плохо. Но Лукас сомневался, что все зайдет слишком далеко. Зӱрёгал не дурак, он должен знать, что о полете на Марс Трэвису ничего не известно. А если и не знает, то узнает после первого же вопроса. Немного неудобства и какое-нибудь миленькое трёигрӱ, быть может, будут Трэвису даже на пользу – по крайней мере, избавят его от лишних иллюзий. Он не выдаст ничего, что повредило бы ему лично, ведь он ничего не знает. Не стоит опасаться и какого-либо весомого физического ущерба.
Они не станут ему вредить. Он сдастся гораздо, гораздо быстрее.
Роберт Трэвис стоял в двери и выглядывал в коридор.
– Наконец-то! Люк… Господи, как хорошо, что ты здесь! – пискнул он.
Выбежав ему навстречу, он взволнованно схватил Лукаса за руку и потащил через офис секретарши в свою директорскую берлогу.
– Ӧссеане! Люк, они идут за мной!
Лукас бросил на него испепеляющий взгляд.
– Быть не может! – сказал он с холодной усмешкой.
Трэвис выглядел обиженным. Но это помогло. Может, он дважды не отличился смелостью, но доля ума в нем нашлась – подобной пощечины ему хватило. Он резко перестал теребить рукав Лукаса и собрал остатки достоинства.
– Я не преувеличиваю! Нужно уметь распознавать настоящую опасность, – возразил он упрямо.
С горьким торжеством он указал на глиняные дощечки, вывешенные вокруг его ценнейшей ӧссенской мандалы.
– Ты сам прочитай. Может, ты помнишь, что здесь было раньше. До вчерашнего вечера все так и оставалось! Но сегодня утром, когда я тут с… хм, зашел кое за чем… я нашел это.
Лукас обвел глазами весь круг. Надписи действительно кто-то поменял, но совершенно не в том духе, в котором прежде собирался он сам. Вместо «покорно благодарим» было «уста Аккӱтликсовы в гневе будут пить», приветливое «смиритесь и нас простите» изменилось в угрожающее «будь проклят до дна темноты», а из изначального «дайте же свои тела» вышло «навсегда мы поглотим твою душу». И, конечно, в создавшейся логике знак «дар» был заменен знаком «кровь». Лукас вздохнул. «Существо низшего мира, навсегда мы поглотим твою душу и жизнь – так сила наша возрастет и голод будет утолен, будь проклят до дна темноты! Уста Аккӱтликсовы в гневе будут пить кровь твою». Стоило признать, это совсем не успокаивало.
С другой стороны – напечатанные на глиняных дощечках надписи не выражают тонких оттенков значения. Угроза, сложенная из полуфабрикатов, едва ли может отразить истинные замыслы и планы – что уж говорить о точной степени недовольства. Будь то офис и мандала Лукаса, он бы скорее махнул рукой и подождал, пока заинтересованные его душой, жизнью и кровью сообщат о гневе Аккӱтликса что-нибудь конкретное. Но сейчас рядом с ним стоял Трэвис и вновь умоляюще хватал его за рукав дрожащими пальцами.
Трэвис, с непостижимым доверием одолживший ему свой корабль. Трэвис, теперь со столь же непостижимым доверием ожидающий, что в огне апокалипсиса разверзнутся небеса.
Явится стальная пасть Насекомьего бога.
Опустится вниз, будто люстра.
И откусит ему голову.
– Что… что ты об этом думаешь, Люк? – взволнованно повторял Трэвис. – Что, по-твоему, мне делать?
Лукас ухмыльнулся. «Послать ӧссеан за мной, если они сами не найдут, Боб!» Если говорить без прикрас: главная гарантия безопасности для Роберта Трэвиса состояла в том, что для ӧссеан он – полный ноль. Это был настоящий вызов для любого дипломата, ведь чтобы сообщить нечто подобное человеку со столь раздутым эго, потребуется особый такт; однако Лукас рассудил, что в целях сохранения хороших отношений со «Спенсер АртиСатс» самым тактичным выходом будет полное отсутствие презентации собственных взглядов.
– Для начала одна мелочь, – только и сказал он. – Поверни их обратно.
– Что?! – вскрикнул Трэвис. – Но я не могу! Люк, ты не понимаешь. Это сделали ӧссеане! Они были здесь! Они пытаются на что-то… намекнуть!
– Намекнуть?! – рассмеялся Лукас. – Называй вещи своими именами, Боб. Они просто тебе угрожают. Ну и что? Просто поверни обратно.
– Повернуть… эти глиняные…
– Ага. Дощечки. Вокруг своей оси. Хотя бы так, как было раньше, – если только ты не выдумаешь что-нибудь повеселее.
Роберт Трэвис поднял трясущуюся руку. Очевидно, он искренне старался прислушаться к совету своего гуру: впился глазами в один из дисков, протянул руку, почти… Однако, видимо, в воздухе была некая невидимая граница, которую его рука не могла преодолеть – несколько мгновений она нервно тряслась у ближайшей глиняной дощечки, будто натыкалась на стекло, после чего вторая перехватила ее и опустила обратно в жесте полной беспомощности. Опуская руки, он почти незаметно коснулся пальцами мицелиальной поверхности мандалы.
– Я боюсь, – выдавил из себя Трэвис. – Я не смогу. Люк, если ты думаешь, что это поможет… пожалуйста… пожалуйста, сделай ты.
– Я не думаю, что это поможет! – отрезал Лукас.
Его раздражала бесхребетная мягкость, которую он чувствовал в Трэвисе… если не говорить прямо – трусость, – а также невольная иррациональность человека, смеющегося над богами и в то же время трясущегося от ужаса перед лицом магии. О чем Трэвис вообще думал? Что, поверни он пару глиняных дощечек, прибитых к стене, пробудится великое волшебство?
– Это кусок глины, Боб, – не что иное, как кусок обычной дешевой керамической глины! Никакой это не голос божий! Смена надписи ничем не поможет. Это лишь выведет ӧссеан из себя, если они увидят, не больше. Я не стану делать этого вместо тебя. Почему я должен их провоцировать и нести ответственность?
Трэвис выглядел совсем растерянно.
– Тогда почему… почему ты меня заставляешь… – пискнул он.
– Потому что я хочу видеть, как это сделаешь ты! – бросил Лукас ему в лицо.
Он больше не мог сдерживать свою язвительность.
– Дело все в том же, Боб, – как и несколько лет назад, когда ты не согласился с моим отцом. Я думал, если ты найдешь в себе смелость на сопротивление, то сможешь дать им отпор. Если бы ты повернул все обратно, было бы хорошо. Если бы ты выложил новую оскорбительную надпись – было бы еще лучше. А если бы ты сорвал дощечки со стены, бросил их в мусорное ведро и просто сказал бы мне, чтобы я шел куда подальше с такими глупостями, – у тебя бы даже была надежда!
Лицо Роберта Трэвиса разваливалось. Разваливалось на черты, скривленные ужасом, и на черты, скривленные отчаянием, на куски и кусочки, на румянец и трепет. Лукас видел лишь слезы на глазах – ничего больше, так как был не настолько жестоким, чтобы наблюдать за разрушением до конца. Он сунул руки в карманы и отвернулся к окну.
Он не мог понять. Честно говоря, ощущение неуместности было так сильно, что Лукас чувствовал, будто находится в каком-то призрачном сне. «Рё Аккӱтликс, почему он мне столько позволяет? Почему не обвинит меня, наконец? – возмущался он в мыслях снова и снова. – Почему хотя бы не спросит?» При разговоре по нетлогу не прозвучало ни одного упоминания о Корабле, что было вполне логичной осторожностью; но столь же логичный Лукас ожидал, что, едва он перешагнет порог, Трэвис в тот же миг начнет осыпать его упреками и будет ждать подробных объяснений. Ведь он должен осознавать, что резкое недовольство ӧссеан как-то связано с этой поездкой! Все инстинкты Лукаса предостерегали не начинать говорить об этом первым, хотя, конечно, он был готов к череде обвинений. Он ждал их. Готовился отражать всеми силами своего ума, так как лишь от того, каким образом Лукас преподнесет ситуацию, зависит последующая благодарность или же ненависть Трэвиса. Перепалки не избежать!
Однако Трэвис не спрашивал, что произошло с Кораблем. Не спрашивал, за что именно он должен отплатить Аккӱтликсу собственной кровью. Он плакал у Лукаса на плече и хватал его за рукав вместо того, чтобы осыпать ругательствами. Лишь сейчас Лукас начинал допускать, что уважение Трэвиса к его персоне, очевидно, так велико, что он просто не решается спросить.
Неловко.
И в то же время хитро.
Если бы Трэвис начал его упрекать, Лукас бы с легкостью ему возразил, однако вместо этого он смотрел на него снизу вверх, словно перед ним стоял бог. Его отчаянная, жалобная беспомощность была утомительна.
– Люк… они… они меня убьют, – всхлипывал Трэвис за его спиной.
Лукас закатил глаза. «Конечно, а поскольку твоя жизнь имеет для человечества неизмеримую цену, это будет серьезная потеря».
– Неужели ты настолько их раздосадовал?
– Ты… думаешь, что нет?
Лукас стиснул зубы.
– Слушай, Боб. Сядь в кресло. Если тебе поможет, выпей таблетку от нервов. Или выпей еще чего. Что угодно, главное, перестань ныть. Я скажу тебе, что, по моему мнению, они сделают, а потом ты оценишь ситуацию. Всегда можно найти выход.
На самом деле он решительно не считал, что выход можно найти из любой ситуации; однако от роли гуру для зареванного Трэвиса убежать было нельзя. «Как ты прекрасно знаешь, то, что с ним происходит, происходит исключительно из-за тебя, – усмехнулось его сознание. – И справиться с этим он не может. В нем нет и миллиграмма смелости».
Чувство вины на мгновение стало таким сильным, что Лукасу страшно захотелось сказать Трэвису о фомальхиванине хотя бы вскользь. Однако свой выбор он уже сделал – в тот момент, когда выклянчил у него Корабль и не упомянул, что дело, для которого Она, Ангаёдаё, была нужна, влечет за собой некоторые риски. Не посвятив Роберта Трэвиса в дело тогда, Лукас не имел права делать этого и сейчас, так как знание всех связей лишь навредит ему перед лицом ӧссеан. Грехи Лукаса Хильдебрандта однажды тоже останутся без отпущения. Угрызения совести – и желаемое избавление от них – не являются веской причиной принимать Трэвиса в свою команду.