Больше, чем враги

– Приступай! Чего ждешь?

По лицу Марка было невозможно угадать, о чем он думает. Впрочем, он всегда славился способностью сохранять невозмутимый вид в любой ситуации. Я сцепила зубы и зажмурилась, но не смогла побороть дрожь. Признаться, начиная эту авантюру, я ждала, что Марк вот-вот остановит меня, велит одеться, скажет, что пошутил. Но, похоже, я жестоко ошиблась. Что же, сама виновата – самой и расплачиваться. Лучше уж Марк Грен, чем Норт Андерс.

Койка скрипнула и прогнулась под весом мужского тела. Мои мышцы непроизвольно напряглись, в носу предательски защипало. Некоторое время ничего не происходило, а потом теплая рука погладила меня по животу. Я всхлипнула и сжалась в комочек.

– Ты так исхудала, Тиали, – грустно сказал Марк. – И изменилась. А я уж думал, что вижу тебя прежнюю. Когда ты сдирала с себя эти тряпки с таким видом, будто желаешь швырнуть мне их в лицо – я ведь не ошибся? А потом что-то переменилось, и привычная мне Тиали, готовая вцепиться мне в горло, пропала. Оденься. Я не насильник, что бы ты там обо мне ни думала.

И он встал с кровати. Когда я открыла глаза, Марк стоял у окна и водил пальцем по красным клеткам на импровизированной занавеске: одна диагональ, вторая. С горящими от стыда щеками я рывком натянула на себя робу. Бушевавшие во мне чувства требовали выхода, и я, не подумав, выпалила:

– Что, даже поцеловать побрезгуешь?

И тут же прикусила язык, сообразив, что и кому я только что сказала. Но было уже поздно – Марк прекрасно расслышал мои слова.

Двумя огромными шагами он преодолел разделявшее нас расстояние, схватил меня за плечи и впился в мои губы. Этот поцелуй был грубым и жестким, словно Марк желал наказать меня за брошенную фразу. Он не считался с моими желаниями, а покорял и завоевывал. Его руки скользнули вниз по моей спине и крепко сжали ягодицы, прижимая теснее к его телу. Я почувствовала, что грубые ласки возбудили его, но на сей раз не испугалась, а ощутила мрачное удовлетворение. Значит, я вовсе не так уж и безразлична ему, как он старался показать. И меня, несомненно, обрадовало то, что чувствовал он ко мне далеко не только жалость.

Я подалась к нему сильнее, прижимаясь грудью к его груди, вцепилась пальцами в его плечи. Марк оторвал меня от пола и опустил на кровать, а затем я ощутила на себе тяжесть его тела. Не прерывая поцелуя, я обвила его руками и ногами. Наконец перед глазами начали вспыхивать разноцветные круги от нехватки воздуха, и Марк оторвался от моих губ. Подол робы оказался задран, и его руки гладили мои обнаженные бедра. Я прижалась губами к его шее, а затем слизнула с нее каплю пота.

– Тиали, – хрипло выдохнул он.

Я нажала руками на его плечи, заставляя перевернуться так, чтобы я оказалась сверху, а затем принялась расстегивать его рубашку и покрывать поцелуями обнажающуюся кожу. Марк потянул мою робу вверх, и я покорно подняла руки, позволяя избавить себя от ненужной одежды. Кожа словно горела в тех местах, где он прикасался ко мне. Мы снова перевернулись, и Марк вжал меня своим телом спиной в матрас. Притронулся быстрым поцелуем к губам, а затем скользнул ниже, слегка прикусил кожу у ключицы и, наконец, остановился на груди. Лизнул сосок, несильно прихватил его зубами. Я выгнулась и застонала, уже не соображая, где и с кем я нахожусь. Я понимала только одно – хочу этого мужчину, сейчас, немедленно! Хочу задыхаться и кричать от страсти в его руках, сходить с ума под его ласками.

Губы Марка прижались к моему животу, язык скользнул во впадинку пупка. Его ладони крепко сжимали мои ягодицы, слегка приподнимая.

– Пожалуйста, – прошептала я.

Марк поднял на меня потемневший взгляд и… отстранился. А потом даже отвернулся.

– Нет, Тиали, – глухо произнес он.

– Почему? – я пришла в недоумение. – Ты ведь тоже хочешь.

И в подтверждение своих слов положила ладонь на твердую выпуклость у него в паху и слегка сжала пальцы. Марк вздрогнул, перехватил мою руку и поднес к губам.

– Хочу, Тиали. Безумно хочу и уже давно. Но не здесь и не сейчас. Не так. Если ты, когда окажешься на свободе, все еще будешь согласна… – голос его прервался, но я прекрасно поняла, что именно он хотел сказать.

Одевалась я молча, не глядя на него. И так же молча вышла из домика в морозные сумерки.

Я приложила ледяные ладони к пылающим щекам. Что со мной произошло? Как это могло случиться? Я едва не отдалась Марку Грену на узкой лагерной койке. Более того, я сама отчаянно его хотела и испытала неподдельное разочарование, когда он отстранился. Даже сейчас при воспоминании о его губах, прикасающихся к моей обнаженной коже, сладко заныло внизу живота. Как я могла пасть так низко?

Наверное, все дело в том, что я слишком давно не была близка с мужчиной. Вот только ласки Гарта никогда не разжигали во мне подобного огня. Нет-нет, я ненавижу Марка Грена! Терпеть его не могу! И когда снова окажусь на свободе, ни за что никогда не позволю ему прикоснуться ко мне. Гарт предал меня, но я молода и хороша собой – или буду снова хороша, когда немного отъемся – и с легкостью найду себе нового жениха или хотя бы любовника. И даже не взгляну в сторону Грена. Просто сегодня я увлеклась придуманной для Андерса игрой, вот и случилось то, что случилось. Но больше это не повторится.

Успокоив себя таким образом, я направилась к бараку.

Почти все его обитательницы крутились неподалеку от моей койки. Причину такого поведения я обнаружила, пройдя всего несколько шагов: у моей тумбочки стояли две туго набитые сумки. Передача от Марка.

Наши семьи враждовали на протяжении многих веков. Семейные хроники гласили, что некогда один из Гренов обманом отобрал у моего предка растущий на границе между нашими землями лес. Подозреваю, что у самих Гренов имелась иная версия этой истории, но за давностью лет правда стала уже несущественной. Ибо слишком много лжи, предательства и даже крови разделило с тех времен некогда дружно живших соседей. К моему семнадцатилетию от давней вражды остались лишь глухие отголоски. Больше не вызывали друг друга на дуэль мужчины, не похищали женщин, дабы обесчестить их. Торны и Грены при встрече холодно раскланивались друг с другом и старались не посещать с визитами один и тот же дом одновременно. И это состояние холодной вежливой вражды затянулось бы на очередные несколько поколений, если бы не Марк.

Мне было семнадцать, ему – двадцать два. Я гостила у подруги, оказавшейся невестой его приятеля. Шумная компания молодых людей ввалилась в дом вечером, требуя устроить праздник, а уже на следующий день Марк был очарован мною. Разумеется, мы виделись и раньше, были представлены друг другу. Вот только беседовать нам прежде не доводилось. Теперь же мы вынуждены были общаться так, словно не было давней семейной вражды. Поступить иначе означало бы нанести обиду своим друзьям. Я старалась держаться в стороне от Марка, но все равно то и дело ловила на себе его восхищенный взгляд. Много ли нужно юной девушке, чтобы растаять под жаркими взглядами несомненно привлекательного молодого человека? Марк был не просто красив, но еще обаятелен и остроумен, и его внимание льстило мне.

Впервые он поцеловал меня во время утренней прогулки. Я даже не заметила, как мы отстали от остальной компании. Марк оказался на редкость интересным собеседником, и я не обращала внимания больше ни на кого, увлекшись разговором. Лишь когда он, озорно мне подмигнув, затащил меня за толстый ствол старого дуба, я спохватилась и обнаружила, что веселый смех и гомон слышны где-то далеко впереди.

– Ты чудо, Тиали, – шепнул Марк и обвел указательным пальцем контур моих губ.

Я догадалась, что сейчас случится, и ощутила одновременно и нетерпение, и испуг. Неловко признаться, но прежде я ни одному своему поклоннику не позволяла себя поцеловать. И теперь я немного боялась, что моя неопытность разочарует Марка.

Он прикоснулся к моим губам совсем легко, будто боялся, что я могу его оттолкнуть. И лишь когда я качнулась ему навстречу и приоткрыла губы, осмелел. Но все равно наш первый поцелуй можно назвать робким и достаточно невинным. А вот за ним уже последовал второй, взрослый – так я назвала его про себя. У меня ослабели ноги, глаза сами собой закрылись, а руки обвили шею Марка. Никогда не доводилось мне испытывать ничего подобного. А когда он наконец отпустил меня, я смутилась. Что теперь он обо мне подумает? Мы ведь так мало знаем друг друга, а я уже столько ему позволила – целых два поцелуя!

– Я приеду просить твоей руки, – пообещал Марк, и я, не сдержавшись, рассмеялась от счастья.

Мы были так юны и беспечны, уверены в том, что весь мир радуется вместе с нами. Давняя вражда казалась нам в тот момент смешным предрассудком, старой полузабытой сказкой. Конечно же, мой отец не мог разрушить в угоду ей нашу любовь!

Как оказалось, смог. Он просто кипел от возмущения и велел слугам вытолкать Марка из дома. А меня выпорол и запер в комнате. И через неделю объявил о моей помолвке.

Я попыталась сбежать через окно, связав веревочную лестницу из простыней и покрывал, но была поймана, вновь выпорота и заперта. А мое окно украсилось прочной решеткой.

– Идиотка! – орал пришедший в бешенство отец. – Чуть шею себе не свернула! И из-за кого – из-за щенка Грена! И это моя дочь! Поверить не могу!

– Я люблю его! – всхлипывала я. – Ну почему ты не желаешь понять, папа?

– Любишь! – передразнил меня отец. – А он смеется над твоей так называемой любовью.

– Нет! Он не такой! Ты совсем его не знаешь! Пожалуйста, папа, пожалуйста, позволь ему прийти и все объяснить.

– Тиали, – вздохнул отец, – позже ты поймешь, что я все делаю ради твоего блага. Нельзя верить Грену, никому из их гнилой семейки.

Но я только плакала и мотала головой, не желая слышать ни одного плохого слова о возлюбленном.

Я пыталась связаться с Марком, писала ему письма и передавала их через служанку. Много позже выяснилось, что горничная отдавала все записки моему отцу, но к тому моменту никакого значения это не имело. Мы с Марком уже враждовали.

Замуж за выбранного отцом молодого человека я так и не вышла. Сначала затягивала со свадьбой, а после смерти отца и вовсе разорвала помолвку, благо, очень вовремя подвернулся подходящий предлог. Не предупредив будущего супруга о своем визите, я застала его в постели с девицей весьма вульгарного вида. То, что оная девица накануне получила от меня внушительную сумму, разумеется, было абсолютно неважным. А спустя год я познакомилась с Гартом.

Нас связывали деловые отношения, а потом мы решили, что будет вполне логичным объединить наши состояния в одно. Я не питала к жениху тех чистых нежных чувств, что некогда к Марку, но Гарт мне очень нравился. Я находила его интересным собеседником, он был остроумен и ироничен, вежлив и обходителен, мне было спокойно и уютно с ним – и я посчитала, что такой и должна быть любовь двух зрелых людей. Увлечение Марком я искренне полагала безумным порывом юности.

И вот теперь я осознала, сколь сильно ошибалась. Оказывается, полудетское чувство никуда не делось. Все это время оно тлело где-то внутри. Все мои пикировки с Марком были просто попытками задеть его, обратить на себя внимание. Но… но это ведь не любовь, разве не так? Я просто не могла себе позволить любовь к Марку Грену, особенно в нынешней ситуации.

На следующий день Андерс подписал прошение Дока и меня отправили в лазарет.

– Ты уж извини, Дамочка, – слегка смущенно говорил Питерс, расписывая мне мои будущие обязанности, – но сама знаешь, магия на территории лагеря не действует, так что уборку придется делать вручную. Полы, правда, моют дежурные, но вот протирать колбы и пробирки я им не доверяю. Зато у меня всегда тепло, есть чай и пирожки.

Я была готова обнять и расцеловать Дока, о чем ему и сообщила.

– Что такое тряпка после лопаты? А уж если меня в перерывах еще и угощать будут, так это и вовсе курорт.

– Хорошо, тогда сходи проверь, как там наша пациентка, а я пока чайник поставлю.

И Док принялся возится со спиртовкой, а я направилась в палату к Красотке. Бывшая лагерная королева лежала на животе и разглядывала трещину на стене.

– Опять мазать будете, Док? – спросила она, не поворачивая головы. – Чегой-то кажется мне, что толку от мазей ваших никакого. Все равно рубцы останутся.

– Это не Док, – тихо возразила я.

– Дамочка? – изумленно спросила Красотка, дернувшись в мою сторону. – А ты чего здесь позабыла?

– Работаю я теперь здесь, Доку помогаю.

– Ишь ты, – присвистнула блондинка. – Повезло.

Рубцы на ее спине все еще были красные, воспаленные, пусть уже больше и не сочились сукровицей и гноем. Пожалуй, Красотка была права – напоминание о хлысте Лютого останется с ней на всю жизнь.

– Что, хороша я, да? – спросила она с кривой ухмылкой. – Никогда мне с мужиками не везло, а с этим я так и вовсе вляпалась с головой.

– Может, тебе попить дать? – говорить о Лютом мне было неприятно.

Но Красотка слегка покачала головой.

– Что, не желаешь выслушивать, да, Дамочка? Конечно, ты у нас особа нежная, деликатная, тебе подобные разговоры уши режут. Скажи, ты-то с мужиком своим хоть спала? Или он к тебе на свиданки ради поцелуев ездит?

Я не стала обижаться на бедняжку, но и отвечать на ее вопросы не собиралась, потому сухо сказала:

– Я пойду попрошу мазь у Дока.

– Постой! – Красотка ухватила меня за руку. – Не злись, ладно? Мне просто так тошно, ты себе даже представить не можешь. Я ведь для этого ублюдка все делала, что он только говорил, а он, сволочь, дружка привел. Сказал, что втроем хочет, ну я и не выдержала. И вот что получила. Я-то, наивная, надеялась, что нравлюсь ему хоть немного, да только Лютому все равно – со мной или с другой какой. Небось уже новую подружку себе отыскал, да?

– А он тебе нравился? – спросила я, чтобы не отвечать на ее вопрос. Все равно ведь узнает, так пусть хоть не от меня.

– Нравился, веришь? – Красотка хрипло засмеялась. – Он молодой, сильный, горячий. Подарки опять же мне дарил. Вот я, дура, и подумала, что все у нас будет, как у людей. А оно вон как вышло…

Слова блондинки все крутились у меня в голове, пока я осторожно смазывала ей спину мазью с резким неприятным запахом. Молодой, сильный, горячий, подарки дарил… Разве это не похоже на мою ситуацию с Марком? Мне стало самой от себя противно. Получается, я ни чем не отличаюсь от Красотки – меня помани, и я пойду.

– Начальник сегодня зол, будто разбуженный посреди спячки медведь, – рассказывал Док, разливая чай в пузатые толстостенные кружки из глазированной глины. – Мне прошение едва ли не в лицо швырнул, охрану гоняет в хвост и в гриву, орет на всех благим матом. А охранники шепчутся, будто Марк Грен – твой любовник. Правда, что ли?

Я помотала головой.

– Нет, не правда. Но Андерс думает, что так оно и есть. Мы вчера хорошо постарались, убеждая его в этом. А кто печет вам пирожки, Док? Жена?

– Нет у меня жены, и тебе об этом прекрасно известно, Дамочка. А пирожки мне печет добрая старушка, у которой я покупаю еще и молока дважды в неделю. Не переводи тему. Так что у тебя с Марком Греном?

– Ничего у меня с ним нет. Не знаю, зачем он приезжает – наверное, выпытать что-то хочет.

– И что, много вопросов задал?

– Нет, – растерялась я. – Спрашивал только, как я здесь. Вещи вот теплые привез. Продукты опять же.

– Понятно, – усмехнулся Док. – Ну точно – желает что-то выпытать. Оттого и заботу проявляет, и вопросы не задает. Люди, когда им что-то узнать нужно, именно так себя и ведут. Кого ты обманываешь, Дамочка?

– Ну не знаю я, зачем он приезжал! – разозлилась я. – Он, если желаете знать, даже целовать меня не очень-то хотел, пока я первая не начала.

Питерс расхохотался, уже не стесняясь.

– Что, набросилась на бедного ничего не подозревающего мужика? И как он, сильно сопротивлялся? Отбивался, быть может? Звал на помощь?

За время, проведенное в лагере, я уже успела привыкнуть к грубоватому юмору Питерса, поэтому не обиделась, а расплылась в улыбке.

– Ну что вы, Док. Не до такой уж степени я подурнела, чтобы от меня мужчины шарахались.

– Дамочка, – голос моего собеседника внезапно стал очень серьезным, – оно, конечно, вовсе не мое дело, что за игру затеяла ты с Греном. Только помни: ты в безопасности, пока он тебя навещает. Понимаешь, ты не просто ускользнула от Андерса. Ты унизила его, сама того не желая. И он не упустит возможности отыграться. Так что держись за Марка Грена зубами и когтями.

– Держусь, – мрачно откликнулась я.

При воспоминании о том, как я сама предлагала Марку свое тело, щеки вновь обдало жаром. От желания немедленно пойти и удавиться от стыда спасала только мысль о том, что он сгорал от желания так же, как и я. Хотя он-то сумел остановиться…

Умница Док понял, что я не желаю продолжать тягостный разговор, и подсунул ко мне поближе очередную порцию пирожков. Сладких, с творогом и изюмом.

Норт Андерс зверствовал, срываясь на охранниках, а те отыгрывались на заключенных. Меня никто трогать не смел, а вот Мышка попала под раздачу. И из-за кого: из-за новой шлюхи Лютого! Ко мне в лазарет прибежала Нетка, вся в слезах, и сообщила, что Мышку увела охрана.

– У нее эта дрянь хотела шаль отнять, что ты подарила, – захлебываясь рыданиями, рассказывала Нетка. – А Мышка не дала. Вот эта сволочь Лютому и нажаловалась.

Я сцепила зубы. Так, спокойно, никому обидеть подругу я не позволю. Перед наказанием всех заключенных будут созывать ударом колокола, значит, надо разыскать Лютого еще до него. А с возомнившей о себе невесть что новой пассией начальника охраны я еще найду способ поквитаться. Самоуверенная завистливая дрянь!

Наспех накинув тулуп и даже не повязав голову платком, я выскочила из лазарета. Лютый обнаружился у административного здания, по счастью, в одиночестве.

– Дамочка? – удивился он, увидев меня. – Ищешь кого?

– Тебя, – я подошла поближе. – Разговор есть.

– Так говори, – Лютый отбросил папиросу. – Курить будешь?

Жест неслыханной щедрости. Чтобы начальник охраны предложил курево заключенной? Интересно, это благодаря золоту Двина или внезапно приобретенному мною статусу любовницы королевского мага Лютый так расщедрился? Я покачала головой.

– Не курю. Я слышала, мою подругу в холодную бросили и высечь собираются. Это правда?

– Твою подругу? – Лютый нахмурился. – Это мелкая такая, тощая? Точно, демон меня раздери! Она вечно возле тебя крутилась.

– Я заплачу, чтобы ее отпустили. Сколько хочешь? Двин отдаст.

– Слушай, Дамочка, ты у нас, конечно, птица высокого полета, но не наглей через край. Твоя подруга драку затеяла, я ее наказать должен.

– За то, что не захотела твоей девке мой подарок отдавать? Подумай, это пока я добрая, деньги предлагаю. А то и Марку пожаловаться могу, что меня здесь притесняют.

– Я уже сказал: не наглей, Дамочка. Пусть твой хахаль и важная шишка, но все равно ты здесь не хозяйка. А сколько дашь?

Торговались мы недолго – начальник охраны предсказуемо предпочел золото удовольствию от порки заключенной. Наконец довольный Лютый пообещал мне, что назначит Мышке всего пять ударов и бить будет вполсилы. А я оправилась обратно, в лазарет. Надо было написать Двину, чтобы снял деньги с моего счета. Письмо Лютый любезно согласился отправить лично.

Заключенные стояли молча, с хмурыми мрачными лицами, одна лишь брюнетка цвела улыбкой. То и дело кто-нибудь бросал на нее злобный взгляд. И дело было не в том, что Мышку любили в бараке. Нет, "тихоню" скорее недолюбливали, но и заносчивость новенькой никому не пришлась по душе. А уж методы, которыми любовница Лютого взялась добиваться понравившейся вещицы, и вовсе обозлили прочих заключенных. Каждая из них со страхом гадала, на чье имущество положит взгляд брюнетка в следующий раз. Почти у каждой была какая-нибудь милая сердцу безделушка, столь драгоценная здесь. Проходя мимо, я нарочно изо всей силы толкнула брюнетку, а затем и наступила ей на ногу. Гадкая девица скривилась от боли, но промолчала – видимо, насчет моего статуса ее уже просветили. А я не отказала себе в удовольствии прошипеть:

– Тебе не жить, стерва.

Брюнетка заметно побледнела, а я прошла дальше, к подругам. Нетка дрожала, в глазах ее стояли слезы. Берта упрямо смотрела в сторону, будто ее внезапно сильно заинтересовал флюгер на административном здании. Я тоже на мгновение бросила туда взгляд – флюгер и флюгер, флажок из потемневшего металла без особой фантазии. Незаметно сжала руку Берты и тут же выпустила, пока не заметили охранники.

Мышка шла спокойно, будто не на порку, а в столовую или в мастерскую. Только губы ее были сжаты в упрямую тонкую линию да яростно сверкали глаза. Когда с подруги сдирали робу, я изо всех сил сжала кулаки, так, что ногти до боли впились в ладонь.

– Пять ударов! – объявил Лютый.

По строю прошел тихий удивленный гул, Берта и Нетка облегченно выдохнули.

– А ну заткнулись! – прикрикнул один из охранников. – Рядом стать захотели?

– Всего пять ударов? – раздался возмущенный голос брюнетки. – Так мало?

– Ой, дура, – тихо пискнул кто-то позади меня.

Ничего не понимающую девицу уже выволакивали из строя и тащили к столбу. Лютый медленно подошел к ней. Мне показалось, будто правая щека у него дергается, но, поскольку я стояла не слишком близко, то уверенности не было.

– Значит, ты полагаешь, что я слишком добрый? – вкрадчиво спросил он. – Излишне мягкий?

Девица, несмотря на всю свою глупость, осознала, что ничего хорошего этот вопрос ей не сулит и промолчала.

– Отвечай!

От хлесткой пощечины голова брюнетки дернулась, на белой коже проступило яркое пятно. Кое-кто из заключенных злорадно заухмылялся – как я уже упоминала, за короткое время новая пассия Лютого многих успела настроить против себя. И теперь те, кто еще недавно заискивал перед ней, неприкрыто наслаждались ее унижением.

– Нет, я не то хотела сказать, я не подумала, – растерянно забормотала брюнетка.

– Чтобы в следующий раз думала, а не вякала, получишь пятнадцать ударов, – равнодушно бросил Лютый и принялся расстегивать меховую доху – предмет зависти ходивших в зимних мундирах подчиненных.

В шубах по лагерю расхаживали только Андерс и Лютый. Док, который за пределами лазарета волен был ходить в чем угодно, как правило, носил неприметное серое пальто.

Брюнетка обвисла на руках державших ее охранников. Ее губы беззвучно шевелились, по лицу катились слезы. Но никакой жалости у меня она не вызвала. Тихо вскрикнула Мышка – кнут оставил на ее спине первую ярко-розовую выступающую полосу, но крови не было. Второй удар, третий, четвертый, пятый.

– Отвязывайте и в лазарет, – небрежно бросил Лютый.

Я кинулась к подруге.

– Куда? – остановил меня громкий окрик охранника.

– Я теперь Доку в лазарете помогаю, пропустите, – выпалила я скороговоркой.

Охранник перевел неуверенный взгляд на Лютого, тот кивнул, разрешая. Подвывавшую от страха брюнетку уже привязывали к столбу, и начальник охраны примеривался кнутом к спине своей любовницы. Первый же удар рассек кожу до крови, девица заорала благим матом. Дальше я уже не смотрела, только слышала ее крики.

– Мышка, сама идти сможешь? Вот так, обопрись на меня, моя хорошая. Пойдем, я тебе спину обезболивающей мазью смажу.

– Дамочка, – удивленно произнесла подруга. – Дамочка, а мне не слишком-то и больно. Жжет, конечно, но терпимо. Чего это Лютый-то сегодня добрый такой?

Я быстро огляделась по сторонам – не услышал ли кто ее слов? – и, оставив вопрос без ответа, потащила Мышку в лазарет.

– А теперь лежи смирно и делай вид, будто тебе очень плохо, – шепнула. – Скоро сюда притащат эту дрянь. Она, само собой, будет без сознания, но впечатлять охранников твоим бодрым видом все равно не стоит.

Понятливая Мышка жалобно застонала. Разбуженная Красотка приподнялась на локтях и уставилась на нас.

– О, тихоня! А ты-то как сюда попала?

– Твоя замена отправила, – огрызнулась Мышка.

– Что, нарвалась-таки?

– Это кто еще нарвался, – вклинилась я. – Скоро ее сюда принесут, полюбуешься.

Красотка присвистнула.

– Да, быстро она Лютому надоела. Я-то почти три месяца продержалась.

– Нашла, чем гордиться, – проворчала Мышка.

Я вытащила из навесного шкафчика баночку с жирной ярко-желтой мазью, пахнущей травами, и принялась осторожно наносить ее на следы от кнута.

– Ну как?

– Холодит. И немеет все.

– Потерпи, сейчас все пройдет, – пообещала я. – Красотка, раз уж ты проснулась, то я и тобой займусь. Вот только с Мышкой закончу.

– Толку-то, – зевнула блондинка. – Чем только вы с Доком мою спину не мазали, результата никакого. Видать, заклеймил меня Лютый навечно.

Я не нашлась с ответом. Все слова утешения казались мне глупыми и напыщенными. А вскоре громко хлопнула дверь и зазвучали голоса. Док что-то сердито выговаривал невидимым пока посетителям, а те виновато оправдывались. Наконец в палату внесли брюнетку. Вместо спины у нее было кровавое месиво. Я злобно усмехнулась, отвернувшись, чтобы никто не заметил моей реакции. И увидела, что на губах Мышки появилась такая же усмешка, а Красотка выглядит откровенно довольной. Похоже, девицу жалел только Док – да и то пока ему не было известно о ее подвигах.