Он обвёл сидящих тяжёлым взглядом из-под насупленных бровей.
– Давыдов… – его палец, толстый, с коричневым ногтем, уткнулся в меня.
– Я, Александр Васильевич! – вскочил я.
– Сидите, молодой человек… Стеценко здесь?
– Здесь! – пирокинетик Егор вскинулся, едва не опрокинув стул. – Здесь Стеценко!
– Отлично. – Барченко кивнул. – Вы второй в списке. Макарук, вы третий. – он указал на Илью, и тот тоже поднялся и даже сделал попытку встать по стойке «смирно», едва не опрокинув при этом стул. Барченко чуть заметно скривился.
– Надо быть аккуратнее, юноша… – он сверился со списком. – Так, четвёртая – вы, Шевчук.
Нина вставать не стала – выпрямилась, поджав подведённые лиловой, почти чёрной помадой губы.
Вслед за Ниной Барченко по очереди ткнул пальцем ещё в двоих, каждый раз заглядывая в свою бумажку. Наверняка ведь и так знает весь список наизусть, подумал я, сам же его составлял, а вот, поди ж ты…
– Остальные могут быть свободны. Возвращайтесь к вашим обычным занятиям, молодые люди, и не забывайте – всё, что вы сейчас услышали, категорически не для распространения. Ни одно единое из сказанного здесь не должно покинуть этих стен!
По залу прокатились недовольные шепотки – спецкурсанты вставали и, переговариваясь, направлялись к выходу. Я поймал разочарованный взгляд Марка и едва заметно кивнул – «не тушуйся, потом расскажу!» Он кивнул в ответ и что-то шепнул Татьяне, покидавшей зал вместе с ним.
…а ведь и правда, придётся рассказывать! Секретность секретностью, но если хоть раз не оправдать доверие друзей – конец нашей слётанной боевой тройке.
Барченко дождался, когда зал опустеет.
– Сейчас, молодые люди, доктор Гоппиус ознакомит вас с ближайшими планами. Прошу вас, товарищ…
Гоппиус вышел к краю сцены и стал зачитывать, заглядывая в блокнот, «план мероприятий», сводящийся к тому, что «избранные» в сопровождении ассистентов должны будут отправиться на некий загадочный «объект». А до тех пор группа переводится на военное положение – категорически запрещается покидать территорию «особого корпуса», а так же вступать в контакты с кем-либо помимо присутствующих здесь. Робкую попытку Егора выяснить, что именно нам предстоит делать, Гоппиус пресёк в зародыше:
– Попрошу, молодые люди, впредь воздержаться от вопросов. В своё время вся необходимая информация будет доведена до вас в должном объёме. А пока ваша задача – точно исполнять полученные инструкции.
И он стал зачитывать список личных вещей, которые разрешено взять с собой на «объект», но я его уже не слушал. Всё и так было яснее ясного: Барченко затеял повторение эксперимента Либенфельса с зомби, выбор «спецкурсантов», которым предстоит принять в нём участие, однозначно на это указывает. В первую очередь это Нина с её талантом воспринимать «некротическую ауру». Потом Егор – если уж пули не способны остановить зомби, то возможно, с этим справится огонь? Илья – видимо, с его помощью Барченко намеревается изучить «эмоциональный мир» будущих зомби. И, наконец, ваш покорный слуга – как имеющий опыт общения с либенфельсовыми «мертвяками». И совершенно ясно, почему в список не включили ни Марка, ни Татьяну: во-первых, их таланты в этой истории вроде и ни к чему, а во вторых – зачем лишний раз подвергать неокрепшую психику подростков таким нагрузкам? Нет, правда, шутки шутками, а здесь я целиком согласен с Барченко, поскольку хорошо помнил, как корёжило Марка, почувствовавшего – только почувствовавшего! присутствие оживших мертвецов. И не смог бы поручится, что он выдержит повторное испытание.
«Никогда такого не было – и вот, опять!» – как говаривал один государственный деятель обновлённой демократической, прости господи, России. Конечно, флэшбэки были для меня отнюдь не в новинку, а всё же не случались они довольно давно – пожалуй, тех самых пор, как они выбрались из руин замка Либенфельса. Но и тот флэшбэк был каким-то… неубедительным, что ли? Так, пара- тройка сценок из повседневной жизни двадцать первого века, по большому счёту не содержавшие сколько-нибудь ценной информации.
И вот – опять! Причём на этот раз флэшбэк был не вполне типичный? Обычно – оно ведь как бывало? Я оказывался как бы в том, другом теле, и мог его органами чувств воспринимать окружающую реальность, но не был в состоянии ни вмешаться в происходящее, ни проникнуть в мысли того, кто в данный момент управлял этим телом. Мотивы, которые им двигали, соображения, исходя из которых он принимал решения – обо всём этом я мог только гадать.
Другое дело теперь. Собственно, ничего и не происходило: мой альтер эго просто сидел за столом – моим собственным письменным столом в кабинете моей собственной московской квартиры! – и думал, пытаясь переосмыслить некие сведения, полученные им… я не понял, каким именно способом, но без флэшбэков точно не обошлось. Причём – каких-то других, с моей личностью никак не связанных.
Непонятно? Сумбурно? А каково было мне, вынужденному воспринимать это в полубреду-полувидении, да ещё и находясь под впечатлением собрания, на котором Барченко объявил, что нам предстоит воспроизвести опыт Либенфельса, не к ночи будь помянут, с «мертвяками»-зомби? Вот-вот, меня это тоже не слишком воодушевило…
Флэшбэк накрыл меня, как только я прикоснулся головой к подушке. Продолжался он, от силы, минут пять, но выжал все силы досуха. Некоторое время я лежал, не шевелясь, и старался как-то разложить по полочкам полученные сведения. Получалось не очень, но кое-что я всё же понял – например, выстроил для себя всю цепочку «обмена разумов», который я запустил своим опрометчивым опытом на даче.
Итак, по порядку:
Шаг первый: престарелый олух Алексей Симагин, решивший от нечего делать, поэкспериментировать с найденными много лет назад записями «нейроэнергетической лаборатории» доктора Гоппиуса устанавливает вневременную и внепространственную связь с агрегатом, задействованным упомянутым Гоппиусом во время опыта. Результат – сознание старого дурня Алексея Симагина оказывается в теле пятнадцатилетнего Алёши Давыдова, играющего в опыте Гоппиуса малопочтенную роль подопытной крысы. Его сознание, в свою очередь, отправилось на столетие без малого вперёд, заняв освободившееся место в теле, пребывающем в самодельной симагинской установке. Агрегат Гоппиуса при этом надолго выходит из строя; на починку требуется несколько месяцев, за которые много чего происходит.
Шаг второй: Яков Блюмкин, по пятам которого идут, размахивая ордером на арест, оперативники из ОГПУ, вынуждает Гоппиуса (тот как раз закончил ремонт своей установки, ухитрившись сохранить настройки, использованные при прошлом опыте) усадить его в лабораторное кресло и повернуть рубильник. Результат – сознание Блюмкина ускользает из-под носа посланных его арестовать, отправившись в двадцать первый век. При этом сознание Алёши Давыдова, который так и не успел выбраться из опутанного проводами кресла в подвале симагинской дачи, возвращается назад, в тысяча девятьсот двадцать девятый год – но не в май, а в сентябрь, и не в своё тело, а в тело Блюмкина. Потрясение от двух перемещений подряд оказывается слишком сильным – бедняга то ли сходит с ума, то ли надолго утрачивает душевное равновесие настолько, что это мало отличается от безумия. В таком состоянии мнимого Блюмкина забирают явившиеся в лабораторию чекисты, и после допроса, на котором становится очевидно, что проку от арестованного нет, помещают в психиатрическую клинику.
Шаг третий – даже и не шаг, а, скорее, фон происходящего. Между сознаниями и оставленными ими телами возникает свообразная «внепространственная» рода связь, порождающая явление, которое я, за неимением подходящего термина, называю «флэшбэк». И относится это не только к связке «я – Блюмкин». Насколько мне удалось понять, у «дяди Яши» случились один или два кратковременных флэшбэка, связавшего его разум с помутнённым сознанием Алёши Давыдова, запертом в собственном Яшином теле. Что он вынес из этого, я толком не понял, но сам факт говорил…
…о чём? Только о том, что я запутался окончательно и не понимал, что дальше делать со всем этим. А ведь наверняка можно что-то сделать – Гоппиус жив-здоров, установка его действует, а раз так, то и произведённый однажды опыт можно ведь и повторить! Обратить, отразить… отреверсивовать? Да, вот правильный термин: пустить на реверс, повернуть вспять, вернуться к исходному состоянию.
…Вот только – зачем? Как бы не съехать крышей от всех этих сложностей – один я с ними не справлюсь, это очевидно…
– Марк, а Марк! Спишь, что ли?
Невнятное мычание было мне ответом. Я потряс его за плечо.
– Проснись же ты, наконец! Надо прямо сейчас обсудить кое- что важное.
Марк разлепил глаза и сел, недоумённо воззрившись на меня.
– Что… случилось что-то?
– Ну, это как посмотреть. – я присел на краешек его кровати. Помнишь, я как-то рассказывал, что могу как бы подключаться к сознанию «дяди Яши»?
Я старался говорить кратко, по возможности, не перескакивая с одной темы на другую. Судя по тому, как округлялись глаза Марка, получилось не очень. Оно и понятно: таких наворотов даже у Шекли не встречается…
– Прости, что разбудил, но мне больше не с кем поделиться. А носить в себе – так ведь и спятить недолго. Что думаешь, а?
Марк поскрёб ногтями грудь под майкой.
– Что тут скажешь, Лёх? Боюсь, у нас и без твоих видений будет, от чего спятить. Кстати, ты ведь так и не рассказал, что затеял Барченко – а обещал ведь!
…Вот и делись после этого с людьми сокровенным…
IХ
– Тридцать седьмой год?
– Эта дата упоминалась не раз. – Барченко протянул собеседнику листок бумаги с карандашными пометками. – И всегда – в связи с некими кровавыми событиями. То ли преследование политической оппозиции, то ли ликвидация заговорщиков в комсоставе РККА… Поймите правильно, Глеб Иванович: даже это я собирал по кусочкам, складывал из отдельных фраз, прозвучавших в бреду – и далеко не факт, что они были истолкованы верно. Но то, что там не раз мелькало и ваше имя, и имена ваших коллег из руководства ОГПУ – в этом я уверен.
– И всё, о чём он говорил, будет происходить с одобрения Сталина?
– Наш друг, не раз употреблял термин «культ личности», и именно в отношении Иосифа Джугашвили. Выводы делайте сами.
Бокий озадаченно нахмурился.
– Как-то это всё зыбко, Александр Васильевич… неконкретно. Хотелось бы более убедительного подтверждения.
– Никаких проблем. Арест с последующим расстрельным приговором достаточно для вас убедителен? Если верить этому бедняге, несколько лет у нас есть.
Барченко кивнул на лежащего мужчину. Тот словно понял, что речь идёт о нём – беспокойно заворочался, что-то неразборчиво забормотал, заскулил, попытался привстать. Не вышло – широкие кожаные ремни, притягивающие его к койке, держали крепко.
– Вы сказали: «У нас»? – Бокий поглядел на учёного с интересом.
– Моё имя тоже было названо в списке тех, кто будет расстрелян. Так что я, как вы понимаете, есть сторона заинтересованная.
