Рай №2

«Если Рай и существует на самом деле, то туда я уж точно никак не попаду. Зависну в Чистилище, как говорят католики, или прямиком в Ад, в который верят православные. Но я, как атеистка, о своей жизни Там вообще не думаю. Мне бы эту, никчемную, завершить достойно. Ан нет, и тут вышла промашка. Собираясь на тот свет, люди пишут завещание и оставляют своим родственникам все ценное, что они накопили за свою жизнь. У меня же нет никого. Нет ничего. Кроме одной вещи, доставшейся мне от бабули. Для кого-то она была бы желанным, очень желанным и дорогим подарком. Я узнавала в ломбарде. Но для меня это часть памяти, которая не дарится, не продается и не разменивается».

Из дневника незнакомки

Часть первая

Глава 1

Находка

Старую тетрадь с рукописями я нашла ранней осенью 20.. года.

Первый месяц декады выдался в этом году необычайно жарким для среднестатистического сентября. Колеса детской прогулочной коляски тихо поскрипывали на гравийной дорожке. Держа под руку супруга и с умилением посматривая на мирно спавшего сына, я вдыхала напоенный теплом воздух и разглядывала окрестности.

– Бибочка.

Остановившись, муж носком ботинка сковырнул что-то на земле. Присмотревшись, я заметила маленького черного жучка с красными полосками на спине. Тот медленно полз куда-то по своим делам и даже не подозревал, что в этот момент является объектом нашего пристального внимания. Я улыбнулась. С самого детства и до сих пор все листоеды, хрущи и божьи коровки имели у супруга свое, особенное, название. А в моменты особой нежности даже я могла стать этой самой «бибочкой».

Дачный поселок вдали от городской суеты расположился вокруг озера. Зеленоватая вода уже начала подергиваться ряской и кувшинками. Звенели стрекозы. Грушевые сады, протянувшиеся вдоль домов, сбрасывали подгнивший урожай, никем не собранный. А старые железнодорожные пути между покосившегося забора, перекрытые полосатой оградой, уводили вглубь леса и словно отгораживали нашу жизнь от жизни той, которая текла в этом поселке давно, в то время, когда раздавался грохот поездов и воздух пронизывал звук паровозного гудка. Райское местечко, скажу я вам. Кстати, о рае. На завтра в моем рабочем библиотечном графике в рамках лектория выпал доклад на тему «Божественной комедии» Данте.

– А ты веришь в загробную жизнь? – спросила я мужа.

– Конечно, – неохотно ответил мой скептик. – Там рай, – и показал пальцем на небо, ставшее в час перед закатом розово-серым.

– А ад?

– А ад здесь, на земле, среди людей.

– Получается, чтобы отправить грешника в ад, его снова возвращают на землю? Реинкарнация?

– Вроде того. Чтобы он снова и снова переживал предательства, войны и мерзость, которые породило человечество среди себе подобных. Видимо, напрасно небеса подарили человеку разум. Человек разумный, – усмехнулся супруг. – « Есть сила та, что разумом зовется. И взвесить вы способны на весах добро и зло»… Почему же в среде животных нет той грязи, которую насаждают двуногие особи, якобы произошедшие от обезьян? Самка никогда не бросит своего детеныша. Стаи волков не идут завоевывать пастбища оленей. Ох, уж этот Дарвин!

Перед моими глазами встала картина: апостол Петр, в руках его связка из двух ключей, золотого и серебряного. Золотой – от рая небесного, серебряный – от земного. Рай небесный, изначальный, люди утратили уже давно, с того момента, когда Адам с Евой были из него изгнаны. А каков рай небесный, тот, в который так жаждет попасть каждый, считающий себя праведником, никто не знает. Как говорил один академик: «людям ведь не дано вернуться с того света и рассказать, каково оно там». Рай земной – ну, тоже спорный вопрос. Как он должен выглядеть, чтобы мы, люди, его узнали и сказали – да, это рай и есть?..

– А как же чистилище?

Супруг аж вздрогнул от неожиданности. Поморщился («вот неугомонная»), видимо, посчитав нашу беседу законченной.

– А, так это у Данте. Православная моя, оставь ты эти католические версии.

Свернув с дорожки, мы обошли кусты дикорастущей малины и вышли к небольшой полянке. Когда-то здесь был сосновый бор. Теперь же только редкие деревца да пни окружали разрушенную кирпичную стену, внутри которой, по периметру, еще сохранился фундамент постройки, может, частного дома, а, может, и здания многоэтажного. В строительстве домов, честно говоря, я разбираюсь не очень. Широко шагая, приспосабливаясь к походке супруга, я время от времени поглядывала на свои туфли. Сшитые из кожи молодого дермантина, на невысоком каблуке, цвета лазури, обновка была еще не разношена и немилосердно натирала пятки. Было больно, но, черт побери, модно и красиво. А в следующий момент я, едва успев заметить, как носок туфли зацепился за что-то в траве, шлепнулась со всего маху на землю. Муж не успел и рта раскрыть.

– Цела, цела, – покряхтывая и потирая коленки, я поспешила подняться, опираясь на руку благоверного.

– Как тебя угораздило?!

Видно было, что супруг и жалеет меня, и в то же время едва сдерживает улыбку. Да и я сама, смахнув пыль с коленей, уже готова была расхохотаться над своим нелепым падением, как вдруг заметила слева в куче листвы что-то, похожее на уголок белой бумаги, трепыхавшейся на ветру. Поворошила ногой, потом присела и разгребла траву руками. Под слоем пожухлости, припорошенная землей, лежала тетрадь.

– Шерлок, что ты там откопала? – засмеялся муж. – Мне так и хочется тебе сейчас сказать, как маленькой «фу, брось каку!»

Толстая ученическая тетрадь в мягкой зеленой обложке от начала и до последней страницы была исписана мелким неразборчивым почерком. Некоторые страницы слиплись, на других красовались размытые дождем чернильные пятна. Видимо, рукопись находилась здесь уже давно. В остальном же текст был еще читаем, при очень большом желании и с лупой.

– На школьную не похожа. Вряд ли детям задают такие масштабные сочинения, – задумчиво покачала я головой, в которой в этот момент уже роилось множество вопросов к этой тетради. Чья она и как здесь оказалась? Выкинули ее или потеряли? И кто писал – мужчина или женщина? О чем здесь, в конце концов, идет речь?

Услышав насвистывание, я подняла голову. В нескольких шагах от нас, по тропинке прогулочным шагом шел человек в шляпе с лицевой сеткой. Он озирался вокруг, словно любуясь природой, но мне показалось, что на нас он задержал взгляд немного дольше. Впрочем, под накомарником с очень мелкой сеткой лица его совсем не было видно. Когда мужчина скрылся за поворотом поселковой дорожки, я обернулась к мужу.

– А разве в поселке есть пасека?

– За дальним прудом. Пасека-то есть, только я и сам не знал, что на ней до сих пор разводят пчел. Ну, сама видела, – развел он руками, кивнув в сторону удалявшейся от нас фигуры пасечника.

– «Tea for two».

– Что ты сказала?

– Мелодия, которую насвистывал этот пасечник. «Чай вдвоем» Винсента Юманса.

Муж удивленно покачал головой и развернул коляску в сторону дома.

Смахнув с обложки прилипшую листву, я положила тетрадь в сумку и, видя, как муж нахмурился, мило улыбнулась.

– Дома прочту.

Глава 2

Лекция по Данте

– Разве может дантовский ад быть страшнее?.. La Divina Commedia. Вспоминается немой черно-белый итальянский фильм 1911 года. Как просвещает нас википедия, впоследствии его наполнили звучанием – инфернальной мелодией, пробирающей до мурашек. Почти без спецэффектов (какие там спецэффекты в начале 20 в.!), драматической актерской игры и изорванного временем пленочного изображения, фильм поражает зрителя своей жутью и трепетом, которым позавидовали бы самые известные мастера фильмов ужасов. Столетия обессмертили автора комедии – богослова, историка, астронома и философа в одном лице, и вот уже более шестисот лет этот уникальный памятник искусства будоражит ума людей: что же они увидят за гранью своей жизни.

Я отложила в сторону указку и выключила проектор. Изображение на бледно-голубой стене зала погасло. Обвела взглядом своих слушателей – группу старшеклассников. Кто-то уныло пережевывал жвачку, кто-то всматривался в экран смартфона, остальные отроки мужского пола оценивали длину юбки лектора (то есть меня), и все, как один, я уверена, с нетерпением ждали окончания рассказа, чтобы вернуться к своим делам молодым. Клубы, шопинг, коктейли… Я и сама, честно говоря, сейчас не отказалась бы от бокальчика холодного мохито. Сентябрьская жара проникала даже в помещение и за неимением кондиционера делала пребывание на работе затруднительным. В этот момент я почувствовала, как по бедру у меня скатилась струйка пота, и машинально одернула юбку.

Честно говоря, хотелось бы поговорить еще о рае в целом и рае Данте в частности, но молодежи, воспитанной на триллерах, конечно, больше был интересен Ад. И я рискнула.

– Кстати, последние главы «Божественной комедии», в которых описывается Рай, первоначально были утеряны. Существует предание о том, что один из сыновей Данте увидел сон, в котором ему была подсказка о том, где находится рукопись. Поэтому полностью поэма была напечатана только после смерти ее автора. А как вы думаете, как может выглядеть Рай?

Я обвела взглядом аудиторию.

– Как райский остров, необитаемый, конечно. Где нет школ, преподавателей, родителей и вообще…, – пискнула одна из школьниц, бледная барышня с ярко-красными волосами.

– Достойная версия, но нет, – усмехнулась я. – Рай у Данте – это Эдем, земной сад, расположенный на вершине Чистилища, и от Рая Небесного его отделяет огненная стена. Как думаете, почему? Хочу предупредить сразу, что правильного ответа не знаю даже я. Но мне интересно ваше мнение.

– Jedem das Seine. Каждому свое. Только вместо колючей проволоки – эта ваша огненная стена. Кому-то и на земле рай, а кто-то мечтает о небесных пирогах.

Я подняла глаза от раскрытой на столе книги и встретилась с немигающим взглядом серых глаз. Принадлежали они молодому человеку в рубашке цвета хаки, с пирсингом над верхней губой. Скрестив руки под грудью, тот пристально глядел в одну точку. В этот момент я почувствовала себя, мягко говоря, неуютно, поэтому поспешила поблагодарить аудиторию и закончить беседу.

После завершения еженедельной пятничной лекции для учеников, ко мне подошла заведующая, массивная женщина в очках с роговой оправой. Одевалась она обычно в пестрые балахоны, обильно украшенные бусинами и стразами. Видимо, отвлекала взгляд от своих рембрандтовских форм.

– Душечка, вам непременно надо выступить на семинаре с религиозной тематикой. Вы так интересно рассказывали про праведников и Сатану, что я заслушалась.

– Не я, это синьор Алигьери, – вяло попыталась я отбояриться.

– Ну, не скромничайте. Вы-то сами, что думаете насчет загробной жизни?

Тут я снова хотела было пошутить, что мне рано еще об этом думать, но благоразумно промолчала.

К счастью, в этот момент к нам подошел руководитель школьной экскурсии и избавил меня от необходимости объяснять свою точку зрения. Ведь дома меня ждал голодный муж, нестиранное белье и несваренный борщ.

Работая в библиотеке, я совмещала глотание книжной пыли с самообразованием. Утверждение «знание – сила» я уяснила для себя еще в детстве. Теперь, с книгой в руке, я представляла, как кутаюсь в поеденную молью шаль и шиплю на посетителей «Тишина должна быть в храме искусства!» Может, я и считала, что молодой библиотекарь – это дико несовременно, и на моем месте должна бы сидеть какая-нибудь замшелая тетя, но особой тяги к перемене работы не испытывала. К тому же, придя домой, я могла рассказать своему двухлетнему сыну какую-нибудь историю с приключениями, прочитанную в книговнике (так называли библиотеку в Древней Руси), вместо надоевших «Колобка» и «Репки».

А работать с нашей заведующей, Данаей, как мы ее окрестили, а в миру просто Элеонорой Павловной, было одним удовольствием. Незамужняя шестидесятилетняя руководительница по характеру напоминала легковесную бабочку (несмотря на свой центнер веса), всех называла «милочками» и «душечками», и в неплохой компании не прочь была пропустить рюмочку-другую. Разумеется, под хорошую закуску. Все мы люди, человеки. Даже язык не поворачивался назвать ее старой девой, которая в представлении многих, я думаю, выглядит как сухонькая вредная старушка с дюжиной котов. У Данаи, насколько мне было известно, никогда не имелось ни мужа, ни детей. Но и котов тоже не было. Однажды мы с сотрудниками хотели ей преподнести сюрприз на восьмое марта. Тетя Алевтина присмотрела на рынке милейшего ангорского котика. Но в последний момент нам стало известно об аллергии Данаи на котов, и мы спешно поменяли задумку на букет хризантем и бутылочку армянского коньяка.

Остальной коллектив нашей избы-читальни состоял из моей сменщицы Маргариты, опровергающей стереотип о недалекости блондинок, и уборщицы тети Алевтины, периодически навещавшей нас со своей личной половой тряпкой («моя куда удобней государственной, сама выбирала, дома только ей чистоту и навожу»). Действительно, домашнее куда лучше казенного. Ну, и ради бога.

Маргарита, к слову, экземпляр, достойный отдельного рассказа. Блондинистость ее, в общем, была мной немного преувеличена. Светлые редкие волосы, собранные в пучке на затылке, всесезонные потертые джинсы (вот такая у нас демократичная библиотека) и колоссальный багаж знаний составляли ее жизненное богатство. Как сказал великий Резерфорд: «Науки делятся на две группы – на физику и собирание марок». Так вот, по сравнению с мозгом Маргариты, хранившим сведения из всех областей науки, я была простой собирательницей марок. Нет, лучше фантиков от жвачек, так, по крайней мере, будет правдоподобней. Ведь во времена моего детства фантики от «турбо» и «ловис» были для нас ценнее каких-то там марок. Зимой, когда рано темнело, супруг Маргариты приезжал на старой «семерке» забирать ее с работы. Рев тарахтящего двигателя мы могли услышать издалека. Тогда девушка начинала спешно собираться, оставляла на подоконнике недочитанную книгу и, бросив, «Пока, до завтра», покидала рабочее место. Особой духовной близости у нас с ней не было, секретами мы не делились, но вполне сносно существовали на службе. И все-таки для меня эта коллега оставалась темной лошадкой. Приветливая – да, образованная – да, в душу не лезет, но что-то было в ней такое, отчего мне не хотелось видеть ее в числе своих близких подруг. Если хотите, называйте это интуицией. А она меня, родимая, еще ни разу не подводила.

Так что в ближайшем обозримом будущем работу менять я не собиралась. От добра добра не ищут, как говорится, а мое удовлетворение службой было вполне весомым. Еще бы школьники, приходящие в нашу библиотеку на мои пятничные лекции, слушали меня, а не жевали жвачку. Но это уже из области фантастики.

Глава 3

Мой Рай и Рай Босха

Мне снился рай. Не знаю, откуда, но я поняла, что это был именно он. Я стояла нагая (зачем в раю одежда?) возле огромного многовекового дуба посреди луга с сочной зеленой травой. Над головой синее-синее небо. И бабочки… Огромные, маленькие, радужные и бесцветные. Невдалеке текла молочная река и струилась вниз по склону, усыпанному белыми ромашками. А вокруг – яблочные деревья, кусты малины, вишневые деревца, сгибающиеся под тяжестью сочных плодов, и бескрайняя благоухающая клубничная поляна. Солнца в небе не было, но воздух, напоенный цветочный ароматом, был теплый и словно пронизанный светом. Вечное лето… И тишина. Ни звука не нарушало эту идиллию природы. Она будто замерла, превратившись в статичную картинку. Я присела на корточки и заметила в траве крошечного кролика. Потом еще одного, и еще, и еще. А потом…

Зазвенел будильник. Я с трудом оторвала голову от подушки и поняла, что у меня до сих пор рябит в глазах от белых кроликов и белых ромашек. Внезапно вспомнила о найденной возле дачного поселка тетради. Уже несколько дней она лежала в ящике моего письменного стола. В круговороте бытовых забот я попросту забыла о своей находке. Но покинуть теплую постель оказалось выше моих сил. К тому же рядом, раскинув руки, мирно похрапывал супруг. Я прижалась к нему, такому мягкому и родному, и снова провалилась в сон.

О том, что в музей искусств привезли выставку картин Иеронима Босха, я узнала от Элеоноры Павловны. До рождения сына мы с мужем часто посещали салоны и галереи, хотя особыми знатоками в этой области и не были. При этом преследовали, я подозреваю, разные цели. Для меня культура – это шанс узнать что-то новое и расширить свой кругозор, подпитаться духовно (да уж, работа в библиотеке не прошла даром для моего словарного запаса, как мастерски выражаюсь, аж сама себе завидую). Для супруга – отдых от рабочих будней, а также возможность повеселиться над нелепыми инсталляциями и постоять с глубокомысленным видом около «черного квадрата». Сейчас времени на такого рода досуг особо не было – семья, работа. Теперь же посещение выставки явилось «обязательным-преобязательным», как сказала наша Маргарита. И даже тетя Алевтина оказалась в числе приглашенных. «Каждая уборщица имеет право на обогащение своего внутреннего мира», – заявила Даная. Уверена, что наш клининг-менеджер предпочла бы, чтобы ее позвали на какой-нибудь банкет со шведским столом. Но она благоразумно пожала плечами, пробурчав: «Ну, надо так надо». Таким образом, субботнее утро у нас началось со сборов работников библиотеки перед входом в музей.

Попав внутрь, мы рассеялись по залу. Элеонора Павловна величественно курсировала от одной картины к другой, Маргарита металась по залу с блокнотом и что-то записывала, а тетя Алевтина отправилась искать буфет. Я же надолго застыла перед полотном «Семь смертных грехов и Четыре последние вещи».

Необычная форма картины напоминала столешницу и композиционно состояла из пяти окружностей, разных по диаметру. В центре – Иисус Христос, изображение которого было вписано в подобие глаза, якобы являвшегося всевидящим оком. Вокруг – жанровые сценки, рисующие человеческие пороки. Гнев, гордыня, похоть, лень, чревоугодие, алчность и зависть. По углам – картины, по смысловым рисункам подводящие итог человеческой жизни – изображения Смерти, Страшного суда, Рая и Ада. Насколько я знала, это полотно было самым знаменитым произведением Босха, хотя мне были больше известны «Блудный сын», «Сад земных наслаждений», «Воз сена», триптих «Поклонение волхвов».

– Каждая десятая картина двадцатого века – фальшивка, – услышала я за спиной и вздрогнула от неожиданности. Склонив набок голову и саркастически прищурив глаз, вместе со мной рассматривала «грехи» Даная.

– Почему вы так думаете?

– А это не я. Так говорил Джон Майат. Великий фальсификатор, водил за нос сам аукционный дом Сотбис. Ну, и обычных ценителей живописи на досуге. После того, как Скотланд-Ярд прижал этого делягу, стал подписывать работы уже своим именем. Наверно, жарится сейчас в восьмом круге ада. Если уже на том свете, конечно, я его судьбой не очень-то интересуюсь. Помните, как у Данте? Восьмой круг – для фальшивомонетчиков и фальсификаторов.

– Все может быть, – улыбнулась я. – Но ведь это не мешает нам с вами получать удовольствие от созерцания этих чудесных полотен. Кстати, а вы знали, что Босх увлекался алхимией?

– Темное время, что вы хотите. Уже чего только не напридумывали «мудрецы» того времени от недостатка ума и информации. Только народ дурачить. Если бы он действительно существовал, этот якобы созданный философский камень, его тут же растащили бы по кусочкам и, обретя бессмертие, дожили до сегодняшних дней. Хотя и вопрос о бессмертии еще как спорный. Не хотела бы я жить вечно. Старость не украшает, дорогая. По крайней мере, меня. И целлюлит, и слабое зрение – это лишь малая часть из того, что заметно каждому. А вот вы и в старости будете ничего себе. Худая, фигуристая, мама моя!

И мы рассмеялись, спугнув от соседней картины стайку четырехглазых юных дев. Студентки, видимо, увлеченные чтением книг при плохом освещении. Когда они робко переместились дальше по залу, я поняла, какую картину барышни так пристально разглядывали. Это был «Сад земных наслаждений». Занятная вещь, этот триптих. На полотне шестнадцатого века Босх отразил свое видение рая и ада. В центре – тот самый сад. Здесь можно было увидеть обнаженные фигуры, предающиеся легкомысленному времяпрепровождению, фантастических животных и птиц, невероятные растения, водоемы и прозрачные сооружения. Как мне помнится, изображенное стало иллюстрацией к нидерландской пословице «Счастье и стекло – как они недолговечны». Левая створка триптиха – рай – Адам, Ева, причудливые животные, мирно пасущиеся неподалеку от людей. Правая – ад… Уже сделав шаг в сторону от картины, задумчиво вернулась обратно. Гигантский кролик, подталкивающий грешника к адскому костру. Персонаж, едва различимый на фоне бесчисленного количества лиц, голов и физиономий монстров. Тут же вспомнились маленькие пушистые кролики из моего сна.

– На что это вы тут засмотрелись, милочка?

Даная заинтересованно выглянула из-за моего плеча.

– Кролик… Какой-то несуразный, странный персонаж.

– Да тут каждый второй персонаж – жертва галлюциногенов. Между прочим, в христианстве кролик – это очень даже симпатичный символ бессмертия души. А тут голландец сделал из него химеру. Жертва художника, – развела она руками. Потом, уже отойдя от картины, обернулась.

– Кстати, в свободное время Босх торговал овощами на рынке. Забавно, не правда ли? Где гений – и где овощи.

Рассматривая картины Аарона ван Акена (сиречь Босха) и занимаясь вычленением из каждой иллюзорных мифических объектов, можно было провести на выставке целый день. Но дома меня ждали родные люди, далекие от мира искусства, которым я обещала пожарить котлеты и испечь вкусный пирог. Прозаично, зато с любовью.

Выходя из здания музея, я заметила супруга нашей Маргариты. Прислонившись к мраморной колонне, он курил и, отставив вперед правую ногу, рассматривал носок своего ботинка. Словом, скучал в ожидании жены. Узнав меня, кивнул и заторопился навстречу Маргарите, которая шла вслед за мной. Рядом – наша уборщица, на ходу что-то запихивающая в свою сумку.

– Тетя Алевтина, буфет-то нашли? – улыбнулась я.

– А как же! Только цены там за непропеченные пирожки, я тебе скажу, похлеще, чем на вокзале. Лучше дома сама приготовлю – дешевле и вкуснее выйдет.

Я покачала головой: конечно, домашняя еда она и в Африке домашняя.

Вечером этого же дня, уложив спать своих мужчин, большого и маленького, я осталась на кухне пить чай и читать (наконец-то!) найденную рукопись. Первые несколько страниц были заляпаны потекшими чернилами, и мне с трудом удавалось разбирать текст. Но, напрягая глаза и отчаянно борясь со сном, оторваться от дневника уже не могла. Каждая его страница увлекала в мир чужих переживаний и забот, заставляла вспоминать эпизоды из своей собственной истории жизни.

Глава 4

Перевоплощение первое. Земледелец

«В этот мир я пришла уже в десятый раз. Прежние воплощения моей души были разными, я была и мужчиной, и женщиной, и видела только те моменты в жизни себя – точнее, себя в чужом теле – которые были самыми важными, поворотными в судьбе. Я «вспомнила» себя в теле испанского рыбака и английского доктора, француженки-куртизанки и сербского цыгана. Я умирала и воскресала снова, а Он (если на самом деле существует) там, наверху, все видел и подкидывал мне испытание за испытанием.

Близкие люди покинули меня рано. Слишком рано, для того, чтобы я хорошо их запомнила. Мать умерла, когда мне было три, и с годами ее лицо стерлось из моей памяти. Я терпеть не могла имя, которое она дала мне при рождении. Наверно, в честь любимого сорта винограда. Что может быть смешнее, чем когда тебя окликают по имени, и ты представляешь себя спелой виноградной гроздью. Сестру-близнеца отвоевал в свою новую семью отец, и я тут же позабыла о ее, как, впрочем, и его, существовании. Я осталась на попечении бабули, которая продала свою однушку, и мы спешно переехали в другой город, туда, где жила бабулина младшая сестра. Никакие грустные события раннего детства мне больше не вспоминались, и мы мирно прожили следующие пятнадцать лет. А потом я осталась одна. В городе, так и не ставшем мне родным, большом, суетном. Я ненавидела крик его улиц, шум площадей и подземок. Ненавидела и жила, потому что идти мне было некуда, и нигде меня не ждали.

С самого раннего детства моей страстью были будильники. Вернее сказать, их внутреннее содержание. Большой и маленький, круглый и квадратный, каждый из них, новый, только что купленный, сразу становился объектом моего пристального изучения. Механизм открывался, тщательным образом рассматривался и, понятное дело, уже больше не исполнял положенных ему функций. При обратной сборке у меня обязательно оставались лишние детали. Почесывая затылок, я надолго задумывалась о починке, потом злилась, потом расстраивалась и, в конечном итоге, обреченно вздохнув, шла сдаваться на милость бабули. Вспоминая об этом, я надеялась понять, чем же меня так привлекали игры в юного часовщика. И только позднее поняла: огромное желание проникнуть в самую суть вещей, найти то, что подсказало бы мне ответ на вопрос – откуда и куда идет время. Что было вчера и что будет завтра, когда стрелки сделают полный оборот и вернутся на круги своя.