Имперский союз: В царствование императора Николая Павловича. Разминка перед боем. Британский вояж
Для начала решили заглянуть в Гостиный двор, который тогда совсем не был похож на знаменитую питерскую Гостинку XXI века. Это было сборище лавок купцов, торговавших самыми разными товарами. Там можно было купить практически все, что производилось в России. Ольга вспомнила, что сюда любили заглядывать Пушкин и Гоголь. И если первый уже ушел из жизни, то с Гоголем у нее был вполне реальный шанс повстречаться. Правда, Николай Васильевич сейчас находится в Риме, но на будущий год он должен приехать в Россию, чтобы напечатать первый том своих «Мертвых душ».
Ну, а пока дамы разглядывали товар, который раскладывали перед ними разбитные приказчики. Эти ребята были прекрасными психологами. Куда там до них нынешним менеджерам по продажам! Уйти из лавки и ничего не купить было просто невозможно. Приказчики осыпали покупательницу комплиментами, уговаривали даму, зашедшую в лавку для того, чтобы «просто посмотреть», купить именно эту вещь, которая именно ей к лицу и превращает будущую обладательницу в неотразимую красавицу.
Ольга и княгиня оказались морально устойчивыми и ушли из Гостиного двора без покупок. Хотя Ольга и положила глаз на некоторые вещи.
Выйдя снова на Невский проспект, княгиня и Ольга стали прогуливаться по тротуару, беседуя о своем, о девичьем. Ольга Степановна много и интересно рассказывала о годах, проведенных в Зимнем дворце. Она стала фрейлиной императрицы Елизаветы Алексеевны – супруги императора Александра I – всего в шестнадцать лет.
Оказывается, быть фрейлиной – не такая уж большая радость. Это прежде всего одиночество во дворце. Бедная девушка, которая жаждет общения с подругами или кавалерами, должна проводить двенадцать часов в стенах своей комнаты. Или же одиноко шагать по усыпанным песком аллеям, для того чтобы на час появиться за императорским чайным столом с любезной улыбкой, остроумной шуткой, не проявляя ничем ту смертную скуку, которая тяготеет над ней целый день.
Ольга вспомнила то, что писала в своих мемуарах одна из фрейлин, Анна Тютчева, дочь знаменитого поэта: «Мое сердце еще очень плохо дрессировано в смысле официальной чувствительности и не умеет еще отвечать созвучием всем августейшим радостям и горестям. Ремесло придворных вовсе не так легко, как это думают, и, чтобы его хорошо выполнять, нужен талант, которым не все обладают. Нужно найти исходную точку опоры, чтобы с охотой, добровольно и с достоинством играть роль друга и холопа, чтобы легко и весело переходить из гостиной в лакейскую, всегда быть готовым выслушивать самые интимные поверенности владыки и носить за ним его пальто и галоши… Государи вообще любят быть объектами любви, любят поклонение, с чрезмерной наивностью верят в тот культ, который они внушают. Поэтому их доверие легче приобрести лестью, притворной привязанностью, чем привязанностью подлинной, которая исходит из искреннего чувства».
Император Николай I был весьма строгих нравов и безжалостно избавлялся от тех фрейлин, которые пытались отвлечься от своих придворных обязанностей и вспомнить о том, что они не только придворные, но и просто красивые и молодые девушки. Фрейлины не имели права выезжать ни в свет, ни в театр без разрешения императрицы. Девушек, живущих при дворе и каждый день видевших царя, многие почему-то считали влиятельными персонами. Но это было совсем не так. Одна из фрейлин николаевских времен вспоминала: «В наш Фрейлинский коридор ходили всякие люди просить помощи и подавать прошения, вероятно, полагая, что мы богаты и могущественны. Но ни того, ни другого в сущности не было».
Главной должностной обязанностью фрейлины являлось суточное дежурство при своей хозяйке. Это было довольно тяжело – двадцать четыре часа безотлучно находится рядом с императрицей. При этом подчас приходилось выполнять множество неожиданных поручений.
«Действительная» служба фрейлин при дворе, вопреки распространенному мнению, была достаточно тяжелой. Они несли посменно суточные (или недельные) дежурства и должны были в любое время являться по первому звонку императрицы.
Правда, за эту нелегкую службу платили немалые деньги – четыре тысячи рублей. Но и расходы фрейлин были немалые. Основная часть их приходилась на туалеты. Их надо было менять три раза в день. Даже дома фрейлина не могла одеваться как хотела. Ее туалет всегда должен был соответствовать ее рангу, и к обеду декольтированное платье было обязательным. То же самое платье не надевалось, конечно, много раз. Должны были быть в гардеробе и дорогие платья не для балов, а, скажем, для посещения церковных служб, свадеб, похорон, дней рождения, именин и тому подобного.
В феврале 1826 года Ольга Ланская познакомилась в Москве с князем Владимиром Одоевским. А уже в конце марта они объяснились, и князь попросил руки своей избранницы. Ольга Степановна, будучи фрейлиной, ждала разрешение на брак от вдовствующей императрицы Елизаветы Алексеевны. Таковое было получено в августе, а в сентябре они поженились. При этом, как фрейлине, из средств Министерства Императорского двора ей выплатили приданое – двенадцать тысяч рублей ассигнациями. После выхода замуж она лишилась фрейлинского шифра – золотого с бриллиантами вензеля императрицы на банте. Фрейлины носили его на левой стороне груди. Но она сохранила право быть представленной императрице, и ее приглашали на торжественные балы в Зимний дворец вместе с мужем.
У модного магазина Циклера на Невском княгиня увидела карету Придворной конюшенной конторы.
– Интересно, кто это приехал? – задумчиво произнесла Ольга Степановна, разглядывая императорский вензель на дверце кареты.
Впрочем, гадать ей долго не пришлось. Дверь магазина открыл сам его владелец, и на улицу вышла императрица Александра Федоровна, урожденная принцесса Фридерика Луиза Шарлотта Вильгельмина Прусская. Это была женщина средних лет, стройная, с несколько бледным лицом. Она улыбнулась княгине и, указав на карету лакею, который вышел следом за ней, держа в руках коробки с покупками, подошла к двум женщинам.
Княгиня и ее гостья приветствовали Александру Федоровну низким реверансом.
– Я очень рада видеть вас, княгиня, – мелодичным голосом с легким немецким акцентом сказала государыня Одоевской. – Вижу, что и вы собираетесь посетить магазин уважаемого господина Циклера, чтобы купить себе что-то для бала, который мой любезный супруг скоро устроит в честь дня моего рождения?
– Ваше величество, – ответила княгиня, – я надеюсь быть на этом балу, и не только с князем Владимиром, но и с моими новыми друзьями, которые недавно приехали в Россию из Нового Света. Они привезли с собой множество интересных и полезных вещей. Вот, к примеру, эти замечательные часики, – княгиня показала на руке подарок Ольги, – они сделаны как раз в их стране. Ничего подобного вы не найдете ни в Лондоне ни в Париже.
Императрица с любопытством посмотрела на часы «Чайка» с браслетом из финифти. Ее поразил не только миниатюрный размер часиков, но и оригинальное их оформление. Они показывали время, одновременно оставаясь украшением, хоть и не дорогим, но не похожим на прочие часы.
– Это замечательно! – воскликнула она. – Княгиня, не познакомите ли вы меня с этими людьми? Ну, хотя бы на балу.
– Нет ничего проще, ваше величество, – ответила княгиня. – Позвольте представить вам мою спутницу, Ольгу Валерьевну Румянцеву, – Одоевская повернулась в ее сторону, – она как раз одна из моих гостей.
Ольга снова сделала реверанс перед императрицей. Та во все глаза уставилась на даму, которая прибыла из страны, о которой рассказывают разные были и небылицы, и где, делают такие чудесные и забавные вещи.
– Я очень рада с вами познакомиться, сударыня, – обратилась она к Ольге. – К сожалению, я не могу пригласить вас в Зимний дворец. Но мне часто приходится бывать в Аничковом дворце. Мой старший сын, как вы, наверное, слышали, собирается жениться на Максимилиане Вильгельмине Гессенской, – при этих словах улыбка на лице императрице исчезла, голова ее едва заметно дернулась. Ольга вспомнила, что государыня в их прошлом не была в восторге от выбора сына.
Впрочем, Александра Федоровна быстро успокоилась и продолжила:
– Нам необходимо подготовить жилье для сына и его будущей супруги. Государь решил, что жить они будут в Аничковом дворце. Я лично наблюдаю за наведением там порядка и обустройством всем необходимым для пребывания наследника и его семьи. Вот там я могла бы принять вас без особых церемоний, неофициально. Тем более, как я поняла, – Александра Федоровна посмотрела на княгиню, – остановились вы у любезной Ольги Степановны. А это недалеко от Аничкова дворца. Я буду там завтра днем и пришлю к княгине слугу, который передаст вам мое приглашение.
Они раскланялись с императрицей. Та села в карету и, помахав им на прощание, отправилась в Зимний дворец.
А княгиня Одоевская повернулась к Ольге и с улыбкой сказала:
– Итак, первое и очень важное знакомство состоялось. Теперь дело за вами. Я думаю, что если вы сумеете произвести впечатление на государыню, то перед вами откроется прямая дорога и к государю. Так что ловите миг удачи!
Дамские посиделки
Как и было ранее договорено, где-то после полудня за Ольгой Румянцевой зашел посыльный от императрицы Александры Федоровны с приглашением заглянуть в Аничков дворец. Это здание Ольге было хорошо знакомо – в нем при советской власти располагался Дворец пионеров. А сейчас это была одна из царских резиденций.
Первоначально построенный для тайного мужа императрицы Елизаветы Петровны, Алексея Разумовского, он потом перешел по наследству к его брату, гетману Украины Кириллу Разумовскому, и далее – Григорию Потемкину. После смерти всесильного фаворита дворец одно время находился в распоряжении Кабинета его величества. Потом в нем жила сестра императора Александра I великая княгиня Екатерина Павловна со своим мужем, герцогом Георгом Ольденбургским.
А в 1817 году Александр I подарил дворец младшему брату, великому князю Николаю Павловичу. Будущий император поселился в нем со своей молодой женой, дочерью короля Пруссии. Как потом вспоминал Николай I, именно здесь он провел самые счастливые годы своей жизни.
Став императором, он переехал в Зимний дворец, но грандиозный пожар 17 декабря 1837 года, после которого Зимний превратился в обгорелую кирпичную коробку, заставил Николая снова на время перебраться в Аничков дворец. И лишь совсем недавно, после того как Зимний в рекордно короткое время был восстановлен, императорская семья выехала из Аничкова дворца.
Во время путешествия по Европе наследник русского престола, цесаревич Александр Николаевич, не только знакомился с достопримечательностями Старого света, но и подыскивал себе невесту. В Британии он закрутил интрижку с тогда совсем еще юной королевой Викторией. Дело дошло до того, что королева была готова выйти замуж за прекрасного русского принца. Но под нажимом своих министров она рассталась с Александром, оплакав это расставание в своем дневнике.
А цесаревич, наконец, выбрал себе невесту в Германии. Ею стала четырнадцатилетняя Гессен-Дармштадтская принцесса Максимилиана Вильгельмина Августа София Мария. Правда, мать Александра, императрица Александра Федоровна, неодобрительно отнеслась к выбору сына. Дело в том, что Гессен-Дармштадтский герцог Людвиг, скорее всего, не был отцом избранницы русского цесаревича. Герцог и герцогиня разошлись за два года до рождения принцессы Максимилианы. И, как считают историки, фактическим отцом ее был шталмейстер герцогини француз Луи де Гранси.
Но как ни странно, на сторону сына встал император Николай I. Злые языки поговаривали, что это произошло потому, что, дескать, «свояк свояка видит издалека». Бытует версия о том, что настоящим отцом Николая был не император Павел, а гоф-курьер Данила Бабкин, красавец и богатырь. Потому-то Николай ни телосложением, ни лицом не был похож на щуплого и курносого Павла. Дело дошло до того, что Павел в письме к своему другу Федору Растопчину рассуждал: «Александр и Константин – мои кровные дети. Прочие же? Бог весть!.. Мудрено, покончив с женщиной все общее в жизни, иметь от нее детей. В горячности моей я начертал манифест „О признании сына моего Николая незаконным“, но Безбородко умолил меня не оглашать его. Но все же Николая я мыслю отправить в Вюртемберг, к дядям, с глаз долой: гоф-курьерский ублюдок не должен быть в роли русского великого князя…»
Самое смешное, что и сам Павел, по всей видимости, был сыном не императора Петра III, а Сергея Салтыкова, любовника Екатерины II. А та, в свою очередь, не дочерью герцога Ангальт-Цербстского, а Ивана Бецкого. В общем, та еще семейка…
Но пока невеста находится еще у себя на родине и должна приехать в Петербург лишь к концу года. Дворцовое же ведомство готовит Аничков дворец к тому, чтобы он стал уютным семейным гнездышком для молодых супругов.
Обо всем этом думала Ольга Румянцева, шагая за присланным за ней лакеем. С собой она захватила небольшой саквояж с парфюмом и прочими мелочами, которые так любили и любят представительницы прекрасной половины рода человеческого.
Александра Федоровна с нетерпением ждала свою новую знакомую. Женщины вообще любопытны до чрезвычайности – вспомним, к примеру, миф о Пандоре, из-за любопытства которой на свете начались все несчастья. А то, что рассказала княгиня Одоевская, чрезвычайно заинтересовало императрицу. Часики на руке княгини привели в восторг Александру Федоровну, и она предвкушала услышать от новой знакомой занимательный рассказ о чудесах Нового Света.
Ольга поднялась по широкой мраморной лестнице. Ее проводили в один из кабинетов, где в мягком кресле сидела императрица и просматривала недавно купленные гравюры.
– Добрый день, ваше величество, – приветствовала ее Ольга.
– Добрый день… – Александра Федоровна на секунду задумалась, а потом, вспомнив имя своей гостьи, продолжила: – Ольга Валерьевна. Я рада, что вы посетили мое скромное жилище.
Ольга усмехнулась. «Скромное жилище» царской фамилии поражало красотой и роскошью и современников императрицы, и людей XXI века. Причем все было красиво и целесообразно, совсем не похоже на кричащую безвкусицу, которая была характерна для особняков олигархов и «новых русских».
– Ваше величество, – сказала Ольга, – я принесла кое-что с собой. Сейчас я вам все покажу. Думаю, что вас заинтересуют некоторые из принесенных мною вещей.
И она стала выкладывать из саквояжа на изящный туалетный столик маленькие флакончики-пробнички с духами, тушь для ресниц, тени, несколько пластиковых бутылочек с шампунями и гелями. При этом Ольга открывала бутылочки-флакончики и, давая понюхать их содержимое Александре Федоровне, рассказывала о том, как пользоваться тем или иным парфюмом.
В саквояже было также немного бижутерии, мелкие индийские безделушки, купленные в «лавке колониальных товаров» – так Ольга называла магазинчик, где торговали разными восточными сувенирами.
Глаза у императрицы разгорелись. Она с наслаждением вдыхала запах духов, любовалась колечками с камушками-«хамелеонами», менявшими цвет в зависимости от температуры тела, и восхищалась слониками, вырезанными из сандалового дерева, излучавшими волнующий аромат Востока.
– Ольга Валериевна, – сказала она, – я бы с радостью купила бы у вас все это. Скажите только – сколько это все будет стоить? У меня, к сожалению, нет сейчас денег, но вы скажите, и мой супруг в самое ближайшее время пришлет вам требуемую сумму…
Ольга только хотела сказать – пусть императрица считает все это подарком, как вдруг их беседу прервал неожиданно раздавшийся откуда-то от входа в кабинет насмешливый голос:
– Дорогая, даже в собственном дворце вы продолжаете тратить деньги мужа. Пора бы и остановиться…
Женщины обернулись. В нескольких шагах от них стоял сам император всероссийский Николай Павлович. Он улыбался, глядя на враз оробевших женщин. Первой пришла в себя Ольга. Она почтительно поклонилась императору.
– Ваше величество, – сказала она, – ваша августейшая супруга не нанесет непоправимого ущерба вашему достатку. Я была бы очень рада, если бы императрица приняла все это, – Ольга показала рукой на столик, уставленный вещичками из XXI века, – в качестве скромного сувенира как память о тех странах, из которых я недавно приехала.
– Так вы путешественница, мадам… – царь на мгновение замялся, ожидая подсказки.
– Это госпожа Румянцева, Ольга Валериевна, – вступила в разговор императрица, – она недавно приехала в Россию из Нового Света и привезла с собой много замечательных вещей.
– Вот как, – сказал Николай, – тогда мне понятен и необычный акцент госпожи Румянцевой, и несколько странное построение ее фраз. А вы, мадам, подданная российской короны, или?.. – поинтересовался царь.
– Я гражданка Северо-Американских Соединенных Штатов, но русская по происхождению, – ответила Ольга. – Впрочем, если я все же надумаю остаться жить в России, то с радостью стану вашей подданной, государь.
Николай с одобрением посмотрел на Ольгу.
– Нашей великой стране очень нужны те, кто сможет принести ей пользу, – сказал он, – а вы, как я вижу, неплохо разбираетесь во всех этих вещичках… – он показал рукой на туалетный столик. – Полагаю, что вы найдете в Петербурге немало знатных дам, которые будут чрезвычайно рады воспользоваться вашими услугами.
– Я думала об этом, ваше величество, – ответила Ольга, – и скорее всего, воспользуюсь вашим предложением. В Новом свете много замечательных вещей, которые могли бы пригодиться здесь, в России.
– Это интересно, – сказал Николай. – Дорогая, – обратился он к жене, – ты узнай, где остановилась госпожа Румянцева, и пригласи ее в любое удобное для нее время во дворец. Я думаю, что нам будет интересно и полезно послушать ее рассказы о том, как живут люди на другом конце света. А сейчас извините, но я вынужден проститься с вами. Ты, конечно, не забыла, что через полчаса мы должны быть на разводе караула гвардии в Манеже? – обратился он к Александре Федоровне. – Собирайся, я буду ждать тебя внизу. До встречи, сударыня, – император кивнул Ольге и вышел из комнаты.
В гостях у волшебника
После ухода императора, Ольга распрощалась с Александрой Федоровной и, сопровождаемая лакеем, вышла из Аничкова дворца. Идти в квартиру Одоевских ей не хотелось. Наверняка там мужчины ведут бесконечные беседы о политике, ружьях, пушках и прочей дребедени. Ольга решила прогуляться по Невскому проспекту. Было там еще одно место, которое ей очень хотелось посетить. И не только из любопытства.
У Казанского моста напротив одноименного собора стояло известное всему Петербургу здание. Принадлежало оно госпоже Энгельгардт, которая устроила там нечто вроде дворца культуры того времени. Здесь выступали лучшие музыканты Европы (именно в концертном зале ее дома была впервые полностью исполнена «Торжественная месса» Бетховена) и устраивались знаменитые маскарады, на которые съезжался весь столичный бомонд.
Был в доме госпожи Энгельгардт и некий «Храм очарований, или механический, физический и оптический кабинет г. Гамулецкого де Колла». И прежде, чем описать чудеса этого «храма», стоит рассказать немного о его создателе.
Антон Маркович Гамулецкий был сыном полковника прусской армии. Родился он в Польше в 1753 году. Там, в Варшаве, в 1780 году молодой Антон познакомился с всемирно известным магом, чародеем и шарлатаном – все в одном флаконе – графом Калиостро. Граф, как он обычно поступал в таких случаях, начал свою коммерческую деятельность с основания «египетской масонской ложи», а закончил торговлей «эликсиром молодости» и прочими привычными для него разводами богатеньких лохов, коим в любой стране несть числа.
Впрочем, помимо лохов в Варшаве проживали и умные люди. Граф Мосьцицкий, неплохо разбирающийся в химии, быстро разоблачил Калиостро, и тому пришлось срочно покинуть Варшаву, во избежание больших неприятностей.
Но на 27-летнего Антона Гамулецкого «маг и чародей» произвел огромное впечатление. Молодой человек уехал вслед за Калиостро в Париж, где стал одним из его учеников. Причем самым лучшим и талантливым.
В 1794 году Гамулецкий приехал в Россию. Он служил в Риге, затем в Санкт-Петербурге, а потом перебрался в Москву. Жил Антон Маркович в Первопрестольной до 1812 года. Во время французской оккупации Москвы, Гамулецкий в огне знаменитого пожара потерял все имущество, и после изгнания Бонапарта из пределов России, перебрался в Санкт-Петербург.
Обосновавшись в доме Керстена на Почтамтской улице, ученик Калиостро создал множество удивительных механизмов, которые с удовольствием демонстрировал всем желающим. В отличие от своего знаменитого учителя, делал он это вполне бескорыстно. Правда позднее, перебравшись на Большую Мещанскую улицу, Гамулецкий стал взимать плату за показ, так как даже магу и чародею каждый день надо кушать. Да и изготовление механизмов стоило немалых денег.
Ну, а еще позднее пан Гамулецкий перебрался в дом госпожи Энгельгардт, и в его «Храм очарования» валом валили все желающие увидеть чудеса, созданные руками умелого мастера.
Вот туда-то и направилась Ольга, несмотря на то что попасть в кабинет чудесного механика было непросто. Но для симпатичных дам он, как истинный поляк, делал исключения.
Антон Маркович Гамулецкий оказался веселым неунывающим старичком, седым, как лунь, и, несмотря на почтенный возраст, никогда не употреблявшим очков. Был он живым и шустрым, словно капелька ртути.
Ольга поднялась в его «Храм очарования» по лестнице, устланной бархатом, вытканным золотом. При входе ее встретило первое чудо: на верхней площадке в воздухе парила золоченая фигура ангела размером в человеческий рост. Любой мог убедиться в том, что она висит в воздухе без опоры на что-либо. Когда гостья поднялся на площадку, ангел вскинул руку, в которой держал валторну, приложил ее ко рту и заиграл какую-то торжественную мелодию, достаточно натурально шевеля пальцами, перебирающими клапаны духового инструмента. Гамулецкий, самолично решивший показать все свои чудеса очаровательной «пани Ольге», гордо сказал ей:
– Десять лет я искал точку расположения и вес магнитов и железа, чтобы ангел держался в воздухе.
По обеим сторонам входной двери стояли две фигуры механических лакеев. Они приветствовали посетителей наклоном головы. Само помещение «Храма очарования» было сплошь облицовано зеркалами, так что создавалось впечатление безграничного пространства. В одном из кабинетов стоял диван, внутри которого находился включаемый автоматически «музыкальный ящик», начинавший наигрывать сидящему на нем человеку тихую приятную музыку.
Подобных автоматов у Гамулецкого было много. Купидоны с крылышками и луками старательно затачивали роковые для сердец влюбленных стрелы, из бронзовой вазы появлялся амур, играющий на арфе, механический петух взлетал на насест и, хлопая крыльями, кукарекал. Из угла лаяла механическая собака, механический же черный кот мяукал, мурлыкал и выгибал спину. По полу, шипя и извиваясь, ползала механическая змея. Стоявшие на столах часы по мановению «волшебной палочки» чародея останавливались, а маятником «угадывалось» задуманное посетителем число, обозначая его количеством качаний.
Самым удивительным механизмом Гамулецкого была огромная человеческая голова, которая стояла на зеркальном столике. Она отвечала на заданные ей вопросы, причем на том языке, на котором к ней обращались. Чтобы показать, что под столиком не спрятан человек, всем желающим разрешалось взять эту голову в руки, и переставить ее куда угодно. И на новом месте она продолжала беседу тем же голосом на том же языке.
Ольга был потрясен мастерством и изобретательностью Антона Марковича, который создал эти удивительные механизмы. В наше время, наверное, даже разрекламированный и раскрученный СМИ Давид Копперфильд позавидовал бы старому мастеру, создавшему эти чудеса без лазеров, голографии и прочих спецэффектов.
Осмотрев «Храм очарования» Гамулецкого, она решил поближе познакомиться с этим человеком. Антон Маркович, польщенный тем, что такая прекрасная пани рассуждает о его механизмах на вполне профессиональном уровне, пришел в полный восторг. И он предложил ей выпить чашечку настоящего кофе, заваренного по-польски, и пообщаться в непринужденной обстановке. Ольга согласилась.
После обмена пышными комплиментами, они сели за столик, и механический слуга принес им две чашечки ароматного черного кофе и тарелочку с печеньем. Ольга выразила свое восхищение чудо-автоматами. Нырнув в свой саквояж, она порылась в нем и преподнесла пану Антону сувенирную шариковую ручку со встроенными в нее жидкокристаллическими часиками.
Гамулецкий бережно взял в руки подарок Ольги, с удивлением выслушал ее объяснения о том, что означают эти странные цифры за стеклом, а потом долго, с удивлением разглядывал ручку-часы, ища в них пружину, которая приводит в действие механизм. Покрутив подарок в руках, он взял ручку, быстрым и ловким движением разобрал ее и достал стержень. Затем Гамулецкий так же ловко собрал ручку, полюбовался ею и написал пару строк на листке бумаги. Тонкие и ровные линии привели его в восхищение. Во время этих манипуляций он приговаривал дрожащим от волнения голосом: