Край мертвецов
– Сами не пострадали? – я неосознанно оглядел их руки, нет ли царапин, укусов.
Медсёстры помотали головами.
– Где Чесноков?
– Ходит где-то по второму этажу.
– А другие пациенты?
– Перепугались и закрылись в палате!
Больше я не позволил себя удерживать и пошёл на второй этаж. Страшно было. Хотелось вооружиться хоть чем-нибудь. Вдруг и на меня бросится оживший мертвец.
Наверху горел тусклый дежурный свет. В конце коридора ярко светилось окно реанимации. Там была какая-то суета, что-то падало и разбивалось.
Я постучался в палату, где были мои старики. Они открыли. Я проводил их до лестницы и сказал быть внизу с медсёстрами.
Чеснокова нигде не было видно. Я взял стойку для капельницы, выставил её перед собой, как копьё, сглотнул и медленно, трусливо побрёл к реанимационному кабинету.
Ольга. Женщина солидная, старше меня на пятнадцать лет. Полная, с кучерявой причёской, как у моей мамы. Она всегда держалась строго. Что с ней случилось?
Она как дикое животное носилась по реанимации. Сдвинула койки, опрокинула приборы. Она была вся в крови. Женщина билась лбом в стены, а когда увидела меня за окном, то взревела и с разбегу бросилась на стекло. Она рычала, скалила зубы, кровавая пена сочилась изо рта.
Я хотел пойти назад, но на моём пути откуда-то появился Чесноков. Выглядел он не агрессивно. Худощавый мужик с раздутым пузом бесцельно бродил по коридору, шлёпая босыми ногами.
Чтобы не приближаться к нему, я спустился по другой лестнице. Два старика и две медсестры были рады видеть меня невредимым.
– Идите все домой, – не знаю, почему я это сказал, может, боялся за них, а может, попросту не хотел брать лишнюю ответственность. Я решил, что сам как-нибудь разберусь.
Медсёстры возмутились моим распоряжением и отказались уходить. Один из стариков посмотрел на свои шлёпки, а потом в сторону лестницы. У него в палате остались вещи. Куда он без них пойдёт?
Но вот его сосед был так напуган происходящим, что прямо в тапках и в трениках пошёл на выход. Я провожал его взглядом, стоя в дверях.
Снаружи за шлагбаумом слонялись какие-то люди. Давно я не видел ночных компаний. Обычно, у нас в городе по ночам безлюдно, а рядом с больницей совсем никто не ходит. Не понравилось мне это!
Я подумал, что зря отпустил пациента и пустился за ним вдогонку. Кричу: «Постойте!». А он так и почесал от меня, прямо к подозрительной толпе.
Как я думал, старика схватили.
– Ребята, да вы чего?.. А-а-а! – заорал мой пациент.
Его таскали, кусали и царапали, повалили на землю и давай рвать, как стая голодных собак. Старик не долго сопротивлялся…
Я вбежал обратно в отделение и закрыл двери на замок.
– Это живые мертвецы-каннибалы, – в жизни бы не подумал, что произнесу такую глупую фразу. – Как в фильмах!.. Кристина, Виолетта и вы… Савелий…
– Просто Савелием называйте! – попросил старик.
– Ладно, – я старался сохранить ровный тон голоса, хотя внутри у меня всё дрожало. – Не ходите туда!
Медсёстры пытались кому-то звонить, но что-то у них не получалось. Сеть перегружена или что похуже?
У стойки регистрации раздался звонок стационарного телефона.
Я подбежал, взял трубку:
– Хирургическое отделение, слушаю.
– Я не могу дозвониться до скорой! – прокричал кто-то в трубке. – У меня нет двух пальцев! Слышите? Мне откусили пальцы! Я шёл по улице, на меня напал какой-то сумасшедший и отгрыз мне пальцы! Средний и указательный просто откусил. Приезжайте, мне нужна помощь…
Под конец фразы голос звонившего исказился и стал похож на свирепое рычание, а после из трубки доносились только звуки похожие на звериные возгласы.
– Вы в порядке? – спросил я.
– Хав… хав… хав… – звонивший щёлкал челюстью, будто собирался укусить через трубку.
Я нажал на рычаг. Рядом стояли медсёстры и мой пациент. Они всё слышали и не стали спорить, когда я сказал, что лучше нам оставаться в отделении.
Но у нас была проблема: по второму этажу свободно бродил мертвец. Нужно было что-то с ним сделать. Хотя бы запереть. Я придумал план: мы все возьмём стойки для капельниц и загоним его в палату, а потом закроем на ключ.
Из нас получилась хорошая команда. Обстоятельства нас сплотили.
Мы застали покойника, стоящим у окна. Он смотрел на улицу. На что он пялился? Может, видел своих «собратьев»?
Мы приблизились, Чесноков обернулся и посмотрел на нас без всякого интереса. Не похоже, что он собирался напасть.
Трое за моей спиной держали стойки, готовясь атаковать. Я сказал им: «Подождите!».
Потом обратился к мертвецу:
– Чесноков, идите за мной!
Как я и думал: он послушался! Медсёстры и старик расступились. Я бы мог завести его в палату и закрыть там, но мне в голову пришла другая идея – изучить!
Я привёл его в процедурный кабинет, велел лечь на стол, и он это сделал! Мертвец был послушный, в отличие от взбесившейся Ольги, которая разносила реанимационную.
Чесноков позволил зафиксировать себя ремнями. Я с облегчением выдохнул. Мой замысел удался. Теперь он никому не мог навредить.
Ко мне вошли медсёстры и пациент.
– Будете мне ассистировать? – спросил я, мне хотелось знать, где у мертвеца уязвимые места.
Прежде всего я взял электрическую пилу и сделал пропил в височной доле справа. Покойнику это не понравилось, он попытался поднять голову, но помешал ремень на шее.
Я сделал ещё один пропил с другой стороны. Ничего не поменялось. Мертвец продолжал двигаться.
Виолетта побрила мертвецу голову машинкой. После я ещё сильнее повредил ему мозг, сделав пропил от лба до темени. Всё равно живой!
И все, включая меня, изумились. Но почему вдруг мы решили, что надо повредить голову, чтобы убить того, кто уже мёртв? Фильмы нам врали.
Я попросил подать мне рамочную пилу и стал пилить шею. Голова полностью отделилась от тела, но глаза и нижняя челюсть продолжала двигаться, хоть и значительно медленнее.
Тело на столе шевелилось. Оно теперь существовало автономно. Я разрезал ему живот электроножом, вскрыл грудную клетку рёберными ножницами. Внутренние органы слабо, но сокращались. И сердце, и лёгкие…
– Как это? – удивилась Кристина.
Я и сам был удивлён не меньше, но попытался объяснить это, вспомнив одну историю из научного журнала:
– Учёным была известна одна редкая лягушка. Слишком редкая, чтобы изучать её путём вскрытия. Но когда одна из них умерла, они её вскрыли и надо же… у неё не было лёгких, гортани и трахеи. Получается, что значение лёгких сильно преувеличено, если довольно крупное животное может обходиться без них. Мы думаем, что много знаем о том, как устроен организм человека, но теперь видим, что это не так. Может, какая-нибудь бактерия или вирус так перестраивает тело, что оно способно работать на остатках нервной системы когда всё, казалось бы, мертво.
Я мог ещё долго строить догадки, но нас отвлёк звон стекла в коридоре. Все сразу догадались, что это взбесившееся медсестра разбила окно реанимационного кабинета.
Девушки и старик смотрели на меня. Похоже, они негласно выбрали меня лидером и возложили ответственность за любое решение.
Я вышел в коридор. Медсестра уже выбралась. Её руки от локтей до кончиков пальцев были в крови. В лице поблёскивали осколки стекла. Увидев меня, Ольга зарычала, дёрнулась и побежала на таран.
Ища, чем защититься, я сорвал со стены огнетушитель, но в последнюю секунду трухнул принять бой и ворвался обратно в процедурный кабинет.
– Держите! Держите дверь! – прокричал я, а сам впился глазами в наклейку на огнетушителе.
– Что вы делаете?! – кричала Виолетта.
И она, и Кристина, и Савелий навалились на дверь. Едва справлялись втроём.
– Читаю инструкцию! – ответил я, потом, как было написано, сорвал пломбу, выдернул чеку и как только израненное лицо бывшей медсестры показалось в щели, я выстрелил в неё густым потоком ледяной пены.
Её вопль стал бульканьем. Я сбил бешеную с ног ударом в грудь. Прости Ольга…
От нескольких ударов огнетушителем в лоб, череп смялся. Её голова стала похожа на сдувшийся мяч, окровавленные руки продолжали хватать воздух, но теперь она была не так опасна.
Я втащил женщину в процедурную.
Старик и медсёстры помогли мне распилить оба тела на куски, но и тогда они продолжали слабо подёргиваться. Мы свалили части тел в один мешок.
Теперь в отделении остались только мы четверо, а снаружи была неспокойная ночь.
Кто-то кричал, выли сигнализации. Мы знали: началось что-то страшное, а нам придётся как-то выживать.
Эпизод 3. Дорогой дневник
О себе
Меня зовут Агата. Мне тринадцать лет. Я увлекаюсь рисованием и учусь этому уже второй год. Недавно в школе искусств я записалась ещё и на каллиграфию. Буду стараться выводить каждую букву и сделаю свой дневник красивым!
Я мечтаю в будущем писать детские книги и рисовать к ним картинки. Так делала писательница Туве Янссон. Она сама рисовала муми-троллей. Я тоже придумаю каких-нибудь интересных зверьков.
Ещё могу рассказать, что люблю роллы и пиццу. У меня есть две подруги – Юля и Соня. У меня нет сестёр и братьев. Это хорошо, потому что я не хочу делить родителей с другим ребёнком.
21.04.15.
Дорогой дневник, я хотела записывать что-нибудь интересное, но у меня в жизни ничего не происходит. Много уроков, много заданий и больше ничего. Вчера познакомилась с парнем в интернете. Он старше меня на три года. Я сказала, что мне пятнадцать и он поверил. Значит, я выгляжу взрослее своих лет. Я не буду с ним встречаться. Он живёт не в моём городе, и я не хочу сейчас никаких отношений.
02.05.15.
Дорогой дневник, из-за большой загруженности в школе и на дополнительных занятиях я сильно нервничаю. Когда прихожу домой, долго не могу успокоиться. Могу резко ответить маме или папе, а потом жалею, что могла их обидеть. Я опять начала царапать ноги иголкой, хотя обещала больше так не делать. От этого на ногах остаются некрасивые шрамы.
Я не знаю какое сегодня число. В нашем районе уже давно нет электричества. Возможно, так сейчас везде. Мой телефон разрядился, но я, зачем-то, каждый день беру его в руки и давлю на кнопку, как будто он передумает и включится. Сила привычки…
Это всё ещё я – Агата, только теперь мне двадцать, а не тринадцать. Много лет назад я сделала тут несколько записей и забросила дневник. Я хотела быть как героиня сериала, которая лежит на кровати и вдохновенно описывает пережитое, начиная каждую запись словами «Дорогой дневник». Но это оказалось скучным занятием, к тому же ведение дневника показало мне насколько однообразно и неинтересно я жила.
Книжка простояла на полке все эти годы и пригодилась только сейчас, когда весь мир накрылся жопой.
Теперь я радуюсь возможности записать всё, что происходит.
Случился конец света. Если не всматриваться в то, что творится за окном, то можно не заметить изменений. По улицам ходит множество людей. Но они все мёртвые. Когда я наблюдаю за ними с балкона, мне кажется, что не все это поняли.
Перед моим домом автомобильная дорога. Я видела дедушку, у которого кожа на груди содрана до рёбер. Он не стал переходить дорогу, где попало, а подошёл к «зебре» и долго смотрел на светофор, ожидая зелёного света. Но светофор не работает, да и машины тут давно не ездят.
По тротуару плёлся мёртвый подросток, сильно хромал на вывихнутой ноге. Он не только не избавился от своего тяжёлого рюкзака, но и старался не потерять – лямка сползала, а он поправлял. Наверное, думал, что идёт в школу.
Я не выхожу из дома. Сижу в квартире с мамой и папой. Ожившие мертвецы опасны. Они нападают на живых. Надеюсь, нас кто-нибудь спасёт. Хотя иногда мне кажется, что все люди в мире уже мертвы, потому что не вижу подтверждений обратному.
Мои родители мертвы. Они такие же ходячие трупы, как и те снаружи! Почему я не заметила этого сразу? Я не могу даже примерно сказать, в какой момент это произошло. Не помню, когда мы разговаривали.
В последнее время мама и папа были молчаливы. Я часто заставала маму на кухне, она смотрела в окно, не поворачиваясь ко мне. Папа сидел в гостиной и смотрел в тёмный экран телевизора. Мне казалось, что у него задумчивый вид, словно он скучал по тому времени, когда мог что-то смотреть.
С наступлением темноты они уходили в свою спальню. Я не пыталась с ними общаться. О чём разговаривать, когда всё так плохо?
Я бы и дальше могла не замечать, что родители мертвы, но сегодня они устроили драку. Они случайно столкнулись на кухне и озверели. Опрокинули стол, кувшин разлетелся на осколки, а мама и папа катались по битому стеклу, кусались, рычали и били друг друга вялыми руками.
Увидев это, я с ужасом поняла: да они же трупы! У мамы нет уха и разорвана щека. Эти страшные увечья скрывались под густыми волосами. У папы шея в незаживающих прокусах. Это я тоже заметила только сегодня. Когда они успели такими стать? Что с ними случилось?
Их борьба продолжалась недолго. Родители внезапно успокоились и, потеряв интерес друг к другу, отползли в разные стороны.
Я закрылась в своей комнате, пока они меня не заметили. Не представляю, что теперь делать.
Я тоже мертва. И уже давно. Кажется, я утратила способность нормально соображать, если не догадалась сразу. Сегодня я долго стояла перед зеркалом, пыталась понять, что не так с моим лицом. Много времени понадобилось, чтобы увидеть: нижняя губа рассечена надвое, а лоб разбит до черепа.
Не помню, чтобы на меня напали. Скорее я получила травмы, потому что падала и ударялась. Я не чувствую боли, как и сильной скорби из-за того, что случилось. Я лишь понимаю, что могла бы чувствовать. Наверное, к лучшему, что эмоции притуплены, иначе бы мной овладела паника.
Я мертвая среди других мертвецов. Это моё новое состояние, и по-другому уже не будет. Я больше не умею разговаривать, а могу только мычать или хрипеть. Я почти не дышу.
Но я пока не потеряла способность писать. Наверное, потому что занималась каллиграфией. Нужный участок мозга, отвечающий за письмо, хорошо развит и пока ещё справляется со своей задачей. Правда, и это мне даётся с трудом. На одну страницу уходит целый день.
Опять же: я долго не замечала, как медленно и вымученно пишу, напрягаю память, чтобы вспомнить нужное слово. Я начинаю писать утром, а заканчиваю, когда садится солнце. Какая же я медленная.
Ясность мысли возвращается только когда я сажусь за дневник. Если я начинаю писать, мозги становятся на место. В остальное время я тупое зомби! Это похоже на состояние сильного опьянения. Случалось, что с рассветом, я забывала подняться с кровати и лежала в постели до захода солнца. Дни проходят, как на перемотке. Я то сижу в комнате, то стою на балконе, то оказываюсь в кухне. Не помню, как перехожу из одной комнаты в другую. Смотрю в окно – там светло, а потом резко ночь! Проблески сознания случаются редко.
Мной управляют рефлексы. Я подхожу к раковине, поднимаю рычаг и потираю ладони под краном. Я знаю, что воды нет, но всё равно делаю это. Потом вытираю руки полотенцем, зная, что это бессмысленно.
Я продолжаю брать телефон, часами вожу пальцем по чёрному экрану, пытаюсь включить его. Но ведь он не работает.
Меня удивляла глупость других ходячих трупов, но я такая же как они! Я заперта в мёртвом теле, которое действует само по себе. И только когда в пальцах оказывается ручка, я получаю этот дар – задумываться, размышлять, оценивать. Моя человеческая часть ещё не до конца мертва!
Мне жаль, что я стала ходячим трупом. Моя жизнь не состоялась. Я не закончила университет, не дорисовала свой комикс, не съехала от родителей и не завела собаку. И если бы я просто умерла, то не было бы никаких сожалений. Выходит, что я до сих пор существую, чтобы грустить о том, чего не случилось. И даже эта грусть ненастоящая, а какая-то фантомная. Не чувство, а лишь воспоминание о чувстве. Я не могу испытать горе в полной мере и не могу заплакать. Жаль!
Мама и папа, как призраки. Они сидят в гостиной и смотрят друг на друга. Наверное, мои родители тоже о чём-то думают, может быть, пытаются понять, кто они есть.
Я вспомнила кое-что важное. До того, как по улицам начали разгуливать мертвецы, мне нездоровилось. Симптомы были странные. У меня болела спина, иногда непроизвольно вздрагивала рука или нога, словно не я, а что-то другое в моём теле велело конечностям пошевелиться. Я чувствовала щекотку под кожей в области шейных позвонков. У меня была склонность к ковырянию кожи. Я расчесала шею до крови и нащупала упругий волосок, он реагировал на мои прикосновения, двигался как живой.
В больнице из меня вытянули что-то жёлтое, тонкое и длинное, как нить. Врач сказал, что никогда такого не видел.
Мне становилось хуже, я болела и не вставала с кровати. Мама так волновалась! Никто не знал, что со мной происходит. И когда казалось, что не может стать хуже, на улицах появились мертвецы.
Всё изменилось в одну ночь. Я и родители оставались в квартире. Мы были в безопасности. Дальше не помню, но догадываюсь: скорее всего, я умерла от своей загадочной болезни и восстала из мёртвых.
Я сделала маму и папу ходячими трупами? Этого нет в воспоминаниях. Просто понимаю, что больше никто не мог на них напасть в закрытой квартире. Простите…
Умерли не все. Есть выжившие. Я надеялась узнать это до того, как поняла, что мертва, а сейчас это ничем хорошим не светит.
Я сегодня видела двоих выживших, и это было неприятно.
За окнами раздался давно забытый звук – рёв двигателя. Мёртвые обитатели нашей улицы тотчас заволновались. Отовсюду послышались шаги, хрипы и рычание.
Мама и папа тоже очнулись, затоптались на месте, а я поплелась на балкон смотреть, что происходит. Двое парней обчищали аптеку. Один таскал мешки и коробки в багажник, а другой отбивался от мертвецов. У него была кувалда и он искусно ей управлялся – валил ходячие трупы на землю, разбивал головы всмятку одним ударом или ломал позвоночники. После этого мертвецы ещё дёргались, но больше не могли встать.
Наблюдая за этим, я поняла, что могу ещё что-то чувствовать. Мне было премерзко!
Парень с кувалдой явно получал удовольствие от мясорубки, которую устроил. Будь я там, под его молотом могла оказаться и моя голова. Мне стало противно от этой мысли.
Его напарник крикнул: «Всё хватит! Поехали!». А тот с кувалдой увидел меня, указал пальцем и сказал: «Смотри, какая красотка за нами наблюдает! Я ей нравлюсь!» Второй назвал его извращенцем.
Они оба показались мне чудовищно уродливыми, хотя недавно я видела соседа, у которого глазные яблоки болтались на щеках…
Урод с кувалдой крикнул: «Позвони мне!» и потряс рукой над ухом, оттопырив мизинец и большой палец… Я бы отгрызла эту руку и плюнула бы кровью в его бугристую рожу!
Я чувствую настоящую злость! И что-то мне подсказывает: это ещё не конец.
Мертвецы с разбитыми черепами не умерли окончательно. Некоторые из них уползли, несмотря на то, что остались без голов. Те, которые с перебитыми позвоночниками, так и лежат у аптеки, дёргаются. Не могут ни встать, ни умереть. Значит, если со мной такое случится, я буду просто лежать. Хуже не придумаешь!
Этот дневник – единственное, что у меня есть. Возможно, благодаря ему я стала умнее! Хотя наоборот ожидала, что со временем мой мозг окончательно деградирует. Но я всё больше контролирую свои действия: уже не пытаюсь мыть руки под пустым краном, сама решаю, куда мне идти. Я стала реже забывать слова и мне требуется меньше времени, чтобы сделать запись.
Упражняясь в письме, я понемногу набираюсь разума. Жаль, что родители всё такие же глупые как брёвна. Папа смотрит в пустой телевизор, мама стоит у окна в кухне.
Если я ничего не делаю, то впадаю в состояние «полного отсутствия». Это заменяет сон и позволяет отдохнуть от мыслей. Вывести из этого состояния могут внешние изменения: рассвет или резкий шум.
Сегодня меня заставил очнуться грохот в подъезде. Там кто-то дрался, хохотал и матерился. Мои родители тоже пришли на шум, мы стояли в прихожей и чего-то ждали. Грохот нарастал. Я думала, что нашу дверь сломают, но всё само собой улеглось, стало тихо.
Потом я услышала свист под балконом. Долго не могла на него среагировать, потому что израсходовала возможности поддерживать «включённое состояние». Я стояла в прострации, но живчик был так настойчив… Он кричал: «Красотка! Выходи!».
Я так и знала, что это он – мерзкий парень с кувалдой. Он вернулся!
Когда я вышла на балкон, этот урод так и засиял. Крикнул мне: «Знал, что ты выйдешь на меня посмотреть… Извини, красотка, пытался к тебе прорваться, размолотил кучу твоих собратьев, но так и не понял, где твоя квартира. Да и двери у вас железные – такие не выломаешь! Ну, ничего! Я обязательно до тебя доберусь!».
К нему подступали мертвецы, я надеялась, что кто-нибудь из них сотрёт улыбку с этой самодовольной рожи, но он играючи покидал их на землю и разбил всем головы.
Я оскалила зубы и гневно зарычала. Только так я могу выразить свою ненависть.
Мерзавец засучил рукава и показал свои руки. Они все были покрыты зажившими укусами и рубцами!
Он дразнил меня, говорил: «Хочешь укусить? Я встречал много красавиц вроде тебя и все они кусались. Я не из тех, кого можно сделать тупорылым зомби!».
Этот подонок наговорил ещё много мерзостей. Называл меня принцессой, заточённой в башне, говорил: «Мёртвая-секси-принцесса, а я твой принц!» и несколько раз повторил, что он – мой последний шанс на отношения. Сволочь!
Моя квартира на третьем этаже. Надеюсь, он сюда не долезет. Как я его ненавижу! Хочу убивать! Хочу вырвать ему глаза, отгрызть уши и разорвать лицо!
Почему мне так страшно? Это просто глупо! Я же мёртвая! Я не должна боят
Он влез к нам в квартиру, когда я писала в дневник. Я этого не заметила, потому что могу быть сосредоточена только на чём-то одном. Письмо полностью меня поглощает. Случилось то, чего я так боялась: этот мерзавец спустился с крыши на верёвке и проник на балкон.
Он вошёл в мою комнату, схватил меня за волосы и выволок в гостиную. Там лежали мои бедные мама и папа с разбитыми головами. Этот ублюдок взял топор и сказал, что нас можно полностью обезвредить, только разделив на куски. И он рубил их у меня на глазах. Я бросалась, рычала как бешеная, а он легко отпихивал меня обухом топора и смеялся: «Подожди, красотка, с тобой мы позже разберёмся!».
Я почувствовала себя такой беспомощной. Я ничего не могла сделать. Когда мерзавец бросил меня на пол, я больше не пыталась подняться. Я не рычала и не хрипела. Просто смотрела в белый потолок.
Надо мной повисла бугристая физиономия. Он бил меня по щекам и говорил: «Ты отключилась? Эй! Так не интересно! Очнись! Даже не укусишь ни разу? Давай! Укуси!».
Он засунул два пальца мне в рот. Я не напрягла челюсть. Мерзкий парень сказал: «Ладно, как хочешь!» и приблизился ко мне вплотную. И тогда, вложив все силы в один рывок, я вгрызлась ему в горло. Он пытался оторваться от меня, но было поздно! Я крепко вцепилась в его плоть и вырвала кадык.
Мерзавец хватался за шею, хотел заткнуть поток крови. Я видела, как он напуган и наслаждалась его муками! А когда он испустил дух, я начала рвать его мёртвое тело ногтями и зубами. Это был не голод, а злоба. Ненавижу!
При жизни, я не была так агрессивна и опасна. Меня отвращал вид крови, но теперь нет. Я совсем не жалею, что загрызла того подонка! У меня вовсе пропало сочувствие к живым людям. Наверное, моя эмпатия умерла вместе с другими светлыми чувствами.
Но мне бы не хотелось убить кого-то ещё. Я до сих пор считаю это неправильным.
Лучше мне оставаться в своей комнате и писать в дневник, пока ещё есть чистые стра
Эпизод 4. «Подружки» и «Стальная братва»
Путь к санаторию был чем-то сказочным. Не дорога, а загляденье!
По обе стороны высились могучие деревья, их густые кроны соприкасались высоко над трассой, образовывая зелёную арку. И так почти десять километров. Солнце старалось в полную силу, а мы ехали в теньке, прикрытые листвой. Даже в такой яркий день в зелёной арке было сумеречно.
Я, как всегда, был за рулём. Рядом со мной сидела Даша, закинув ноги на приборную панель. Много раз просил её так не делать, говорил, что это опасно. Ей, похоже, было всё равно.
Я услышал, как позади храпнула Даяна и машинально потянулся к выключателю. Даша поймала мою руку.