Поднявший меч на гранфаллон. Студенческая повесть

© Игорь Николаевич Бабаян, 2022

ISBN 978-5-0056-7080-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

НАПУТСТВИЕ ЧИТАТЕЛЮ

Современна ли данная история? Современны ли наши герои? Пожалуй, да, ибо, как гласит истина, новое – это хорошо забытое старое. Негативны ли характеры героев? Как знать, как знать? Если и да, то у читателей есть замечательная возможность, ознакомившись с мерзостями, что вытворяли гранфаллонцы, предать их (гранфаллонцев) анафеме. Да послужит повесть в подобном случае неназойливым назиданием подрастающему поколению. Ну, а в качестве напутствия пытливому читателю, которому не избежать знакомства с повестью, хочется предостеречь его от скоропалительных, далеко идущих выводов. Например, о том, что гранфаллонцы совершили в отношении ничем их не задевшего, хорошего, то бишь, интеллигентного и законопослушного молодого человека, глубоко безнравственный поступок. Причем, свершили свое гнусное злодеяние на глазах у любимой девушки данного молодого человека, усугубив, таким образом, свою вину. А также мерзко и, возможно, незаслуженно обидев данного молодого человека.

В качестве напутствия, однако, хочется предостеречь уважаемого читателя от «суда скорого и праведного» и призвать к зрелым размышлениям. Ибо, как известно, совершив скорые и далеко идущие выводы, легко впасть в грех заблуждения. Ведь поистине самой большой либо, если желаете, изначальной ошибкой иных критиков и критиков истории, в частности, следует считать тот факт, что они (иные критики) так и норовят рассмотреть явление, допустим, только лишь в плоскости современных норм морали и нравственности, вырвав его (явление) из контекста эпохи. И тогда впору, вспомнив, допустим, культовый советский фильм: «Доживем до понедельника», согласиться с фразой главного героя ленты: «Вот послушаешь вас и решишь, что Историю вершили одни двоечники!».

Кроме того, нельзя не брать в расчет, что гранфаллон, составленный из пятерых друзей филологов-русистов, был вынужден проживать на 1/6 части суши, именовавшейся недругами советской власти «островом невезения».

«Что такое гранфаллон?

Поди-ка разбери:

С шарика воздушного

Шкурку обдери-

Гранфаллон и будет то,

что у него внутри!»

Курт Воннегут, «Колыбель для кошки»

РУКА СУДЬБЫ

Вольдемар как-то сразу оказался вне гранфаллона. Возможно, то было некоторое предопределение. Возможно, как говорили гранфаллонцы, то был некий знак свыше. А потому, наверное, случай с Горохом также стал результатом особого расположения небесных светил по отношению к гранфаллону и противостоявшему ему Вольдемару. Хотя, если уж быть откровенным до конца, то Вольдемар вовсе и не был Вольдемаром, а был Вовой или Володей, как его ласково называла зеленоглазая Мариэтта…

Впрочем, не будем забегать вперед.

Гранфаллон сложился как-то сразу, как-то невзначай, как-то без особых стараний будущих гранфаллонцев. Возможно, то было предопределение. Возможно, как говорили сами гранфаллонцы, то был знак свыше. Абитуриенты стали первокурсниками – вот и все усилия Судьбы по этому поводу.

Очень скоро, в первые же четверть часа тогда, 1 сентября 197… года, они выяснили, что их объединяет категорическое сходство интересов, а именно приязнь к Есенину и Окуджаве, а также к преферансу и к футболу, и к доброму пиву, и к другим добрым напиткам, как будто специально созданным для первокурсников. И вот уже после второй пары соратники, покинув гостеприимные стены универа, нашли приют в ближайшей (хвала армянским советским архитекторам!) веселой пивнушке под романтическим названием «Крунк» («Журавль») и после нескольких часов непрерывного горячего общения докурлыкались до той кондиции, когда члены неразумных гранфаллонов обычно отправляются домой, баиньки.

Не таков был данный гранфаллон.

Невзирая на то, что далеко не все, все, как один, длинноволосые (The Beatles forever!) участники вновь испеченного сообщества твердо стояли на ногах, было выражено твердое общее мнение продолжить душевное общение. Тем более, что душа (как выяснилось несколько позже) сообщества Вардан, сразу же окрещенный соратниками прозвищем Большой (он был самым высоким из них) предложил продолжить в заманчивом местечке, как нельзя более подходившем для общения универских дебютантов – в кустах густо росших за фасадом ереванского храма науки. Белокурая бестия Валера (в дальнейшем Цукер) тут же сгонял за N-ым количеством бутылок недорогого вина (гранфаллонцы без раздумий скинулись для этой цели по рублю с полтиной) в расположенный недалеко от универа (хвала армянским советским архитекторам!) вино-водочный магазин и общение вспыхнуло с новой силой.

Между тем, вино, доставленное Цукером, к сожалению, было не только дешевым, но и сладким и в сочетании с принятым прежде порядочным объемом пива оказало на соратников неизгладимое впечатление. Тем более, что пили они, как и подобало уважавшим себя первокурсникам страны Советов, из горла и без закуси. А потому очень скоро члены гранфаллона стали время от времени отползать (вопреки названию вина «Гетап» – «Get up» – англ. «вставай») в рядом растущие кусты, откуда, естественно, вскоре доносились соответствующие непотребные звуки.

Таким образом, обряд посвящения гранфаллонцев в советские студенты был исполнен соответствующим образом.

Необходимо заметить, что данный гранфаллон был гораздо более осмысленной формой существования, чем ведомая КПСС «историческая общность», обитавшая в социалистическом раю, как злые языки на Западе называли советскую действительность эпохи застоя, ибо в отличие от «исторической общности» членов сообщества помимо названных уже выше интересов объединяло также неистребимое желание как можно веселее провести грядущие пять лет студенческой жизни. А посему они в отличие от КПСС не нуждались в строгих корпоративных документах, которые бы регламентировали пребывание в рядах сообщества. Не было у них и иных обязательств друг перед другом, кроме права на нескучное времяпровождение, смысл которого был неплохо передан некой молодежной песенкой той поры, а точнее, рефреном, звучавшим слово призыв: «От сессии до сессии живут студенты весело, а сессия всего два раза в год!..»

Они были молоды, а потому не обращали особого внимания на недостатки коммунистического режима, ну, а нескончаемые тронные речи престарелого Генерального секретаря смешили их, вместо того, чтобы огорчать.

Они были молоды, а потому их не мог ввергнуть в уныние абсурд советских учебно-трудовых будней и даже первомайские шабаши, именовавшиеся идеологами демонстрациями, они воспринимали лишь как очередную возможность собраться и хорошо провести время.

Они были молоды и не вполне романтичны, хотя в шутку именовали себя студентами-романтиками, ибо искали в свои юные годы не столько любви, сколько удовольствий.

БАБУЛЬ, ДИАЛЕКТЫ ДАВАЙ!

Одну из таких возможностей – собраться и с удовольствием провести время гранфаллонцам предоставила летняя студенческая практика. Она случилась после сессии, которую друзья, откровенно говоря, сдали, как и подобало советским первокурсникам, нюхнувшим свободной жизни, не лучше, нежели многие их предшественники. Кое у кого из них были «неуды», от которых предстояло избавиться уже в осенне-зимний период. Так или иначе, до означенного периода было еще достаточно далеко, а вот до практики – рукой подать, что грело соратникам сердце, ибо поистине для друзей – филологов нет лучшего занятия, чем собирать диалекты в молоканских селениях близ славного города Кировакана (т.е. града С.М.Кирова).

Нужно заметить, что живописные, если не сказать чистые, пейзажи сего горного местечка явно диссонировали с той мерзкой позицией, которую Вольдемар с первых же дней практики продемонстрировал по отношению к гранфаллону. Хотя и раньше на курсе, в ходе учебных действий он, Вольдемар, несмотря на личный интерес к Есенину и Окуджаве, всячески сторонился великолепной «пятерки», дистанцируясь от членов сообщества даже на переменках.

Надо ли говорить, что он и не задумывался о возможности совместных с братьями по филологии, ставших для них едва ли не ритуальными, посещениях «Крунка»? И это несмотря на то, что он был замечен в употреблении напитков, которые студенчество предпочитает компоту! Не питал он кроме всего и симпатий к преферансу, чего уж соратники ему и вовсе не могли простить.

А потому случившееся тогда, много лет назад, в Кировакане должно было случиться рано или поздно. Нечто подобное должно было произойти если не в Кировакане, то в Ереване, в универе, в перерыве между учебными действиями, например.

Однако, обо всем по порядку.

…Ах, лето, лето… Дивная пора! Тёплая погода вселяет в студенческие (и не только) души мимолетное блаженство, побуждая поскорее позабыть обо всех весенних невзгодах, не исключая и «двойки» на семинарах. Лето, можно сказать, время неразумных, а порой и недостойных поступков, навеянных ложным ощущением счастья (насколько это возможно в 18 лет), а стало быть, вседозволенности (насколько это было возможно в первом государстве рабочих и крестьян). Кстати, теплая погода и стала одной из причин нашей истории.

– Жарко, пива охота, – посетовал, зевая и зачем-то при этом прикрывая огромной ладонью рот, Большой, сев в кровати и свесив босые волосатые и дурно пахнувшие ноги. – Да, хорошо бы, холодненького! – поддержал со своей, соседней кровати, Цукер, всегда с радостью поддерживавший безнравственные предложения.

Арег, Виктор и Саркис переглянулись, не меняя позы (они отдыхали в личных кроватях), вяло (сказывалась полуденная жара, достававшая даже здесь, в высокогорном городке, несмотря на распахнутые в комнате техникумовской общаги окна) кивая и выжидающе глядя на «душу» гранфаллона. Саркис при этом зажал нос пальцами.

– Бабку там, в селе, видали, которая возле столовой живет? – продолжил разговор Большой.

– Видели. Она всегда на завалинке возле дома сидит, – ответил за всех Виктор.

– Вот. У неё вчера хотел диалект взять. Знаете что сказала? « Молод ты ещё, сынок, у меня диалехты брать!» Ба-а…

ОН ЛЮБИЛ ДОБРУЮ ШУТКУ

Раздавшийся в ответ хохот заставил подобреть и улыбнуться небрито -суровую физиономию «души». Когда гогот стих, он продолжил: – Ладно, кто пойдет? – испытующе взглянув на Цукера.

– Ара, эли кяжа есэм («Э, я, что, опять рыжий?!» – здесь и далее арм.)?! – возмутился последний.

– Че, кяж – джан («Нет, рыжий-дорогой»), я не тебя имею в виду, – отмел подозрения Большой, переведя тяжелый взгляд на Саркиса, который все ещё зажимал нос двумя пальцами. – Что, амбре не нравится, да-а? – спросил Большой, чьи ноги, как известно, летом воняли гораздо сильнее, чем в другие времена года. – У вас в Кировобаде ни у кого не воняют, да-а?

Саркис в ответ лишь хихикнул в сторону.

– Сако, Сако, халя ми ачка пхаги! – вдруг попросил Большой. – Серьёзно, закрой один глаз!

Саркис нехотя исполнил просьбу соратника, слегка прикрыв левое веко, но по-прежнему зажимая нос двумя пальцами.

– Кяж, наи, наи, мэр Сако точно циклопи нмана (Рыжий, глянь, наш Сако точь в точь циклоп!)! – толкнул в бок примостившегося рядом Цукера Большой, разражаясь ржанием, от которого, вероятно, разом проснулись все кироваканские младенцы.

К хохоту присоединились и остальные, разумеется, за исключением Саркиса.

– Ова циклоп («Кто циклоп?!»)?! – заорал он, набычив мощную борцовскую шею и угрожающе сжав кулаки.

Несмотря на почти двукратное превосходство в росте, Большой, резво вскочив на ноги и, не надевая шлепанцев, проворно выскочил в коридор, чудом избежав мести маленького борца-классика.

Проворство его было легко объяснимо житейским опытом, а точнее – одной из легенд, вошедшей в золотой фонд гранфаллона.

В первом семестре на одном из первых занятий по физкультуре Большой, быстрее других переодевшись в модный спортивный костюм, стал прохаживаться по борцовскому ковру с видом по меньшей мере чемпиона республики по коху (армянская национальная борьба), грозно и вызывающе оглядывая соратников с высоты своего роста (194 см).

Миролюбивый Виктор уставился на мощную фигуру «чемпиона» не без душевного трепета.

Долговязый и тощий, словно баскетболист, побежденный энурезом, Цукер глядел с удивлением, смешанным со страданием.

На лице крепыша Саркиса трудно было что-то прочесть.

Ну, а Арег воззрился на Большого, усмехаясь в усы.

– Что, есть вопр-р-росы? – налегая на «р», окинул соратников взглядом Давида Сасунского перед очередным поединком с вишапом Большой.

Арег, не удостоив противника ответа, шагнул на ковер.

– А-а-а! – страшно протянул Большой, сделав большой шаг навстречу.

Спустя всего несколько мгновений все то же: -А-а-а…, он испустил, лежа на лопатках…

– А-а-а?! – в один голос воскликнули внимательно наблюдавшие за поединком гранфаллонцы.

– Один раз не в счет! – взял «фору» «душа». – Давай еще!

И вновь очень скоро Арег припечатал его лопатками к ковру.

В пылу борьбы и обуреваемый жаждой реванша Большой без долгих раздумий выбрал в качестве жертвы самого маленького гранфаллонца, кудрявого Саркиса:– Эй, ты, иди сюда!

Саркис скромно ступил на поле брани и тут случилось удивительное: большое, почти стокилограммовое тело Большого вдруг взлетело и, задергав в воздухе ногами, плюхнулось на ковер, будто куль с мукой.

– Эс инч грамотни «мельница» эс арел, тха- джан («Какую ты грамотную „мельницу“ провел, парень, дорогой!»)! – послышался в наступившей вдруг тишине откуда-то сбоку голос препода. —Ереви парапелес («Наверное, занимался?»)?

– Да, занимался, – потупив очи долу, негромко ответил Саркис.

– Раньше надо было говорить, грязни животни! – пришел в себя, присев в партер Большой, изумленно уставясь на соратника.

– А ты не спрашивал, – все столь же скромно ответствовал борец-классик.

ГОРОХ УЖЕ ВАРИТСЯ

Арег с Виктором, между тем, успели перехватить устремившегося было вдогонку Саркиса, успокаивая его и усаживая его обратно на личную кровать.

– Кто циклоп?! Я циклоп?! – все ещё кипятился Саркис.

– Сако, успокойся, это он циклоп, – позевывая, предположил Арег.

– Арешка, сыграй что-нибудь, – уже почти миролюбиво попросил Саркис.

Через мгновение снятая со стены гитара успокаивала растревоженную душу гранфаллонца:

– Тише, люди, ради Бога, тише

Голуби целуются на крыше,

Вот она сама любовь ликует,

Голубок с голубкою воркуют…

– Ну, и кто пойдет? – испортил песню далеким от сантиментов, деловым тоном Цукер.

– Большой уже не пойдёт, – отрезюмировал Виктор.

– Пусть только нос высунет, я ему … – отреагировал на упоминание о недруге Саркис.

– Не жалею, не зову, не плачу

Все пройдет, как с белых яблонь дым,

Увяданья золотом охваченный,

Я не буду больше молодым…

– Кто пойдёт? – вновь испортив Арегу песню, многозначительно переспросил Цукер, оглядывая собратьев по гранфаллону, продолживших предаваться отдохновению после очередного похода в Фиолетово.

– Ишак! У самого ноги воняют на всю общагу, а ещё других подкалывает! – ворчал Саркис. – Я ему дам подколки кидать!

– Сако, ахпер, ладно! Давай, пиво возьмём, отдыхать будем, – выступил в роли миротворца Цукер, не оставлявший надежды хлебнуть таки холодного пенного напитка.

– А что пиво? – недовольно сказал Саркис. – Рыбы нет. Ничего нет. Что это за пиво? Вот у нас пиво с горохой пьют…

– С чем, с чем? – переспросил Цукер? С «горохой»?! «Студент, ты же фило-о-о-лог, инженер сло-о-о-ва», – прогнусавил он, цитируя универского препода по гражданской обороне.

Услышав цитату, гранфаллонцы, не исключая потерпевшего, т. е. Саркиса, разразились неподражаемым хохотом, ибо сей препод, полковник в отставке, прошедший II Мировую, являл собой фигуру поистине трагикомическую. Отставной полковник радовал эсэсэровцев оба первых семестра, читая пламенные лекции. Причем он особо воодушевлялся, что гранфаллонцы справедливо относили на счет его фронтовой контузии, при рассказе о возможных боевых действиях потенциального врага. Лекции и семинарские занятия были пересыпаны, кроме уже процитированного Цукером: «Студент, филолог! Ты же инженер слова, а из тебя это слово клещами надо тащить!», также и иными перлами, которые гранфаллонцы не без удовольствия вспоминали в ходе монотонных учебных будней, скрашивая ими какую-нибудь очередную лекцию по современной советской литературе. Несомненно, словечки и выражения от контуженого полковника представляли собой добрую альтернативу исследованию, допустим, «Цемента» или «Брусков».

Право дело, соратникам было что вспомнить: «Гражданская оборона – это вам не картошка и не противогаз!» – назидательно говаривал полковник. Всякий раз, отчитывая непослушного студента, а надо заметить, что гранфаллонцы не отличались прилежанием, он неизменно произносил: «Вот у меня на войне был ординарец. Тот был тупой, но преданный. А вы и тупые, и непреданные!..».

Гранфаллонцы не обижались на неинтеллигентные замечания контуженого полковника, ибо на фоне большинства других преподов, как правило, читавших лекции по истрепанным с пожелтевшими страницами тетрадкам, полковник был ярким лучом света в темноватом царстве отечественной науки. А потому, в отличие от остальных предметов гранфаллонцы гражданскую оборону старались не пропускать – смешнее бывало разве что на концертах Аркадия Райкина.

Особо гранфаллонцы любили задать полковнику каверзный вопрос: «Что делать, если начнется атомная война?», на что старый вояка без тени улыбки регулярно ответствовал следующим образом: «Лечь на живот и крепко держать яйца!»

… – С горохой! – хмыкнул Цукер.

– У них в Азебайджане да и у нас в Ростове иногда пьют пиво с вареным горохом, – постарался избавить Саркиса от дальнейшей лингвистической экзекуции Виктор. -Только где его взять? И где сварить?

– Проблему нашли, – воздел к потолку указательный палец правой руки Саркис. —Я в гастрономе вчера видел. Сварить… Вон на этаже общая кухня, там электроплита здоровая, как в столовой. Бери, вари.

– Можно подумать, мы всю жизнь только и делали, что варили твою «гороху», – упрекнул соратника Арег. -Как варить? Что добавлять? Асумес- эли («Говоришь еще тоже…»)…

– Если вы мне скажете где этот узун- ахмах (длинный дурак – тюрк.) прячется, я сварю, – предложил сделку Саркис.

– Как только узнаем, Сако-джан, сразу скажем, – заверил Цукер, оживляясь от пьянящей перспективы. – Хеч чи мтацес («Даже и не думай об этом»). Сколько там, казначей-джан, общих денег осталось?

– Есть пока, – был немногословен Саркис, он же – держатель гранфаллонского общака (перед началом практики друзья внесли в гранфаллонский фонд взносы в размере месячной стипендии – по 40 рублей).

– Тогда давай червонец, пожалуйста, керосинку покупать будем, – почти как в «Джентльменах удачи» изрек Цукер. -В общем, ахпер (брат), мы, втроем, за пивом, а ты – за своей «горохой».

ЧТО ОЗНАЧАЛО ВСТРЕТИТЬ БОБА

Касательно пива нужно заметить, что Цукер обычно весьма придирчиво относился к качеству любимого напитка, особенно, если его (Цукера) не угощали и приходилось тратить свои кровные из стипендии. Если же его угощали, он бывал менее взыскателен.

В список золотых легенд гранфаллона вошла история о том, как Цукер пари на пиво в «Копейке» выиграл.

Однажды холодным зимним вечером Валера, Виктор и Саркис прогуливались в центре города, возле кинотеатра «Москва». Думали сходить в кино на фильм про любовь в одной из братских стран социалистического лагеря.

– А вдруг будет г…? – озаботился Саркис.

Следует заметить, что он, как правило, крайне негативно относился к романтическим лентам. Виктор в связи с этим нередко вспоминал как ему как-то раз удалось таки затащить борца- классика на дневной сеанс вместо универского спецкурса по технике перевода. Кино, увы, было про любовь. Молодой человек большую часть экранного времени тщетно пытался добиться обладания неприступной красавицей. Саркис, почти весь сеанс просидевший, не издав ни звука, немного оживился лишь ближе к финалу, когда красавица внезапно, причем внезапно не только для своего Ромео, но и для зрителей, сменила вдруг гнев на милость и позволила тому проявить свою страсть в полной мере.

Следует заметить, что в наиболее волнующий момент камера не менее внезапно стыдливо отвернулась, предоставив зрителям уникальную возможность додумать детали любовной сцены.

– Кажется, у нее, наконец, … встала, – флегматично оценил happy- end борец классик…

Исходя из вышеизложенного, нетрудно догадаться какое облегчение Саркис испытал, когда неподалеку от билетных касс гранфаллонцы вдруг встретили Боба.

Встретить Боба, а они с Цукером дружили, если только их небескорыстные (Боб также не отличался чрезмерной щедростью) отношения можно было охарактеризовать столь высоким словом, было равносильно приговору судьбы.

Дело в том, что преферансист и интеллектуал, одолевший (это в советское-то время, когда Ницше клеймили едва ли не как Гитлера, и ознакомиться с трудами классика философии можно было разве что в публичной библиотеке, с особого разрешения начальства!) одно из эпохальных произведений старины Фридриха, а также студент- старшекурсник медицинского института, Боб окончательно и бесповоротно пришел к малоутешительному выводу о том, что мир являет собой богатейшее собрание скверны. Из сказанного, вероятно, ясно, что данный студент по праву в своем кругу считался апологетом портвейна, а также иных недорогих алкогольных напитков, всемерно способствующих умиротворению мятущейся души и, кроме того, приведению ее (души) в состояние временного консенсуса с немилосердной социалистической явью.

Нужно заметить, что будучи подшофе, Боб по обыкновению принимался цитировать Ярослава Гашека, иные произведения коего знал, как говаривали в старые добрые времена, близко к тексту. Ну, а любимой была следующая фраза от незабвенного Йозефа Швейка: « … Как-то раз я за одну ночь побывал в двадцати восьми местах, но, к чести моей будет сказано, нигде больше трех кружек (пива – авт.) не пил».

Портрет Боба, пожалуй, остался бы неоконченным, если бы мы забыли добавить еще несколько мазков. В частности, нужно заметить, что Боб, увы, не избежал трагической участи быть битым лучшим футболистом гранфаллона. Он, Боб, пострадал от крайне неудачной попытки поухаживать за одной из студенток меда, оказавшейся (поистине мир тесен!) одним из предметов обожания Арега.

Большой оценивал конфликт традиционно, почти как в фильме «Мимино»: « У Арешки к Бобу такой стойкий антипатий, что когда энтому Бобу видит, кушать не может“. Сам же Арег, свидетельствуя о своих непростых отношениях с Бобом и опасаясь упреков в необъективности, обычно бывал краток и весьма дипломатичен: -Вордех брнумэм кацовэм талис („Где вижу, там и бью…»)…

Остальным же гранфаллонцам, пожалуй, не оставалось ничего другого, как воспринимать Боба в качестве потерпевшего. Словом, «встретить Боба» для них означало: отбросив неуместные для нормальных студентов глупые мысли о кинопросмотре или, того пуще, посещении какого-нибудь театра, принять единственно верное решение, то бишь, наведаться в ближайшую «забегаловку», а затем расписать пульку.

Ближайшей «забегаловкой» на сей раз оказалось питейное заведение, в силу своей дешевизны прозванное горожанами, студентами и даже гостями города «Копейкой».

– Только я, бан («вещь», в разг. армянском языке употр. для связки слов), сегодня пустой, тхек —джан (ребята дорогие), – еще у входа предупредил Боб.

– А у меня только рубль, – также поспешил обозначить диспозицию Цукер.

Саркис с Виктором переглянулись, мол, опять мы с тобой «миллионеры» и направились к барной стойке за пивом.

Минут 15—20 спустя, когда все четверо слегка «воодушевились», Цукер с Бобом затеяли спор: возможно ли, чтобы кто-то сумел, не сходя с места, то есть, не отлучаясь в туалет, за полтора (90 минут) часа выпить 10 (десять) бутылок пива? К спору с готовностью присоединились и Саркис с Виктором, недавно получившие от родителей почтовые переводы.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.