Вампир в наследство. Будьте осмотрительней в социальных сетях
– Вот и докажете, Константин! – парировал отец. – Поедете с Натальей за в Смоленск. Ей понадобится защита, мужское плечо, на которое можно опереться. А когда вернетесь, и свадьбу справим.
– А можно покороче, а, папаша?
– Можно! – смело заявил отец.
– Нууууу… – протянул Костя.
– Уходите и забудьте о моей дочери.
– Нет, чувак, так не пойдет. Лучше я смотаюсь за миллионами. Хоть кредит брать не придется на бэху и хоромы.
Андрей обреченно вздохнул. Не такого мужа он представлял в жизни Натальи. Но этой бестии перечить невозможно: пока дочь сама не поймет, как ошибается, она не бросит этого странного человека, способного запросто поднять на нее руку. И где она только его отыскала? А путешествие за наследством – лучший способ проверить порядочность и искренность чувств работяги Кости.
Тем же вечером, когда любимый жених был провожен до дома, дочь пришла к отцу. Он никогда не был таким странным как сегодня. Может, потому, что Наталья никогда не говорила о своем будущем.
– Наташа, – сказал отец, не вставая из кресла, он спиной чувствовал, что дочь стояла неподалеку. Ходики отсчитывали секунду за секундой. – Давным-давно, когда ты была маленькой, мы рассказывали тебе сказку о графине, которую благородный рыцарь увез за горы, чтобы спрятать от чудовища…
– Папа, расскажи, что ты задумал, откуда ты взял это громадное наследство? Или тебе просто не понравился мой сильный Костя?
– Оно у нас уже двести лет как есть, доченька, – чуть слышно сказал Воронов. – И оно оставлено именно тебе. Ты последняя в роду графов Вороновых, кто носит эту фамилию. Когда ты станешь Попковой, как Константин… лишишься завещанных тебе богатств.
– Пафосно и странно, – пожала плечами Наталья, садясь рядом с отцом и выключая телевизор.
Комната тут же погрузилась во тьму, которую нарушали только редкие огни зажженных напротив окон и фонарей.
– Я и сам считаю, что это странно. Но друг моего далекого предка оставил завещание именно с такой формулировкой. Сначала я хотел тебе подарить его на совершеннолетие. Но решил дать тебе доучиться, повзрослеть. Теперь вижу, что больше нельзя ждать. Как только ты станешь Попковой, ты лишишься фамильного особняка в Ольховке. Тогда пусть он станет вам с Костей приданым.
– А где та Ольховка?
– В Смоленской губернии, – поджав губы, отец протянул старинный скрепленный восковой печатью двухсотлетней давности листок и серебряный ключ на красной атласной ленте.
Для получения такого наследства бесполезен любой нотариус. И если родовое поместье графов Вороновых не разрушили во время Великой Отечественной и не оприходовали большевики, сделав там дом культуры или театр, только тогда у Натальи оставался шанс получить разрешение на приватизацию дворянского гнезда. Она бережно развернула листок, и перед ней предстал рукописный текст, выцветший со временем, написанный на старославянском языке вычурными буквами с завитушками. Сквозь века к ней обращался некто князь Дмитрий Ольховский, двадцати пяти лет от роду, улан Смоленского полка, участник Отечественной войны 1812 года.
Дорогой наследник графа Воронова! При жизни граф был моим лучшим другом. А так как у меня нет ни братьев, ни детей, то сим документом я удостоверяю, что мое родовое имение в Смоленской губернии (и всё, что в нем находится) и сто двадцать пять душ крепостных крестьян, сорок лошадей, пять коров, три быка и пахотные угодья переходят в Ваше единоличное владение с момента прочтения этого документа и обретения Ключа.
Не предполагал князь Ольховский, что через двести лет между завещателем и получателем появится целая пропасть, которую предстояло заполнить бюрократическими бумагами. Сто двадцать пять душ крепостных уже давно умерли, а их потомки уже совсем не крепостные крестьяне. И разъехались, наверняка, из этой Ольховки в большие города.
– Жалко, – вздохнула Наталья, – князь даже GPS-координат не оставил. Интересно, а в гугл-картах деревня эта найдется? А есть фотки из Инстаграммы?
– Учти, дочь, – поднялся из кресла отец, – пока ты не оформишь этот особняк, я не дам тебе благословления на брак с Константином. И у матери не проси. От деревни осталось одно название. И особняк. Хочешь фотки в Инстаграмму – сделай их сама. Хочешь, чтобы все находили Ольховку в Гугле – опубликуй там ее координаты.
Это означало одно – побойся Бога. Кого-кого, а умника на небесах Наталья чтила со всей искренностью, и замуж даже за очень сильно любимого мужчину без благословления отца не собиралась. Но как мудр оказался Андрей Воронов, когда сказал Косте про миллионы. Этот парень мог запросто растоптать все жизненные принципы Натальи, но ничего не проверяет человека лучше, чем внезапно свалившееся на его голову многомиллионное наследство!
Но самое главное перед тем, как отправиться невесть куда непонятно зачем – написать статус в социальной сети: «Мне привалило наследство графа Ольховского. Особняк и крепостные крестьяне, 125 штук! Завтра отправляюсь за кладом!» И всенепременно выложить на стену фотографию со смартфона: старинное письмо и серебряный ключ. Чтобы никто не подумал, будто Наталья Воронова ударилась головой на трассе и начала фантазировать.
Смоленск, конец 1814 года
Особняк князя Дудинского располагался в самом центре Смоленска и считался любимым местом для балов дворянского сословия всей губернии. Не прошло и двух лет, как отгремели бои Отечественной войны на этих землях, а замерзшие до кончиков ушей французы с позором бежали в Европу. Итог войны был предрешен, но армия билась в предсмертных конвульсиях. Я вместе со своим другом и сослуживцем графом Андреем Вороновым вынужден был завершить свой боевой путь в Лейпциге и вернуться домой. Судьбе было угодно, чтобы я получил боевое ранение именно там, где Наполеон был разгромлен в пух и прах. Мы с Вороновым прошли и Бородинское поле, и вышли оттуда живыми и невредимыми. А тут произошла попросту нелепость, и я сильно повредил бедро. Воронова командировали сопровождать меня до родового поместья, где мы и задержались до самого нового года. 1814.
К концу декабря я уже ходил, не прихрамывая на левую ногу, и мог даже вальсировать с дамами. Потому мы с графом Андреем с радостью приняли приглашения от старого князя Дудинского, собравшего весь свет губернии в своем особняке. Мы думали еще, не отправиться ли нам в Петербург, к сестре Воронова, и не сходить ли там в какой-нибудь из салонов. Но потом началась метель, и новогодний бал у Дудинского стал единственной возможностью хорошо отметить Новый год в светской компании.
Честно признаться, после войны мне не очень-то и хотелось ходить по балам. Я с нетерпением ждал весны, когда смогу, наконец, уехать обратно в Европу. К ней, странной молчаливой девушке Дэйкиэне из румынского замка, которую встретил прошлой весной в лесу рядом с одной из деревень. Ее красоту невозможно передать словами. Она была изящна как грациозная хищница, ее длинные черные волосы, заплетенные в косы, обрамляли смуглое курносое личико с большими карими глазами. Ее бархатные ресницы, алые губы, аккуратная грудь, под кружевной блузкой… Скромная, но в то же время, как мне показалось, дерзкая. С ней не сравнится ни одна дворянская дочка из Российской Империи. Дэйкиэна. Она не крестьянка. Крестьянки не носят бархатных платьев, расшитых золотом, и плащей с отделкой из волчьего меха. И лицо у нее благородное. Я ее никогда не смогу пригласить на тур вальса, но не это в жизни главное. Эта женщина живая, в отличие от юных княгинь да графинь, которых мне сегодня предстояло увидеть. От девушек, выученных и воспитанных по одной схеме, которые разговаривали заученными фразами, и для которых жизнь была давно расписана по часам до самой смерти.
– Дмитрий, – окликнул меня друг, – ты слишком много думаешь об этой австрийке.
– Румынке, – поправил его я. – Австрийки страшнее самой Бабы Яги, на них бы я и не посмотрел вовсе. Потому что она лучшая, mon ami.
Не пойму, почему, но граф Андрей слишком настороженно отнесся к моим рассказам о Дэйкиэне, о том, как мы гуляли по лесу и поднялись в гору, и я проводил ее до входа в замок. Дальше она меня не пустила. А на следующий день наш отряд должен был покинуть деревню, рядом с которой жила графиня Дэйкиэна. Я ей обещал, что вернусь на обратном пути, но пуля-дура рассудила иначе, и ехал я домой в карете через Варшаву и Минск, всей душой стремясь очутиться где-то под Бухарестом.
– Она тебя околдовала, – только и твердил Андрей, как я начинал живописать свою дражайшую Дэйкиэну.
Я ничего не брал из ее рук, ничего не пил и ни к чему не прикасался. Я только смотрел в ее бездонные влюбленные глаза. Но она даже не позволила поцеловать ее и убежала, не оглядываясь. После той встречи я понял, что искал эту девушку всю жизнь. Искал не там, на балах вроде того, что сейчас проводил Дудинский. И встречал только мёртвых кукол.
Мы с графом Андреем, как и нынче, приезжали на карете и, заплатив кучеру полагающееся ему жалование, торопились в особняк, где уже начинали собираться гости, звучала прекрасная музыка. О, Иван Дудинский отличался отменным вкусом и приглашал всегда самые лучшие оркестры в свое собрание. Так и в канун 1815 года у него играли приглашенные московские скрипачи. Музыка была ненавязчивой, а просто создавала чудесную атмосферу праздника. Особенно я любил Моцарта. И в этом мои вкусы совпадали с князем Дудинским. Мы с Андреем, взяв по бокалу вина, решили уйти подальше от входа, где на меня, статного улана, да еще и при орденах, уже начали заглядываться какие-то дворянские куколки-дочурки. Друг мой, как ни странно, страдал от неприметности и невзрачности, был он невысокого росту и немного лысоват уже в свои двадцать пять. Потому, несмотря на не меньшие заслуги на службе, девушки в первую очередь смотрели именно в мою сторону. Да, от гордости не умру, в сторону высокого широкоплечего молодца с густой русой челкой и, как обо мне писали в своих альбомах дамы, огромными серыми глазами, в которых можно утонуть, словно в омуте, девушки смотрели с большой надеждой на скорое замужество. Я бы такой вакханалии эпитетов в рассказе о себе, точно бы, не позволил.
Мы с графом Андреем предпочитали некоторую игру с юными дамами. Являясь оба отменными танцорами, мы не стремились знакомиться во время танцев, что считалось для родителей прекрасных девушек лучшим способом отдать их красавиц замуж за именитых женихов. Не сказать, чтобы я совсем не хотел жениться. Мне не хотелось жениться на глупышках, которые только и умели, что писать ерунду в альбомах, играть заученные этюды на рояле и надоедать болтовней на французском. Мне было бы скучно сидеть вечерами в гостиной и восторгаться, что моя жена выучила еще одно стихотворение французского поэта. Хотя, многие дворяне были от этого на вершине блаженства. Конечно, меня, как истинного дворянина, с ранних лет мучили сим гнусавым и противным моему духу языком, я по привычке вставлял обращения на нем, но чтобы выдавать целые монологи и хвастаться перед остальными своим словарным запасом, извольте, лучше выскажусь прямо и на русском, могу и прямо, и грубо, лишь бы точно. А французский с ужасным русским акцентом я не переносил. Я искал себе в жены живую женщину, активную, а не шарманку с набором стихотворений и заученных мелодий в памяти. Потому, наверное, мне и приглянулась румынка, что она, не понимая от меня ни слова, не верещала без умолку, обсуждая недавние балы и наряды ее подруг. С ней было тепло и уютно. Она просто шла рядом и улыбалась, собирала полевые цветы, разговаривала с птицами да мелкими зверьками. Этакая матушка-природа. И я хотел бы всю жизнь провести с такой женщиной.
Но есть и среди русского дворянства необычные девушки. И с одной из них меня познакомил князь Шолохов, невысокий поджарый мужчина с густой золотистой бородой, деликатный и немногословный. Он подошел к нам с графом Андреем сразу, как музыканты начали исполнять свой первый вальс на этом балу, а нетерпеливая публика уже бросилась в пляс. Кто-то аплодировал, кто-то не обращал внимания и продолжал свои светские беседы. В зале стояла приятная прохлада, когда просто хотелось расслабиться и ничего не делать, слушать чудесную музыку и наслаждаться каждым аккордом. Но князь Шолохов нарушил мое единение с прекрасным. Рядом с ним стояло совсем еще юное создание, не испорченное светскими традициями. Такое же простое и в то же время элегантное, как и сам князь. С живой улыбкой на лице и чуть заметным розовым румянцем. Ей не было и шестнадцати, она была худа и нескладна – тощие ручки в несуразных белых перчатках, изящное голубое платье на белой ленте, завязанной под лопатками в роскошный бант, невообразимые золотые локоны, спадающие на обнаженные плечи… И чудесный фиалковый запах ее таких же ненавязчивых как и она сама духов. Ее милому овальному личику передались по наследству суховатые черты князя Шолохова, сделав девушку еще более привлекательной в моих глазах. Настолько привлекательной, что ее обаяние могло запросто затмить красоту Дэйкиэны. Она стояла и ёжилась от холода. Это мне в камзоле прохлада была приятна, а девушка, если ее никто не пригласит танцевать, просто простынет здесь. Маленькая, мне до плеча, тоненькая как соломинка. Она настолько юна и беззащитна, что может сломаться на сильном ветру. Ее надо брать к себе и защищать, пока ее не испортили и не воспитали очередную куклу для светских нудных бесед.
– Извольте пригласить вас, – граф Андрей, оказавшийся не намного выше прекрасной мамзель, проявил инициативу и поклонился перед дочкой князя Шолохова.
Но ее широко распахнутые синие глаза восторженно смотрели прямиком на меня. И она словно не слышала приглашения от моего друга. Знала бы она, что в румынском замке меня уже ждет прекрасная Дэйкиэна. Нет, наверное, уже не ждет. Просто раньше я не знал княжны Шолоховой. Которая была ближе и понятней странной румынки.
– Ольга! – одернул девушку отец. – Граф Воронов изволит пригласить вас на танец.
– Oui, – как всегда по-французски, выдала девушка, покорно кивнув, и вот еще одна пара выпорхнула на паркет и закружилась под приятную на слух австрийскую музыку.
– Она прекрасна, князь? – пихнул меня в бок князь Шолохов, с великим достоинством глядя на танцующую пару. – Я бы хотел видеть ее вместе с вами.
И я бы хотел. Мне не нужна глупая кукла, знающая только французский словарь и движения вальса, мазурки или полонеза. Мне нужна самая лучшая из женщин. И мне кажется, что князь Шолохов воспитал именно ту мечту, которая мне нужна.
Меня словно околдовали, когда княжна Ольга попала в мои объятья. Маленькая и хрупкая, которую мне хотелось защищать, которую я боялся сломать или задавить, она сделала со мной нечто невообразимое. То «oui» было единственным ее французским словом. Она во всех подробностях выспрашивала меня во время танца о героических походах русской армии, и только изредка вставляла услышанное в воспоминаниях от отца.
– Я первый раз на балу, – покраснев и спрятав взгляд, вдруг сказала она, – потому и несу всякую ерунду. Вам, должно быть, не интересно говорить с женщиной о войне и интересней, когда вам рассказывают прекрасные стихи.
– Отчего же, – совсем отрешившись от эмоций, заявил я, вдыхая прекрасный фиалковый аромат ее духов, – мне куда скучнее обсуждать прочитанные вами любовные романы, ваши стихи из альбома и имеющиеся у вас платья. Война мне намного ближе. И мне интересней общаться с живым человеком, а не слушать чьи-то стихи в вашем воспроизведении.
– И вы, получается, не ведете альбом? – ее лицо вытянулось от удивления.
Наивная девочка. Она еще совсем девочка, которая кроме альбомов и рассказов отца ничего в жизни не знает. У меня совсем нет времени записывать свои мысли и переживания. Прожитое на то и прожитое, что его не надо доставать из закромов. Надо жить дальше, будущим, а не прошлым. Женщины склонны к воспоминаниям. Даже сильные женщины.
– А ваш отец, Оленька, ведет альбом?
– Нет, – покачала она головой.
– Вот и я не веду. Потому что предпочитаю жить, а не переживать, мон шэр.
И тут она, немного смутившись, тихо-тихо спросила:
– А если я напишу в своем альбоме про вас и нарисую ваш портрет, вы очень сильно расстроитесь? А еще я пишу стихи. Но отец считает это зазорным для барышни. Ведь барышня не может писать лучше лорда Байрона. Вы прочитаете мое стихотворение про вас?
Отчего же? Думаю, это будет не первая запись в альбоме, посвященная мне. Да, первая в стихах собственного сочинения. Отцу не нравилось, что дочка занимается творчеством. Надо поскорее забирать ее от отца, пока он не превратил ее в зануду. Пусть пишет стихи мне. Свои. Которые никто, кроме меня, читать не будет.
Я не отвечал ей. Предпочел танец, почувствовать движение, полёт, её. Нет, какие-то воспоминания все еще были с Дэйкиэной, хотя большая часть моей души была рада этому воздушному танцу с Оленькой Шолоховой. Мои большие сильные руки аккуратно держали ее крошечные холодные ладошки, тоненькая и изящная, она словно вела меня. Хотя я был прекрасным танцором. Ее гибкая фигурка завораживала, ее очаровательное припудренное личико не могло не влюбить в себя. Я даже на момент представил, что в моем особняке будет висеть ее портрет, рядом с моим. А вокруг – портреты наших пятерых детей. Князей Ольховских. И нам было бы хорошо. Я бы отучил ее от глупого занятия писать в альбом. Я б воспитал ее для себя и сделал лучше любой Дэйкиэны. За ней не надо ехать в Румынию. Она есть. Здесь и сейчас. И отец доверил ее мне.
– Ну так? – она все еще ждала ответ.
– А зачем вы напишете про меня? – мне не хотелось давать однозначного ответа. Мне интересней было заставить ее задуматься над необходимостью записи воспоминаний как таковых.
– Потому что я влюбилась! – в этот момент прозвучал финальный аккорд, и она улетела к своему отцу. Оставив меня столбом стоять посреди залы, ошеломленного.
Она влюбилась. А я? Наверное, полюбил.
Глава 2
Лучше на дорогу смотри, шофер
Ветер за кабиною носится с пылью
Слева поворот осторожней шофер
Как-нибудь дотянет последние мили
Твой надежный друг и товарищ мотор
Г. Никитинский
Трасса М5,где-то в Оренбуржье, 2014 год
Черный гоночный Ниссан Скайлайн стрелой мчался на запад. Непривычное направление. Обычно Наталья летала на машине в «Снежное королевство», в противоположную сторону. Девушка ни на минуту не задумывалась о мыслях дальнобойщиков на ее счет. Пускай гадают, что ей понадобилось в Башкортостане, если не дальше. Будет новая популярная тема для обсуждения на их форуме. Рядом с Натальей на пассажирском сиденье вальяжно развалился бугай в скрученной в баранку черной вязаной шапочке. Открыв окно, он сбрасывал пепел с сигарет, вышвыривал окурки и упаковки от съеденных бутербродов.
– Не бросай ничего на дорогу! – ругалась девушка. – По-жа-луй-ста!
– Что ты как маленькая, а? – уныло твердил Костя. – Никому ничего не будет от этой х… реновой бумажонки.
– Я могу рассказать, как однажды мне в лобовуху чуть бутылка от пива не прилетела.
– Ты меня за козла не держи, ладно? Я на трассе только алюминевые банки кидаю. Не нравится, дай порулить, а то мне скучно.
– Только через мой труп, – стиснув зубы, процедила девушка.
Она и сама не понимала, что нашла в Косте. Она и не любила-то его толком. И встречалась с ним из принципа, чисто чтобы показать подругам, что и у нее, занятой и неугомонной, тоже есть любимый мужчина. И выбор у нее неожиданный. Наталья и встретила-то его нелепо. В интернете на сайте знакомств, когда ее бросил один местный велосипедист, девушка написала от отчаяния, что выйдет за первого встречного. Пришлось держать слово перед этим первым встречным, оказавшимся на шесть лет ее старше, каким бы несносным и неотесанным он не был. Послать его подальше девушка струхнула. Конечно, Воронова в глубине души представляла своего избранника высоким блондином с густыми прямыми волосами, голубоглазого, с серьезным и в то же время любящим, заботливым взглядом. Он, несомненно, обращался к девушке с галантной улыбкой, водил ее везде под руку, и относился к ней с уважением, которого достойна королева. Принц, в общем. И златоустовский работяга, поймавший Наталью на слове, вряд ли этому принцу годился хотя бы дворники. Никто не понимал этого увлечения Натальи. Велосипедист Петька решил, что с Костей она просто ходит мимо его дома, чтобы позлить бывшего, а подруги попросту подумали, что и в любви Наталье захотелось чего-то остренького и напористого, раз выбрала себе этого отмороженного. Не сказать, чтобы все работяги с завода были невоспитанными и хамоватыми. Да и сам Костя, суровый на вид, порой вел себя словно добрый великан Шрек. И Наталье понадобился именно этот экземпляр, суровый и угрюмый. Присутствие Кости в машине – это расплата Вороновой за то, что она слишком опрометчиво разбрасывалась словами. И девушка стоически терпела последствия собственной глупости, с трудом удерживая Попкова на относительно почтительном расстоянии от ее тела. И втайне она надеялась, что этот парень не выдержит поездки за наследством.
Наталья гнала. Гнала без устали. Несмотря на правила дорожного движения и возможно развешенные скрытые камеры. Две с лишним тысячи километров дороги ей предстояло терпеть Костю. Если гнать и не спать, за полтора суток можно добраться до Ольховки. Это невозможно, рано или поздно придется остановиться в мотеле, но Наталья пока предпочитала не думать об этом. Главное купить жениху отдельный номер и не пускать его в свой. Пожалуй, именно из таких мужчин как Костя, упертых фантазеров, которые почему-то считают девушку рядом с собой исключительно своей собственностью, получаются рогатые мужья, думала Воронова. Сначала женщины выходят за них, кто на спор, кто как за последний шанс, а потом все равно продолжают поиски Их, Принцев. Таких! Особенных! Голубоглазых блондинов во фраках! С белым Мерседесом! Или хотя бы с серой Приорой. С одной стороны Наталье было жалко Костю. С другой она понимала, что будь парень немного менее самоуверенным, он разглядел бы, что никакой любви между ними нет и быть не может. И его животное влечение в скором времени поутихло бы. Но Костя словно банный лист привязался, поставил себе цель хотя бы на одну ночь заполучить вожделенную женщину. Он смотрел на Наталью исключительно как на трофей, труднодоступный и очень дорогой. Трофей, который приведет его к Кладу. И Клад предстоит открыть вполне себе реальным серебряным ключиком. Он хотел всего самого лучшего: и Наталью, и ее особняк в Ольховке, и машину собирался купить немного себе не по статусу. Комплексы… И эти комплексы настолько затмили разум Попкова, что он не замечал, насколько скучно с ним его девушке.
– Гони помедленней, мне пиво выбросить надо!
– С чего это ты озаботился скоростью? – холодно поинтересовалась Наталья.
– Ну как, а то в чью-нибудь лобовуху попаду.
– А ты сразу в фуру меть! – девушка ответила на его прикол своей шуткой. – Про меня дальнобой уже легенды рассказывает, теперь и про тебя начнет.
Так и ехали бы они еще сутки, словно кошка с собакой в одной переноске. Или Наталья бы вышвырнула тошнотворного жениха на какой-нибудь парковке для фур. Но что-то держало их вместе. Девушку – страх остаться одной на дороге. Парня – лишиться внезапного гипотетического наследства. Но жизнь преподнесла им первую проверку на прочность.
Ничего не сулило неприятностей, когда добрая душа Наталья остановилась рядом с мигавшей аварийной сигнализацией красной малолитражкой. Невысокая брюнетка в норковом полушубке, ёжилась рядом с машиной, дуя на замерзшие руки. Девчонка готова была рыдать, ведь ее пучеглазый Матиз отказал посреди бескрайней степи Оренбуржья. Короткий зимний день уже заканчивался: тусклое оранжевое солнце, окруженное радужным ореолом морозного сияния, висело совсем низко над горизонтом. Еще час-другой, и степь погрузится в непроглядную тьму, мороз окрепнет, и девушка имеет все шансы заледенеть здесь на трассе. Как не остановиться, как не постараться помочь.
Но только Наталья, широкая русская душа, выскочила из машины, девушка мигом отогрелась и запрыгнула за заднее сиденье Матиза, зато с водительского места поломанной малолитражки вывалился парнишка, худой и помятый. От него воняло табаком едва ли не сильнее, чем от Кости. Внезапный персонаж сплюнул под ноги, перекинул биту через плечо. Чувство опасности тут же приказало Наталье прыгать обратно в салон, но дрожащие пальцы предательски не попадали на кнопку закрытия замка. Зато Костя, завидев неприятность, взял аккуратно припрятанную им в начале путешествия за пассажирским сиденьем биту, и вылез из машины.
– Ыть! – сглотнул разбойник с дороги и попятился…
Видать, никак не ожидал он увидеть в остановившейся машине мужчину.
– Чё, кишка тонка? – рявкнул Костя и тоже сплюнул окурок под ноги. – Тачка сломалась, да? И моментально починилась, ага?
– С…с…свечи с…с…сдохли, – заикаясь, мямлил неудавшийся разбойник, с ужасом глядя на более увесистую, чем его собственная, биту.