Грузинский эксперимент: забытая революция 1918–1921 гг.
Несмотря на растущее ощущение, что Второй Интернационал не в силах остановить сползание к войне, бельгийские социалисты все же решили воспользоваться удобным случаем для проведения массового митинга в поддержку мира. Собравшаяся возле Королевского цирка в Брюсселе многотысячная толпа скандировала: «Война войне!». Жорес произнес пламенную речь, положив руку на плечо своего немецкого коллеги Гуго Гаазе. Этот символический жест вызвал в памяти знаменитое рукопожатие российского социалиста Плеханова и его японского единомышленника Катаямы на международном социалистическом конгрессе в Амстердаме во время русско-японской войны 1904–1905 гг.
Однако время подобных жестов прошло. Война была неминуема, социалисты не могли ничего с этим поделать, и, прозаседав всего один день, члены Международного социалистического бюро разъехались по домам.
Масштабов разразившейся вскоре войны не могли предвидеть не только социалистические лидеры, но и все современники. Ничего подобного Европа, почти столетие до этого не знавшая крупномасштабных войн, еще не видела. Каждая из сторон конфликта рассчитывала на молниеносную и непременно победоносную кампанию. В августе германский кайзер говорил уходящим на фронт солдатам: «Вы вернетесь домой раньше, чем опадут листья с деревьев»[5]. Как отмечает профессор Дэвид Стивенсон: «Даже в самых мрачных военных прогнозах не предусматривался конфликт, который продлится четыре с половиной года и унесет по меньшей мере 10 миллионов жизней»[6].
Анжелика Балабанова, представлявшая итальянских социалистов, писала, что неизбежность войны вызывает у нее чувство «безнадежности и отчаяния». То же самое ощущала и Роза Люксембург, чье возвращение в Берлин совпало с объявлением Германией войны России, а затем Франции.
На следующей день после приезда Жореса в Париж он был убит в кафе. Убийство Жореса обозначило конец эпохи. Одна за другой социалистические партии, которые недавно клялись положить скорый конец войне и даже воспользоваться ей как возможностью свергнуть капитализм, поддавались господствующим националистическим настроениям.
4 августа германские социалисты в Рейхстаге проголосовали за предоставление военных кредитов правительству. Гуго Гаазе был принципиальным противником войны, но поставил на первое место лояльность партии и поддержал это решение. Его заявление, что социалисты «не бросят Отечество в час опасности», означало полный отказ социалистического мейнстрима от своих ценностей.
В Бельгии Эмиль Вандервельде принял сторону собственного правительства и Антанты и стал первым в истории страны министром-социалистом. Он пользовался полной поддержкой своих товарищей по Бельгийской рабочей партии, выпустившей 3 августа манифест, в котором говорилось о праве страны на самозащиту перед лицом германской агрессии. Партия призывала рабочий класс Бельгии отстаивать «наш нейтралитет и само существование нашей страны». «Защита Бельгии, – отмечалось в манифесте, – является частью борьбы за демократию и политические свободы в Европе… против милитаристского варварства»[7].
Виктор Адлер решил публично поддержать Австрию, хотя в приватных беседах высказывался против войны. Между тем его сын Фридрих оказался настолько ярым антимилитаристом, что в 1916 г. в одной из венских гостиниц смертельно ранил из пистолета министра-президента Австрии (за это его приговорили к смертной казни, однако позже император смягчил приговор). Социал-демократы во главе с отцом покушавшегося осудили убийство. Фридрих Адлер, возмущенный отходом Второго Интернационала от антивоенных позиций, обвинял бывших товарищей в предательстве.
Не все партии поддержали свои правительства в войне. Американские и даже сербские социалисты хранили верность сделанным до войны заявлениям о приверженности борьбе за мир. За свою антивоенную деятельность лидер американских социалистов Дебс поплатился тюремным сроком.
В своей знаменитой речи в Кантоне (штат Огайо) он выразился предельно ясно: «Кого ни возьми, каждый из этих аристократов, этих потенциальных убийц – заядлый патриот. Сговорившись между собой, они в один голос твердят, что война ведется ради спасения демократии в мире. Все это вздор и чистый обман!».
Даже в партиях, ставших на сторону своих правительств во время войны, находились люди, которые шли против течения, такие, как Фридрих Адлер, Роза Люксембург и Кейр Харди. Выступая в Палате общин вскоре после начала войны, Харди обращался и к своим коллегам из Лейбористской партии, которая теперь поддерживала войну: «Нам говорят, что вступление в войну для нас является делом чести. Это мы слышим не впервые. То же самое говорили во время Крымской войны, но кто теперь считает ее необходимой? Делом чести называли Бурскую войну. Сколько людей оправдывает ее сегодня? Пройдет совсем немного лет, и, если нас все-таки втянут в эту войну, мы удивимся, сколь неубедительными были доводы правительства в пользу нашего участия в ней»[8].
Но этого было недостаточно, и Второй Интернационал прекратил свое существование.
Позднее Роза Люксембург писала: «Пристыженное, обесчещенное, по колена в крови, запачканное грязью стоит перед нами буржуазное общество. Оно показывает свое подлинное лицо, не в скромном и привлекательном виде культурности, философии, этики, мира и государственного права, но в образе хищного животного – в шабаше анархии, в гибели культуры и человечества. Посреди этого шабаша ведьм произошла мировая катастрофа – капитуляция интернациональной социал-демократии»[9].
Шесть лет спустя, когда война закончилась, оставив Европу лежать в руинах, а германская, австро-венгерская и российская империя пали под ударами революций, трое из участников того собрания в Брюсселе в июле 1914 г. встретились снова, на этот раз в Париже. Карлу Каутскому, Эмилю Вандервельде и Камилю Гюисмансу предстояло путешествие через всю Европу. Восстановленный Интернационал поручил им посетить страну, где под руководством марксистов строилось общество нового типа – общество, которое один из членов их делегации назовет позже «самым совершенным социализмом в Европе».
Им предстояла поездка не в Россию, где правили большевики во главе с Лениным, а в провинциальное захолустье, называвшееся Грузинской демократической республикой.
1. Отец-основатель
Грузия – древняя страна, расположенная на перекрестке путей между Европой и Азией. К северу от нее – Кавказский хребет, к западу – Черное море. В настоящее время она граничит с Россией, Азербайджаном, Арменией и Турцией. Веками могущественные империи, включая Османскую и Персидскую, вели за нее войны, и лишь в 1783 г. грузины почувствовали себя в некоторой безопасности. В том году грузинский царь Ираклий II подписал с российской императрицей Екатериной Великой договор, превративший его гордую страну в российский протекторат. Семнадцать лет спустя Россия, не спрашивая ни у кого разрешения, решила и вовсе аннексировать Грузию, и с тех пор она пребывала в статусе одной из провинций обширной и растущей империи.
Хотя и лишенные собственной государственности, грузины чувствовали себя относительно защищенными, так как между ними и их соседями стояла российская армия. Впрочем, жизнь на отдаленной окраине империи была безрадостной; большинство населения проживало в бедных сельских районах. Тем не менее, начавшийся в XIX веке процесс модернизации России затронул и Грузию – особенно после открытия нефтяных месторождений в соседнем Азербайджане. Нефтепровод из Баку в грузинский порт Батум и железные дороги, проложенные через Закавказский регион, постепенно меняли страну.
В 1868 г. в маленьком селении Ланчхути Гурийского уезда в Западной Грузии в семье Жордания родился сын, которого назвали Ноем. В будущем ему суждено было стать лидером грузинских социалистов, а затем и главой правительства своей страны. Но при его появлении на свет семья Жордания обитала в скромном, сооруженном на каменном основании деревянном одноэтажном доме с крытой верандой. В 1990 г., после крушения коммунистической системы, сын Ноя Жордании Реджеб впервые приедет в Грузию из Франции, где с 1921 г. жила в изгнании его семья. Когда он посетит Ланчхути, то увидит на месте отцовского дома один лишь каменный фундамент и магнолию, которую, по местной легенде, посадил сам Ной Жордания.
Впоследствии грузинский лидер так описывал отсталость уезда, в котором родился: «Жители Ланчхути и, вероятно, все гурийцы придерживались самых фантастических взглядов. Мир представлялся им населенным невидимыми существами, которые постоянно вредили людям и сбивали их с истинного пути. Что за существа? Демоны, черти, чудовища, упыри, инкубы, суккубы, ведьмы, колдуны и прочие»[10].
Как многие грузинские революционеры, включая Сталина несколькими годами позже, Жордания, чтобы вырваться из деревни, поступил в Тифлисскую[11] семинарию, готовившую священнослужителей. Но в голове юного Ноя уже зародились сомнения по поводу религии и монархии. Он читал нелегальную литературу и, как многие представители учащейся молодежи Российской империи, попал под влияние бунтарей-народников – предшественников современного социалистического движения в России. К тому времени народнические воззрения уже подвергались критике со стороны деятелей вроде Георгия Плеханова, познакомившего российскую общественность с трудами Карла Маркса. Начали читать эти работы и в Грузии. В 1886 г. в грузинском журнале «Театри» вышла одобрительная рецензия на второй том «Капитала». В Тифлисе можно было ознакомиться и с сочинениями Плеханова.
Со временем Ною стало ясно, что карьера священника ему вовсе не по душе, и он отправился в Польшу, чтобы выучиться на ветеринара. В Варшаве он познакомился с трудами Карла Каутского, которые оказали на него решающее влияние, окончательно подорвав веру в постулаты народничества. Жордания больше не считал, что спасение России придет от крестьянства, и приветствовал развитие капитализма в стране. Он также отверг народнические тезисы о том, что революцию возглавит интеллигенция, которой для этого нужно «пойти в народ»; и что новое социалистическое общество без труда возникнет из деревенской общины, минуя фазу современного капиталистического развития. «Впервые я осознал, – писал Жордания, – что русский социализм был глубоко утопическим и реакционным движением. Любая попытка воплотить его в жизнь отбросила бы нас назад, в варварство»[12].
В Варшаве молодой Жордания впервые в жизни оказался в обстановке, характерной для западных стран, и воочию увидел промышленный рабочий класс, которого почти не существовало в его бедной стране. Он также столкнулся с польским национализмом и антирусскими настроениями такой силы, какой ему не доводилось видеть в родной Грузии. Все это заставляло всерьез задуматься о революции, рабочем классе и национальном вопросе. «Покоренные страны прежде всего нуждаются в политической революции, – писал Жордания. – Сначала должна установиться демократия, и только потом через содействие экономическому прогрессу и широкую организационную работу мы сможем продолжить движение к революции социальной»[13].
Всего в нескольких словах Жордания выразил суть того, что впоследствии назовут «меньшевизмом», – системы взглядов, согласно которой в отсталых странах типа России или Грузии сначала нужно установить демократию и лишь затем ставить вопрос о социальной революции. Как отмечает историк Дэвид Лэнг: «Мысль о том, что демократический социализм удастся построить силами невежественных мужиков, казалась молодому Жордании крайне сомнительной»[14].
Жордания отверг и грузинский сепаратизм, так как считал, что русские, поляки и грузины должны объединить усилия для свержения царизма. Здесь он соглашался с Розой Люксембург, которая, вопреки большинству поляков, осуждала польский национализм. Неприятие сепаратизма среди грузинских социал-демократов было столь велико, что впоследствии свои выступления перед крестьянами они заканчивали словами: «Долой Грузию! Да здравствует Российская социал-демократическая рабочая партия!»[15]
Во время пребывания в Варшаве Жордания основал социалистическую группу, работавшую среди проживавших там грузинских студентов. В их числе был его друг Филипп Махарадзе. Как и Жордания, он родился в Гурии (в 1868 г.), учился в Тифлисской семинарии и попал под влияние радикальных идей. Сотрудничество Жордании и Махарадзе продолжалось на протяжении многих лет, но прекратилось, когда последний присоединился к большевикам. В Варшаве Жордания также вел переписку с товарищами в Грузии, в частности, с Сильвестром Джибладзе и Игнатием Ниношвили, которым посылал революционную литературу.
В августе 1892 г. Жордания, которому к тому времени исполнилось 24 года, вернулся в Грузию. Здесь он и двое его близких друзей основали первую в стране марксистскую организацию под названием «Месаме-даси» («Третья группа»). Группа впервые собралась в декабре того же года в селении Зестафони (Западная Грузия), организатором выступил Ниношвили.
На тот момент она еще оставалась под влиянием народничества, и поначалу попытки Жордании убедить товарищей перейти на позиции марксизма не имели успеха. Тогда он написал работу под названием «Экономический прогресс и национальный вопрос», которая содержала всеобъемлющий анализ ситуации в Грузии с марксистских позиций. Представив этот текст на собрании группы в Тифлисе в феврале 1893 г., Жордания получил единодушную поддержку и выдвинулся в организации на руководящую роль. Но исполнить эту роль ему помешали обстоятельства.
Спустя всего девять месяцев после возвращения молодого радикала на родину он получил предупреждение, что власти знают о его деятельности и готовятся арестовать. В мае 1893 г. Жордания эмигрировал в Европу. Но нет худа без добра: за четыре года пребывания за границей он смог лично познакомиться со многими видными деятелями европейского социалистического движения.
В Швейцарии молодой грузинский марксист общался с русскими эмигрантами, в том числе с Георгием Плехановым и Верой Засулич. Спустя два года он прибыл в Париж, где повстречался с пламенным французским социалистом Жюлем Гедом и зятем Маркса Полем Лафаргом. Жордания побывал и в Штутгарте, где нанес визит Карлу Каутскому, ставшему ярым сторонником молодого грузинского социалистического движения.
«Каутский, – вспоминал Жордания, – произвел на меня глубокое впечатление своей скромностью, простотой, ясностью ума и огромной эрудицией». В Германии Жордания познакомился и с такой колоритной фигурой, как Александр Гельфанд – известный под псевдонимом Парвус, он впоследствии содействовал попыткам германского верховного командования подтолкнуть Россию к выходу из Первой мировой войны, используя большевиков во главе с Лениным. В 1897 г. Жордания поселился в Лондоне, где, подобно Марксу, регулярно посещал Британский музей. Британская столица произвела на грузинского социалиста благоприятное впечатление – так, в одной из своих заметок для тифлисских газет он описывал контраст между лондонским «бобби» и российским городовым.
По возвращении в Грузию в 1897 г. Жордания вошел в руководство Социал-демократической партии, выросшей из «Месаме-даси»[16]. Пребывание Жордании и других грузин в Европе не прошло даром – организация окончательно перешла на марксистские позиции. Как следствие, в своей работе социал-демократы переместили акцент с крестьянства на немногочисленный, но растущий городской рабочий класс Грузии, бросив все силы на создание просветительских кружков и организацию забастовок в Тифлисе, Батуме и других городах.
Казалось, для Жордании жизнь в деревне Ланчхути осталась далеко в прошлом. Но мало кто мог предположить тогда, что всего через несколько лет социал-демократы возглавят широкомасштабную революционную борьбу, которую будут вести не промышленные рабочие, а «масса невежественных мужиков» в родной для Жордании Гурии.
2. Репетиция
За почти семьдесят лет, прошедших с момента публикации «Манифеста Коммунистической партии» до русской революции 1917 г., лишь дважды социалисты захватывали политическую власть и пытались воплотить в жизнь свой общественный идеал. Первым таким примером была Парижская Коммуна 1871 г., которую Маркс и позднее Ленин называли прообразом социалистического общества будущего. Вторым – «Гурийская республика» 1902–1906 гг., получившая широкую известность в то время и совершенно забытая сегодня[17].
В этом нет ничего удивительного. В 1871 г. столица Франции воспринималась, пожалуй, как важнейший город Европы, и происходившие там события естественным образом оказывались в центре международного внимания. Гурия же была бедным уездом в Западной Грузии, отсталой приграничной области Российской империи. Но Гурийская республика заслуживает внимания не только потому, что она явила собой пример народного революционного самоуправления наподобие Парижской Коммуны. Она также предвосхитила будущий триумф демократических социалистов во всей Грузии.
Сегодня значение Парижской Коммуны несколько поблекло, но тогда, в 1871 г., и в последующие десятилетия она считалась переломным моментом в истории. II Империя Наполеона III в ходе короткой войны потерпела поражение от Пруссии, император оказался в плену у немцев, и во Франции была провозглашена республика. Но в беспокойном Париже народ взял власть в свои руки и начал невиданный прежде эксперимент по созданию демократии участия[18].
Парижская Коммуна управлялась советом, соединявшим законодательные и исполнительные функции, члены которого могли быть в любой момент отозваны избирателями. За короткое время она провела ряд реформ, включая запрет ночной работы в пекарнях и отделение церкви от государства, разрешила рабочим брать под свой контроль предприятия, брошенные владельцами. Коммуна просуществовала всего 72 дня и закончилась «кровавой неделей», когда в боях с войсками Французской республики около 10 000 коммунаров погибло, защищая свой эксперимент по созданию общества социальной демократии.
Хотя Маркс высоко оценивал вождей и мучеников Коммуны, сами они по большей части не являлись марксистами. В последующие месяцы и годы правая пресса активно муссировала тезис о роли в парижских событиях Маркса и основанного и руководимого им Первого Интернационала. Но, по собственному признанию мыслителя, в действительности он не оказал на эти события большого влияния, тем более – не руководил парижскими коммунарами.
Это не помешало Марксу воздать должное их героизму и подчеркнуть всемирно-историческое значение смелой попытки создать новое общество. Его близкий друг и соратник Фридрих Энгельс в одной из своих работ использовал пример Парижской Коммуны для ответа критикам концепции «диктатуры пролетариата». Энгельс хотел показать: Маркс, у которого само это выражение встречается всего несколько раз, никогда не призывал к чему-то, что напоминало бы диктатуры его времени – не говоря уже о тоталитарных режимах XX века. «Диктатура пролетариата» в понимании Энгельса подразумевала свободные выборы, подотчетное правительство, свободу слова и собраний. Спустя двадцать лет после поражения Парижской Коммуны он писал: «Хотите ли знать, милостивые государи, как эта диктатура выглядит? Посмотрите на Парижскую Коммуну. Это была диктатура пролетариата»[19].
Не прошло и десяти лет после написания Энгельсом этих строк, как в 3000 километрах от Парижа возникла Гурийская республика, во главе которой стояла ортодоксальная марксистская партия. С точки зрения теории и практики марксизма, эта попытка была даже важнее Парижской Коммуны. И, в отличие от последней, эксперимент в Гурии имел продолжение.
Жестокие репрессии в отношении коммунаров привели к тому, что господство правых партий во Франции установилось на долгие десятилетия. Гурийская республика послужила своего рода прологом эксперимента по строительству демократического социализма, который начался в Грузии чуть более десяти лет спустя.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Braunthal J. History of the International, 1864–1914. Vol. I. L., 1966. P. 351.
2
Ленин В. И. ПСС. Т. 16. С. 72.
3
Kautsky J. H. Karl Kautsky: Marxism, Revolution and Democracy. New Brunswick, 1994. P. vii.
4
Jaurès J. L’Armée nouvelle. P., 1915.
5
Tuchman В. The Guns of August. L., 1995. Р. 110.
6
Stevenson D. World War One And The Short-War Illusion / NEWS. SKY.COM: ежедн. интернет-изд. Дата публикации: 4.08.2014. URL: http://news.sky.com/story/world-war-one-and-the-short-war-illusion-10394372 (дата обращения: 20.07.2019).
7
Cit. in: Polasky J. The Democratic Socialism of Emile Vandervelde: Between Reform and Revolution. Oxford; Washington (D.C.), 1995. P. 113.
8
Hansard, 3 August 1914, URL: http://hansard.millbanksystems.com/commons/1914/aug/03/germany-and-belgium
9
Люксембург Р. Кризис социал-демократии. М., 1923. С. 2.
10
Jordania R. All My Georgias. P.; N.-Y.; Tbilisi, 2012. Kindle edition, loc. 1364. Реджеб цитирует воспоминания своего отца.
11
Тифлис – название столицы Грузии до 1936 г., когда она была переименована в Тбилиси.
12
Цит. по: Lang D. A Modern History of Georgia. L., 1962. P. 124.
13
Ibid.
14
Цит. по: Lang D. A Modern History of Georgia. L., 1962. P. 123.
15
Kazemzadeh F. The struggle for Transcaucasia, 1917–1921. N.-Y., 1951. P. 14.
16
Впоследствии Социал-демократическая партия была тесно связана с меньшевистским крылом Российской социал-демократической рабочей партии. Поэтому на страницах этой книги термины «меньшевики» и «социал-демократы» в грузинском контексте будут использоваться как синонимы.
17
Лучшая на сегодняшний день работа о Гурийской республике принадлежит профессору Стивену Ф. Джоунсу: Jones S. F. Marxism and Peasant Revolt in the Russian Empire: The Case of the Gurian Republic // Slavonic and East European Review. 1989. Vol. 67. No. 3; см. также его книгу: Idem. Socialism in Georgian Colors: The European Road to Social Democracy 1883–1917. Boston, 2005. Наиболее яркое свидетельство очевидца – книга итальянского журналиста Луиджи Виллари: Villari L. Fire and Sword in the Caucasus. L., 1906.
18
Работа Маркса «Гражданская война во Франции», статьи и обращения, написанные им в то время, до сих пор сохраняют свою значимость как критический анализ Парижской Коммуны.
19
Энгельс Ф. Введение к Гражданской войне во Франции // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 22. С. 201.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги