Бутылка
Я поднял предмет к окну, и тёплый вечерний свет прошил изумрудную гладь: очень прозрачное и совсем новенькое на вид стекло! Только в паре мест остались следы каменистого налёта, который мы счищали мочалкой. Но самой мочалкой мы её не царапали! Стекло было удивительно твёрдым. А горлышко даже с намёком на круговой выступ под крышку, как у современных бутылок. Но толщиною его корявые стенки казались едва не с мой палец, и отверстие между ними – всего сантиметр от силы. Тем более удивительной была кристальная ясность стекла.
– Это… ископаемое? Реликвия? – неуверенно спросила Алёна.
Я нервно хохотнул.
– Да не знаю! Никогда не читал о таком. В Древней Греции делали вазы, сосуды и кубки, но… не такие же!.. Как на пивзаводе!
– Так это… кто-то выбросил что ли? Она современная?!
– Вряд ли. Она выглядела как окаменелость. Не могла же за пару лет…
– Не могла…
Мы молчали. Алёна затушила окурок о влажный край фаянсовой раковины и кинула в унитаз. Потом снова повернулась ко мне.
– Но тогда откуда…
– Не знаю.
– Может…
– Вот только не надо мне тут сказок о пришельцах!
Я вскочил с края ванны и вновь глянул сквозь находку на свет.
– Ну почему о пришельцах? Может, о колдуньях и ведьмах… Ну что ты? Иди сюда…
Она потянулась ко мне, обвила руками. Я наклонился, припав к её мягким, немного отдающим дымом губам. Она выдернула у меня из рук артефакт и приткнула его на край раковины: между стеной и краном, чтобы не разбился. И я забыл обо всём. Приятная дрожь побежала от ног к животу. В общем, о находке в тот вечер мы больше не вспоминали и, вымотанные, уснули в слегка душноватой комнате, на двуспальной кровати. И лёгкий морской ветерок тихо поскрипывал форточкой, обдувая наши тела.
***
Я проснулся от звона посуды и понял, что уже понедельник. Нежно-розовое рассветное марево проникало с улицы в комнату, а из вечно открытых окон лилась ночная прохлада. Я передёрнулся, вспомнив, что́ мне предстоит на раскопках, и представив, как я буду смотреть всем в глаза.
«И вообще, не увезёт ли меня бобик в ментовку?..»
Но из кухни позвал нежный голос Алёны, и я вылез из постели, подрагивая от холода и от нервного напряжения.
В сковородке шипела яичница, был нарезан белый хлеб на доске. На столе стояла открытая банка кильки в томате (необычно для завтрака, но Алёна сказала, что ей нужно много белка).
Со сдобной булочкой всё это пошло на ура, но я почему-то никак не мог поднять на девушку глаз и упорно возил коркой хлеба по тарелке, прихлёбывая растворимый кофе.
– Не дрейфь! – вдруг сказала Алёна, заметив мою похоронную мину. – Всё будет окей!
Она сидела почти против света, наискосок к окну, с угла маленького ДВПшного столика с принтом под мрамор. Её гладкое плечо, выглянувшее из-под халата, отливало бронзой. Золотистый луч из окна, разделённого Т-образной рамой, ложился ей на висок, на блестящие пряди волос, высвечивал треугольник крыла аккуратного прямого носа, контрастно заострял грань верхней губы и скользил по розовой нижней… Короче, как ни избито звучит, но я едва мог дышать, глядя на неё. Было что-то невероятное в том, как она похорошела.
«Похоже, моё предыдущее впечатление – там, в кафе, – было ложным, и Алёна – моя ровесница. Может, старше на год, на два…»
Я улыбнулся и чмокнул её: скромно, в щёчку, чтобы не отвлекаться от настроя на рабочий день. Потом вспомнил о бутылке и стал настаивать, что её нужно спрятать. Но Алёна отмахнулась и просто сунула находку на полку прикроватной тумбочки, между каким-то хламом.
Мы оделись, вышли из дома и направились к ближайшей дороге. Было без пятнадцати семь, времени вполне хватало на длинный путь до раскопок.
Дальше нам пришлось разойтись по разным остановкам автобуса. И вскоре за Алёной приехал новенький жёлтый Икарус, идущий на побережье. Затем такой же, но белый и весь скрипучий, за мной.
Тогда ещё в салонах стояли компостеры для пробивки билетов, и покупать надо было их заранее в киоске на улице. Их отматывали от большой бобины. Бело-красные, бело-зелёные или бело-синие, в зависимости от цены поездки. Там была указана стоимость, а также номер партии, и это самое главное. Мелкие чёрные циферки на желтоватой бумаге, шестизначное число в цветной рамке. И мы искали счастливые, надеясь, что по три цифры номера в его левой и правой части совпадут если не полностью, то хотя бы частично, хоть в одной или двух зеркальных позициях по вертикальной оси. Например: двести сорок три, триста сорок один.
Выудив из кармана билет, по привычке я глянул на номер. Но там была какая-то каша без единой повторявшейся цифры. Облом.
Я щурился от яркого солнца, заливавшего салон сквозь мутные окна, высвечивавшего взвесь пыли в воздухе. Стараясь расслабиться и вести себя как ни в чём не бывало, отрешённо смотрел на пейзажи по бокам от серпантина.
Автобус лихо гнал в гору, аж подпрыгивая на кочках и сильно кренясь на поворотах. Зубчатые скалистые кряжи, где-то покрытые зеленью лохматых деревьев, а где-то совсем аккуратными, словно гребёнкой расчёсанными виноградниками, сменяли друг друга, ныряя в низины и вновь поднимаясь на холмы. Как фигурки детской игрушки – юлы с прозрачным колпаком, под которым на разных бороздках по плоскости при вращении бегут цепи пластмассовых елей наперегонки с оленями.
На фоне бархатной зелени выступали скелетно-белые гребни утёсов. Солнце, прячась за облака, посылало вниз столбы золота, обливая вершины светом и пряча низины в тень, дробя на осколки сложный пейзаж. И среди изумрудно-морского затенённого леса горели лимонно-золотистые пятна освещённой солнцем листвы.
***
В лагере всё было нормально, как и предсказала Алёна. Студенты как обычно, без спешки подтягивались к новым траншеям, лязгая инструментами и поднимая в воздух облачка пыли с утоптанной в камень земли.
Вовка встретил меня с улыбкой, но ничего не сказал. Никто не суетится, не бегал, ничего друг другу не пересказывал. Даже странно. А ведь ночные выстрелы должны были всех разбудить!
Но всё было тихо. Меня ни о чём не спрашивали, ни в чём не обвиняли. Только Александр Витальевич – наш научный руководитель – поглядывал на меня как-то недобро, сощурив серые глазки под срезом пятнистой банданы, а под чёрно-седой бородой мне мерещилась хищная ухмылка. И сторож был каким-то угрюмым, ещё мрачнее, чем раньше. Он сидел на раскладном табурете возле крепостной стены, в тени от палатки, и чистил ружьё. Я старался не смотреть на него, но и не показывать, что нарочно отвожу взгляд.
Короче, я очень нервничал, и поскорее полез подальше в траншеи раскопок, чтобы не мозолить глаза. И, как назло, оказался на том самом месте, где мы выкопали с Алёной бутылку. И, как на беду, как раз мне попалась новая, ценная и на этот раз вполне узнаваемая находка: серебряная гривна (массивное шейное украшение, а не монета). Металл был удивительно чистым, блестящим. Только в паре мест поцарапан и покрыт пятнышками окисления.
Прибежав на мой нервный возглас, все столпились вокруг и зацокали языками. Я стоял на земле на коленях, очищая находку от грязи. Подошёл научрук и присвистнул, но вроде даже не удивился.
– Ты прямо знал, где искать… – сказал он с усмешкой.
И вновь в его голосе мне послышалось что-то плохое.
Я протянул ему гривну, не решаясь глянуть в лицо, успешно пряча глаза под козырьком бейсболки. Но, отвернувшись, почувствовал его прожигающий взгляд: как раз там, где шею мою закрывал хвост длинных волос.
Препод что-то ещё говорил. Кажется, что упомянет меня в своей научной работе. А я смущённо отнекивался, искренне стремясь поскорее отделаться от опасного внимания.
К вечеру про меня наконец все забыли. Студенты и преподаватели бурно обсуждали новые находки. Кроме уже обычных керамических черепков и сосудов было обнаружено несколько железных наконечников стрел, а также не то помятая пластина доспеха, не то бронзовая табличка со следом выбитой на ней то ли надписи, а то ли узора, требовавшего дальнейшего изучения.
Научрук и эксперт-историк скрылись под большим тентом, куда относили находки и убирали в сейф. Большинство студентов собралось там же. А я, незамеченный, тихо шмыгнул вниз по склону холма, под которым проходила дорога, к остановке автобуса. Кто-то из учителей окликнул меня, предложив подвезти, но я так отчаянно замотал головой, что едва не потерял кепку.
И ещё долго меня преследовал взгляд сторожа. Он как будто нарочно взял в руки стоявший у стены карабин, положил его на колени и стал открывать-закрывать затвор, проверяя работу механизма.
Я ускорил шаг, припустив из лагеря чуть не бегом.
***
Алёна встретила меня у подъезда, обрадовав этим и удивив. Одета она была в пёстрый жёлто-белый сарафан, туго облегавший фигуру, с бретельками накрест, с принтом из больших грязно-синих спиралей. Повисла на мне, целуя.
– Ну, всё нормально?!
– Да… – выдавил я, кое-как справляясь с внезапным волнением.
– Тогда пойдём гулять, а? Устала… Эти бабки-дедки весь день! Бр-р-р!..
– Ладно… Только сумку закину…
И мы отправились на вечернюю прогулку. Поужинали в семейной столовой. Потом пошли на пляж, который к нам поближе. Народу было много, но терпимо.
Солнце пекло не так сильно, и воздух стал даже прохладным. А вода наоборот была тёплой, отливавшей в лучах солнца латунью. Мы плескались не меньше часа. Я подбрасывал Алёну из воды для нырков, и над морем звенел её смех. А когда мы вышли на берег, встретили на пляже моих одногрупников. Те с любопытством таращились на мою девушку, но после знакомства легко отпустили нас по своим делам.
Переодевшись в сухое, мы побрели по набережной, соединявшейся с кипарисовой аллей. Мимо пегих платанов, мимо белых цветов магнолии, мимо кустов сирийского гибискуса с большими лиловыми цветами и мохнатыми жёлтыми пестиками.
– Что делать будем с бутылкой?.. – не выдержав, спросил я, когда мы миновали людный бульвар и достигли края аллеи, не упиравшейся здесь в заборы прибрежных домов, а сливавшейся с реденьким лесом.
– Не знаю. Ты же специалист.
– Ну… я…
– Слушай, а она ценная, а?
Как ножом по сердцу резанули меня эти слова. Вернулись мысли о том, что Алёна – расхитительница исторических мест, окрутившая меня из корысти. Хотя… Как-то глупо получалось для профи.
Видимо, Алёна почувствовала, как сжалась моя ладонь вокруг её маленькой кисти.
– Да мне-то пофиг. Посмеялись… Приключение было… И всё! Но, может, тебе… Может, лучше…
– Подбросить её обратно?
– Ну да… – смутилась она, потупившись и замедляя шаг.
– Нет, спасибо. Нашёл уже сегодня гривну. Хватило… И так уже косо смотрят.
– О-о-о… А может… Всё же как-то удастся узнать, что это такое? Просто… Мне любопытно!
– Ну… Наверное, можно… Попробую зайти в библиотеку… Ай нет! Летом тут всё закрыто. Я бы спросил… У профессора в палатке есть книги и ксерокопии, но… Надо по обстановке смотреть…
Мы замолкли. Похоже, Алёна поняла мои опасения насчёт сторожа с научруком. А ещё существовал на раскопках негласный этикет между научным составом и студентами, когда вся слава достаётся первым, а вторым – хорошие оценки.
Но всё это было неважно. Я покрепче сжал руку девушки и поцеловал её. Мы пообнимались немного. А потом заметили, что совсем углубились в заросли можжевельника, каштанов и сосен, молодого ясеня, клёна, белой акации и розового крымского ладанника.
Вечернее солнце мягко светило сквозь зелень. Воздух ритмично звенел от пения кузнечиков. Дул свежий приятный ветер. Думать о плохом не хотелось. А вскоре мы набрели на особенную поляну. Земля здесь была устлана сломанными ветром ветвями, прошлогодней хвоей и листьями. Из-под них пробивались гроздья пушистых цветов: нежно-лиловый чабрец, розовый эспарцет, пурпурный и белый вереск, – обрамлённые, как пятнами света, серебристой листвой полыни. Вокруг витал нежный аромат лета.
Алёна охнула и долго любовалась цветами. Сначала замерла в нерешительности, а потом выбрала взглядом самую густую полянку, легко подбежала к ней, присела на корточки и стала собирать букет. Я хотел помочь, но она остановила:
– Нет. Хватит… – предъявив большую охапку розовых и лиловых цветов.
Она поднесла их к лицу, понюхала и протянула мне, щекотнув нос. Я чихнул. Посмеявшись, мы взялись за руки и отправились домой, подгоняемые в спину тёплым ветром. Лучи низкого солнца падали нам на плечи, и длинные тени тянулись из-под ног по рыжей земле. Просветы между деревьями вдруг наполнились тем загадочным опалово-лиловым маревом так запомнившихся мне южных сумерек.
Глава 3
Когда пришли домой, Алёна поискала на кухне, во что бы поставить букет. Но никаких мало-мальски приличных сосудов не было, только двухлитровые банки. Тогда она двинулась в комнату и решительно наклонилась над тумбочкой. Метнулась в ванную и… вернулась с нашей бутылкой, из которой бодро торчал пышный лиловый букет!
– Ты чего?! – возопил я. – Вдруг увидят?! Хозяйка!..
– Да не… Она придёт проверять нас только на следующей неделе. И потом… Ну какая-то кривая бутылка… Подумаешь…
– Подумаешь?!
– Да. Ты смотри, какая она гладенькая! На ней же не написано: «Я с древнегреческих раскопок!» К тому же… Надёжнее всего что-то прятать на самом видном месте!
И правда. Я прыснул от смеха. Бутылка была на вид новенькой, глянцевой, ярко-зелёной. Хоть и вся кособокая, мятая, слегка сплющенная там и сям, но… Может, это задумка художников! И лиловый букет отлично смотрелся в густо-изумрудном стекле.
Алёна поставила его на тумбочку и стала раздеваться. Хоть я видел это уже и раньше, но… всё никак не мог привыкнуть к тому, как из-под лёгкой одежды появляется загорелое тело с соблазнительными изгибами. Я подошёл и обнял её, прикоснувшись к прохладной коже.
Обычно на упругом матрасе и чистых белых простынях мы крепко засыпали в обнимку и спали до утра. Но в ту ночь мне не удалось выспаться. Я ворочался и просыпался от ярких, сюрреалистических снов. Даже запомнил одно посетившее меня видение.
Начиналось всё довольно мило: мы с Алёной, как накануне, гуляли по берегу моря, только пляж был пустым, без туристов. Даже солнце светило не ярко, а было каким-то приглушенным. Вроде его блики по-прежнему искрились на волнах, но из-под деревьев на пляж наползала густая тень, словно курящаяся дымом: как будто чернила, разлитые в воду.
И вот мы на поляне с цветами. Но это уже не душистые, пышные лиловые кисти, а какие-то корявые, мятые пучки бугристых ветвей. Словно кто-то плеснул на цветы какой-то вязкой субстанцией, так что соцветия слиплись в тяжёлые жирные гроздья, пригнувшись к земле и застыв комковатой массой.
И вдруг обстановка меняется. Я стою на той же поляне, но обычной, залитой солнцем. Вдали вздыхает море, и ветер шелестит в хвойных кронах. Алёна рядом. Я пристально смотрю на неё, поражаясь её красоте. Она совсем не такая, как наяву. Черты лица тоньше, изящней. Фигура не атлетически крепкая, а очень стройная, но с округлостями в нужных местах. Даже рост Алёны меняется. Кажется, она на глазах вытягивается вверх, и уже не едва достаёт мне головой до плеча. Нет. Теперь она выше, лицо её наравне с моим. Она с доброй улыбкой смотрит на меня огромными, ясными серо-голубыми глазами. И те кажутся на солнце зелёными.
Я вдруг задыхаюсь от нежности, притягиваю её к себе, целую. И вот мы уже опускаемся в заросли цветов… Мокрых и липких цветов. Я пытаюсь вскочить, оттолкнуться, но упираюсь взглядом в лицо девушки. А оно вдруг начинает меняться. Как на плавящемся полиэтилене, поднесённом к огню, на лице проступают чёрные пятна. Углубляются глазницы и ноздри… Широко раскрывается рот и чернеет беззубой ямой.
Провалы становятся больше и сливаются вместе, как дыры, прожигаемые перегретым металлом проектора в киноплёнке. Они начинают синхронно вращаться, и от их рваных краёв тянутся по спирали к соседним щупальца черноты.
Всё сливается в круговороте мрака. Я чувствую под ладонями плечи Алёны, ощущаю её дыхание и пытаюсь рвануться назад, выкрутиться из объятий, но тут… Передо мной разверзается устье чёрной воронки, затягивая мою голову внутрь. Я пытаюсь заорать, только челюсти сводит от тяжести. Кости трещат под давлением. И нет ничего, кроме боли, тьмы и стука крови в висках…
***
Я очнулся в холодном поту. Предрассветная синева наполняла комнату. Всё в груди больно сжалось. Я вздрогнул, заметив рядом неподвижное тело Алёны. Но пригляделся и понял, что она просто мирно спит. Её грудь под тонким одеялом вздымается и опадает. Колышется от дыхания прядь волос, упавших на щёку.
Я замотал головой, пытаясь прогнать наваждение. Сел, опустил ноги на пол. Тут мой взгляд упал на тумбочку у изголовья кровати, и сердце ёкнуло. Я не узнал букета.
Мне показалось, что из бутылки торчат комковатые ветви, которые я видел во сне. Но через миг всё пропало. Я понял, что за ночь цветы просто раскрылись сильнее, и стебли провисли под их тяжестью, так что букет стал растрёпанным.
Сумерки отступали. За окнами прояснялось, и в комнату хлынул розоватый рассвет. Мой взгляд скользнул по бутылке, бесцельно зашарил вокруг. И что-то опять показалось. Как будто кривые стенки бутылки не блестели зелёным, а были совсем прозрачным, лишь слегка искажая лучи света, проходящего сквозь стекло, и меня форму предметов за ним. Я дёрнулся, впившись взглядом в бутылку.
Но тут за спиной зашуршало. Я уже не так испугался: понял, что это Алёна ворочается, просыпаясь. Мои мысли куда-то поплыли. Я повернулся к девушке. А когда в другой раз посмотрел на бутылку, то всё было как раньше.
Алёна лежала на мягкой подушке, глядя в потолок не совсем ещё осмысленным взглядом. Потом оживилась, моргнула. Посмотрела на меня, улыбнувшись.
– С добрым утром! – хрипловато шепнула она и потянулась ко мне.
– С добрым… – не то буркнул, не то кашлянул я, но всё же склонился и чмокнул Алёну в пересохшие губы, неизменно отдающие дымом.
***
Очередной день на раскопках прошёл почти без особенностей. Находки были скромными и вполне обычными. Разнокалиберные метательные ядра, громоздкие глиняные кувшины и бой керамической посуды потоньше. Несколько стеклянных осколков. Но они были не такими, как бутылка: шершавыми и очень мутными, покрытыми въевшейся грязью, так что даже их истинный цвет сложно было определить.
Научрук не донимал меня слишком уж пристальным вниманием, а сторож был по-обычному вялым, разморённым от жары. И домой я вернулся в отличном настроении. Мы с Алёной решили не ходить сегодня на пляж. Сгоняли в магазин, купили овощей, мяса и попробовали приготовить домашний ужин: что-то вроде жаркого с гарниром и салат из капусты с консервированным тунцом. Даже взяли ко всей этой роскоши местного розового вина.
Алёна сидела за кухонным столиком напротив меня в симпатичном домашнем халатике. А я всё никак не мог сосредоточиться на ней. Стыдно сказать, но хоть мы и покупали продукты пополам, мой запас денег уже заметно истощился. Надеяться можно было разве что на зарплату с раскопок. Но там тоже были копейки, так что радоваться не приходилось.
Девушка, конечно, заметила моё мрачное настроение и попробовала меня расшевелить. Но я вяло отвечал на вопросы, не желая объяснять всё про деньги. В конце концов она поднялась, обогнула стол и шагнула ко мне, распустила пояс халата. Её загорелые ноги оказались по бокам от моих, а обнажённая грудь – прямо напротив глаз.
Снизу-вверх я заглянул ей в лицо. И мне показалось, что кожа её стала совсем безупречной. Шея была абсолютно гладкой и нежной, а загорелые плечи как будто лучились сиянием. Ну прямо какое-то колдовство!
Я обнял Алёну и придавил её к краю стола. Ещё протянул руку, чтобы задёрнуть тюль на окне, но это было бессмысленно. И мозг совсем отключился. Потом это повторилось в спальне и в душе, так что уснули мы только после часа ночи. Соседи снизу стучали по батарее, требуя тишины, но нам было наплевать. Хорошо, что никто не вызвал милицию.
***
Перед рассветом я снова проснулся. Алёна сопела рядом, и взгляд мой метнулся к бутылке. Мне показалось… Нет, что-то явно было не так со стеклом! Да и букет стал пышнее, хотя, пожалуй, куда уж? Сколько можно распускаться цветам? Я несмело протянул руку и коснулся прохладного глянца. Ничего не произошло. Тогда я поднёс бутылку к глазам.
Странно. Стекло, недавно казавшееся абсолютно прозрачным, сейчас было таким тёмным, что я не видел стеблей цветов. Я вскочил, рванулся к окну. Глянул на просвет…
Опять ничего! То есть нет… Я видел сквозь кривые стенки бутылки размытые контуры деревьев, дома́… Но вот не было там никаких стеблей! Даже тени от них! Ни намёка!
Кровь ударила мне в виски, сердце сжалось и забилось быстрее. Я метнулся на кухню, выдернул из бутылки проклятый букет и бросил в ведро. Вроде было сопротивление стеблей, как будто их что-то держало. Застряли в кривом горлышке?
Я снова посмотрел сквозь бутылку. И стекло совсем прояснилось. Стало почти бесцветным и не искривляло предметы. Обстановку маленькой кухни было видно без искажений!
«Наверное, стебли букета давали густую тень, отражаясь в стенках горлышка, и стекло потемнело от них…»
Но тут я повернулся и глянул сквозь бутылку на комнату и… всё внутри у меня перевернулось.
Уже светало, и видно было куда лучше, чем раньше. Но комнату я не узнал. Не увидел ни кровати, ни шкафа, ни тумбочки…
Хотя нет. Я видел… но всё было какое-то… вывернутое наизнанку! Левая половина комнаты – на месте правой, но и сами эти половинки «отзеркалены»: вещи, что должны быть сверху, оказались внизу, и наоборот. Половина кровати висела в левом углу на потолке, а вторая половина – справа. Какой-то поломанный шкаф темнел между ними. Сбоку из пола торчал обрывок люстры… И по центру все эти куски сливались в невероятную кашу, во фрактальный хаос калейдоскопа: слипшиеся друг с другом осколки вдребезги разбитой реальности.
Я вздрогнул и чуть не выронил бутылку. Моё предплечье обвили нежные руки Алёны. Даже и не заметил, когда она проснулась и подошла ко мне! Сердце в груди стучало словно паровой молот. Я кое-как опустил дрожащую руку с бутылкой.
– Чего ты? – спросила девушка, пристально на меня глядя.
– Ничего, всё окей…
Я выдавил из себя улыбку, хотя онемевшие губы не слушались. Приобнял Алёну, погладил по спине, положил подбородок ей на макушку (украдкой осмотрев комнату и убедившись, что всё как обычно). Подумал, что просто мог повернуть бутылку особо кривой стороной, так что изгибы стекла покрошили изображение в фарш.
Алёна забрала артефакт у меня из рук. Ничего не спросив, поставила обратно на тумбочку. Заметила и цветы в ведре, но промолчала. Потом, после завтрака, я увидел на кухонном столике банку с этими цветами. Бутылка осталась в спальне. Одеваясь на работу, я пробовал спрятать её на полку тумбочки, но когда пришёл вечером, понял, что это бесполезно: она была опять на виду. И опять с букетом цветов. Алёна где-то успела нарвать новый, такой же сиреневый. Но на этот раз к лиловым цветам прибавилась золотистая кашка, сиявшая на фоне пурпура кусочками солнца.
Алёна не дала мне сказать и слова: сразу потащила в постель. Я пытался возражать, но она была просто неистовой. Я обалдел, и все мысли из головы снова вылетели. Спальню заполнили стоны и стук соседей по батарее.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги