Растрата

Обратным рейсом он шел груженный пушниной, оленьими шкурами – грузом дорогим – и от этого любил прихвастнуть. «Знаешь, – говорил он на ухо знакомому встретившемуся капитану, – сколько у меня в трюмах лежит? Полтора мильона, считай, золотом. Подумаю – страшно становится… Сроду не помыслишь: в такой посудине – такие ценности. И приятно, черт возьми!..»

Капитаном Рогожников начинал себя чувствовать именно с момента отплытия. До этого Васька Типсин мог и послать его куда подальше либо на работу не выйти, а потом даже не объяснить почему. Мог и спорить с ним, как лучше отцентровать дизель или еще какой ремонт провести, но едва «Золотая» отваливала по весне от пристани, авторитет капитана мгновенно подскакивал. «Команда» становилась покорной и управляемой.

Илья вывел самоходку на фарватер, и Туруханск начал быстро уменьшаться, сливаясь в белую полоску заснеженных крыш. Мелькнул за стеклом рубки унылый Монастырский остров, и впереди открылось слияние Енисея и Тунгуски – почти море. Здесь всегда штормило, и Рогожников убавил ход – не дрова везем, половина продуктов в стеклотаре…

– Тронулись, капитан? – спросила Лунева, забегая в рубку. – Замерзла я совсем, ветрище такой…

Рогожников молчал, все еще продолжая видеть перед собой немо кричащего Витьку: «Это мой папка!..»

– Меня сестра провожала, – сказала Лунева, прижимаясь к обогревателю. – А тебя никто не провожает?

– Савушкин, – буркнул Илья.

– Шутник! – рассмеялась Александра. – Упаси бог от таких провожатых!

– Меня не спас…

– Потому что ты с самого начала – дурак, – заявила она. – Не по себе дерево рубил, вот и отлетела щепочка.

– Чего-о?.. – протянул капитан хмуро и грозно. – Какое твое дело?

– Ладно тебе! – весело отмахнулась Лунева. – Я про тебя все-все знаю. И про Лидку знаю. От меня можешь не скрывать, – она рассмеялась, – туруханский Отелло…

«Ну сплетники! – подумал Илья. – Это все бабье разнесло, что проверять приходило. Депутаты, воспитатели… Не совались бы, так мы с Лидкой, может быть, и жили…»

– Ты на меня не злись, Илья, – неожиданно грустно попросила Александра. – Мне в этой истории больше всех тебя жаль. Безвредный ты парень, вот тебе и не повезло. Все на сердце берешь, а в нашей жизни, Илюша, больше умом надо, рассудком жить. Ишь, схватил ружье, помчался… Ведь не убил бы все равно! Не убил бы! А тюрьму железно заработал. Ну не дурак ли?

«Дурак, – про себя согласился Рогожников, – чего говорить-то…»

– Вот жену твою в Туруханске Лидией Сергеевной зовут, – продолжала Александра, – а тебя как? Илья с «Золотой», Илюха Рогожников. Уловил разницу? Соображаешь, почему перевес-то на ее стороне?

Рогожников до конца не сообразил, но основную мысль ухватил. Показалось, в холодной рубке потеплело. Он придавил грудью штурвал, облокотился на него и посмотрел на Луневу. «Она же толк в жизни знает, – подумал он. – Ее тоже колотило не раз, умная женщина…»

Саша Лунева появилась в Туруханске лет семь назад. Приехала с мужем, молодым пилотом Ан-2, откуда-то с Урала. Рогожников иногда зимой встречал их на улице и чуть завидовал. Летчик ходил в собачьих унтах, в меховой куртке нараспашку и в любое время года – в фуражке. Высокий, ладный, по-цыгански смугловатый и веселый. Саша рядом с ним выглядела Снежной королевой: белая шуба, песцовая шапочка и лицо белое, с румянцем от мороза. Так уж издавна повелось во всех северных поселках: жены летчиков, капитанов, геологов почему-то были самыми красивыми, самыми приятными, будто их специально отбирают где-то и отдают в жены мужественным людям. Саша работала продавцом в универмаге, все время на людях – так сказать, «на ветру». Туруханские парни иногда заходили в магазин просто поглядеть на нее, без нужды спрашивали какой-нибудь товар, терлись возле ее прилавка, пряча в воротник небритые подбородки. Она же равнодушно смотрела мимо и, наверное, думала о своем «летуне».

Спустя три года ее муж разбился. Из-за низкой облачности он прижимал самолет к земле и, пересекая Тунгуску, упал на вершину высокой горы, зацепившись крылом за единственную росшую там березку. Он был еще жив после падения, так как смог выбраться из кабины и уползти метров на сто от самолета. Но очень долго не могли отыскать место падения, так как он несколько отклонился от курса. В поселок его привезли с землей, судорожно зажатой в кулаках, и между пальцев торчали сухие, колючие травинки…

Рогожникова сразила эта смерть. Ему чудилось в ней что-то героическое, необыкновенное, какая-то невыносимая жажда жизни была у этого парня до самого последнего мгновения.

Есть же на земле, думал он, какие-то недосягаемые люди. Они и летать умеют, и жены у них красивые, и умирают они вот так, на лету.

Не прошло и года, как по Туруханску разнеслось, будто вдова пилота уже окручивает мужиков в поселке. То с одним видели, то с другим. Ворчали бабы: мужиково тело не остыло еще, а она крутится уже. Рогожников не верил и однажды с тещей своей из-за этого поругался. Сплетни, конечно, не обошли и Сашу Луневу, но она как-то стойко относилась к ним, не огорчалась, не пряталась от злых глаз и языков, как думалось Илье, а ходила в кино и даже на танцы. Но скоро все-таки уехала в Совречку, где Рогожников встретил ее уже в должности завскладом. «Довели человека! – сказал он теще. – Начесали языки – убегать от вас пришлось! Что за люди, никакого житья от вас!..»