Фигня (сборник)

– Прикладом нельзя. Зачет по стрельбе, – напомнил Вадим.

Теперь противники били друг по другу в упор, так что отскочившие пули, случалось, возвращались обратно. Маккензи тупо бил в одну точку Ивановой каски, будто буравил дыру в стене шлямбуром. Вмятина была чудовищная, палец влезет. Иван набирал очки выстрелами по туловищу. Бронежилет Маккензи разлохматился, напоминал уже дедовский разлезшийся ватник, найденный на чердаке пятьдесят лет спустя после смерти деда.

Комиссия сбилась со счета попаданий.

И тут патроны у обоих кончились.

– Гранату, ебена мать! – прорычал Маккензи.

Это был дополнительный вопрос по билету. Ассистенты, сидевшие на корточках в укрытии, как мальчики на корте, бегом поднесли состязающимся по гранате, те разом вырвали чеку, метнули и взорвались, обезобразив зеленое стрельбище.

Когда дым и пыль рассеялись, в глубоких воронках лежали окровавленные, но живые, курсант и преподаватель.

Обоих унесли в медчасть. Комиссия после небольшого разбора поставила Ивану отлично. О служебном соответствии Маккензи пока не говорили.

Был объявлен получасовой тайм-аут, во время которого Ивану и Джеральду накладывали швы. Капитан вернулся на экзамен весь в повязках и вызвал на поединок Вадима. На этот раз выбрали пистолеты ТТ и по три обоймы каждому. Вадим сразу ушел в глухую защиту, улегся в воронку, образованную взрывом, и стал потихоньку закапываться в рыхлую землю, вибрируя всем телом. Напрасно Маккензи кричал ему про мать и требовал, чтобы Вадим показал хоть какую-нибудь часть тела. Вадима не было видно, из земли торчала только каска и кисть с пистолетом, который производил ритмичные выстрелы.

Оба остались невредимы, Вадим получил удовлетворительно.

Без перерыва экзаменовался Заблудский. Он показал себя настоящим работником культуры, подошел к экзамену как эстет. Потребовал дуэльные пистолеты Лепажа. Тут, конечно, не только любовь к истории и красоте сыграла свою роль. Пистолет Лепажа однозарядный, и Леша надеялся – авось пронесет.

При таких пистолетах и правила стрельбы были дуэльные. Стрелялись с десяти шагов. Преподавателя и курсанта развели по обе стороны барьера, обозначенного ветками боярышника, и скомандовали сходиться. Маккензи выставил руку с пистолетом вперед и направился к барьеру с видом человека, у которого нет времени на пустяки. Быстро расправиться – и дальше.

Заблудский двинулся навстречу капитану бочком, приставным шагом, как артист пантомимы. Внезапно, не доходя метров двух до барьера, Заблудский вытаращил глаза и ткнул указательным пальцем в небо:

– Гляди, ебена мать!

Маккензи, конечно, задрал голову вверх и вытаращился на чудо, увиденное Алексеем. Но ничего там не увидел. Алексей улучил момент и выстрелил. Попал аккурат в пистолет противника, разнес его в щепки. Со страха, конечно. Но выглядело это эффектно. Комиссия впервые зааплодировала.

Маккензи завыл от боли в перебитой кисти, в которой была зажата сломанная рукоять пистолета. Как в дерьмо опущенный.

Алексей получил отлично и особый значок за изящество и артистизм, которым награждались агенты Интерпола, сумевшие справиться с преступником наиболее быстрым, красивым и бескровным способом. На значке был изображен Чарли Чаплин, повергающий на землю с помощью своей трости огромного верзилу.

Разобравшись с курсантами, обратились к преподавателю.

– Капитан! – сказал полковник. – Интерпол отмечает исключительно высокую подготовку русских курсантов, их сообразительность и ловкость. Спасибо, Джеральд… Но вы устали. Вам нужно отдохнуть.

– Да… Да… – потерянно твердил Маккензи. – Но кто будет экзаменовать парней дальше?

– Мы попросим мистера Пак Чжонхи, нашего эксперта, – указал полковник на дремлющего корейца.

– А вы не боитесь, полковник, что в этом случае Интерпол не получит ни одного специалиста? Вдобавок тела отправлять в Россию. Сплошные расходы, – сказал Маккензи.

– Ничего, мы попросим мистера Пака работать в одну треть его силы. – Полковник потряс старичка за плечо. – Серти сри персент, мистер Пак! – проорал он ему в лицо.

Глуховатый старичок проснулся, захлопал узкими глазками, как китайская кукла, затряс седой бородой. Но потом закивал, мол, понял. И ушел переодеваться.

– Я вам не завидую, ебена мать, – прямо заявил Маккензи стажерам. – Старина Пак из вас котлету сделает.

– Этот божий одуванчик? – удивился Заблудский.

– Угу. Божий, – Маккензи сплюнул кровью.

Старичок появился в длинной белой хламиде, под которой невесомо колебалось его тщедушное тельце. Сложил морщинистые ручки перед собою и поклонился партнерам.

– Раздевайтесь, – приказал Маккензи.

Он уже развалился в кресле, потягивал джус.

– Парни, я не смогу его бить. Ему же за восемьдесят, – сказал Иван, раздеваясь.

– Ну, ты осторожнее… Мягче… Ногами не бей, – посоветовал Леша.

Иван разделся до своей чемпионской формы и вышел на татами. Поклонился старичку.

Однако тот посчитал, что уже кланялся русским, поэтому вместо приветствия просто вспорхнул в воздух, как бабочка-капустница, и произвел ногами какое-то движение, которое никто не уловил в силу его абсолютной молниеносности. Наблюдатели успели зафиксировать только сам момент касания пятки старичка иванова носа. Пятка была тоже морщинистая, чистенькая. Вообще старичок был ухоженный.

Ивана откачивали десять минут. Старик в это время дремал на татами в положении стоя. А может, медитировал.

Когда Иван пришел в сознание, он спросил:

– Что это было? Какой прием?

– Радушный, – сказал Заблудский.

Иван вышел на татами и сразу, уже без прежнего пиетета, бросился на старичка. Он тоже хотел поразить его пяткой, красиво полетел на него в положении стрелы, но старик, неуловимо отклонившись, перехватил пятку Ивана и, продолжив его стремительное движение, направил дальше.

Иван улетел метров на десять и рухнул на ковер, как подбитый самолет.

Последующие пять минут были посвящены полетам Ивана над, рядом и даже под старичком. В это время старик напоминал юного авиаконструктора, который проводит испытания новой летающей модели. Наконец ему это надоело, и он прикончил свою модель коротким ударом ребра ладони по печени, когда Иван в очередной раз, матерясь, пролетал мимо.

Ивана унесли, а на ковер вышел бледный капитан Богоявленский. Он попытался сразу провести удушающий прием, старик дал себя обнять, и Вадим изо всей силы сдавил его, как вдруг, охнув, стал оседать и сполз по старичку вниз.

Кореец сделал знак врачам, чтобы они действовали быстрее. Видимо, прием был серьезный. Но какой – об этом оставалось только гадать.

Заблудский вышел на татами с широкой улыбкой и сразу направился к корейцу с протянутой растопыренной пятерней. Хотел, видно, пожать ему руку, поблагодарить за прекрасное владение ушу. Старик тоже улыбнулся, польщенный, и протянул узкую ладошку Леше. Однако тот, схватив ладошку, тут же резко дернул руку старика вниз и подставил колено, чтобы встретить его лицо. Невесомый кореец врезался бороденкой в лешино колено и упал. А Заблудский, недолго думая, ухватился за край его хламиды и натянул ему на голову, лишив экзаменатора ориентации. Запакованный в собственное одеяние старик беспомощно барахтался на татами. Алексей поднял его, как мешок, из которого торчали ноги, и раскрутив, бросил за ковер. После чего, победно ткнув кулаком в небо, удалился с ковра.

Когда потрясенный кореец выпутался из хламиды, он подошел к Заблудскому и, упав на колени, ткнулся лбом ему в ступню.

– Ничего, отец. Бывает… – ласково проговорил Алексей.

Заблудский получил отлично и второй значок с Чарли Чаплином, остальные довольствовались тройками…

Вечером пили у себя в номере. Алексей живописал события устно, Ольга строчила статью в «Курьер», посвященную экзамену, Вадим сочинял рапорт в ФСБ.

Перевязанный с ног до головы Иван прислушивался к желудку, где, как бомба замедленного действия, лежал яд Маккензи. Затем ушел в туалет. Через пять минут оттуда донесся его торжествующий рев.

– Просрался… – счастливо улыбнулась Ольга, оторвавшись от статьи.