Смежный сектор

Ник, который хотел спросить, долго ли маленький шар собирается валяться на полу, вещая из-за груды тряпья, опустил пистолет и откинулся на спинку кресла.

Его опять лихорадило, но уже не от холода.

Астафьеву вдруг вспомнились страшные легенды о людях, которые действительно могли общаться с машинами, отдавая им мысленные приказы. Если верить мифам, все они погибли во время Внешней Атаки. Причиной их смерти, по преданию, стали микроскопические устройства, соединенные с разумом…

Рука с пистолетом медленно поднялась.

– Ты лжешь. Имплант – это смерть!

Палец соскользнул на сенсорную гашетку оружия.

Лучше погибнуть в схватке с ксеноморфами, чем позволить машине угнездиться в собственной голове. Вот чего так панически боялись предки. Николай до последнего момента просто не понимал этого.

Уставшая ослабевшая рука дрогнула, и первая пуля лишь расщепила облицовочный пластик пола рядом с грудой одежды, взвизгнув в рикошете.

Ничего… Сейчас я прицелюсь…

Это была последняя осознанная мысль Николая.

Помогать людям.

В двух словах, оказывается, был заключен гигантский, разносторонний, и, как ни парадоксально, – противоречивый смысл.

В основе ИПАМа лежала нейроподобная сеть: полтора миллиона искусственных нервных клеток, изготовленных на молекулярном уровне.

Почему искусственных, а не живых?… ведь удачные опыты по интеграции в компьютерные системы нервных тканей млекопитающих проводились еще в начале двадцать первого века.

Разработчики автономных интеллектуальных модулей, призванных облегчить работу экипажа космического корабля, исходили, прежде всего, из соображений надежности и функциональности. Живая ткань требует особых агрегатов поддержки, нервным клеткам необходимо питание, кислород, определенный температурный режим. Всех вышеперечисленных недостатков лишен искусственный нейрон. Он может функционировать в условиях вакуума и различных агрессивных сред, что немаловажно в при возникновении нештатных ситуаций.

И все же, не смотря на отсутствие живой органики, нейросеть ИПАМа по принципам функционирования являлась точной копией биологических прототипов.

Казалось бы – полтора миллиона нейронов не могут сформировать систему, обладающую зачатками разума, а уж тем более реализовать на практике такие сложные процессы, как ассоциативное мышление или минимально необходимый комплекс рефлекторных реакций, схожих по своей сути с инстинктом самосохранения.

Все объяснялось достаточно просто. Нейросеть ИПАМа не была загружена рутинными функциями. В ней не хранились данные, она занималась лишь обработкой информации, которую поставляли периферийные устройства. В общую структуру сфероида входили помимо центрального нейромодуля десятки кибернетических устройств, таких как сенсоры, модули памяти, арифметические сопроцессоры, системы анализа движения и распознавания образов.

Уникальный аппарат, сочетающий в своей конструкции все лучшее, что создала эволюция и изобрели люди.

И все же, реакция ИПАМа на произведенный в него выстрел, не укладывалась в рамки той логики функционирования, что заложили в него проектировщики и программисты.

Помогать людям.

Импульсы возбуждения пробегали по искусственным нейронам в тысячи раз быстрее полета пули, за ничтожный интервал времени он успел не только осмыслить ситуацию, но и выработать метод противодействия.

Разрушение недопустимо.

Помочь человеку, отвергающему помощь – невозможно.

Регресс выстроил между ними неодолимую стену непонимания.

Он должен помогать людям.

Вывод один: Люди должны стать прежними, разумными, конструктивными, очистить свой разум от фобий, преодолеть бездну регресса.

Способ достижения цели: внедрение имплантов, возмещение утраченной информации посредством программ настройки биологических нейросетей.

Степень вреда, причиняемая человеку:

По логике ИПАМа вред, как таковой, отсутствовал вообще.

Все эти выводы заняли малую часть ничтожного промежутка времени между произведенным и предполагаемым выстрелами.

Окажись рядом люди, причастные к созданию автономных интеллектуальных модулей, они бы расценили действия сфероида как выход за рамки предоставленных ему полномочий, констатировав сбой, но, увы, рядом находился только Николай.

Он не успел вторично прицелиться.

Система беспроводной связи ИПАМа вошла в контакт с ближайшим компьютерным терминалом, и передала необходимые инструкции.

Из неприметных отверстий открытой реанимационной камеры под давлением вырвался газ, используемый для общего наркоза при хирургических операциях.

Астафьев успел ощутить лишь резкий неприятный запах; в следующий миг оружие выскользнуло из ослабевших пальцев, и глухо стукнувшись о монорельс, отлетело в сторону…

ИПАМ еще не мог двигаться, но, установив связь с терминалом реанимационного компьютера, уже убедился, что в медицинском модуле хранится запас необходимых устройств, предназначенных для имплантации.

Оценка психической устойчивости пациента, по наблюдениям автоматической системы, пользовавшей Астафьева после ранения и ампутации, не вызывала опасений. ИПАМ отлично понимал разницу между действительным уровнем эрудиции, и потенциальными возможностями человеческого мозга. При правильном проведении операции Николай не только усвоит новые для него знания, но и будет воспринимать их как нечто само собой разумеющееся.

Он помогал человеку.

С момента его внезапного отключения прошло четырнадцать лет.

Ни одна база данных, доступная через аппаратные средства медицинского модуля не содержала сведений о событии, которое Николай Астафьев обозначил термином «Внешняя Атака».

Более того, в отсеках корабля повсеместно функционировали дубль-системы, что прямо свидетельствовало о глобальном сбое основных кибернетических сетей.

Сфероид обладал обширными техническими знаниями, но его осведомленность о событиях новейшей истории, равнялась нулю, – это он понял, как только Николай перенес простую, с точки зрения медицины, операцию по имплантированию кибернетического модуля связи.

Стоило миниатюрному прибору заработать, как сфероид тут же получил доступ к наиболее ярким эмоциональным воспоминаниям человека, – они буквально рвались наружу, невзирая на искусственный сон, в который из предосторожности погрузила Астафьева система оперативного нейрохирургического вмешательства.

Пока Ник спал, ИПАМ усвоил массу новых данных. Он увидел глазами человека разрушительные последствия упомянутой им Внешней Атаки, понял, что между представителями двух рас, вместе стартовавших из Солнечной системы на борту тандемного космического корабля, идет жестокая, бескомпромиссная война за скудные ресурсы, необходимые для работы вторичных систем жизнеобеспечения.

Его задача – помогать людям.

Это означало, что ИПАМ автоматически должен вступить в существующую борьбу на стороне своих создателей?

Он попытался опровергнуть данный постулат, но не смог этого сделать.

Николай все еще спал.

Маленький сфероид парил над его телом, решая для себя сложнейшую задачу: как помочь людям, не нанося прямого вреда другим разумным существам?

Он так и не пришел к однозначному решению, когда Астафьев впервые ненадолго очнулся после имплантации.

Николай бредил, мучительно приходя в себя, его взгляд то прояснялся, то вновь тускнел, – масса новых, шокирующих ощущений стучалась в рассудок, заставляя вновь и вновь проваливаться в спасительное, но короткое беспамятство.

По подсчетам ИПАМа прошло восемь бортовых суток, прежде чем психика Николая сумела адаптироваться к подключенному устройству.

В очередной раз придя в сознание, он нашел взглядом маленький сфероид, и вдруг тихо, едва слышно произнес:

– Теперь я твой хозяин…

Для нейрокибернетического устройства эти слова прозвучали как освобождение.

Вот где скрывалось решение, устраняющее все противоречия и запреты.

Он будет помогать одному человеку, делясь с ним техническими знаниями, давая советы по эффективному выживанию, а Николай сам решит, как распорядиться полученной информацией.

Теперь по логике ИПАМа он мог на практике исполнить свой долг, не нарушая внутренних программных «вето», наложенных на определенные действия. Всю ответственность за принятие конкретных решений, целевое использование полученной информации, брал на себя Астафьев.

Маленький серый кардинал парил над телом восемнадцатилетнего калеки.

Уже не персональный компьютер, но еще не мыслящее существо.

Блок искусственных нейронов в прочной, понизанной сенсорными системами оболочке. Зачаток интеллекта, решивший для себя первую серьезную дилемму бытия, наивный, как ребенок, но обладающий огромным запасом знаний.

Жестокий малыш, по своим канонам свято убежденный, что творит добро.

Следующая встреча Доминика Ван Хеллена и Николая Астафьева произошла спустя три месяца после памятной вылазки.

В ту пору человеческий сектор переживал тяжкие времена, – почти все мужчины погибли в противостоянии с чужими на просторах смежного сектора, а оскудение ресурса систем жизнеобеспечения привело к ужасным условиям существования: мрак и холод царили в отсеках, наспех сформированные отряды с трудом удерживали магистральные тоннели от непрекращающихся атак чужих…

Откровенно, в ту пору Ван Хеллену было не до друзей.

Холодные месяцы запомнились ему как непрекращающаяся череда изматывающих схваток. Судьба бросала его из боя в бой, рассудок день за днем впитывал безумную данность, душа замерзла… он стал угрюм, молчалив и страшен в своем хладнокровии.

…

Случайно столкнувшись в коридоре жилого сектора, они едва узнали друг друга.

За истекшие месяцы Доминик из нескладного юноши превратился в угрюмого воина, Астафьев напротив, хоть и осунулся, похудел, но сохранил в глазах не только блеск жизни, – в его взгляде продолжала теплиться непонятная искорка надежды, словно он не воспринимал роковой ход предопределенных событий.

Они молча обнялись.

– Как ты? – Ван Хеллен прислонился спиной к стене коридора, по которому шли люди.

– Я в порядке. – Неожиданно ответил Николай. Опираясь о плечо Доминика, он тоже посторонился. Негнущийся протез, изготовленный из подручных материалов, явно доставлял ему неудобства, боль, но Астафьев лишь инстинктивно морщился, не думая жаловаться на судьбу.

– Рад, что встретил тебя. – Произнес он, когда коридор опустел. – Есть разговор.

Ван Хеллен удивленно вскинул бровь. Вспоминать недавние события ему не хотелось, выслушивать слова благодарности тоже.

– Давай зайдем куда-нибудь. – Предложил Астафьев.

– У меня мало времени, Ник.

– Ты должен выслушать меня. – Николай развернулся и, оттолкнувшись от стены, неловко пересек коридор, открыв первую попавшуюся дверь. Ван Хеллену ничего не оставалось, как последовать за ним.

Отсек, куда зашел Астафьев был погружен во мрак. Здесь не работало даже дежурное освещение: из темноты раздался грохот опрокинутого ящика, сопровождаемый невнятной руганью, затем под самым потолком внезапно тускло зажегся матовый плафон.

С точки зрения Ван Хеллена Ник только что продемонстрировал ему маленькое техническое чудо. Для того чтобы безошибочно найти во тьме выключатель аварийной системы нужно точно знать его расположение.

Помещение оказалось давно заброшенным складом. По полу были в беспорядке разбросаны опустошенные много лет назад контейнеры, стены и пол покрывали замысловатые узоры инея. Тут не функционировал ни один из агрегатов, поддерживающих тепло, не шелестел регенератор воздуха, а стоял холод, от которого на вдохе ломило зубы.

– Доминик, я знаю, как остановить чужих. – Внезапно произнес Астафьев, затворив дверь и присев на перевернутый ящик. – Не смотри на меня так, я говорю абсолютно серьезно. Если бы мы не встретились сегодня, я, наверное, пошел бы на передовую искать тебя.

– Это невозможно. – Ван Хеллен сел, недоверчиво глядя на друга. Он имел в виду утверждение касающееся ксеноморфов. – Мы не смогли даже дойти до главного компьютера… Теперь ксенобианам осталось лишь добить нас. – Мрачно изрек Доминик.

– Хотя бы выслушай меня. – Николай не просил, – он говорил с убежденностью человека, долго вынашивавшего в себе определенную идею, и, наконец, решившегося поделиться ей.

– Хорошо. – Ван Хеллен сел на покрытый изморозью контейнер. – Говори.

Астафьев расстегнул магнитную липучку своей одежды, и достал из-за пазухи распечатку, сделанную на пластбумаге.

– Посмотри на эту схему.

Доминик некоторое время внимательно изучал чертеж. Такого подробного плана уровня он еще не видел.

– Откуда ты это взял? – Удивился он.

– Снял двухмерную копию с виртуальной модели.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь. – Нахмурился Ван Хеллен.

– Тебе незачем понимать. Только без обид, ладно? – Попросил Николай. – Смотри на распечатку. Видишь три основных тоннеля, по которым чужие постоянно атакуют сектор? – Палец Астафьева указал на магистральные проходы.

– Ну, вижу.

– Теперь смотри сюда. – Николай указал на двойные поперечные линии, пересекающие тоннели. Над ними группировались непонятные Доминику условные значки.

– Что это? – Напрягся он. – В указанных местах ничего нет. Я десятки раз проходил там.

– За стенами спрятаны древние механизмы. Условные знаки говорят, что это аварийные переборки. Попарно они образуют шлюзы, надеюсь, ты знаешь предназначение таких устройств?

Ван Хеллен кивнул. Что такое шлюзы он знал.

– Я обнаружил старые базы данных. В них хранятся инструкции и пояснения, как действует автоматика во время аварий. Если вдруг нарушиться герметичность коридоров, то механизмы сами опустят аварийные переборки. Вслед за этим заработает автономная система жизнеобеспечения, у которой есть свой неприкосновенный запас ресурсов.

Внимательно слушавший его Доминик невольно вздрогнул, но не от лютого холода, царящего в заброшенном складе. Несколько слов, понятных даже ему, – простому бойцу, не обладающему обширными техническими знаниями, звучали как самая настоящая надежда.

Система жизнеобеспечения. Туманный образ, олицетворяющий множество древних устройств, от исправной работы которых напрямую зависит выживание горстки людей. Сочетаясь с утверждением о якобы существующем запасе ресурсов, слова Николая обретали определенный смысл…

И все же Ван Хеллен недоверчиво покачал головой. Что он видел за последние три месяца? Только смерть, холод, разрушение. Среди образов, подчинивших его рассудок, не было места для глупых надежд.

Видя откровенное недоверие в холодном взгляде друга, Николай занервничал.

– Доминик, разве ты не можешь поверить мне на слово? Мы с тобой воевали рука об руку. Ты спас мне жизнь…

– При чем тут это?

– Ты можешь доверять мне. Мы давно не виделись, но… – Астафьев, прихрамывая, обошел нагромождение пустых контейнеров, и еще раз проверил, плотно ли закрыта дверь. Его бескровные губы посинели от холода, но все же он предпочитал говорить тут.

– Мы идем по гибельному пути. Люди забыли, что Миром можно управлять.

– Это заговор? – Вскинул голову Ван Хеллен.

– Можешь называть как угодно… Доминик, я не сошел с ума, – вдруг горячо начал убеждать его Николай. – У меня было много времени для размышлений, – я два месяца пролежал в медицинском отсеке, в полном одиночестве, наедине с машинами.

– Машины живут своей жизнью. – Буркнул в ответ Доминик.

– Нет, в том все и дело, что – нет! Они не живут. Они работают. И ими можно управлять. Я убедился в этом сам…

Лучше бы Ник не произносил таких фраз.

– Ты управлял машинами? – Взгляд Ван Хеллена стал колючим, неприязненным.

В его понятии все кибернетические механизмы, – мертвые ли, безнадежно разрушенные, или наоборот, проявляющие признаки жизни (его сознание не могло подобрать иной термин) являлись источником потенциальной опасности. Такое отношение к киберсистемам внушали им с детства, и потому слова Николая отдавались в душе безотчетным страхом, а в рассудке – холодной мыслью о предательстве.

Ничто не могло в миг стереть внушаемых с младенчества фобий, а если помножить их на моральное состояние Ван Хеллена, впервые за последний месяц покинувшего передовую линию обороны, то совершенно не удивительно, что он не поверил Астафьеву, насторожился, мгновенно поменяв позу, – будто внутри что-то выпрямилось, мобилизовав последние силы предельно уставшего человека.

– Я только что включил здесь свет. – Попытавшись сделать вид, что не заметил его реакции, продолжил Николай. – Посмотри. – Астафьев дотянулся рукой до расположенной рядом с дверью панели управления. – Она не работает. – Он демонстративно коснулся заиндевелых сенсоров. – Но Мир устроен так, что у каждого агрегата есть замена. – Он обернулся и указал рукой на другую панель, притаившуюся в дальнем конце помещения. Добраться до нее можно было лишь сняв декоративный кожух облицовки стены.

Ее как будто спрятали от посторонних глаз. – Подумал Ван Хеллен.

– Я не знаю, почему люди стали опасаться машин. – Тем временем продолжал Николай. – Наверно это связано с Внешней Атакой. Мы потеряли элементарные знания. Наше невежество породило страх.

– Элементарные знания? – Усмехнулся Доминик. – По-твоему машины так просты?

– Ты говоришь и думаешь как все. – Упрекнул его Астафьев. – На самом деле машины подчинены правилам. Они станут общаться с тобой, только в том случае, если им верно сформулировать вопрос, выполнят приказ, если ты знаешь, как его отдать и выбрал систему, у которой есть необходимые тебе возможности. Разве это сложно?

– На словах – нет. А на деле?

– На деле сложнее. – Согласился Астафьев. – Я только начал осваивать элементарные основы управления, но уже нашел способ, как оградить людей от атак чужих. Подумай, есть ли у нас силы, для борьбы? Даже если мы продержимся год, очередное перераспределение ресурсов все равно будет проиграно. Тогда холод, голод и тьма окончательно расправятся с нами. Ты можешь опровергнуть мои слова?

– Нет. – После короткого раздумья буркнул Ван Хеллен. Он уже давно ощущал дыхание безысходности.

– Значит, мы должны рисковать, ради того чтобы выжить. Забыть о своем страхе, признать собственное невежество и использовать любые возможности, чтобы получить передышку, стать на время независимыми от централизованного распределения ресурсов и недосягаемыми для ксенобиан.

– Как это сделать?

– Я уже сказал – есть автономная система жизнеобеспечения. Резерв, со своим неизрасходованным ресурсом. Нужно лишь создать условия, при которых автоматически включиться определенные механизмы, – они вернут в отсеки свет и тепло, снова заработают синтезаторы пищи, и мы сможем использовать передышку, чтобы вернуть утраченные знания научиться по-настоящему управлять нашей частью Мира.

– Я постоянно слышу от тебя слово «условия». – Глядя в глаза Николаю, произнес Доминик. – Что должно произойти?

Астафьев ответил не сразу. Он нервничал, – это было заметно по всему.

Наконец, подняв голову, он произнес:

– Система включиться только при условии аварии. Должна произойти разгерметизация всех магистральных тоннелей сектора. Теперь ты понимаешь, почему я хотел идти и искать тебя? Кто еще сможет поверить мне?

Ван Хеллен лишь покачал головой.

– Стены простоят еще много лет. Они прочны. Глупо уповать на аварию… – Он вдруг осекся, прочитав ответ в глазах Астафьева. – Ты намерен взорвать стены?!

– Если бы я мог. – Сокрушенно ответил Николай, машинально коснувшись своего грубого протеза. – Заряды следует установить за аварийными шлюзами, а там все кишит чужими. Я калека… Да и люди из мобильных групп скорее убьют меня, чем дадут исполнить задуманное.

– Предлагаешь сделать это мне? – Сощурился Ван Хеллен.

– Да. – Собравшись с духом, ответил Николай.

Доминик долго молчал.

– А если твой план не сработает?

– Тогда произойдет декомпрессия, и все погибнут.

– Как в легендах о Внешней Атаке?

– Да.

Ван Хеллен тяжело, надолго задумался.

Николай был его другом. Когда-то они сражались вместе, и Доминик был уверен, случись ему оказаться на месте Астафьева, тот бы тащил его на себе. Но тут… Речь шла о жизни и смерти десятков людей. Провал означал смерть, удача (в которую он не верил) сулила передышку и болезненные перемены – свет и тепло, вернувшиеся в отсеки, докажут правоту Николая, но вряд ли страх перед машинами исчезнет сам по себе…

Кровь внезапно прилила к голове Ван Хеллена.

Все промелькнувшие мысли сжались, скорчились под натиском свежих, кровоточащих воспоминаний, – он поднял взгляд и посмотрел на замысловатые узоры инея, что ползли по стенам отсека.

Хуже чем сейчас уже не будет. Роковая развязка близиться, – каждый день, сталкиваясь с чужими, теряя близких людей, он, будто заговоренный оставался невредим, и ощущал дыхание рока.

– Я воин. – Глухо произнес Доминик. – Мне неизвестны тайны управления машинами. Ты прав в одном, Ник, – смерть подобралась к нам вплотную, но я не могу поверить тебе… Действовать в тайне от других – это предательство. А полагаться на машины – безумие.

Глаза Астафьева потускнели.

Слишком много надежд он связывал с этим разговором, и тем больнее отозвалось в душе проявленное Домиником недоверие.

А ты бы поверил? – Спросил себя Ник, и сам же мысленно ответил: Нет.

Но он хотел спасти людей! Хотел, чтобы наступила другая жизнь, но не видел иного способа остановить бесноватый натиск ксеноморфов…

– Жаль, что мы не поняли друг друга…

Ван Хеллен встал.

– Хочешь совет, Ник?

Астафьев пожал плечами. Сейчас ему было все равно.

– Не пытайся склонить на свою сторону еще кого-то. Тебя просто убьют.

Доминик вышел, даже не попрощавшись.

Сутки спустя, отоспавшись, Ван Хеллен вернулся на передовую линию обороны.

Три основных тоннеля, соединяющие подконтрольную людям часть огромного Мира со смежным сектором, сходились воедино, вливаясь в огромный зал, где на истертых плитах пола еще виднелась древняя разметка: изгибающиеся стрелы указывали на неработающие механизмы, чьи циклопические элементы, вмонтированные в стены обширного помещения давно воспринимались людьми как надежные укрытия, не более.

…Очередная атака чужих захлебнулась несколько минут назад – в воздухе витал запах смерти, давно ассоциирующийся в сознании людей с флюидами токсина, который вырабатывали бойцовские особи ксенобиан.

Ван Хеллен огляделся.

За излюбленным укрытием – огромным, выгоревшим изнутри остовом непонятной остроносой машины, лежали два человека.

По неестественным позам и отсутствию движений Доминик сразу понял, что они мертвы.

Плохо наше дело… – Подумал он, короткими перебежками пробираясь через разбитые баррикады. Раньше тела погибших старались убрать сразу после атаки, но сейчас, не смотря на явное отступление чужих, среди множества естественных и искусственно возведенных укрытий не было заметно движения.

Коммуникатор шлема молчал, хотя устройство связи он включил заранее.

– Есть кто живой? Отзовитесь? – Выдохнул Доминик, присев рядом с двумя окоченевшими телами.

Тишина.

Он стянул перчатку и попытался закрыть веки погибших, но ощутил лишь немой холод, да неприятное упругое сопротивление, словно коснулся промерзшей резины.

Сколько же нас осталось?

Доминик огляделся.

Огромный зал выглядел пустым. Сутки назад, когда он покидал передовые укрепления, здесь оставалось десятка три защитников. Несколько человек ушли с ним, но Ван Хеллен не знал, вернулись ли они сюда раньше его или придут позже?

Впереди темнели зевы трех тоннелей, ведущих к шлюзам, за которыми начинались просторы смежного сектора. За огромным нейтральным пространством, по рассказам очевидцев, располагались территории ксенобиан, точно так же отделенные от средней части мира тоннельными переходами.

Было время, когда борьба двух рас полыхала по другую сторону смежного сектора, но с каждым годом людей становилось все меньше, а чужих – больше. Много лет назад, когда Доминик был еще мальчиком, ксенобиане начали плодить бойцов, – существ с коротким сроком жизни, отличающихся от своих хозяев некоторыми анатомическим особенностями и низким уровнем интеллекта.

Жестокая арифметика подавляющего численного превосходства, резко повлияла на ситуацию, за несколько лет сузив рамки противостояния до ожесточенных схваток в отсеках и переходах, вплотную примыкающих к жилому сектору человеческой части Мира.

…Ван Хеллен так и не заметил признаков движения на опустевших баррикадах.

Неужели следующая атака чужих станет последней?

За спиной Доминика остались стылые, постепенно промерзающие отсеки, где у неработающих синтезаторов пищи, в полном неведении ждали решения своей участи дети и подростки, старшим из которых едва исполнилось по четырнадцать лет.