Вакцина памяти

Часть первая

– Да, да, я ухожу. Мне ужасно надоела вся эта бодяга. Ты, Панько, живешь в каком-то своем мире, и в твоей голове все перемешано. Ты невозможно сложный человек!

– Я сложный?! Лида, что ты такое говоришь, я вполне адекватный и предсказуемый, я…

– Вот именно – предсказуемый! Где искра, где романтика, инициатива, блин? Что ты вообще знаешь о женщинах?

«Не хотелось бы перечислять подробности», – подумал Панько, но слова его прозвучали иначе:

– А разве не было романтики, цветов, разговоров, прогулок? Мы же так хорошо проводили время, оставалось сделать всего несколько шагов.

– Правильно, и эти несколько шагов ты не сделаешь никогда. Ты не предлагал мне никаких отношений, встречались и гуляли раз в неделю. Валера, нельзя оставаться в девятнадцатом веке и слишком долго разыгрывать из себя джентльмена!

– Мне показалось, что с тобой мне как раз и стоит быть джентльменом, – смелее отреагировал мужчина.

– Ага, только ты забыл про чувство меры. Я не хочу провести жизнь с фарисеем и книжником. Неужели ты не замечал моих потребностей? Да ладно я, ты о себе подумал? Тебе давно за тридцать, и что – «однушка» в Шушарах, там нет места даже для твоих книг, и должность преподавателя в техникуме, прости, никогда не помнила его названия. Ты даже диссертацию не закончил.

– Раньше тебе нравились мои научные и полунаучные изыскания в области прошлого.

– Просто кроме этих изысканий, у тебя больше ничего нет, – Лида набрала побольше воздуха в легкие, – ты сам как прошлое!

«Тиль, тиль, тиль», – ласково прозвучал звонок телефона. Видимо, такой гудок был для особых абонентов, хм, или абонента. Девушка ловко вытащила аппарат из кармана:

– Але… Да, сейчас. Нет, еще не дома, скоро буду, – на лице девушки появилась сдержанная улыбка. – Конечно, в силе… Ну, к пяти. Конечно… Пока.

Панько молча отметил: к пяти. Ему было отказано во встрече как раз в пять.

– Валера, знаешь, предлагаю обойтись без драм и сохранить дружеские отношения. Думаю, что все ясно.

– Ясно? Ты так ничего и не объяснила! Я два часа стоял у подъезда, ожидая тебя, а ты не можешь уделить мне и десяти минут.

– Ой, ну сколько можно, я же тебе написала в «телеге» пять раз.

– Лида, давай все же обсудим, – в голосе Панько послышались просительные интонации.

– По-моему, мы уже обсудили ситуацию. И вообще я очень тороплюсь. Ко мне приезжают. Держи, я приготовила книжки, которые ты мне приносил. Вот Ключевский, Бофе. Карамзин, Костомаров, Грушевский… о, О. Генри, странно, – Лидия рассмеялась. – Если что-то еще найду, обязательно верну. Хотя, честно сказать, не понимаю вас, гуманитариев, кому все это надо? Какая польза от этой истории, какой заработок? Ты же мужчина, в конце концов. Валера, пожалуйста, без обид, и не нужно приходить к моему дому. У нас очень любопытные соседи, а я не планирую переезжать в отдаленные районы.

Здесь Панько задели за живое.

Он еще многое хотел объяснить, потребовать, попросить, однако дорога ложка к обеду, а свой обед он уже, мягко говоря, пропустил. Хотелось уйти как-то красиво и театрально, с высоко поднятой головой или по крайней мере со скандалом, но, видимо, по законам жанра все равно придется уходить нелепо.

– Лида, а я из техникума ушел, – выпалил Валерий.

– Куда? – Лидия наконец проявила хоть какое-то любопытство к несостоявшемуся мужу.

– На государеву службу. Конкретнее сказать не могу, военная тайна.

Панько взял пакет с книжками.

– До свидания, Лида.

Продолжать разговор дальше уже не было ни сил, ни нервов. На улице осень только добавляла грусти. Панько шел к метро на автопилоте, не обращая внимания на прохожих и движение вокруг. Визг тормозов вывел Валеру из оцепенения: он стоял посреди пешеходного перехода, а в трех сантиметрах от него сияла решетка радиатора недешевого автомобиля. Из красивой «мазды», как лев из укрытия, вылез мужчина в костюме и высказал неказистому Панько несколько суждений. Он даже не стал опускаться до угроз или рукоприкладства – вся его внешность, манера держаться, одежда говорили о разности пород, и чистокровным лабрадором был явно не Валера. Машинка рванула с места дальше, в ту сторону, где был дом Лиды. Впрочем, туда же ехали сотни других автомобилей.

– Назад, назад, сказала, ну-ка фу!

Панько опустил взгляд: не заржать было нельзя. На него с любопытством смотрел одетый в клетчатый жилет поросенок, которого держала на поводке экстравагантная питерская дама.

– Привет, Борька, – сказал Валера свинтусу и пошагал дальше.

– О, в нашем полку прибыло, – Василий похлопал по плечу своего бывшего однокурсника. – Теперь ты в отделе специальных расследований нашего ГУИИ, будь оно, – Василий огляделся по сторонам, – кхе-кхе, прославлено на века. Как говорится, добро пожаловать в органы, сынок.

Массивные двери серого здания, внушающего почтение обывателю, пусть и неприветливо, но открылись для нового сотрудника.

– Привет-привет! Да, первый день. Вот удостоверение, пропуск электронный, пройду через порог ведомства и никогда уже не буду прежним человеком, – улыбнулся Панько.

– Склонен ты к патетике и к полноте. Ну ничего, здесь это быстро лечат. Знаешь, правильно, что тебя из техникума выперли. У нас и престижнее, и зарплата куда выше. И народ в целом покультурнее будет.

Панько опустил глаза: из техникума горе-преподавателя истории выперли вовсе не за антиконституционные высказывания, о которых он с гордостью рассказывал своим друзьям и знакомым, и майор ГУИИ Василий Белкин прекрасно знал всю подноготную «политического» процесса. Панько злоупотреблял служебным положением, что обострялось каждую осень, когда он присматривался к студенткам, пытаясь разглядеть в ком-нибудь из них единственную и первую любовь. Кое-как перезимовав, весной Панько вновь заходил на романтический вираж. Любовь так и не приходила. Однако женщины – разумеется, не все – улавливая слабость преподавателя, редко, но пользовались своим обаянием, иногда ради любопытства, иногда со скуки флиртуя с Панько.

Чаще всего эти флирты заканчивались ничем, как говорится, замах на рубль – удар на копейку, и лишь бросали тень на репутацию Валерия Львовича Панько. После очередного инцидента седой директор техникума предложил историку-казанове уйти по собственному, с показательной экзекуцией на педсовете якобы за протестную деятельность. Панько было вдвойне обидно: во-первых, слухи о его похождениях были сильно преувеличены, во-вторых, вся протестная деятельность сводилась к отдельным репликам на лекциях и нескольким репостам в соцсетях примерно раз в месяц. Личная жизнь Панько отличалась еще меньшей активностью. Только с Лидой он хотел строить серьезные отношения, следуя Марксу, создать брак, семью и частную собственность. Но такие отношения уже начал выстраивать более расторопный гражданин, у которого, судя по потребностям Лиды, было достаточно частной собственности, жилплощади в том числе.

– Прошу, господин лейтенант, – Василий с показной легкостью открыл перед университетским товарищем тяжелые двери. – Работать нужно, времени на раскачку нет.

«Лейтенант всего-навсего», – подумал Панько, протягивая дежурному бойцу на входе красную книжечку. Для подобного звания он явно староват. Впрочем, какая ему разница. Комплексы остались в прошлом. Сейчас Панько был интеллектуалом-маргиналом, человеком тяжелой судьбы и легкого поведения. А его новая работа действительно считалась намного престижнее предыдущей. Благо Панько умел дружить, был хорошим товарищем, и в трудный момент друзья юности быстро поставили подписи. Валерий поступил в ГУИИ, где явно не хватало кадров, способных решать поставленные задачи, не вызывая широкие улыбки и усмешки общественности. ГУИИ боролось сразу на нескольких фронтах: внешнем, внутреннем и самом сложном – межведомственном. Офицеры ГУИИ уже несколько раз становились жертвами перекрестного огня.

Панько шел по длинным коридорам. На четвертом этаже рядом с бывшей курилкой был его кабинет. Три стола, два завалены какими-то бумагами и книгами, один совершенно пустой.

– Вот здесь, собственно, и будешь трудиться. Выводить злодеев на чистую воду, невзирая на чины и звания. Такие принципиальные, как ты, – улыбнулся Василий, – тоже могут быть востребованы, хотя и в ограниченном количестве.

– Василий, – замялся Панько, – оружие-то мне выдадут?

– Что-что выдадут? Оружие? Какое тебе, холодное, может? Так вон ножницы на столе у Черновой возьми, на них разрешение не надо. Ты это оружие в «Медол оф хонор» себе выбери, а здесь вот, – Василий порылся во внутреннем кармане пиджака, – вот твое оружие.

В симпатичной упаковке красовалась ручка «паркер» с шикарной надписью «офицеру ГУИИ Панько В. Л.».

– Вот это да, ни фига себе, сколько же она денег стоит?

– О цене подарка спрашивать некорректно. Вообще, – Василий демонстративно посмотрел на свои часы (скорее всего, из того же сословия, что и ручка), – вообще без десяти девять. Пора начинать работу.

– Я готов, – отозвался Панько и слегка смешался. О, этот первый рабочий день, первый час, когда ты уже на работе, а что делать-то? Именно в таком состоянии он пребывал секунд тридцать.

– Пойдем на совещание, там увидишь, чем занимается ГУИИ.

Уже несколько минут сидевший во главе стола подполковник, как и положено, распекал подчиненных, раздавая ЦУ таким образом, что можно было бы нарисовать зигзаг. То ли в этом был его творческий замысел, то ли офицеры так расселись, оставалось неясным. Панько скромно устроился в конце стола, пользуясь иммунитетом новичка.

– Что, опять двадцать пять? Торжество маразма и глупости! Сводку видели? Видели, спрашиваю?

Офицеры нерешительно переглянулись.

– Ну, видели. Анатолий Анатольевич, мы работаем в этом направлении.

– Ну, ну, инакомыслие гну, – раздухарился начальник. – Опять из соседнего государства нас пощипали, и пощипали, надо сказать, деликатно, но уязвимо.

– Мы непременно ответим, не в первый раз, Анатолий Анатольевич.

– Конечно, Гавриков, вот вы и ответите. Никто за язык не тянул. Ваш отдел специальных исследований этим займется. Бросайте текучку, и только не надо искать крайних. Тем более что они взяли на вооружение нашу тактику: идут к своей цели по протоптанной нами тропе.

– Разрешите вопрос, Анатолий Анатольевич? Мы вот все ищем, ищем, а Мао Цзэдун, к примеру, вообще на поверхности, давно тепленьким брать надо. Чего ждем?

– Ты, Чернова, не спеши, по Мао Цзэдуну, когда надо, сигнал дадут, и за грехи свои он ответит.

Пройдет несколько минут, закончится совещание, и Главное управление исторических исследований бесшумно приступит к своей работе. Опера, аналитики, исследователи запустят мониторы, откроют блокноты. Сводки, записки, доклады. Сосредоточенная мыслительная работа с перерывом на обед, а далее – суды исторической справедливости, свидетельства, возражения, встречи. Суды были коварными, к тому же любой суд использовало конкурирующее ведомство, стремясь посрамить профессионализм офицеров ГУИИ. Вечерние мозговые штурмы по отделам, рабочий день закончится, когда большая часть гражданского населения уже будет дома…

– Как тебе наша планерочка, Валера?

– Знаешь, ничего особенного. Для тех, кто хоть сколько-нибудь понимает процесс, все заявления и запросы вполне объяснимы. Принципиально работа ясна. Конъюнктура меняется, вычисляем потенциальных «клиентов», берем на заметку, отрабатываем по команде… прошу прощения, не по команде, при определенных условиях. В нужный момент сбиваем шапку, берем в оборот и кладем на алтарь правды.

– Какой ты шустрый, прямо на лету сообразил, что мы тут делаем.

– Тоже мне секрет. Если жертва, тьфу, виноватый готов к сотрудничеству, ограничиваемся полумерами. Внешнего врага бьем нещадно. Внутреннего стремимся переубедить, сломать идейно и привлечь на свою сторону. Правда, внутреннего так не различишь, мимикрируют они, гады, ошибки неизбежны.

– Ага, только на прицел, а он раз – и оказывается порядочный человек. Или топят безбожно гражданина, только невиноватый он.

– И что, такие у вас тоже бывают? – поинтересовался Валерий.

– А ты думал? Иной раз в пылу не разглядишь, дров нарубишь, потом команда «отставить, не время», или наоборот: прощелкали вспышку, в ЦИКе ребята уже палки вовсю рубят, пока мы ходим, в бубен стучим. Но ничего, сейчас таких, как ты, наскребем и посмотрим, чья возьмет.

– ЦИК слабее? Или…

– Центральный исторический комитет не слабее, они берут массой. Народу у них побольше, достижений больше, но наш результат ценнее, понимаешь? Мы должны быть на шаг впереди.

– У вас покурить где можно? – сменил тему Панько.

– От звания зависит. Вам только на крыше. Пойдем, покажу, – Василий твердым шагом стал подниматься вверх по ступенькам.

После нескольких месяцев подготовки и уже целых два часа работая в ГУИИ, Валерий был готов погрузиться в океан бюрократии, планов и неизбежно порождаемого машиной маразма, где каждый винтик и шпунтик придавали этому маразму тот или иной оттенок яркости и колорита. «Ничего-ничего, в Америке вон тоже памятники сносят, „Золушкуˮ переписывают, папу с мамой меняют местами, так что наши приколы еще ничего».

– Валерий Львович!

Панько обернулся на металлический голос, принадлежащий кому-то от полковника и выше.

– Так точно, – молодой человек впервые за всю жизнь произнес эту фразу.

– Первый день сегодня, под крылом у Белкина?

Панько не успел с ответом.

– Мне известно здесь все, – продолжил мужчина, – и ваша биография, и круг научных интересов.

«Господи помилуй, круг моих научных интересов, круг научных ин-те-ре-сов!» Последний раз его идеями интересовались лет пятнадцать назад, и за эти интересы он не получил ни цента.

– А, простите, с кем имею честь? – В ведомстве не принято было носить форму, офицеры приходили на службу в костюмах; впрочем, как везде в подобных «конторах».

–Генерал Дубов, Степан Илларионович.

– Вы Степан Илларионович! – Панько сразу вспомнил работы, изданные в начале 90-х молодым исследователем Дубовым С. И., дерзкие, подчас идущие наперекор официальной советской историографии. Демократичный, добрый преподаватель, Дубов исчез с радаров в 1998 году. Ходили слухи, что один из его студентов или однокурсников высоко взлетел на федеральной политической орбите и определил Дубова в какое-то закрытое ведомство; по другой версии, Дубов ушел в бизнес, по третьей, он разошелся с женой и уверенно встал на рельсы депрессии и алкоголизма. Версии обрастали подробностями, которые следующему поколению студентов оказались неинтересными.

– Именно так. Вы, Валерий Львович, оказались здесь неслучайно. Не станем умалять протекцию Белкина, он ваш товарищ. Но, как вы понимаете, меня не интересуют княжеские междоусобицы и коррупция времен нашествия Батыя. Конечно, на первый взгляд может показаться, что мы здесь перепиливаем опилки. Так?

– Да. Очень кажется.

– Потому что так оно и есть, – непринужденно сказал Дубов. – Однако это верхушка айсберга, так сказать, издержки процесса. Ну, как в милиции часть сотрудников занимается исчезновениями котиков, кражей меховых шапок и поджогами газет в почтовых ящиках. Лично перед вами будут стоять несколько иные задачи.

– Какие? – вытаращив глаза, спросил Валерий Львович.

– Об этом позже. Пока втягивайтесь в работу. Вы полагаете, что я здесь по причине отсутствия работы, в поисках теплого местечка? Нет! Поэтому, когда градус маразма станет зашкаливать, помните, что ведомство кишит, кхе-кхе, «инакомыслящими». До встречи.

Валерий Панько пришел домой поздно. «Круг научных интересов»… Он давно забыл, из чего, собственно, состоял этот круг. Древнерусское государство, Русь изначальная, та Русь, которую мы потеряли в княжеских междоусобицах, при монгольском нашествии, феодальной раздробленности и крепостном праве, та Русь, которую просил Есенин, вдруг стала нужна на старте третьего тысячелетия? Панько улегся в постель. За окном стояла осень, но хотелось воздуха – отчего же не спать с открытой форточкой, если больше не с кем? Впрочем, Валерий с этим давно смирился.

…В дверь громко постучали, скорее всего, ногой. Панько очнулся.

– Довольно спать, открывай!

Валерий накинул какую-то рубаху и, не обуваясь, пошел отворять дверь. Странно: пол почему-то казался мягким, словно там не было ни линолеума, ни досок. На пороге стоял здоровенный мужик. Он оскалился, играя мускулами, и Панько вдруг стало совсем неуютно в своем хилом и полноватом теле. Не зря Лида намекала ему на спортзал и говорила про знакомого фитнес-инструктора…

– Ну что, охламон, за тобой должок. Как отдавать будешь? Зерном ли, мехами, пенькой, может, гривны, гроши появились, мед?

«Какой, блин, мед в три часа ночи, что за бред? Гривны, зерно?» Последний раз он видел зерно в деревне лет пятнадцать назад.

– Оглох, что ли, Пень? А ну-ка, Зуборез, двинь ему.

Показался еще один мужик, здоровее первого, и с размаху дал Валере оплеуху.

– Вы кто такие? Я вас не звал, идите отсюда, – заорал Панько.

– Ишь ты, голосистый какой, – сказал главарь и снова оскалился.

«Да это же тот самый, водитель красивенькой «мазды», под которую я чуть не угодил! Что ему нужно? Он решил мне отомстить? Может, это ухажер Лидии?»

– С тебя причитается, что предложишь? – продолжил водитель «мазды».

– Но у меня нет ничего, ни зерна, ни пеньки, ни меда, – залопотал Панько.

– Ах так? Тогда возьмем кое-что получше.

Тот, которого назвали Зуборезом, одним своим видом оттеснил Панько и прошел в комнату.

– Вот, подруга у тебя хороша, ее заберем.

В этот момент Панько увидел, что в его комнате стоит Лидия, без косметики и в очень специфическом наряде. Зуборез сгреб девушку в охапку. Валерий хотел его ударить, толкнуть, но руки стали словно из ваты. Страх или слабость телесная? Да все вместе, что тут таить.

– Смотри, Макроус, – подмигнул главарю Зуборез, – даже бабу свою защитить не может.

Вся компания оказалась на улице. И сейчас Панько понял, что он не в питерской квартире, его дом – полуизба-полуземлянка, сам он в холщовой рубахе, вокруг такие же горе-крестьяне, с которых купцы-разбойники по праву сильных собирают дань.

– Слышь, Пень, – Макроус похлопал Валерия по плечу, – мне даже жаль отдавать девицу в рабство. Смотри, какая ладная, не жирно ли тебе, недотепе? Ты хоть бы на кулачках со мной сразился за нее.

Валерий молчал, стараясь не смотреть в глаза Макроуса. Оскал с лица разбойника неожиданно исчез, взгляд его незаметно для окружающих стал кротким.

– Давай, Пень, не боись, не убьем. Авось повезет, отобьешь Ладу.

Валерий по-прежнему молчал и не шевелился. Земледельцы и разбойники оставили свои занятия и наблюдали за разразившейся драмой.

Макроус подождал, потом резко рванул на себе рубаху – только мускулы и шрамы, – демонстративно заложил руки за спину, подставляясь на удар.

– Бей, сукин сын, чего ждешь? Дубину ему! – Макроус умолял.

Это была его собственная трагедия. Много лет назад разбойники напали на его семью, и он хотел отомстить им, отомстить руками этого забитого Пня. Только Макроус тогда был отроком, а этот Пень по годам давно не отрок, но и назвать его мужчиной нельзя. Злоба еще больше охватила разбойника, и он дал шанс несчастному дураку:

– Отдашь ее Зуборезу, он хоть и злодей, но свою женщину защитит. Ты, дуралей, и один проживешь, на кой она тебе? Выходи на бой!

Невероятными усилиями Панько сделал шаг вперед, потом еще один, вспомнил из телевизора боксерскую стойку…

– Эй, эй, смотрите, смотрите, ладьи!

Взоры публики устремились к реке: к берегу быстро приближались большие суда. Зуборез, Макроус, Лада, Панько, разбойники, крестьяне глаз не могли оторвать от дивного зрелища, а Валерий еще и надеялся на то, что приближающаяся флотилия как-то избавит его от позора и побоев.

Ладьи пристали к берегу, из них быстро посыпались пассажиры и гребцы – как оказалось, довольно спортивные мужики, на голову выше местных обитателей. Потом без спешки вышло несколько совсем уж массивных воинов; они размеренно направились к Макроусу, видимо, желая разрешить драму, которую они наблюдали со своего судна.

– Ты, – воин с ладьи ткнул в Макроуса пальцем и махнул рукой в сторону, словно говоря ему, чтобы он убирался.

Теперь Макроус и Панько поменялись местами: благородство и желание быть битым быстро покинули разбойника.

– Зуборез!!! – вскричал Макроус. Громила и еще несколько доморощенных разбойников кинулись к викингу. Остальные пришельцы поспешили было к нему на помощь, но он поднял руку вверх, в знак того, что сам разрешит ситуацию. «Это кто? Конан-варвар?» – мелькнуло в голове у Панько. Зуборез подбежал первым, первым же и упал от кулака воителя. Разбойники накинулись стаей, но псы, взрощенные на хлебе и щах, едва ли могли одолеть волка, питавшегося мясом. Воин, закаленный в боях, пройдя через драки с византийцами, персами, громадными африканцами, везде оставаясь победителем, бил, швырял противников, и местные гопари долго не продержались; все было быстро окончено.

Конан, он же викинг, подошел к Макроусу. Посмотрел на Ладу и выдал разбойнику оплеуху раскрытой ладонью, в которой было больше презрения, чем удара, но Макроус качнулся и упал без памяти. Панько выдохнул. Лада улыбнулась, улыбнулась не Валере и даже не благополучному финалу – улыбнулась она этому воину. К нему поспешил один из гребцов и протянул какой-то предмет. Викинг направился к Ладе и, поклонившись учтиво, но не подобострастно, повесил на шею девушки ожерелье, то ли из камней, то ли из ракушек.

– Теперь да будет закон на вашей земле, – громко произнес воин. – Мы – этот закон, мы – этот порядок. А ты, Пень, отдаешь женщину.

Надо сказать, что Лада в тот момент была уже не против, выбирая между этим и Этим.

– Нет, – уверенно произнес осмелевший Панько, видя пред собой не быдло-разбойника, а интеллигентного рыцаря, хотя и весьма грозного.

– Что ж, тогда ты мне будешь должен, должен за себя и за нее. Всю свою жизнь ты будешь доказывать, что викинги, воины-норманны, навели порядок на твоей земле, устроили быт ваш и порядок, и все вы будете мне благодарны – и вы, и ваше потомство.

– Но я был против норманнской теории, – Панько вдруг вспомнил круг своих научных интересов, – против, я не могу, это не будет исторической правдой.

– Должен. Или ты хочешь, чтобы вернулся он? – викинг указал на жалкого, но все еще опасного и коварного Макроуса. – Может, желаешь пойти с нами в Новгород, увидеть Рюрика? Ччто ж, я готов взять тебя с собой, тем более что мой проводник слишком увлекся грибами и сейчас от него мало проку.

…Панько проснулся. Было жутко холодно, спать теперь предстоит с закрытой форточкой. Через два часа пора на работу.

Валерий познакомился с коллегами по цеху. Кабинет ему предстояло делить с капитаном Ольгой Черновой, девушкой лет тридцати (или не тридцати) весьма приятной наружности, и с лейтенантом Сергеем Гавриковым, который был в два… ну почти в два раза моложе Панько и, кроме того, такого телосложения, что более походил на бойца оперчасти, а не исследователя. «Совсем недавно из института, наверное, молодой историк, – сделал вывод Валерий. – И надо поинтересоваться, Ольга замужем, или как там вообще».

Новоявленный исследователь стал обживать место. Эта мебель определенно ему нравилась: стол был из прошлого века, из тех, за которыми сидели настоящие асы. Настенные механические часы монотонно тикали, напоминая о существовании времени. Из окна открывался вид на парковку во дворе с автомобилями вышестоящих. По меркам большого города, серьезная привилегия. Впрочем, Панько не любил, а главное, не имел машины, хотя эти черненькие автомобильчики внушали почтение.

– Ух, завалили всякой чепухой, разгребай дела, – Ольга вытащила из сейфа кипу ксерокопий вперемешку с журналами.

– Что там, Пугачева на тебя перекинули? – спросил Сергей.

– Если бы Пугачева, нет. В Суздаль командировка намечается. Там за Дмитрием Ивановичем косяк числится, то ли всю казну спер, то ли с иностранцами что-то мутил, данных ваще нет, – по-московски протяжно произнесла Ольга.

– И с какого перепугу такой мелочевкой заниматься, Оль?

– Думаешь, мне самой это надо? Толь Толич велел.

– Толик вроде нормальный мужик, а туда же, взбредет в башку хрень какая-то…

– Не, Серега, это ЦИК начал копать, ему знакомый шепнул из министерства. В ЦИКе хотят ткнуть нас носом в тапки, вот и нужно сработать на опережение.

– Это ясно, только Дмитрий Иваныч-то – невеликая персона.

– Невеликая, только ниточка ведет к Олегу Рязанскому, а тот замазан по уши, и, сам понимаешь, перед юбилеем что-то да всплывет. Так что не соскочить мне.

Панько внимательно слушал коллег, оперативно складывая пазл. Не его профиль, конечно, однако вникнуть сходу очень важно. Скоро его самого ждут подобные ребусы, будет вертеться, как американский морпех на Омаха-Бич, чтобы не угодить под перекрестный огонь и своих, и чужих.