Сколько бы ещё смогли продержаться узники «острова», чтобы не сползти в пучину, бог весть. Но вдруг кракен остановился, спрятал щупальца-убийцы под воду, притих. На поверхности моря остался прежний остров, только теперь уже без песка. Люди перевели дух.
– Всё равно здесь оставаться нельзя, – прохрипел Бартоломео. – Надо выбираться.
Баюр кивнул, разжал занемевшие пальцы и огляделся вокруг. Далеко, у самого горизонта, были видны мачты дрейфующих яхт, ожидающих и вылавливающих спасшихся. Волны, постепенно успокаиваясь, выравнивали зеркальную поверхность моря, и трудно было поверить, что четверть часа назад здесь бушевал ураган, погибли люди, яхта, шлюпки…
– Спускаемся тихо в воду. Вот здесь, – командовал Баюр. – Без всплеска, бултыхания. Постарайтесь создавать как можно меньше волн, чтобы кракена не растревожить. Плывём к яхтам. Ян, ты хорошо плаваешь?
– Я вырос на море.
– Артур, держись за мой ремень, не шевелись, повисни тряпкой.
Им удалось бесшумно спуститься в воду, и они осторожно, без гребных взмахов и брызг поплыли, пользуясь затишьем, держа курс на виднеющийся у горизонта «Принц Ди». Бартоломео повис на ремне Баюра и не шевелился, превратившись в дохлую рыбу, Ян плыл рядом, подстраховывая толстяка. Десять метров от «острова»… двадцать… двадцать пять… Баюр оглядывался, следя за безмятежно застывшей тушей чудовища на поверхности, прислушиваясь к обманчивому спокойствию. И вот, когда уже избавление от участи десерта стало почти физически ощутимым и воспрянувшие пловцы, окрылённые надеждой на спасение, рванули изо всех сил, «остров» медленно затонул, а из воды бесшумно поднялась зловещая пасть, раскрылась на необъятную ширину и стремительно понеслась за беглецами. Они оказались лёгкой добычей. Последнее, что они увидели, были огромные челюсти, которые с лязгом сомкнулись над их головами.
***
– Какая ужасная смерть! – капитан «Принца Ди» Доккар опустил бинокль. – Они сумели уплыть далеко. Ещё немного – и мы бы выловили их и спасли.
Собравшиеся на палубе люди, с биноклями и без, потрясённые, в гробовой тишине осмысливали и переживали случившуюся трагедию. Монстр, проглотивший последних оставшихся в живых «островитян», не сумевших его обмануть и убраться подальше, исчез из виду, уйдя на глубину и сделав их дальнейшее пребывание в здешних водах не только бессмысленным, но и опасным. Наступившая тишина звенела в голове натянутой струной, и её напряжение не в силах были разрядить ни крики чаек, вьющихся над пиками мачт, ни мерное похлюпывание волн у бортов яхты, ни ласковое тепло набиравшего силу дня. Откуда-то издалека, из прошлой жизни, давно забытой и ставшей смутным воспоминанием, донеслось:
– Поднять якорь! – капитан спешил покинуть опасный квадрат, чтобы трагедия, столь наглядно и убедительно продемонстрированная, не дотянулась ещё и до них. – Полный вперёд!
Из тех, кто отправился в экспедицию на остров, удалось спастись только Карлайлю и Труверу (последний не простит себе своего открытия до конца жизни), да с «Сантины» – старпому, двоим учёным, троим матросам. Погибли двенадцать человек, включая капитана Молинера, мужественно сражавшегося с гигантскими щупальцами, захватившими судно, до последнего. Такой ужасной смерти в зубах морской твари не припоминали на своём веку даже бывалые моряки, включая старпома. Поисковые шлюпки подняли на борт и, отклонившись от курса, огибая опасную зону, на полном ходу помчались в Латур. «Корса» летела рядом, не отставая.
– Я слышал байки старых моряков о кракене, – говорил молоденький юнга матросу, скручивая трос, – но не думал, что это всерьёз.
– Даже имени его не упоминай! Мы ещё не спаслись.
Море привычно качалось за бортом, отбрасывая пенную волну, солнце играло бликами на воде, но что творилось на глубине, было тайной, смертельно опасной, непредсказуемой, о которой вслух говорить у мореплавателей не принято, дабы не притянуть беду. Тревога, витавшая в воздухе, напрягала нервы и не давала ослабнуть обострённому вниманию к каждому неожиданному звуку, всхлипу, скрипу. Пассажиры, стараясь не мешать матросам, бессмысленно торчали на палубе, забыв о каютах, беспокойно всматриваясь в морскую поверхность, ещё не осмыслив до конца потерю товарищей-учёных, ещё ожидая преследования монстра и готовясь к отпору.
***
Что-то мягкое… рука лихорадочно шарит по поверхности… как влажная губка… широченный шершавый матрац… вздрагивает и ёжится. Темно, душно… Пованивает тухлой рыбой… Взмах над головой, во все стороны… Стены… вокруг стены… мокрые, сопливые… то приближаются, то расходятся… Дышат?.. Матрац дёргается, как живой… Беспокойное прощупывание жмущегося в судорогах сидения ясности не прибавило, не вызвало в памяти аналогичного опыта. Да на такое смердящее, склизкое, чмокающее под задом добровольно плюхнуться раньше… да ни за что! А теперь… кажется, даже рад – всё-таки жив, может, ещё не конец, как-нибудь удастся вывернуться… Шок постепенно истаивает, уходит, а сознание проясняется. Ян пошевелил ногами, руками – всё цело. Где он? Где Баюр? Бартоломео? И вдруг услышал в кромешной тьме:
– Почему он нас не глотает?
И в ответ – до боли родной голос, спокойный и уверенный, обращающий панику в позорное бегство:
– Потому что мой кинжал пригвоздил его язык. Не знаю, надолго ли…
Ян вспомнил кинжал волхва, обоюдоострый, размером с небольшой меч. Передышка между сменой блюд? Парень почувствовал себя десертом, который дожидается, когда гурман нагуляет аппетит, и его чуть не вывернуло наизнанку.
– Баюр, перемещение! – прохрипел он, запоздало вспомнив запасной путь спасения.
– Вместе с кракеном? В момент телепортации у него освободится язык, мы окажемся у него в желудке, и тогда всё – хана! Я тоже очухался только теперь… почти съеденный. На пике опасности забыли об атефактах.
– О чём вы говорите, чёрт бы вас побрал?!
– Да уж лучше бы чёрт… наверное…
Темница вдруг ярко осветилась, и Бартоломео ошарашено воззрился на прозрачный кристалл в руках Баюра, сияющий гранями. Свод и стены, ребристые и вздымающиеся, источали липкую слюну, которая пузырилась и капала сверху, скатывалась по бокам и вдоль сомкнутых рядов острых и частых зубов чудовища, подтекала под язык, на котором сидели пленники и вокруг которого уже стояли озерца вязкой вонючей слизи. За спиной Яна зияла чёрная дыра глотки с извивающимся красным язычком, словно лепестком пламени из адской бездны. Откуда-то снаружи донеслось мощное мычание, как гудок многомерного траулера или сухогруза.
– Наверное, этот гад утащил нас на глубину. Только бы не разжал свои зубищи. Тогда нам конец, – рассуждал Бартоломео.
– А теперь? – усмехнулся Баюр. – Только начало? Всех прелестей и удовольствий?
– Ты что-нибудь придумаешь, – самообладание не покинуло толстяка, он с надеждой смотрел на всемогущего друга. Его вера была сродни детской, непререкаемой, когда способности взрослого и мудрого защитника не подлежат сомнению. Она давала силу не раскисать, пока рядом надёжная рука и властная воля, которая вытянет, вызволит из любой западни. Надо только ей подчиниться.
Баюр поправил на запястье браслет, потом тыльной стороной руки вытер со лба выступивший пот, и вдруг стены темницы стали прозрачными, открыв взору морское дно, по которому медленно двигался монстр.
– Ай да, Харлисс! – ахнул от неожиданности и восторга волхв. – Ай да затейница!
– Всего лишь потёр? – изумился Ян. – А что ещё они могут? Твои доспехи?
– Вы говорите загадками! Что происходит? – пыхтел толстяк, который привык в научных экспериментах разделять причину и следствие, а здесь, в этой мешанине случайностей, ни конца, ни начала не найти, не говоря уж о поступательности. Он совсем запутался. Реальное и несбыточное, сказочное так ловко подменяли друг друга, что в голове вертелось, не давая их распознать, отсортировать. Так что фокусы своего друга и спасителя он принимал за чистую монету, как природное естество, иначе… иначе свихнёшься прежде, чем испустишь дух в утробе подводного гада.
– Смотри, Артур. Такое в кабинете в микроскоп не увидишь.
– Да где он, мой кабинет? Вместо этих пейзажей я лучше бы таращился в микроскоп.
– Ян, а тебе эти пейзажи ничего не напоминают?
– Напоминают? Шутишь? Хотя… что-то смутное…
Баюр вынул из пазухи клочок кожи, мокрый и скомканный, расправил:
– То-то я подумал, что на земную поверхность не похоже… Но даже предположить не мог…
Ян проморгался и тоже уткнулся в кожаные каракульки:
– Уж не сожрал ли нашего морячка кракен?
– Какого морячка? – у Бартоломео никаких соображений в этом гиблом месте не зарождалось, только вопросы. А его друзья как назло перебрасывались непонятными ему шарадами, вынуждая его чувствовать себя иностранцем, не разумеющим чужой язык. Он ошалело переводил взгляд с одного на другого и ждал хоть каких-нибудь пояснений, подсказок.
– Помнишь сундук, Артур? – как любознательному ребёнку объяснял волхв.
– Ну да. С барахлом каким-то.
– Так вот. Среди прочего барахла там была эта карта с неизвестными обозначениями.
– А почему вы её утаили? Не представили с этим сундуком?
– Мы вернём её в сундук, – покладисто пообещал кладоискатель. – Покажи, где он. И где люди, которым мы должны предъявить карту.
Бартоломео насупился. Он не любил выглядеть болваном. И не желал быть бесполезным балластом, а все его попытки помочь друзьям и хоть что-то придумать были безнадёжно провальными.
– Наркотики! – вспомнил он. – Похоже, что ваш морячок охотился за этой скотиной. Ишь припас какую уйму отравы. Надо было прихватить с собой.
– Ими до смерти не отравишь, – усомнился Ян. – Такую-то тушу! Хотя он, может, и не планировал до смерти, лишь бы одурманить, приручить, а потом управлять… Что-то он искал здесь, а добыть это мог кракен.
