– Алло, Смайли!
– Привет, старик!
– Зачем пожаловал? Опять повезешь лопоухих несуществующие клады искать?
– Обнаружил новый остров сокровищ?
«Меня принимают за кого-то другого. Вероятно, похож – бывает. Надо воспользоваться», – мгновенно сориентировался Кордона. Он был не глуп и находчив.
– Просто соскучился, – сказал он. – К вашим услугам, джентльмены.
Опять хохот.
– Разыгрываешь, капитан!
– Показывай, чем богат.
Полицейские уже выставили принесенные чемоданы на длинный прилавок досмотра и неуклюже переминались с ноги на ногу, не уходя. Кордона догадался сунуть им горсть мелочи. Но они и тут не ушли.
– Досматривайте, – небрежно сказал Кордона.
– Тебе и так верят, – отмахнулись чиновники. – Это не мы. Это Гривс.
Розовый, пухлый, с растущим брюшком полицейский в форме Интерпола – точь-в-точь мистер Пиквик в дни своих бурных странствий – не торопясь подошел к прилавку, сделал строгое лицо и сказал заученно:
– Порядок есть порядок. Не обижайся, Боб.
Кордона молча раскрыл чемоданы. Пиквик быстрыми, опытными руками прощупал рубашки и пижамы, карманы сложенного костюма, чиркнул сначала одной, потом другой зажигалкой, подержал на ладони «беретту».
– Есть разрешение, – сказал Кордона. – Могу предъявить.
– Не надо.
Гривс положил пистолет на место, постучал по дну чемоданов, заглянул в футляр электрической бритвы и вынул коробку с сигарами:
– Где покупал?
– Прислали из Манилы.
Кордона врал не моргнув глазом. Он верил в свою звезду.
– Можешь открыть, – предложил он.
Гривс осторожно отделил заклейки, открыл ящичек и полюбовался строем плотных табачных торпедок.
– Хочешь разрезать? – спросил Кордона.
– Зачем? Я проколю парочку.
Он ловко проткнул тонкой иглой пару выбранных наудачу сигар, захлопнул ящичек и закрыл чемодан.
– Возьми на память. – Кордона небрежно бросил на прилавок проколотые сигары и мигнул таможенникам: – Спектакль окончен, ребята. Да?
– Ныне отпущаеши, – сказал Гривс. – Слово Смайли прочней акций Шелла, но порядок есть порядок, – повторил он.
«Пронесло», – подумал Кордона и кивком указал на чемоданы все еще стоявшим у дверей полицейским:
– В отель «Хилтон».
Разбуженная мысль Смайли мгновенно оценила положение. Тело мое, но я не могу пошевелить даже пальцами. Телом владеет чужой. Кто он, Фернандо Кордона, мексиканец из Штатов? Никогда не слыхал. Ничего не знаю о нем, кроме его нелегального бизнеса. Не моргнув протащил сквозь таможенные рогатки сто ампул наркотиков. Предложил кто-то, по имени Алонсо, от некоего безымянного концерна – должно быть, подпольной шайки гангстеров, специализировавшихся на контрабандной торговле наркотиками. Может быть, даже европейско-американской шайки, есть и такие. Ампулы у Кордоны заложены в «беретту» и зажигалки. Мою «беретту». А может, и нет. У него разрешение на имя Кордоны. Должно быть, такой же выродок, как и пославшие его, только мелкий. Порученец. Подонок и лгун. Как он солгал, когда его приняли за меня, даже не пошевелил бровью: «К вашим услугам, джентльмены». Я никогда не говорю так, а эти лопухи не заметили. «Алло, Смайли», «Привет, старик». Надо будет предупредить Гривса, чтобы не хлопал ушами: зажигалки не только чиркают, а пистолеты не только стреляют.
Тело не мое, а мне жарко. Кордона то и дело вытирает шею. Потеет. Я чувствую пот – значит, все-таки связан с украденным телом. А вор выдает себя на каждом шагу. С Беном, таксистом, даже не поздоровался, а Бен еще издали крикнул, высунувшись: «Алло, мистер Смайли!» Вероятно, сейчас удивляется, что со мной: должно быть, потрепали в таможне. Но Бен тренированный парень. Выдержанный, лишнего не спросит. Молчит. Вот и отель «Хилтон». Сейчас Бен спросит, дожидаться или подать попозже. А мошенник потребует подать в полдень, в самую жару, когда кафетерии и бары пусты – сиеста. Именно тогда он и постарается избавиться от товара. Где? Наверно, в «Альгамбре» или в «Майами-Бич» – Гривс давно на них целится. И все мимо. Пусть только сто ампул, а прошли мимо.
Подъезжаем. Бен останавливает машину и спрашивает:
– Дожидаться или подать попозже, мистер Смайли?
– Через час, – говорит, вылезая из машины, Кордона.
На его часах – на моих часах – ровно одиннадцать.
В номере Кордона принял душ, сменил ампулы на патроны в «беретте», прикрепил ее, как всегда, под мышкой, надел белый тропический смокинг. Сигарную коробку с двойным дном опустил в специально предназначенный для этого бортовой карман, а оставшиеся ампулы разместил в двух пачках сигарет «Кэмел», аккуратно восстановив упаковку. Одну из зажигалок с ампулами захватил с собой, не производя перемещений. Теперь «товар» был «на выходе», требовалось только обменять его на доллары. Кордона взглянул на часы и спустился вниз. Черно-желтое такси уже поджидало у входа. По привычке оглянулся, нет ли «хвоста», и, не взглянув на Бена, сел рядом.
Как и предполагал Смайли, Кордона ехал в «Майами-Бич», самый отпетый из всех островных баров. Расчет был точен. В полдень бар был пуст, только двое скучали в полутемном и даже прохладном зале – небритый бурбон, типичный курортный бездельник и пьяница, дремавший над кружкой имбирного пива, и долговязый в белой фланели, читавший газету. Лицо его было закрыто развернутой над столом страницей. Кордона точно отметил: долговязый читал не отрываясь, когда он вошел, и продолжал читать, не обращая на него никакого внимания. Присев у стойки, Кордона еще раз обернулся: газета была на месте, бурбон дремал. Лицо бармена Чарли, перебравшегося в Гамильтон из Ки-Уэста во Флориде, расплылось в улыбке.
– Рад видеть вас у себя, мистер Смайли.
«Опять Смайли!» – раздраженно подумал Кордона. Один раз вывезло, в другой провалит. Он оглянулся опять. И не ошибся. Газета над столом шуршала по-прежнему, а бурбон вскочил.
– Никак, Боб? – сказал он и прыгнул к стойке.
Кордона поморщился.
– Ну? – спросил он неопределенно.
– А Элис ждет, – сказал бурбон неожиданно трезвым голосом.
– Ну и пусть ждет, – вывернулся Кордона.
– В «Альгамбре», – сказал бурбон. – Сам поедешь или позвать?
– Подумаю, – сказал Кордона. Он понятия не имел, кто такая Элис, но по-волчьи учуял опасность. – Не мешай, у меня дела к Чарли. – Он еле сдерживался.
– Какие у тебя дела? – упрямо тянул пьяница. – Глотни и поворачивайся. Элис ждет.
Кордона уже сердился.
– Я сказал: не мешай. Уйди.
– Элис ждет. – В голосе небритого зазвучали угрожающие нотки. – Если ты ее бросил, плохо. Для тебя тоже.
В другое время Кордона бы одним щелчком сбил с ног пьяного приставалу. Этот неведомый Смайли с его неведомой жизнью мог провалить все дело. Ссориться было не с руки. Кордона скривился и сказал:
– Иди к ней и скажи, чтоб не уходила. Приду через полчаса. Времени мало. Пусть остается на месте.
– На третьем этаже, – подсказал приставала.
«Почему на третьем?» – подумал Кордона, но не спросил. Пусть убирается. Чем скорее, тем лучше. А пьяный, не шатаясь, уже шел к выходу.
Кордона обернулся к все еще улыбающемуся бармену и тихо сказал:
– Привет от старого Питера, Чарли.
Улыбка погасла. Смуглое лицо элегантного бармена посерело.
«Креол, – подумал Кордона. – Что это с ним? Есть причины?»
Но бармен уже произнес укоризненно:
– Зачем вы полезли в эту вонючую жижу, капитан?
– А ты? – совсем уже разозлился Кордона. – Тебе можно?
– Я уже давно в ней по уши. А вы джентльмен.
– Не твое дело. Кажется, слышал? Привет от старого Питера, Чарли, – повторил он и прошипел: – Отзыв!
– А разве он не уехал? – механическим голосом откликнулся бармен.
– Нет. Прислал подарочек и ждет должок.
С последним словом Кордона незаметно швырнул пачку сигарет с ампулами подхватившему ее Чарли. Другую пачку вместе с зажигалкой он положил на стойку, чтобы «забыть» при уходе.
– Все? – шепотом спросил Чарли.
– Нет, – отрезал Кордона. – Есть еще коробка с сигарами. Уйдет тот долговязый с газетой – передам.
– Он не уйдет, – сказал Чарли.
Кордона снова почуял опасность. Но поздно. Долговязый в белой фланели, оказавшийся бритым, плечистым парнем лет тридцати, уже подходил к стойке.
– Угости сигаретой, друг, – сказал он.
Кордона потянулся к карману, но долговязый кивком указал на запечатанную пачку «Кэмел», вместе с зажигалкой небрежно брошенную на стойку.
– Зачем искать? Курево под носом.
– У меня для друзей есть особые, – нашелся Кордона.
– А мне нравятся эти. – Долговязый отогнул борт пиджака и показал медный значок Интерпола. – И подай мне ту пачку, которую ты поймал, – обернулся он к бармену.
Этим и воспользовался Кордона с почти одновременной реакцией. Прямым справа в челюсть, вложив в удар всю тяжесть своих ста килограммов, он опрокинул долговязого на пол.
– Верни товар. Передам после, – торопливо бросил он бармену.
И, пока тот с сифоном приводил в чувство упавшего, Кордона уже ехал с Беном в «Альгамбру». «Не догадается и не успеет, – думал он, – а Элис, видимо достаточно преданная Смайли, пригодится для связи с Чарли».
…Профессиональный удар! Школа. Я бы так не мог. И как болят костяшки. А я даже не могу поднести руку к лицу, чтобы посмотреть, не сбита ли кожа на суставах. Сколько раз солгал этот гангстер! И по привычке, и по расчету. Теперь он солжет Элис, и не только для того, чтобы использовать ее как посыльного. Солжет с наслаждением, чтобы отомстить мне, потому что я уже мешаю. Слишком много знакомств – уже не выгода, а помеха. Количество переходит в качество, как говорит Рослов. А Элис ждет. Пуар уже предупредил ее о моем приезде. Старый пьяница не обратил внимания на слова подонка: «Пусть ждет, никуда не уходит». Я бы никогда так не сказал. Куда ей уйти, когда дежурство не кончилось. Старшая по этажу отеля «Альгамбра» всегда на месте. Может быть, мы с ней пошли бы в бар после дежурства – она верит мне, как чековой книжке. И знает при этом, что я никогда не женюсь и ее не сделаю миссис Смайли. А все же не променяет меня даже на Грегори Пека.[1] Интересно, что скажет этот лгун. Времени у него действительно мало. Он то и дело поглядывает на часы и скалится, как собака, готовая укусить. Остановились. Выходим из машины. Обиженному Бену кивок и мелочь, ни полслова привета. Да смотри же в оба, Бен! Ведь это не я. Не я. Разве я так расплачиваюсь? Разве я так прощаюсь? А Бен не уезжает, ждет. Знает, что Смайли снова понадобится машина, хотя эта тварь и не подумала предупредить. Невежливость и просчет. Или он будет дожидаться в «Альгамбре»?
«Сошло», – облегченно вздохнул Кордона после пятиминутного разговора с Элис. Ни одного промаха. Ни разу не дал он почувствовать в нем чужого. Сразу поддел ее на крючок.
– Скучно, детка? – спросил он, ухарски подмигнув, как герой вестерна кельнерше в ковбойском салуне. – Ну а теперь – все. Конец. Впереди одна радость, без тревог и сомнений.
– Шутишь? – не поверила Элис.
– И не думаю, – продолжал Кордона, не давая ей опомниться и поразмыслить. – Мне уже осточертело мое привольное одиночество. Мне нужна миссис Смайли.
Она покраснела.
– А почему? – давил Кордона. – Вон собор на горе. Видишь? Только одно условие.
Глаза ее потемнели. «Какое угодно», – сказали глаза.
– Положишь в сумку эти вещички. – Он выгрузил на стол замаскированные ампулы. – Поедешь в «Майами-Бич». Бармена Чарли знаешь? Тем лучше. С подъезда не входи. Войдешь со служебного, и только в том случае, если поблизости нет полицейских и посторонних. Вызовешь Чарли и передашь ему все, если никого возле не будет. В противном случае жди или возвращайся. Чарли передаст тебе деньги. Это на свадьбу. Вручишь мне их в отеле «Хилтон», шестой этаж, номер триста одиннадцать. Если дверь заперта, не стучи. Вот ключ. Открой и дожидайся. Есть джин, кюрасо и виски. Можешь сделать коктейль.
– Когда ехать?
– Сейчас.
– Не могу. Я на дежурстве.
– Посади кого-нибудь на свое место.
– Нельзя. Если узнает управляющий, могу потерять место.
– Плюнь. Миссис Смайли не надо служить в отеле.
«Операция Элис» отняла не более двадцати минут. «А девчонка – прелесть, – подумал Кордона. – Жаль, времени нет». Пусть подает в суд на Смайли за нарушение обещания жениться или идет с ним в мэрию или в собор на горе. А он. Кордона, уедет с пачкой долларов в кармане сегодня же вечером. Его фруктовый рефрижератор все еще стоит у причала. К ночи погрузится.
С этими мыслями Кордона поднялся к себе на шестой этаж и открыл взятым у портье ключом отведенные ему апартаменты. И тут же охнул. Кто-то вывернул назад его левую руку, а на правой щелкнул наручник. Другой наручник замкнулся на руке нападавшего.
– Пошли, Смайли, – сказал парень с наручником.
– Поторапливайся, – прибавил его напарник, ткнувший Кордону чем-то металлическим в бок.
Тот сразу догадался чем.
«Попалась Элис и раскололась», – подумал он, вздохнул и покорился судьбе. Он даже не потребовал у задержавших его показать значки. Зачем? Все и так ясно.
…Ему ясно. Думает, что арестован Интерполом. Идиот. Ну а мне ясно? Что я знаю, кроме того, что это мои ночные визитеры из Штатов? Что им понадобился именно Смайли, а не Кордона. Что их тревожит бизнес Смайли, а не контрабанда наркотиков. Но зачем понадобился? Почему тревожит? Этот подонок теперь будет лгать им, губить мою репутацию, как погубил ее в глазах таможенников, Гривса, Чарли и Элис. Нет больше честного Смайли, есть обманщик Смайли, лгун, лгун, лгун. Неужели так и не наступит расплата? И кто будет расплачиваться – я или он?
Сейчас мы подъезжаем к белому двухэтажному особняку за чугунной плетенкой ограды. Гаревая дорожка ведет к подъезду. Никакой вывески. Понятно почему – здесь не рекламируют свой бизнес. Мы оба это знаем. Он молчит, а у меня нет права голоса. Две жизни в одном теле, как пара рельсов, которые не разойдутся до первой стрелки. Когда же будет наконец эта стрелка?
С Кордоны сняли наручники и закрепили зажимы для датчиков. Кресло на колесиках подвезли к аппарату, похожему на спрута с разноцветными проводами щупалец. Вместо глаз у него рычаги управления, а вместо рта прорез с валиком для бумажной ленты и с упором для перьев автоматических самописцев. «Детектор лжи», – подумал Кордона и спросил, сорвавшись на хрип:
– Проверять будете?
Парни, неизвестные Кордоне, переглянулись. Один – лысый, обрюзгший, видимо любитель выпить; другой – подтянутый, кривоносый, хищный.
– Сиди смирно, – предупредил он, – объяснять ничего не буду: некогда и незачем. Датчики реагируют на движение, давление, дыхание и пот. Соврешь – что-нибудь да просигнализирует.
– А потом? – спросил Кордона.
Оба парня – теперь уже в белых халатах – переглянулись.
– Узнаешь. Лучше не ври. Тебе же лучше, – сказал лысый.
– Включаю, – перебил его напарник.
Что-то загудело, как бормашина. Кордона ничего не почувствовал, кроме стесненности в движениях.
– Теперь отвечай кратенько на любой вопрос.
– Только «да» или «нет»? – прохрипел Кордона.
– У нас более совершенная аппаратура. Реагирует на любую реплику, если она лжива. Но не распространяйся. Лучше короче.
– Где русские? – спросил кривоносый.
– Какие?
– Отвечай без вопросительных знаков. Где твои русские? В Гамильтоне?
– Я не знаю, о ком вы говорите.
Удар тока пронизал все тело Кордоны. Смайли это ощутил, но даже не дернулся. Дернулся Кордона.
– Что они ищут на острове?
– Не знаю.
Аппарат не среагировал. Парни в белых халатах переглянулись. Но так и должно было случиться: не зная русских, Кордона не знал, что они могут искать, а Смайли тоже не знал, что могут искать русские, находящиеся, как и он, в состоянии прострации.
– Они не откровенничают с тобой, Смайли?
– Я не Смайли, – признался Кордона.
И солгал. Новый удар тока потряс его тело. Он взвизгнул.
– Не визжи. Не поможет. Лучше не ври. Имя?
– Кордона. Фернандо Кордона.
Опять удар тока. Кордона подпрыгнул вместе с креслом, опутанный проводами.
– Говорили: не ври, – сказал кривоносый. – Мы тебя пятый год знаем.
Кордона заплакал.
– Я не вру. Я контрабандист. Я подпольный торговец наркотиками. Я провез из Штатов сто ампул… Матерь Божия! Спросите у Чарли из «Майами-Бич».
Аппарат не ответил. Кордона облегченно вздохнул. И опять переглянулись парни в халатах. Неужели Смайли связался с наркотиками?
– Сменил бизнес, Смайли?
– Да.
Еще раз подпрыгнуло под током тело Кордоны.
– Зачем же врешь?
– Я не вру. Я ничего не менял. Я всегда провозил наркотики. На Багамы, на Ямайку, на Гаити. И сейчас провез. Ампулы у Элис из «Альгамбры» или у Чарли. Я не Смайли, я только похож на Смайли.
– Не Смайли? – переспросил лысый.
– Нет.
Тело Кордоны снова подпрыгнуло, но уже без сознания.
– Может, свяжемся с Интерполом, Мак? – спросил кривоносый, выключив аппарат.
– Слабак, – сказал лысый.
– Если заставить себя верить в то, что говоришь, аппарат не подействует. Сила воли нужна. Я знал многих, которые обманывали эту штуковину. Значит, в Интерпол?
Лысый кивнул.
А Смайли все-таки обманул их. Его, именно его, тело, уже потерявшее сознание Кордоны, хотя и скорченное током, источало блаженство. Откуда мог знать Кордона, что он отчужденный? Не Кордона и не Смайли. Все ложь. И да – ложь, и нет – ложь. Не знает русских – ложь, потому что он Смайли. Не торгует наркотиками – ложь, потому что он Кордона.
«Лысый прав – слабак! Будь я в этом черепе, обманул бы эту штуковину. С удовольствием бы обманул. Редкий случай, когда ложь доставила бы мне удовольствие. Зато я теперь все знаю о лжи: как чувствуешь, когда лжешь по привычке, когда во спасение, когда из страха и когда из мести».
– Я тоже, – сказал Голос.
8. РАССКАЗ О СОВЕСТИ
Розовый сумрак качался вокруг Янины, как на лодке в мертвую зыбь в предрассветном тумане, чуть-чуть подсвеченном солнцем. Она уже ничего не чувствовала – ни сердца, еще минуту назад тревожно стучавшего в груди, ни крови, приливавшей к щекам, ни жары. Казалось, она умерла и душа ее, по христианскому вероучению, еще витает над телом. «Какая чушь, – усмехнулась мысль, – просто отключилось сознание. Как во сне или под гипнозом».
– Это не гипноз, – сказал Голос, – гипноз еще будет. Это как в театре – увертюра к драме. Играет оркестр, в зале тихо, вот-вот взовьется занавес.
– Раздвинется, – машинально поправила Янина.
– Все равно. Когда-то он подымался, когда-то его вовсе не было. Впрочем, я никогда не сидел в зрительном зале и не слышал оркестра. Как мало я еще знаю и как много надо узнать.
– От меня?
– И от тебя. Я сделаю с тобой то, что сделал сейчас с твоими друзьями. Или не совсем то. Почти, как у вас говорят о приближенных вариантах. Я не раздваиваю твоей личности – только психику, освободив некое надсознание, которое и даст мне то, что ты в силах дать.
– Что же именно? – Мысль рождалась нормально, как рождается она в процессе ничем не осложненного мышления.
– Что есть совесть? – спросил в ответ Голос.
В живой беседе Янина бы засмеялась. Потом задумалась. Потом ответила, может быть, даже не очень уверенно. Сейчас чистая ее мысль откликнулась не задумываясь.
– Реакция нервной системы на противоречия между поступками человека и его нравственными принципами.
– Это философски, а математически?
– Затрудняюсь ответить. Впрочем… кто-то пустил крылатое словечко: совесть – это обратная связь. А можно и так: оптимальный вариант столкновения двух взаимно исключающих величин. В данном случае – функций сознания и мышления. Исключение такого столкновения исключает и совесть. Можно найти и другую формулу. Ответов много.
– Я знаю все, – сказал Голос, – и все о реакции организма на такое, как ты говоришь, столкновение. Все изменения, какие вызывает оно в сердечно-сосудистой системе, дыхании, функциях эпителия и потовых желез и даже в химическом составе крови. Но я не знаю твоих эмоциональных состояний. Эту информацию и даст мне опыт. Он не долог и физически безболезнен. Внимай.
Розовый сумрак, качавшийся в отчужденных глазах Янины, растаял, будто развеянный ветром. Но ветра не было: «кондиционерки» создавали приятную прохладу при закупоренных окнах и закрытых дверях. Янина сидела в уголке шикарного нью-йоркского бара вместе с Рословым. Почему нью-йоркского? Этот вопрос могло задать только надсознание Янины, хорошо знавшей, что находится она в палатке «белого острова»-рифа, в сознании же Янины из бара такой вопрос даже не возникал, она воспринимала и свое пребывание в Нью-Йорке и в этом баре в компании с Рословым как нечто должное, заранее обусловленное. Рослов рассказывал ей содержание какого-то ковбойского фильма, просмотренного им по телевизору в гостинице, рассказывал смачно, по-актерски подыгрывая, но Янину это не развлекало. Рослов сейчас напомнил ей трактирщика из Забже в ее трудном послевоенном детстве, когда она мыла посуду в трактире, помогая перебивавшейся без мужа матери. У трактирщика была такая же иссиня-черная борода, и он так же прятал глаза, когда говорил сальности забегавшим девчонкам. Рослов сегодня не развлекал, даже отталкивал какой-то своей необычностью. Янина с кораллового острова, наблюдавшая как бы со стороны эту встречу, тоже заметила, что Рослов – не Рослов. И голос наиграннее, и поведение развязнее, и не свойственная ему манера отводить взгляд, отворачиваясь или опуская веки. Янина из бара не анализировала этих различий, она инстинктивно замкнулась в себе и помалкивала, прихлебывая остывший кофе. Мысль ее блуждала по цепочкам ассоциаций от детства к юности в Московском университете, к знакомству с Рословым, уже и тогда щеголявшим своей траурной бородой и резкостями, подчас обидными, по адресу своих однокурсниц. Доставалось порой и Янине, но Рослов ей нравился. Нравится и теперь, пожалуй, даже больше, чем прежде, потому что юношеская угловатость исчезла, а резкость смягчилась необидной, веселой иронией.
Надсознание Янины с безотчетной тревогой регистрировало их тихий диалог.
– То есть глупство, пани Желенска, то есть глупство.
– Не надо, Анджей.
– Я не понимаю твоего упрямства.
– Мы еще не перешли на «ты».
– Перейдем. Я предупреждаю события. Когда люди друг другу нравятся, незачем туманить мозги условностью.
– Не расписывайтесь за меня.
– Так я ж не любви прошу, а простого одолжения. Как друг и коллега. Мы люди одной специальности. Если знаешь ты о работе Мак-Кэрри, могу знать и я.
– Спроси его самого.
– Он же упрям, как ишак. Открылся тебе – и баста. А наука стоит.
– Чем же ты хочешь двинуть ее? Чужой подсказкой? Плагиатом? Украденной идеей?
– Я не собираюсь ничего красть. Может быть, только воспользоваться ею, как трамплином. Могу прыгнуть дальше Мак-Кэрри. Почему бы нет?
– Нет, Анджей. Два раза нет. И на «ты» не могу, и смените пластинку. Иначе я потеряю к вам уважение.
– Плевать я хотел на уважение! Мне страсть нужна и преданность.
– К сожалению, я не могу дать вам ни того, ни другого.
– Даже в таком пустяке? Заглянуть в доклад старика, который он почему-то не обнародовал. Подумаешь, преступление!
– Без ведома автора? Преступление.
– Количество переходит в качество, Яна. С уменьшением состава преступления уменьшается и вина. Это уже не преступление, а его элементарная частица. Мезон.
– Не играйте словами. Не могу.
Отчужденная мысль Янины тотчас же воспроизвела всю цепочку предшествовавших этому разговору событий. Доклад Мак-Кэрри действительно значился в программе симпозиума – кратенький доклад, скорее сообщение на шестнадцати страницах типографского текста стандартного формата английских научных изданий. О докладе задолго до его оглашения говорили как о возможной сенсации. Тема его перекликалась с проблемой моделирования процессов информации и мышления, уже разработанной в Советском Союзе, но Мак-Кэрри шел своим путем, может быть даже ошибочным, но и в его ошибках участники симпозиума склонны были видеть эмбрионы интересных находок. Особенно любопытствовали кибернетики, связанные с наиболее сложной областью промышленной электроники, с производством так называемых самоорганизующихся систем. И это любопытство, не всегда только научное, часто с душком уличной сенсации, создало вокруг скромного и равнодушного к рекламе ученого атмосферу нездорового ажиотажа. Его на каждом шагу атаковали репортеры, толпившиеся в кулуарах симпозиума, агенты фирм, конструирующих системы автоматического программирования, лица неведомых профессий и специальностей, у которых на губах только один вопрос: «Сколько?» Когда же измученный профессор раздраженно спрашивал: «За что?», ответ был один: «За возможность скопировать доклад до его обнародования». Еще большей сенсацией оказалось внезапное решение Мак-Кэрри снять доклад с программы симпозиума. Мотивы? «Рановато. Поторопился. Кое-что надо домыслить и подработать». Но все понимали: профессор хитрит и недоговаривает. Янина, к которой он благоволил, получила более точную информацию. Профессор признался, что в его запертый особым ключом номер отеля проникли неизвестные лица, дважды перерыли замкнутые особым замком чемоданы, но доклада не нашли. Янина не рискнула спросить, где спрятал его профессор, но тот сам открыл ей секрет. «Хотите проглядеть эти шестнадцать страничек?» – спросил он. «Очень». Тогда Мак-Кэрри извлек из кармана плоскую отвертку («С собой ношу, чтоб не догадались»), тщательно отделил верхний фанерный лист от внутренней стенки шкафа и осторожно вытащил оттуда злополучный доклад. «Прочтите и помалкивайте, – сказал он, – а я скажу кое-кому, что доклад у вас». – «Зачем?» – удивилась Янина. «Проверочка». Через день Янина убедилась, что «проверочка» сработала: ее багаж был перерыт до чулок и перчаток. Даже сумочку с дамскими пустяками вывернули наизнанку. А теперь к Янине подослали псевдо-Рослова.