– Я знаю, как проучить эти кредитные морды, – сказал Феликс. – Надо сесть к ним в вагон по третьему звонку, чтобы кондуктор не мог нас высадить.
– А потом?
– Потом увидите.
Прозвенел колокол и охотники бросились в сидячий вагон второго класса вслед за семнонами. Поезд тронулся, тихим ходом миновал городские предместья, застроенные одноэтажными домиками, и взял разбег по приморской равнине, плавно повышающейся к Береговому хребту. Пассажиры покачивались на обитых кожей диванах, в дальнем конце вагона играли дети. По проходу прошёл кондуктор с компостером в руке. Розовощёкий пассажир в сером костюме-тройке достал из вощёной бумаги курицу и принялся есть так смачно, что у соседей по купе потекли слюнки.
За окнами пробегали городки, переезды, хутора одиноко стоящие посреди возделанных полей. Железная дорога огибала холмы с коричневыми пятнами каменистых осыпей, по эстакадам миновала заросшие ельником лощины. Впереди серо-зелёной громадой вырастали предгорья Берегового Хребта. Поезд приближался к первому тоннелю.
– Представление начинается, – негромко сказал Феликс и шагнул в купе, где сидели семноны.
– Любезный! – обратился он к молодому южанину, сидящему ближе к проходу. – Будь так добр, уступи мне место.
– На каком, позвольте узнать, основании я должен уступить моё законное место, которое я обоснованно занимаю на основании билета, купленного мною в кассе вокзала самым честным образом? – возмутился иностранец.
Другие семноны насторожились, но вступать в спор ради соплеменника не решались. Губы Феликса тронула улыбка. Понятия «честный» и «семнон» были несовместимы с точки зрения северянина. Но вслух лейтенант сказал.
– На том основании, что я офицер и мне хочется сесть.
Будь дело в Империи, семнон вылетел бы со своего места как пробка – там приказы офицеров не обсуждались. Но в Норланде семнон чувствовал себя под защитой законов. И потом, с какого перепуга он должен уступать место флотскому?
– Уступи! – настаивал Феликс.
– Не уступлю!
– Тогда, любезный, я надаю тебе пощёчин.
– Не посмеешь!
– А спорим на три оплеухи, что посмею?
По вагону прошёл кондуктор, закрывая окна. Минуту спустя поезд с грохотом влетел в тоннель. Вагон погрузился во мрак, но спорщиков это не остановило.
– В полицию заявлю! – грозил семнон.
– Заявляй! Мой дядя – оберполицмейстер Нореи (что было абсолютной правдой). – Он тебе ещё добавит.
– Всё равно не уступлю!
– Ну так держи первую.
Раздался звонкий шлепок.
– Ай! За что ты меня бьёшь?!
– За всё хорошее. Лови вторую!
– Ай! Я в штаб флота пожалуюсь!
– Ты ещё и ябеда! Так получай третью!
Фрей зажёг электрический фонарик и стоящие в проходе охотники увидели замечательную сценку: Феликс, что было силы лупил себя ладонью по бедру и при этом ругался на два голоса – за себя и за неуступчивого семнона.
– Уступи!
– Не уступлю!
Шлёп!
– Уступи!
– Не уступлю!
Шлёп!
Тоннель кончился, и солнечный свет полился в вагон, заставив пассажиров зажмуриться. Феликс сокрушённо развёл руками – вот ведь упрямый торгаш попался! «Избитый» семнон как ни в чём не бывало, таращился в окно.
– Послушай, Груня, – бородатый патриарх обратился к молодому соплеменнику. – А ведь этот флотский тебя избил.
Разговор вёлся на семнонском наречии, которое северяне едва понимали, но суть сказанного улавливали вполне достоверно.
– Ругался громко, – согласился молодой семнон. – Но представьте, даже пальцем меня не тронул.
– Брось парень, мы все видели, – по простоте душевной патриарх спутал «видели» и «слышали», – как флотский надавал тебе пощёчин. На первой же станции мы идём жаловаться в участок.
– Вы, дядя, можете жаловаться кому хотите. А я поеду дальше, потому что в Норланде за оговор судят строже, чем за оплеухи пусть даже и настоящие.
– Пойдёшь!
– Не пойду! Ай, отпустите моё ухо, иначе видит Всевышний, я вас стукну.
Поезд приближался к перрону Венты, курортного городка, выросшего вокруг горячих источников. Показался вокзал и нарядные отели, разбросанные на склонах живописных гор. Свара в вагоне вспыхнула с новой силой, только Феликс был уже ни при чём.
– Я сказал, ты пойдёшь и напишешь заявление! – требовал патриарх, выкручивая ухо молодому соотечественнику.
– Не пойду, хоть бейте!
– За этим не станет. Получай!
На крики явился кондуктор с непреходящими ухватками фельдфебеля. Одной рукой он взял за шкирку боевитого деда, другой молодого семнона и потащил обоих к выходу под одобрительные возгласы пассажиров. За ними орущей толпой бросились остальные торгаши. Семнонов вышибли из вагона, и свара продолжалась на платформе. Южане разбились на две партии и трепали друг друга за шевелюры на потеху публике. Юнкеры ржали как жеребцы, компаньонка принцессы хлопала в ладоши от восторга. И только Фрея оставалась печальной.
– Это как-то нечестно, – сказала она. – Лучше б вы в самом деле надавали оплеух мерзавчику. Я бы вам пирожки на гауптвахту носила.
Феликс в отчаянии хлопнул себя ладонью по лбу: ну как, скажите на милость, понять женщин после этого?!
В вагоне герцога завершился завтрак, пожилые охотники угощались сигарами.
– Вчера довелось беседовать с агентом Холмаром Бломом, – рассказывал Пузырь. – Ему поручили расследовать убийство в Юханхольме.
