По набережной валила толпа во главе с лысым как яйцо козлобородым господином, на котором лакированные штиблеты чудным образом сочетались с блузой ветхозаветного покроя, подпоясанной кушаком. В руках козлобородый держал узловатую дубинку.
– Это шествие консерваторов, – ответил Фрей. – Лысый с дубинкой – вожак правой фракции в рикстинге Мозес Финкельстон. Ненавидит либералов, очкариков и студентов. Самого Финкельстона выперли из Политеха за неуспевание.
Навстречу толпе попался парень в форменной тужурке и фуражке с голубым околышем Юридической Академии. На свою беду, студент имел слабое зрение и носил очки.
– А…! – от восторга Мозесу не хватало слов. Он указал дубьём на растерявшегося студента: – У-у-у!
– В зоосаду на Кречмарской живёт старый обезьян породы шимпанзе, – заметил Фрей. – Такой же лысый, как наш депутат.
Фрея фыркнула в ладошки. А студенту на набережной вдруг стало не до смеха. Его схватили за руки и за ноги, раскачали и бросили во Фрайзер. Полицейский хотел вступиться за студента и отправился следом. К счастью, течением намыло отмель у набережной, и воды там было по пояс.
– Ой! Они идут к нам, – испугалась Фрея и схватилась за дужки своих «консервов». – Я не могу снять очки.
– И не надо. Сейчас будет цирк.
Посетители кафе, даже те, кто не носили очки, вдруг ощутили неодолимое желание покинуть веранду и укрыться в зале. За соседним столиком агент охранки со скучающим видом развернул газету. Он не в первый раз сопровождал Унрехтов, знал, что будет дальше, и не беспокоился. Между тем, лысый консерватор заметил двух очкариков на веранде: Хлипкого на вид офицерика и девицу совершенно провинциального вида.
– Ы-ы-ы! – затряс он дубинкой, и сейчас же пятеро громил бросились к веранде.
Фрей нервно пробарабанил по столу, между пальцами и столешницей ослепительно сверкнули искры. В воздухе запахло озоном.
– Исчезли отсюда! – приказал Фрей громилам. – Быстро!
Благородная ярость на лицах громил сменилась испугом. Они послушно затрусили прочь. Толпа потекла мимо веранды. Фрей перехватил обиженный взгляд Мозеса – «Предупреждать надо!»
На колокольне церкви св. Христофора, покровителя путников и мореходов часы пробили шесть.
– Мне пора ехать, – сказал Фрей. – Кронпринц устраивает пирушку в Юханхольме. Хочет весело распрощаться с холостой жизнью перед свадьбой. Я приглашён.
– Свадьба, – почему-то Фрея произнесла это слово без должного энтузиазма. – Это так неожиданно. Фрей, ты будешь меня навещать?
– Обязательно.
Смерть в Юханхольме
В давние времена, когда медведя в Норланде можно было встретить чаще, нежели человека, когда в диких урочищах жили великаны, на месте парка Тиведен шумела вековая дубрава. Она тянулась от южного берега Фрайзера на восток, где смыкалась с лесами предгорий. Время шло, люди расселялись по долинам, и деревья трещали под топорами крестьян. От древней дубравы остался небольшой островок, уцелевший потому что короли Норланда объявили его своим охотничьим заповедником. Столица, прежде целиком умещавшаяся на Кабаньем, разрослась и окружила Тиведен домами. От прежнего звериного царства в парке остался табунок косуль, семейство лис и белки, выпрашивающие семечки у зашедших в парк горожан.
При короле Юхане в Тиведене возвели охотничий замок с угловой башней и декоративными зубцами на стенах. Но к моменту окончания стройки королевские охоты в парке уже отгремели. Аристократы выезжали за красным зверем в предгорья Берегового хребта и в Межгорье, самые отчаянные забирались за Становой. Вся охотничья деятельность в Тиведене свелась к отстрелу чрезмерно размножившихся лис и копытных. А замок Юханхольм превратился в приют для Унрехтов, желавших кутнуть вдали от любопытных глаз, в том числе подальше от собственных жён.
В прежние времена в просторном холле замка стояло чучело великана, огромного и свирепого, с палицей в узловатой ручище, с бешено сверкающими стеклянными глазами. Времена изменились и стало неприлично держать в доме чучело пусть и враждебного, но разумного существа. Великана куда-то спрятали, вместо него в холле поставили чучело медведя, тоже огромного. Коридоры, залы и спальни замка украшали головы зверей, добытых членами королевского дома. Куда бы ни посмотрел гость, взгляд натыкался на злобно оскалившегося волка, лося с раскидистыми «лопатами» рогов или изящную головку косули.
На стенах, покрытых нарочито неровной штукатуркой и на дубовых панелях висели массивные рогатины, которыми короли Норланда когда-то брали медведей на берлоге, кабаньи мечи с расширенными на конце клинками, кортики с волнистыми лезвиями, тронутые ржавчиной аркебузы, арбалеты, неспособные сделать ни одного выстрела из-за пересохшей тетивы, но всё ещё грозные с виду. С перекрестий потолочных балок на цепях свисали люстры, сделанные из оленьих рогов. Люстры, как и в прежние времена можно было опускать с помощью спрятанных за потолком блоков, но вместо свечей на отростках рогов крепились вполне современные электрические лампочки.
Пирушка была в разгаре. У камина слуги установили фуршетный стол, на котором горки тропических фруктов чередовались с нарезанной тончайшими ломтями бужениной, нежнейшее фрикасе стояло рядом с мисками маринованной селёдки – рыбы в Норланде совершенно неизбежной на любом столе, от королевского до нищенского. В ведёрках со льдом остывали бутылки игристого, свет люстр преломлялся гранях коньячных штофов и графинов с норландской водкой. Последняя по безжалостному заключению знатоков больше походила на картофельный самогон – такая же крепкая и вонючая.
Фрей опоздал к началу пирушки. Ничуть не расстроившись, он повесил портупею с кобурой на стул и с колодой карт обходил приятелей:
– Господа, не желаете составить партию в покер?
– Иди к чёрту – посылали его отовсюду. – С тобой только сядь играть и к утру останешься без штанов.
Фрей никогда не мошенничал с картами, но арифмометр в его голове работал безупречно и севшие играть с принцем обыкновенно оставались, если не без штанов, но точно без денег. Однажды шутки ради против Фрея посадили корнета гусарского полка, про которого знали, что тот нечист на руку. Шутка кончилась печально. Сапёр почуял неладное, вступил с гусаром в спор и в качестве веского аргумента воспользовался подсвечником. Шулера увезли в больницу, а Фрею пришлось почтить своим визитом гарнизонную гауптвахту.
– Привет, Феликс! – Фрей увидел старшего брата и присел рядом. – Не хочешь перекинуться в картишки?
Феликс Унрехт в белом кителе лейтенанта флота вольготно расположился на диване в обществе некой рыжей дамы в чрезвычайно смелом муслиновом туалете.
– Я не собираюсь проиграть тебе жалование, чтоб потом целый месяц у тебя же одалживаться, – ответил Феликс. – Лучше найди кронпринца. Он смелый парень и у него неограниченный кредит в банке.
– А где он?
– Уединился с Марией Зоряной. Показывает ей коллекцию кинжалов, – Феликс усмехнулся. – Но ты не расстраивайся, кронпринц решителен и быстр. Управится минут за десять. Тогда можешь раздеть его догола.
– А кто такая Зоряна? – Фрей никогда раньше не слышал об этой даме полусвета.
– Ты знаешь, кто такая Зоряна? – спросил Феликс у своей подруги.
Рыжая отрицательно мотнула головой.
– Слушай, Фрей, никто не знает Зоряну. Но поверь, проверять такую красотку по «Бархатной книге» – преступление похлеще неуплаты налогов.
В зал вошёл младший брат наследника, принц Генрих. Высокий, но рано обрюзгший, с невыразительным лицом и объёмным брюшком никак не вязавшимся с зелёным мундиром конных гвардии егерей.
– Привет егерям! – Феликс салютовал сыну короля папиросой.
– Добрый вечер, ваша светлость, – Фрей всегда терялся в присутствии этого странного человека.
– А добрый ли он? – загадочно спросил Генрих и вперил во Фрея свои водянистые, чуть навыкате глаза.
И что прикажете отвечать на это? При дворе Генрих слыл чудаком, но чудаком небезобидным. Без видимого повода он мог затаить обиду на придворного и третировать его всеми доступными способами, которых у этого сумрачного господина было немало. При полном отсутствии телесных уродств он (уникальный случай!) был сильным колдуном, почти не уступая своему отцу. Злые языки утверждали, будто у Генриха уродливым было не тело, а душа.
– Пойду, проветрюсь, – решил Генрих и повернулся к выходу.
– Вот принесла нелёгкая! – прошипел ему в спину Феликс. – Зануда!
Здоровущие рыжие близнецы Торкел и Торстен ухватили двух девушек и устроили цыганские пляски под гитару. Один из них, кажется, Торкел хотел повторить трюк из кордебалета с подкидыванием девицы вверх. Но оба не удержались и рухнули, опрокинув стул, на котором висела портупея Фрея. Сапёр подумал о том, что портупею и кобуру с заряженным пистолетом надо убрать куда-нибудь подальше. Он нагнулся, чтобы поднять оружие. Из-за дверей раздался жуткий крик.
– Это кронпринц, – сообщил Феликс своей подруге. – Как ему хорошо! Я слышал, его кинжал высшего сорта. Боюсь, после Зоряны невеста покажется наследнику маленькой сушёной воблой.
Фрей выпрямился. У него появилось жгучее желание хлестнуть брата портупеей по лицу за слова о Фрее. Но не успел. Двери распахнулись, и в зал ввалился наследник. Он был совершенно голый, по ногам текла кровь, из распоротого живота кронпринца до колен свисали сизые петли кишок.
– Что? – Феликс привстал с дивана. – Что за чёрт?
Наследник сделал шаг, пошатнулся и рухнул ничком. Сейчас же из комнаты в зал ворвалось нечто, совершенно голое, с перекошенным лицом и кровью на скрюченных пальцах. Существо прыгнуло через зал и молча вцепилось зубами в горло одному из Юнкеров. Драгун не удержался на ногах и рухнул, завопив не своим голосом. Фрей выхватил пистолет. Он шагнул к существу, за волосы оттянул его голову кверху и выстрелил твари в висок.
В зале воцарилась тишина. Слышно было, как тикают часы на стене. Пахло табачным дымом, кровью и порохом. Юнкер (возможно Торстен) икнул, оттолкнулся локтям и задом отполз к стене. Он не пострадал, высокий и жёсткий воротник мундира защитил его шею от зубов. Подошёл Феликс и стал разжимать пальцы брата, всё ещё удерживающего иссиня-чёрную шевелюру убитой женщины.
– Отпусти, – уговаривал он, – Всё уже кончилась. Вот это я понимаю – любовь до гроба!
