– Но за жизнь-то свою постоять уже может?
– То да! Рука у него твёрдая, хоть и молод ящо. У нас в красноярской сотне новики и за два года, случается, хуже сию науку осваивают.
– Ясно. Ты, выходит, часто с ним общаешься?
– Бывает, поболе трёх раз за седмицу.
– Пожалуй, и о салоне Софьи Марковны многое знаешь?
– А то как же!
– Пётр, – граф повернулся к поручику, – у нас там ещё пара бутылок хлебного вина с отъезда оставалась, а срочных дел в ближайшее время не предвидится.
– Понял, – с улыбкой кивнул поручик.
Через два часа
– И ты считаешь, Александр во всём слушается Софью Марковну?
– Да то я, конечно, понимаю вашу тревогу по сердешному делу. Ляксандр Владимирович – юноша сурьёзный, дела споро ведёт, и у него не забалуешь. Но вот о чём бы я хотел вам сказать, так это о его почтении к уважаемой Софье Марковне. И каждый у нас о том знает. Она как мать яму. Всегда даёт пареньку мужской характер показать, но чуть что не по ей, – хорунжий для ясности хлопнул ладонью по столу, – и всем сразу видно, кто на дому главный. Ляксандр лишь голову склоняет и слушает.
– Как мать, говоришь? – Граф задумчиво посмотрел на вахмистра.
– Так то ж видно. И он к ней со всем почтением. У нас и родные-то некоторые без лада в дому живут, а у них, вишь, и чужие, да как родня.
– Мишель, кажется, ты слишком тревожишься о Софье, – встрял в разговор поручик.
– Мне всё же непонятно, почему и она, и Светлана так желали разрешения на брак от Александра.
– Тут, ваше высокоблагородие, верно, и я могу подсказать.
– Говори.
– В салоне ейном все девки манеру хозяйки в пример берут, а Ляксандра Владимировича шибко уважают. Он хошь и молод, а поручкаться с ним при встрече многие желают. Сам Кузнецов Пётр Иванович, наш купец наипервейший, его привечает. А у Светланы-то отец год уж как на Ангаре сгинул, братья мал мала меньше, других родственников нет. И хотела она, стало быть, чтоб мужчина за неё порукой был, ведь в доме его живёт и работает.
– Откуда это ты о родне Светланы знаешь?
– Да у нас, почитай, все обо всех всё знают, к тому ж её семейство рядом проживает. И Софья Марковна, я смекаю, женщина, конечно, сурьёзная и в летах, а неудобно ей было без благословения близких на замужество решиться. Значится, этаким способом она как бы традиции блюла. Ляксандр-то ей не откажет, не-ет.
– Конечно, она ведь опекун, – вставил поручик.
– Вот именно – опекун, и опеку эту она с себя снимать не желает. Ни в отношении Александра, ни в отношении Марии.
– Так и возьми их всех в Петербург.
***
После завтрака я велел запрягать коляску – надо опять в администрацию наведаться, две недели уже не могу документы на угольный рудник оформить. Местная бюрократия просто на корню гробит все ростки предпринимательской деятельности. И задержка тут даже не в желании каждого чиновника получить взятку, а в их неспособности оперативно реагировать на запросы людей, открывающих новое дело. Ну очень долго раздумывают и соображают, «нужно ли это городу» и «как бы чего плохого не вышло». Обычные-то дела рассматривают довольно быстро (не больше месяца), а всё новое, незнакомое – у-у-у… Прекрасно понимая, что к нам сейчас благоволит высокое начальство, я с ужасом представляю, как же в такой обстановке выкручиваются простые обыватели, не имеющие покровителей.
Так… на обратном пути не помешает на рынок заглянуть, оценить ход работ по установке павильона. В этом году губернская администрация дала добро на организацию первой в истории Красноярска ярмарки. Мы с Потапом Владимировичем и Софой обсудили новость и решили устроить совместный выставочный павильончик – мастерская amp;салон. Городское начальство эту идею поддержало, место на рынке выделило, для них ведь чем больше товаров на ярмарке будет выставлено, тем лучше. Ну а для нас дополнительная реклама продукции.
Ха, чубатый охранник опять мышей не ловит. Новенькая помощница кухарки, конечно, девчонка фигуристая, но и о деле помнить необходимо. Взял небольшой камушек и с силой запустил его парню в спину. Да-а, болезненная процедура, но так уж устроен человек, через боль до него некоторые вещи быстрее доходят.
Поманил озирающегося казачка пальцем.
– Василий, запомни: каждый раз, когда ты будешь чрезмерно отвлекаться от своих непосредственных обязанностей, тебе в спину или в задницу может прилететь такое вот напоминание. И со временем размер камней станет увеличиваться. Вижу, злишься на меня. Напрасно. Поверь, в будущем моя наука убережёт тебя от многих неприятностей, например от прилетевшего ножа или даже пули. Если бы ты, подавая дрова Анфисе, одним глазом и за двором присматривал, такого конфуза не случилось бы.
Чубатая голова мотнулась, соглашаясь.
– Спасибо за науку, Александр Владимирович.
Я усмехнулся:
– Да пожалуйста, лишь бы впрок пошло.
Он тоже улыбнулся. Кривенько и нерадостно. Ничего-ничего, воспитаю я из тебя настоящего зубра. Куда ты, на фиг, с подводной лодки денешься!
– Ладно, я уезжаю, Софья Марковна по делам за город отбудет, остаёшься в усадьбе за старшего.
Во-о… взгляд сразу стал озабоченным. Ответственность проснулась. Ну может же, когда захочет! Солдат Ерофеев, принятый не так давно на должность конюха и кучера, пока мы болтали, вывел коляску, быстро взобрался на козлы и замер в ожидании окончания нашего разговора. А ловко он со своей деревянной ногой управляется, не хуже других скачет. Прижился инвалид. Нормальный мужик оказался и работу свою знает. На конюшне у него всегда порядок, с лошадками любовь и взаимопонимание, а с дворником Семёнычем они за месяц успели стать приятелями не разлей вода.
В городской управе порадовали: наконец-то оформлены все бумаги на добычу угля. И тут же озадачили: прежде чем использовать его в качестве горючего материала, придётся приглашать комиссию для оценки «силы выхода искр с печной трубы». Перестраховываются чиновнички – а ну как от местного угля много искр будет через трубу вылетать? Так и до пожара недалеко, а пожар в почти деревянном городе – это страшная сила. Тут с мерами противопожарной безопасности не шутят. Всякое использование огня строго регламентировано: летом дома отапливать нельзя, готовить еду разрешается осторожно (при слабой растопке) или в летних кухнях во дворе, а регулярная прочистка работающих печных труб стоит у полиции на жёстком контроле. Даже курить на улице нельзя и на чердак собственного дома с открытой зажжённой свечой подниматься не разрешается.
Блин, а где ж мне теперь рабочих на угольную шахту найти? Лето, все свободные мужики разбежались кто куда, на заработки. Основная масса горожан, способная держать лопату и кайло, ушла на золотодобывающие прииски, многие на Енисей подались, рыбу ловить да баржи с товаром проводить. А некоторые, что интересно, официально записанные городскими мещанами, занялись сельским хозяйством. Они так и говорят: «По крестьянству мы, хоть в городу живём». И оторвать мужиков от дел, в которые они уже впряглись, почти невозможно. Для постройки двух зданий мы с Панкратом Алексеевичем народ загодя нанимали, и то сейчас, через два месяца после начала укладки фундамента, приходится подростков на допработы привлекать. Слишком масштабное строительство затеяли, не учли всего.
Думал, с приходом тёплых деньков количество проблем уменьшится. Ага… фигушки! Всё как всегда: решишь одну задачку – сразу вырисовывается другая. Довели до ума обжиг кирпичей, и стала ощущаться нехватка хороших каменщиков. Поставили на поток производство косметики, а половина дам с наступлением лета разъехалась по загородным дачам. И если излишки мыла и шампуней купцы с удовольствием разбирают, то изготовление кремов мы вынуждены приостанавливать – срок годности у них маленький, быстро портятся.
Эх-х… Так иногда хочется махнуть на хозяйственные заморочки рукой и послать все дела подальше! Пойти на речку с удочкой и проторчать там с недельку. Куда я рвусь? Чего мне не хватает? Устроился вроде прекрасно. За полтора года разбогател, дом построил, работу по сердцу нашёл, друзьями и знакомствами обзавёлся. Кажется, наслаждайся жизнью да радуйся! Не-ет, всё лезу из кожи вон, стремлюсь в дальние дали, будто меня что-то изнутри подзуживает и подталкивает. А зачем стремлюсь? Зачем? Вот вопрос…
Не пора ли осмыслить планы на будущее? Наметить цели. Ну… хотя бы примерные. Не производственные, а… по жизни, что ли. Кем бы я хотел видеть себя в старости? Российским олигарх-хреном? Миллиардером-пофигистом? Наипервейшим министром? Или серым кардиналом при дворе его величества? А может, самому величеством стать? В какой-нибудь бананово-лимонной Лилипутии.
Ха, Сашок, а не махнуть ли тебе просто на Гавайские острова? Бери Машку под мышку, и вперёд. Ты ведь не бывал на Гавайях. Представь: солнце, море, золотой песочек, а на нём красивые девушки танцуют хулу и зазывающе на тебя посматривают. Станешь в своё удовольствие доски для сёрфинга строгать и… детишек. Научишься рассекать крутую волну с туземцами. Как в раю жить будешь. А на склоне лет в окружении огромного потомства начнёшь сказки о будущем рассказывать, веселя внуков и правнуков.
Вот только… что с памятью делать? Не даст она спать спокойно. Да и с друзьями, здесь обретёнными, расставаться неохота. М-да, видимо, мысли о беззаботной жизни придётся оставить. Там, откуда я свалился, было проще: жил для себя, для родных, для друзей и надеялся на лучшее. Память не давила на совесть жестоким прессом послезнания. А тут…
Как Верещагин в фильме «Белое солнце пустыни» говорил: «За державу обидно». Очень верная мысль, хорошо отражающая моё отношение к истории отечества. От масштабности неприятностей, выпавших на долю России, порой оторопь берёт. Ни одному другому государству на планете Земля столько «чудес» не перепадало. Хочется исправить многое. Но как?
Я не страдаю юношеским максимализмом и не смотрю на мир сквозь розовые очки, поэтому прекрасно понимаю: изменить историю очень трудно. ОЧЕНЬ! И, даже изменив что-то, можно в конце концов прийти совершенно не к тем результатам, которые ожидал. При этом неважно, нашёптываешь ли ты царю планы гениальных преобразований империи, или застраиваешь её всю фабриками и заводами, – итог может быть такой же, как и в реальности, из которой я сюда переместился, а то и хуже.
В жизни государства, какое бы оно ни было, всегда имеется много сдерживающих факторов, борющихся с любыми изменениями существующих порядков, и самый главный из них – это то, что большинство людей предпочитает стабильную жизнь, без потрясений и катаклизмов. Революционный лозунг «Верхи не могут править по-новому, низы не желают жить по-старому» по своей сути упрощение, не отражающее истинного положения вещей. Всё, к сожалению… хм… или к счастью, намного сложнее. Чтоб в одна тысяча девятьсот семнадцатом году царизм канул в Лету, всему миру пришлось постараться – и внутри страны, и за её границами. Много лет царь Николай II откровенно тупил, и все, кому не лень было, «лодку» раскачивали. А результат? Думаю, никто не ожидал увидеть того, что получилось. Даже коммунисты.
Отсюда следует: если хочешь добиться задуманного, любое преобразование готовь комплексно – и сверху, и снизу, и сбоку, и, коли уж на то пошло, сзади. То есть нужно искать рычаги воздействия и на царя, и на промышленников, и на интеллигенцию, и на крестьянство, и уж тем более на революционеров. О… и не забывать контролировать действия иностранных государств.
Честно говоря, задача для одного человека просто непосильная. Нужны единомышленники. Сплочённая команда.
Мои размышления о светлом будущем были прерваны самым неожиданным образом. Во дворе нашей усадьбы, не успел я даже с брички сойти, ко мне в ноги кинулась зарёванная Ольга – девушка из первого набора косметологов, проживающая у родителей. Она сегодня перед обедом домой отпросилась, и там её «обрадовали» скорой свадьбой, но не с тем, с кем намечалось ранее. Ванька Капышев, парнишка из бизонов, давно ей знаки внимания оказывал. Неделю назад вроде срослось у них всё. Парень и с отцом её договорился, тот уж добро на засылку сватов дал, только вмешался дед, глава рода, – другого жениха нашёл, побогаче, но, по словам Ольги, противного и нелюбого.
Да-а, ситуация неприятная, но я-то тут чем помочь могу? Это Софу надо просить повлиять на дедулю, она быстро настроит его должным образом. И тут выясняется, что её-то как раз дома и нет, уехала за город для организации сбора полезных трав и до сих пор не возвращалась. Вернётся лишь к ночи, а сваты после обеда нагрянут. Ударят они с дедом по рукам, и возврата назад уже не будет. Чёрт, плохо дело. Пойти поговорить? Так, боюсь, меня никто и слушать не станет – молод ещё. Ольга белугой ревёт и молит о заступничестве. Во девку прижало-то! Что ж за женишка ей там такого противного подобрали?
