Легенды нашего края. Золотая ловушка

Лишь этих двух женщин я любил. Теперь одна из них ушла к другому, а вторая погибла. Мне бы хотелось, чтобы они обе были со мной.

Мэри из оружейного магазина я еще не любил, но страстно хотел с ней переспать. Я еще не понимал ее планов и желаний, но уже чувствовал, что тоже ей нравлюсь. Наши личности в короткой встрече пересеклись, перепутались то ли чувствами, то ли интересами – этого я еще не понимал.

Итак, предстоит свидание…

Только спустился в салун, как столкнулся с Ричардом Райзином – моим старым приятелем из Флориды, где мы когда-то охотились с ним на крокодилов. Едва не стукнувшись головами, некоторое время обмеривали друг друга взглядами, будто припоминая – кто это? Дик был в величайшем изумлении, но вдруг гнев, настоящий гнев, грозно засверкал в его глазах.

– Вот ты где! – крикнул он во все горло. – Сбежал от меня. А я ведь шкуры все тогда продал и долго ходил с деньгами, надеясь отдать тебе твою долю. Ты почему сбежал из Флориды? Я тебя искал по всему восточному побережью, вплоть до Нью-Йорка. А ты, похоже, на Запад смотался. От кого скрываешься? Что это значит? Говори всю правду!

– А то и значит, что болота, гадюки и крокодилы смертельно вдруг надоели, мне захотелось свежего воздуха прерий, – спокойно ответил, не желая немедленного общения даже со старым другом и дебитором, которое могло помешать моей встрече с красавицей Мэри.

– Воздуха прерий? Чего ж ты сейчас снова на юге? Какие дела промышляешь? Признавайся немедленно!

– У меня здесь встреча назначена, и мне сейчас не до тебя. Пусти! – сказал я и хотел пройти мимо.

Это уже вывело Ричарда из себя. Он крепко схватил меня за плечо.

– Пусти? Ты смеешь говорить «пусти», когда мы не виделись целых два года! Да знаешь ли ты, что я сейчас с тобой сделаю? Посажу за стол, накачаю виски, и будешь ты у меня пузыри пускать, как – помнишь? – в форте… как бишь его? …назюзюкался.

– Слушай, Дик, – начал я тихо и совершенно спокойно. – Неужели ты не видишь, что мне сейчас не до тебя. У меня свидание нынче с женщиной, а с тобой давай встретимся завтра – в этом же месте, в этот же час. Буду рад с тобой поболтать. Но в данный момент – прости… Отстань, ради Бога, и не мешай. Мою долю за крокодиловы шкуры можешь себе оставить, но сегодня, пожалуйста, не приставай. Считай меня неблагодарным и низким, только сейчас оставь в покое.

Я начал совершенно спокойно, а закончил речь с нетерпением на лице и в голосе.

Дик Райзин постоял, подумал и выпустил мою руку.

– Убирайся хоть к черту! – сказал он тихо и с грустью в голосе.

А когда я тронулся было с места, он снова рявкнул:

– Стой! Слушай меня. Ты мне больше не друг. И носиться с тобой, как с яйцом курица, я больше не буду. Сыворотка у тебя вместо крови в жилах. Ты перестал походить на человека, которого я любил и уважал…

Я снова попытался уйти от него, и он пуще прежнего заорал:

– Стой! Не выпить стаканчик виски с лучшим другом, с которым не виделся целых два года, считаю подлостью. А с подлецами у меня разговор короткий – я вызываю тебя, Анатоль Мару. Все слышали? Я вызываю на дуэль этого негодяя и всажу ему пулю в лоб с тридцати шагов.

– Нет. Я не буду с тобой стреляться – ты пьян и возбужден. И потом – я профессиональный охотник, в глаз попадаю бегущему бизону, а ты…

– Тогда я тебе морду набью, – заорал Дик и попытался меня ударить.

Я поймал его руку и завернул за спину приемом индейской борьбы, которую познал в лесах у Больших озер.

– Я тебе нос откушу, – пыхтел он, от боли в руке, нагибаясь все ниже к полу.

– А я тебе сейчас сдам шерифу.

– Хорош друг!

– Так все-таки друг? – спросил я и вытащил кольт из его кобуры. Руку ему отпустил, оттолкнув от себя коленом под зад. – Завтра мы встретимся здесь в это же время, я тебе пушку твою верну. А сейчас ступай и проспись.

– Отдай револьвер, я не приду, – проворчал он, потирая кисть руки.

– Бьюсь об заклад, что придешь.

– Не приду, Анатоль, – Дик повернулся и прочь пошел.

– Я затеваю новое дело, – крикнул ему вдогонку. – Найдется работа и для тебя.

Райзин обернулся в дверях салуна:

– Я еще за шкуры аллигаторов с тобой не рассчитался.

– Приходи, там сочтемся.

Ричард Райзин ушел и, похоже, с обидой. Ну да, Бог с ним, меня ждала встреча с красавицей Мэри. Волнующий момент приближался.

Я присел за пустой столик у окна.

Солнце большое и желтое висело над Новым Орлеаном. Из долины дул теплый ветер, доносивший аромат цветущих апельсиновых деревьев. Было жарко и прямо таки невероятно тихо для большого города.

И в такой атмосфере вдруг почувствовал мощное чувство влечения, нежности, безумной детской влюбленности к девушке, которую сейчас увижу второй раз в жизни. Она придет на деловое свидания, а я, видит Бог, не имел сил сопротивляться нарастающей любви к ней. Это было нечто, от чего нет защиты – оно поднимается из нутра, сковывая разум и волю.

Нет, мне никак нельзя появляться в городах и заглядываться на хорошеньких девушек. Вдруг подумал – если она сейчас появится, я не только поцелую ей руку, но опущусь на колени, как перед Божеством. Будто впервые в жизни меня обуял религиозный восторг. А она действительно была похожа на богиню Любви и Красоты!

Принесли мне виски, большую кружку пива и бифштекс с картошкой.

Я выпил и вдруг протрезвел от любви. Больше того – мне захотелось немедленно убежать не только из города и от Мэри, но и от самого себя. Хотелось лопнуть, взорваться, чтобы душа не захлебнулось желанием женщины.

Кажется, прежде со мной такого не случалось. Впрочем, я всегда был пьян, когда влюблялся. Теперь все происходит наоборот. В чем причина?

И тут я увидел Мэри.

В короткой голубой юбке из мягкой ткани и в такой же блузке, в изящных полусапожках и кокетливой шляпке, она стояла в дверях салуна и с улыбкой наблюдала за мной. Простой и в то же время элегантный наряд девушки дополнял широкий пояс с револьвером.

Совершенно очевидно, юная особа не была чистокровно белой девушкой. Кудряшки, выбивавшиеся на лоб, быстрый взгляд светлых глаз и румянец на матовой коже говорили за европейское происхождение одного из её родителей. А вот излучавшее живой свет лицо с мягкими и одновременно решительными чертами говорили за примесь индейской крови. Полукровки, как правило, бывают настолько красивы, что гурманы женского пола называют их незабываемыми.

Я встал.

– Прошу почтить присутствием. Я вас жду.

Она пожала плечами, как бы говоря – ну, если ждете… – подошла и присела.

– Что-нибудь вам заказать?

Она заговорила еле слышно, оглянувшись по сторонам.

– Знаете, почему я сюда пришла?

– Попробую угадать. Вы влюбились в меня?

Ухмылка и отрицательное покачивание головы.

– Вы хотите заключить сделку века и продать мне фургон с оружием?

Полупризнательный кивок и снова вопросительный взгляд.

– Черт возьми! Что же тогда? Я теряюсь в догадках.

– Я полукровка. Моя мать чиппева. Но она не жена моего отца. Я просто воспитана им. На днях он подписал завещание, оставляя весь бизнес своим законным сыновьям. Меня хочет пристроить замуж. А я, увидев ваших спутников – они же сиу? – и ваш интерес к большой партии оружия, подумала: вы затеваете что-то, связанное с индейцами. И мне захотелось… Короче говоря, я хочу вернуться к своим. Вы возьмете меня с собой?

Я не раздумывал долго.

– Конечно, да, моя милая! Но одно условие – вы станете моей женщиной.

Она смерила меня холодным взглядом.

– Я не шлюха и к тому же девственница. Никто не запрещает вам ухаживать за мной. Но если вы попытаетесь взять меня силой, я убью вас – клянусь! Я стреляю лучше любого мужчины. В этом вы скоро убедитесь.

Вежливо поклонившись, я сказал:

– Мадемуазель, принимаю ваши условия и клянусь – пока я жив, никто не посмеет вас обидеть.

– Хорошо. Значит, мы станем друзьями.

Вдруг я вспомнил, что в оружейном магазине мы с Мэри перешли на ты.

– Я бы предпочел видеть тебя своей женой.

– Мама мне говорила – индейцы не насилуют женщин, индейцы не добиваются любви, они совершают подвиги, за это скво их и любят. Родить сына от воина доблестного – это почетно. Отец взял маму силой.

– Мы надуем твоего старика?

– Нет! Я продам вам оружие по минимальной цене, но с папашей Дорсетом жульничать не буду. Вам что конкретно и сколько надо?

Мы договорились с Мэри о винчестерах, револьверах и охотничьих ружьях, патронах к ним вместе с фургоном и лошадьми.

– Завтра к утру все будет готово. Как будешь рассчитываться?

– Векселем «Банк Оф Америка» – годится?

– Условия передачи?

– А вот прямо сейчас пойдем и оформим.

– Ну тогда поспешим – офис скоро закроется.

Через час возле офиса «Банк Оф Америка» мы стояли вдвоем с Мэри.

– Благодарю. Вы полностью расплатились. После захода солнца пришлите к магазину своих краснокожих – мы загрузим повозку. К восходу солнца нас не должно быть в городе.

Грузить оружие мы пошли все вместе, сдав номер в салуне «Голубой кит». Во дворе магазина уже стоял фургон с двумя запряженными лошадьми, купленный Мэри.

После погрузки товара можно было ехать, но тут я вспомнил, что условился утром встретиться с Диком Райзином.

– Черт возьми! Надо было подумать о скаковой лошади. Я не могу сейчас покинуть Новый Орлеан. У меня назначена встреча на утро с одним приятелем. Я у него пушку отнял, но обещал вернуть.

– Нам нельзя здесь задерживаться, – поджала губы Мэри. – Если папаша Дорсет пронюхает, он меня под замок посадит, а вас сдаст шерифу, отобрав весь товар.

– Ладно, понял… Давайте так. Сейчас выедем далеко за город, схоронимся в укромном месте, а я вернусь, встречусь с Ричардом, мы лошадей купим и вас нагоним.

Мэри предложила другой план:

– Он ведь пьянчужка, ваш друг – так? Давайте поищем по притонам – время еще позволяет.

И мы отправились с Мэри вдвоем по злачным местам ночного города, оставив фургон с оружием на попечение краснокожих у общественного водопоя.

Повезло нам с третьей попытки.

Войдя в некий тусклый подвальчик, мы увидели Ричарда Райзина на полу в углу – без признаков жизни и до нитки обобранного. Другими словами – в рубахе и бриджах, но без сапог, шляпы и ремня…

У Мэри с собой была походная санитарная сумка. Она вынула флакон нашатырного спирта, открутила крышку и сунула Дику под нос. Тот шевельнулся…

Бедолага оживал на глазах… Грудь начала вздыматься и опускаться. Из носа, как ответная реакция на нашатырь, пошла кровь. И вдруг, как от удара током, по всему телу пробежала судорога. Оживший попытался подняться – сесть ему удалось.

От понюшки нашатыря мой едва не почивший друг стал безудержно чихать, разбрызгивая кровь вокруг себя. И наконец осмысленно сказал:

– Вы что творите, черт вас возьми!

Происшествие выглядело столь комично и невероятно, что Мэри не выдержала и громко рассмеялась.

– Да он же не умер!

– Кто? Я?

– Конечно вы – ведь лежали без признаков жизни. Мы подумали – мертвый.

– Ещё чего – конечно, не умер. Вот только в пузе у меня чего-то не так… Анатоль, ты не угостишь меня стаканчиком виски?

– С превеликим удовольствием куплю целую бутылку, если ты встанешь на ноги и пойдешь с нами.

Дик, ожив, болтал без умолку. Тянулся к бутылке в моей руке. Но я её нес, как морковку перед осликом. Опираясь на наши плечи Райзин таки добрался до фургона. Там несостоявшийся покойник, дернув крепкий глоток спиртного, обнял литровую бутылку и заснул крепким сном.

Утро застало нас в дороге.

Я поделился со своими друзьями своими задумками.

– Сейчас мы едем к губернатору штата в Батон-Руж. Я хочу купить остров в низовьях Миссисипи в собственное владение. Потом отправимся в Вашингтонский департамент по делам коренного населения, чтобы убедить государственных чиновников передать нам на попечение индейцев из резервации. На нашем острове мы сами о них позаботимся. Благородная миссия?

– И зачем нам столько оружия? – ухмыльнулась Мэри. – И куда мы с ним?

– Согласен – моя ошибка. Но не смог устоять перед очарованием продавщицы.

Девушка досадливо отмахнулась рукой.

На что я добавил:

– Может быть, пригодится.

Допив бутылку виски и хорошенько проспавшись, Дик Райзин взял вожжи в свои руки и больше уже не выпускал их всякий раз во время движения фургона. Шумный, болтливый, подвижный и выносливый, как мул, он мог выполнить любую работу. Удивительно расторопный и в то же время бесконечно добрый, не смотря на почти устрашающую внешность. Таким я его знал всегда. А вот остальным спутникам его перевоплощение из забулдыги в работягу показалось чудом.

Райзин утверждал, что все повидал, всюду бывал – и даже в гостях у черта, откуда, однако, вернулся на свет Божий. Меня то ругал, как худшего друга, то хвалил беззастенчиво.

А я его любил таким, каким он был. И полностью доверял.

Так вот, вернувшись к трезвому образу жизни (из-за отсутствия спиртного) Ричард Райзин сидел на козлах и сам с собой рассуждал во весь голос:

– Это здорово, что вы взяли меня с собой. Вот увидите – такая старая акула, как я, на что-то ещё сгодится. Я прошел суровую школу жизни. Я умею делать конфеты из дерьма… Да-да! И даже обратно…

Все более увлекаясь, он говорил:

– Я могу быть охотником, рыболовом, старателем, ковбоем, сапожником, кузнецом, плотником, гончаром… А! Разве перечислишь все, что умею.

Мэри его поддела:

– Вы не страдаете отсутствием скромности.

– Скромность прилична девушкам, а я мужчина и к тому же – простите, бабник!

Впрочем, его скоро все полюбили за доброту и уживчивость – даже молчаливые индейцы. Он стал душой нашей кампании.

И хотя в его кошельке чаще гулял ветер, он считал себя деловым человеком, предпринимателем – а вот меня бродягой.

А мадемуазель Мэри Дорсет?

Хрупкая девушка – почти дитя, но с такой железной волей, что многие сильные и смелые мужчины в подметки ей не годились. Родилась она в резервации от насилия Алоиза Дорсета, чиновника департамента по делам индейцев, над приглянувшейся ему индианкой. Через три года дела служебные вновь его заставили побывать в той же самой резервации. К нему подошел седой индеец-старик и сказал с упреком:

– Твоя дочь, бледнолицый, умирает от голода.

Мэри в два года сиротой осталась, но прелестной внешностью и независимым взглядом приглянулась папаше Алоизу, и он увез её с собой. До удочерения дело не дошло, но девочка воспитывалась вместе с детьми Дорсетов и получила прекрасное образование.

Тем не менее, память о матери, обесчещенной и брошенной папашкой, навсегда осталась в её крови. А индейская кровь обид не прощает!

Вместе с науками в школе, а потом в колледже Мэри училась скакать на лошади и стрелять из кольта, винчестера…

К тому времени Алоиз Дорсет ушел со службы и занялся коммерческим бизнесом. Оружие через его магазины в восточных штатах проходило оптом и в розницу. А юная Мэри осуществляла рекламу.

– Да из такого ружья в цель попадет даже ребенок! – увещевал папаша Дорсет очередного покупателя и подзывал девочку. – Ну-ка поди сюда, малышка – продырявь дяде шляпу. Кидайте, сэр…

Нужно ли говорить, что девочка всегда попадала?

А как она скакала на лошади! Господи! Как она носилась по полям – сначала на мустангах, а потом настоящих кавалерийских скакунах из собственной конюшни папаши Дорсета.

Бизнесмен-оружейник даже не подозревал, что поощряя такие увлечения незаконнорожденной дочери, к чему её готовит.

Окончив колледж и став к прилавку (и в конторе доводилось сиживать – способности и образование многое девушке позволяли), Мэри стала задумываться – а дальше что? Алоиз Дорсет стар и немощен – кончина его не за горами. Если отпишет что-нибудь дочери, то…

Её с детства манили крутые горы, густые леса, раздолье прерий. Она мечтала стать охотником или старателем… на худой конец, фермером, но чтоб на природе – в городе ей было душно.

И вот на тебе… папаша Дорсет подписал завещание, разделив бизнес свой между сыновьями. В паях, конечно – начатое отцом предприятие они должны вести совместно. А о Мэри – в документе ни слова.

Папашка ей обещал выдать замуж за состоятельного человека…

Одного из своих вдовствующих друзей-старперов? На фиг нужно!

И, как обычно бывает в подобных случаях, помогли люди и обстоятельства. Появился я – молодой (ну, относительно, конечно), красивый (а что?), решительный, с авантюрой в голове.

И дрогнуло сердце девушки – либо сейчас, либо никогда…

Как следует поразмыслив, все взвесив, Мэри пришла к выводу – если старатель Мару (то есть я) окажется болтуном и приставалой, послать его к черту и заняться своим делом.

Деньги у неё были…

Что можно сказать о двух наших спутниках с красной, как обожженный кирпич, кожей?

Чтобы не сломать язык, выговаривая наречие сиу, давайте назовем их по-гайдаровски просто – Чук и Гек. До индейских прозвищ – ну там, Голова Буйвола или Коготь Орла – парни ещё не доросли. Они не были братьями-близнецами, но удивительно похожи – не только цветом кожи и нарядами, которые приобрел им в вещевой лавке. Их манера держаться, немногословность и прочее-прочее… делали юношей практически неразличимыми.

И еще одно… Парни были влюблены. Нет, речь идет не о женщинах. Краснокожие были влюблены в свою родину – не ту, которую весь мир знает под названием США, а в дикую, но красивую страну своих предков и все, что связано с ними в памяти сиу. Эта была та любовь, о которой пишут писатели в героических романах – самоотверженная и свободная, бескорыстная и бесконечная…

Это чувство переполняло их, поднимало настроение в любой ситуации – будь то капризы природы или неприятности на дороге.

Обычно они были неразлучны, но отзывчивы и послушны. В неполные двадцать лет они видели много смертей и сами не раз проливали кровь. Убийство не доставляло им удовольствие, но бой есть бой, и победитель всегда торжествует. Это они знали и исполняли танец смерти над трупом врага – если, конечно, обстановка позволяла.

Если повезет в жизни, они доживут до глубокой старости, а военные подвиги обеспечат им громкие имена. Все может быть, но краснокожие юноши предпочитали не думать о будущем. Они сбежали из конвоя по пути в резервацию и вот уже почти год бродяжничали, занимаясь охотой, воровством и разбоем – то вдвоем, то присоединившись к какой-нибудь шайке.

Теперь они ехали со мной в столицу штата Луизиана и хоть не любили духоту городов, их вполне это устраивало. В принципе, им плевать было на затею с индейской резервацией на собственном плодородном острове, но приказы мои исполняли с охотой.

Вот такой квинтет пылил в фургоне по дороге из Нового Орлеана в Батон-Руж, столицу штата Луизиана.