Мастер собак

Очкарик механически открыл рот для ответа, но вдруг поперхнулся, словно от резкой боли в боку. На увеличенных очками глазах навернулись крупные слезы. Мастер грузно оперся о стол и отвернулся.

– Да не было ее, – сказал Генерал ласково, потирая под столом локоть. – То есть теперь мы знаем, что она была, и именно твоя. Мы на понт тебя взяли, а ты и попался, как щенок… – Особого торжества в голосе Генерала не чувствовалось. Видно было, что противоборством он здорово утомлен. В комнате стало просто душно от злобы. Мастер снова закурил. Он изо всех сил боролся с желанием рвануть на себя папку Очкарика, в которую вернулся листок донесения. Но тогда отношения с Генералом испортятся окончательно. А главное – листы были из плотной бумаги, и ни один из них Мастер не видел с лицевой стороны. Вполне возможно, что все они – пустые. Мастер отчетливо представил, как он выхватывает у Очкарика папку, а из нее на стол летят девственно чистые белые листы… и гаденький смех Генерала. Правильно ты сказал, Генерал. Благородный я. Пачкаться не хочу о тебя и твою контору. По самые уши в дерьме, но стою в нем гордо и непреклонно. И чинно так говорю: «Господа! Уши, уши хотя бы не замажьте!» – Мастер поморщился и коротко глянул на Очкарика. – Неужели Очкарику стыдно? Раньше он меня презирал, а теперь вроде бы стесняется».

– Продолжим? – спросил Мастер.

– Охотно, – согласился Генерал. – Что у нас там дальше? – обратился он к Очкарику.

– Вопрос о стукаче, – подсказал Мастер.

– Заткнись! – рявкнул Генерал. – И запомни, сынок, технички тебе не по зубам. У них есть запасные маршруты с ловушками, где твоих хреновых сыщиков разделают под орех. Получишь их под расписку, упакованных в очень маленькую тару. И лично – лично! – сдашь родителям. Щ-щенки! А сам по миру пойдешь. Или посадим. Придумаем, за что. У меня рука не дрогнет. Ты же никто!!! – заорал вдруг, надсаживаясь, Генерал. – Тебе даже запрет на профессию не нужен – у тебя ее не-е-ет!!! Ты сдохнешь под забором! Ты что, до сих пор не понял, что ты никому, кроме нас, не нужен? Ты ботинки лизать должен мне и вот ему…

– Да пусть он ищет этот Техцентр, – вступил Очкарик. – Вот там-то его точно убьют. А не убьют – нам отдадут. А тогда он у нас вот где будет. – Очкарик сжал хилый кулачок. – Тогда-то мы на него уголовное дело и откроем.

Мастер покачал головой и цыкнул зубом.

– Я испуган, – сказал он.

– Ничего, – утешил его Генерал. – Сейчас не боишься – потом испугаешься. Когда поймешь, что шутки кончились.

– Надо бы вам заглянуть ко мне в Школу, – сухо сказал Мастер. – И прокатиться разок с парнями на расчистку. Это отбило бы у вас охоту угрожать мне.

– Я был на трех войнах, – отмахнулся Генерал. – Я видел такое… И вообще, это бесплодный разговор. Я не могу приехать в Школу. И я тебе не угрожаю. Я просто хочу поставить тебя на место.

– А я и так на месте, – сказал Мастер. – И заменять меня более удобным человеком не имеет смысла. Школе нужен Мастер, а не старший. Либо будет такой же, как я, либо никакой.

– Это мы еще посмотрим. В смысле – посмотрим на твое поведение.

– Нечего смотреть, – отрезал Мастер. – Я лучше знаю. И либо ваш информатор – тупица, либо вас просто не интересует атмосфера Школы. Конечно, с Базы вам могут передавать результаты тестов, психограммы, всякую прочую муть. Но так вы никогда не поймете главного…

– Ну-ну, расскажи нам, отсталым, – скривился Генерал.

– Мы все больны, – сказал Мастер. Он глядел куда-то в стену между Генералом и Очкариком, и Генерал поймал себя на мысли, что вот сейчас впервые за всю эту мучительную беседу Мастер искренен и поворачивается к нему, Генералу, именно той стороной, которую Генерал видеть никак не хотел бы. Он отталкивал от себя это лицо, проступившее сквозь привычную маску Мастера, – слишком много на этом лице отпечаталось боли и слишком легко его было полюбить…

– Хотим мы того или нет, мы ненормальны, – говорил Мастер. – Что делать, если раз в три дня, а то и через день, а то и неделю кряду ты сражаешься с тем, чего представить себе нельзя? Что противоречит твоим понятиям о мироздании? А в свободное время только об этом и думаешь? И никому, кроме таких же бедолаг, не можешь об этом рассказать… Потому что тебя для начала высмеют, а потом сочтут ненормальным. Интересное положение, да?

Мастер прикурил очередную сигарету. Пепельница была уже полна окурков с изжеванными фильтрами.

– А рассказать-то очень хочется, – продолжил Мастер, вздыхая. – Каждый раз, когда ты задумываешься о тварях, о дырках, о судьбе десятков тысяч людей, пропавших без вести, обо всей этой ненависти, тебя скручивает от боли и отвращения. Ты просто должен кому-то пожаловаться. А ведь это – сокровенное, выплескивать его на случайных людей нельзя. И однажды ты сдаешься…

– Мы знаем, что вы нарушаете подписку, – кивнул Генерал.

– Спасибо, что не наказываете. Вот за это – спасибо.

– Да ладно, – отмахнулся Генерал. – Ты ведь прав.

– Да, я прав. Но вы видите только самый край этой правды. Обеспечить секретность… А человеку больно, понимаете? Поэтому он берет и плачется в жилетку своей женщине. И видит, что ему не верят. На словах верят, а на самом деле – нет. Поэтому с того дня, как он ей открылся, он начинает ее потихоньку терять. И она его отталкивает, да и он ей не может простить, что не поверила. Неважно, расстаются они или нет, – охотник привыкает к тому, что все его интересы замыкаются в стенах Школы. Но Школа – это клан, и чем больше злобы он впитывает, тем выше напряжение внутри. Даже самые нелюдимые из охотников нуждаются в общении… в общении с внешним миром. Но он для нас закрыт. Можете себе представить, до какой степени мы любим Школу и одновременно ее ненавидим?

– Откровенно говоря, – признался Генерал, – в таком свете я эту проблему никогда не рассматривал. А с Базой у вас как? Не чужие вроде люди…

– Не чужие, – согласился Мастер. – Но сенсы в массе своей избегают тесных контактов. Им с нами противновато. Они чувствуют, какой злобой мы залиты под самую пробку. И вот что получается: охотник минимум треть своего времени проводит с людьми, психика которых перегружена до упора. Остальные две трети он тоже напряжен, потому что старается ни на кого не выплеснуть то, что у него накопилось. И постоянно рядом с ним такая же собака. Пыльным мешком трахнутая… Вы бы видели мою Карму! Она тварей ненавидит, у нее на тварей уходит много сил, и после этого у псины неадекватная реакция на людей. Безропотно пускает в дом гостей. Чужаков – на свою территорию! Обнюхает, поймет, что гость живой, – и идет себе дальше спать. Тьфу! И это зверь, специально обученный нападению на двуногих прямоходящих! Боевая псина… Я вас утомил?

– Нет-нет-нет! – замахал руками Генерал.

– Короче говоря, кто такой охотник? Я, например. Это человек, работающий на благо человечества и при этом не получающий от него совершенно никакой поддержки. Он все время имеет дело с сумасшедшими людьми и ненормальными собаками. Так чего же вы от него хотите? Чтобы он, загнанный в угол, просил вежливо, чтоб хотя бы уши не заливали?

– Уши? – переспросил Генерал. – Почему уши?

– Да потому, что он по уши в дерьме!!! – впервые за весь разговор сорвался на крик Мастер. – У него не осталось ничего, кроме веры в себя и свою собаку! И пока он знает, что он – самый умный, самый сильный и самый красивый, хрен вы его поставите на место. А если он хоть на грош в себе разуверится – все, он больше не охотник. Он просто еще одна потенциальная тварь! И не нужно убеждать себя, что поиски Техцентра – это мальчишество. Я ищу Техцентр, потому что хочу понять, отчего меня в него не пускают! Мне не нужна своя техничка, черт с ней! Но почему мне не дают собственные мощности для подзарядки батарей? Почему у меня нет хотя бы принципиальной схемы пульсатора? Своего оружейника? Почему мои рапорты об активизации тварей, о том, что они стали умнее, остаются без детального разбора? Почему еще ни слова не было об инциденте прошлой ночью? Что, что, что еще сказать?!

Мастер резко встал, повернулся и отошел к окну. Отдернув занавеску, он уткнулся лбом в холодное стекло. За спиной молчали, только Генерал ерзал и шмыгал носом. Но вот затих и он.

– Мне тридцать один год, – сказал с горечью Мастер. – Твари и вы – кого я ненавижу больше? Не знаю. Они испортили мне всего лишь характер. А такие, как вы, изуродовали мне жизнь. Ваше счастье, что я самый сильный, самый умный, самый красивый. И еще у меня есть кавказская овчарка. Знаете, я не оправдываю поступок Саймона. Но, кажется, я начинаю его слишком глубоко понимать. Для него в этом мире не осталось живых людей. Одни твари кругом.

– Вот об этом нам и предстоит сейчас разговор, мой мальчик, – сказал за спиной Мастера Генерал. – И я не знаю, как его начать. Но я надеюсь, что тварей ты все-таки ненавидишь больше, чем нас.

– Стакан водки мне нужен, – сказал Доктор. – Вот что сейчас меня поправит.

– Всего-то? – улыбнулся Мастер, запуская руку в холодильник. – Помню, было время, когда ты меньше пол-литры не заказывал.

– Старость – не радость, – вздохнул Доктор, принимая бутылку.

Мастер подвинул Доктору тарелку с бутербродами и смотрел, как тот наливает себе рюмку, пытается оторвать ее от стола. Руки у Доктора ощутимо тряслись.

– Знакомо, – сказал Мастер.

– Нет, – отрезал Доктор, с усилием поднося выпивку к губам. – Этого ты знать не можешь. – Он залпом проглотил напиток и, зажмурившись, откинулся на спинку стула. – Нормально. – Доктор помотал головой, открыл глаза и потянулся за закуской. Мастер сам налил ему снова, и рука Доктора ухватила рюмку уже более уверенно. Доктор торопливо прожевал откушенное и опрокинул «дозу» вторично – четким, отточенным движением. Несколько мгновений он опять следил с закрытыми глазами за тем, как организм принимает выпитое, потом удовлетворенно крякнул и в две секунды прикончил бутерброд. Мастер рассмеялся.

– Красиво, – сказал он. – Аж завидно.

– И ты выпей, – предложил Доктор. – В нашем деле главное что? Главное, вовремя залить глаза. Так легче себя убедить, что все происходящее – горячечный бред. Ты еще не родился, а я уже жил в непрерывном бреду. Делириум тременс. Вот так-то, мальчик…

– Вы сговорились, что ли?

– С кем?

– С Генералом. Он меня называет именно так: «Мой мальчик».

– Возрастное, наверное, – предположил Доктор, закуривая. – Нужно сказать, я этого господина с трудом перевариваю. Иногда мне просто стыдно, что мы с ним принадлежим к одному поколению. Хотя работать с ним можно. Противно, но… – Доктор пожал плечами.

– Да, – Мастер криво улыбнулся. – Он замечательно справляется со своей главной задачей – наводить тень на плетень. Слушай, ну хоть ты, опытный мужик, скажи мне, для чего такой уровень секретности? В Проекте занято двадцать разных служб, и про половину из них я даже не знаю толком, где они находятся! Ты это можешь объяснить?

– Могу. Вот ты мне еще налей, и я тебе все объясню. Не думаю только, что ты обрадуешься. И настоятельно советую тоже выпить. Поэтому.

– Мне на охоту, – сказал Мастер, наливая Доктору половинку. – Если я сейчас пить не стану, я буду просто злой. А если я еще выпью… Ничего, одну ночь продержусь, утром рухну с чистой совестью и продрыхну часов двадцать. Меня эти фокусы Штаба выбили из колеи. И из графика.

– А фокусы тварей? – спросил Доктор неразборчиво – он снова жевал. – И этого твоего припадочного… как его?

– Саймона. Это все мелочи. Тварей я не боюсь, а Саймона мы вылечим. В последнее время мой главный и единственный противник – Штаб. И я этого не скрываю.

– Ты уверен, что именно Штаб тебе жить мешает?

– А кто обещал мне все объяснить?

– Равноценный обмен информацией? – улыбнулся Доктор.

– Хотя бы.

– Не выйдет, – покачал головой Доктор. – То есть обмен-то выйдет, но равноценным он не будет. Ты меня в лучшем случае удивишь. А вот я тебя, если захочу, э-э… ошарашу.

– Давай посмотрим. Ну что, кто первый? Будем кидать монетку или решим по справедливости?

– И как ты понимаешь справедливость в данном контексте? – спросил Доктор, протягивая руку к бутылке.

– Чуть позже, – сказал Мастер, опережая Доктора. Тот тоскливым взглядом проводил исчезающую под столом «литру». – Ты мне нужен в трезвом уме. Потом надирайся хоть до беспамятства. Вот как я понимаю справедливость.

– А то, что мне нельзя с тобой общаться, ты понимаешь? – спросил Доктор. – Человек моего ранга не может разговаривать с охотником. Исключение было сделано только один раз. И только ради тебя.

– Ты за мной присматриваешь? – прищурился Мастер. – Зачем? У меня же справка.

– Справка справкой, – сказал Доктор, – а контроль им нужен.

– Ну! – попросил Мастер, подаваясь к Доктору через стол. Карма внизу шевельнулась во сне.

– Я регулярно подаю Генералу доклад о твоей энергетике и психическом состоянии, – сказал Доктор, честно глядя Мастеру в глаза.

– И что же ты докладываешь? – спросил Мастер с неподдельным интересом.

– Что ты в порядке, разумеется.

– И насколько это соответствует?..

– На все сто! – усмехнулся Доктор. – Как видишь, пока мне не приходилось обманывать ни тебя, ни Штаб.

– А если придется? – спросил Мастер, по-прежнему сверля Доктора взглядом.

– Мальчик! – сказал Доктор. – Сначала я в любом случае поговорил бы с тобой.

«Скорее всего, – подумал Мастер. – Я не Штаб, меня обманывать дороже встанет». Глаза его ощупывали лицо Доктора, казалось, пытаясь запечатлеть его навечно. Доктор улыбался – открыто и мягко.

– Я знаю, что ты меня любишь как родного, – сквозь зубы процедил Мастер. – Ты знаешь, что я никому не верю. Как я могу тебе показать, что ты для меня все-таки что-то значишь?

– Неужели? – еще шире улыбнулся Доктор. – В мальчике проснулись эмоции?

– Мальчику нужен союзник, – сказал Мастер жестко. – Ты понимаешь, Док, какая неприятность… Засветился в Школе штабной стукач. Страшно подумать, что за человек оказался. Очень мне хочется от него избавиться, но сперва неплохо бы задать ему пару вопросов.

– Ну и задай, – сказал Доктор рассеянно. – Под пытками он точно заговорит. Только обещай ему жизнь. Для вас инстинкт самосохранения превыше всего. Я когда охотников подбирал, я знал, чего хочу. Вы, подлецы, гнетесь, а не ломаетесь. И энергетика убойная. Любого вампира сожрете…

– Не то слово! – подхватил Мастер. – Какой смысл такого человека пытать? Он все равно наврет с три короба, тебе мозги запудрит и сам запутается. А вот если бы… – И он посмотрел Доктору в глаза.

Доктор замялся. До него вдруг дошло, что он уже наболтал более чем достаточно для зачисления в активные соучастники.

– Можно, конечно… – сказал он неуверенно. – Это, конечно, против всяких правил. И потом – ты соображаешь, что значит для меня такой шаг?

– Это значит, что ты наконец-то понял, на чьей стороне правда. И с этого момента за твоей спиной будет девяносто пять стволов и девяносто две собаки.

– И они в состоянии защитить себя и меня от спецназа?

– Я не уверен, – сказал Мастер, – что нам имеет смысл защищаться. Понимаешь, если на Школу бросят антитеррористическое подразделение, мы вряд ли отобьемся. Нас вообще отстреливаться и держать оборону никто особенно не учил. Но вот если мы будем атаковать… Понимаешь, даже самый крутой спецназ – это всего-навсего люди. И жизненный опыт у них обычный, человеческий. Да, море крови, горы трупов, все понятно. Но в то же время обкуренный чеченский смертник – потолок для их понимания. Они не подозревают, что на свете есть вещи куда страшнее. И мы им закатим такую галлюцинацию, что они побегут от нас с полными штанами. Я тебя уверяю. А потом, я не думаю, что Техцентр охраняет спецназ. Там обычная вохра. Мы ее просто съедим в одночасье. А когда спецназ до Техцентра доедет… Хотя это все бред. Я тебе главного не сказал. Я составил несколько моделей, Док. Ни одна из них не развивается в нашу пользу, если с нами не будут работать сенсы. Мне понадобятся минимум две бригады. Мне нужен Бенни, и мне нужна Леся. Вот так. Тогда я готов биться с кем угодно. Хоть с танковой дивизией. Я даже самолет запросто собью.

– Ты что, совсем е…нулся? – спросил Доктор шепотом.

– Отнюдь. И не дергайся, здесь «жучков» нет. Проверено.

Доктор несколько раз нервно моргнул.

– Ох, правда, я не думал, что дело зашло так далеко, – сказал он по-прежнему шепотом. – Я думал, это шуточки всё… Ты действительно еще мальчик. О, господи… Они же вас поубивают…

– Не «вас», а «нас», – поправил Мастер.

– Меня не тронут. Я им еще нужен. Но если тебя сейчас услышали, то у Бенни и Олеси будут очень большие неприятности. Ты ненормальный… Что же ты делаешь?

– Да что с тобой, Док?! Пять минут назад ты сам болтал своим болтом, как настоящий перебежчик. Я тебя сейчас Карме отдам! – возмутился Мастер. – Сочту провокатором и загрызу! Может, тебе объяснить, зачем Проекту очень нужен я, а? До тебя еще не дошло, что мы связаны одной веревочкой?

– Это ты о чем? – Доктор продолжал машинально оглаживать собаке шею. Он был уже трезвее трезвого и буквально на глазах Мастера постарел лет на десять.

– Я же единственный человек, который может тебя убить, – сказал Мастер неожиданно мягко.

– Ты не сможешь меня убить.

– Ой, не надо! – скривился Мастер. – Сейчас ты расскажешь, что я живу с установкой, которая не позволит мне всадить в тебя пулю? Да шел бы ты лесом! Сам понимаешь, мне плевать, какой ты сенс, а вот психотерапевт ты дерь-мо-вый.

– Это как все понимать? – спросил Доктор хрипло.

– Да еще не родился такой человек, которого я не мог бы продырявить из огнестрельного оружия. Я просто внушу себе, что это – шутка и в стволе холостой патрон. И накрылась твоя установка. Между прочим, тебя не защитит даже то, что ты сенс. Ты просто не почувствуешь опасности. Ведь я-то буду уверен, что не опасен… Думаешь, не пройдет номер? Давай проверим.

– Не надо, – проговорил Доктор очень медленно. – Ничего не надо. Как ты догадался про установку?

– Логика. Все говорят, что я умный, Док.

– Сенсы за тобой не пойдут. База – их дом. А База – часть Проекта.

– Пойдут, если ты им скажешь.

– Ты не знаешь, насколько они пугливы, мальчик. Они дико боятся смерти. Понимаешь, все наши сенсы мечтают дорасти до уровня сверхчеловека. И сейчас они только в начале пути. Представляешь?.. Все равно что сказать тебе сегодня: в сорок лет ты будешь властелином мира. А потом заставить пойти на верную смерть во имя сомнительных идеалов. Что ты выберешь?

– Я не хочу быть властелином этого мира. Мне плохо на этой планете. С самого детства. Так что либо я планету исправлю, либо мне на ней долго не протянуть. И мои идеалы не сомнительны. У меня вообще их нет. Я просто не терплю несправедливости. В отличие от тебя, – сказал Мастер и с удовольствием добавил, впервые в жизни обругав человека старше себя: – Пидора трусливого.

– Даже Бенни не рискнет, – сказал Доктор, пропустивший ругательство мимо ушей за явной его несправедливостью во всех отношениях. – А Олеся и подавно.

– Скажешь ей, что, если живы останемся, я на ней женюсь. Я знаю, она давно ко мне неровно дышит. Лишь бы поверила.

И тут Доктор, видимо, принял решение. Он расслабился, мягко улыбнулся Мастеру и протянул ему через стол руку. Мастер вцепился в нее, словно утопающий в спасательный круг. Рука была очень теплая и дружественная, из нее толчками выбивалась энергия, и Мастер вдруг почувствовал острое желание прижаться к этой руке щекой.

– И чего я тебя так люблю? – спросил Доктор.

– Слушай, а ведь я никогда не спрашивал: у тебя дети-то есть?

– Дочке целых двадцать пять.

– Ничего себе! А как у нее с э-э… – Мастеру очень не хотелось отпускать руку Доктора, и он просто сделал большие глаза.

– Будет лучше, чем у меня. Она уже четыре года как на Базе трудится. Ты чего так смотришь?

– Ну, ты силен… – уважительно протянул Мастер. – Ё-моё… А я ее видел?

Доктор хмыкнул. Похоже, ситуация начала его забавлять.

– Она тебе не пара. Тебе нужна женщина, которая могла бы эффектно оттенить твою наглую морду и барские замашки. И не теряться на твоем фоне. Либо очень яркой внешности, либо очень умная. А моя Леська в общем-то ни тем ни другим не блещет.

У Мастера отвисла челюсть. Машинально он потянулся к бутылке.

Охоту постоянно обслуживало не меньше восьми бригад сенсов. По две бригады на каждую ночь. Одна уходила с охотниками в зону расчистки. Другая оставалась в Школе, в специально оборудованной «глухой» комнате. Идеальная звукоизоляция не давала сенсам отвлекаться на внешние шумы. По идее, ничего им не оставалось, кроме как сидеть и «нюхать» окружающее пространство. В действительности же сенсы гоняли чаи, резались в «Монополию», травили байки, обрабатывали данные проводившихся на Базе экспериментов. Иногда они просто внаглую спали. Во-первых, «нюхать» им это не мешало. Во-вторых, «дырки» открывались только ниже поверхности земли, а Школа была предусмотрительно отрезана от своих подвалов толстой бетонной подушкой. Тварям пришлось бы выбраться наверх где-то в окрестностях и атаковать через периметр, о чем мгновенно предупредила бы охранная система. Так что сенсы в Школе с удовольствием валяли дурака, зарабатывая при этом солидный кусок масла на свой кусок хлеба.

Единственной женщиной среди этих разнокалиберных мужиков была Олеся – худенькая, легкая, невероятно подвижная темноволосая девчонка с хулиганскими искорками в карих глазах. Вся она была как на пружинах и, если даже по долгу службы стояла неподвижно, все равно украдкой отбивала такт носком сапога. Над всеми она издевалась, все и вся высмеивала и не боялась, кажется, ничего на свете. Вид у нее был совершенно несерьезный, вечно волосы лезли ей в глаза, вечно она совала нос куда не просят, тем не менее она была бригадиром и управляла пятью мужчинами в возрасте от тридцати до сорока. Одно удовольствие было наблюдать, как эти здоровенные дядьки буквально по мановению руки хрупкого лохматого существа носились по зоне расчистки как угорелые, занимая намеченные точки. И эта бригада никогда не ошибалась.

Охотники ее боготворили. Делали комплименты разной степени неуклюжести. Совали шоколадки в карман. Даже разрешали погладить собак. Она тоже не оставалась в долгу. Обозвала Хунту «Хитрая Рыжая Морда». В ответ на обещание Зигмунда надрать уши, если не перестанет соваться в опасные места, запросто могла ответить: «А я больше по заднице люблю!» Красавчик Саймон, уверенный в своей неотразимости, попробовал ухватить ее нежно за эту самую задницу, и так огреб сапогом по одному месту, что пришлось его снять с поста.

А однажды, в предыдущую зиму, она замерзла. В расчистку попала территория законсервированного строительства, недоделанного завода, настолько захламленная, что «Вторая» буквально с ног сбилась, пытаясь определить, где же может быть «дырка». Наметили пять точек, сенсы их старательно обнюхали и ничего не нашли. На улице было минус пятнадцать, мела поземка, и тут Олеся, привыкшая, что все у нее получается с ходу и запросто, неожиданно сломалась. Сенсы под прикрытием охотников начали прочесывать территорию, и девушка вдруг прямо на глазах начала слабеть. Прочесывание требовало большой сосредоточенности, и уже минут через пятнадцать движения у Олеси замедлились, она зябко обхватила себя руками, и куда-то пропала ее гордая осанка, а в глазах заблестели слезы. Олеся шла в «коробке», с четырех сторон ее прикрывали Хунта, Зигмунд, Абрам и Китаец, собаки веером развернулись впереди. Охотники чувствовали, что с девушкой неладно, но боялись ее потревожить – сенса лучше не трогать, когда он в работе. Он скорее все себе отморозит, чем выйдет из этого странного, почти гипнотического состояния, в котором он сканирует пространство на добрые две сотни шагов вокруг. Тем более что сейчас к Олесе сходились ниточки и от пяти ее подчиненных (партнеров? инструментов? черт их знает), с которыми она составляла загадочный для охотников, но очень эффективный в деле конгломерат. Поземка вскоре перешла в метель, потом в форменную пургу. Хунта начал озираться и нервничать. И тут шеренга собак почтительно расступилась. Сквозь белую пелену навстречу охотникам продирался Мастер. За ним, занимая свою излюбленную позицию в двух метрах позади хозяина, деловито топала Карма.

Мастер поднял руку, и «коробка» остановилась. Олеся слепо ткнулась в спину Абрама и машинально отступила на шаг назад. Секунду Мастер смотрел на нее, непривычно сникшую, трогательно беспомощную. Затем он шагнул к ней вплотную. Расстегнул свою куртку, развел ее борта в стороны и ими обнял девушку, прижав ее к себе, утянув в свое тепло, заслонив от холода и вообще от окружающего мира.

– Машину, – приказал он. – Бегом, сухари безмозглые!

Место было довольно открытое, и сенсы подогнали туда свой минивэн через несколько минут. Мастер и Олеся все так же стояли, обнявшись, а Карма бродила вокруг, охраняя их покой. «Берите, – сказал Мастер. – Только потихоньку». Он распахнул куртку, и изумленные сенсы подхватили совершенно бесчувственное, но уже теплое, упоенно сопящее носом тело. Девушка спала.