Проклятый. Миры Лунасгарда I
«Мой принц. Мой брат!»
Кар застонал – и пришел в себя.
Вернувшись тем же путем, пересек главное здание, через новую галерею, в другую башню, к женским покоям. Здесь не понадобятся тайные двери.
На ходу пригладил волосы, вызывающе прямые и черные. Одернул короткую тунику. Глазам разбуженных слуг в передней дамы Истрии предстал не испуганный беглец, – надменный молодой принц жестом отослал их прочь. Без колебаний распахнул двери в материнскую спальню: застать там императора было бы милостью божьей. Гнев Атуана, сколь угодно суровый, лучше уготованной жрецом судьбы.
Дама Истрия спала одна. В окна светила луна, блики скользили по волосам спящей, вдоль покрывала протянулись светлые полосы. Кар помедлил, но время утекало, и он коснулся плеча матери.
Она проснулась сразу. Приподнялась, натягивая на плечи покрывало. Вгляделась в полумрак.
– Карий? В чем дело?
Дама Истрия, кормилица наследника престола, осанкой и манерами не уступала иным герцогиням. Располнев с годами, она не утратила красоты, и многие находили ее желанной. Слава бывшей нищенки, хуже того – шлюхи, понесшей от колдуна, казалось, ничуть не вредила ей.
Императрица Далия родила на два месяца раньше срока. Случилось это в дороге. Императрица возвращалась с поклонения – обычай велел ей посетить храмы в двенадцати областях Империи, молясь о здоровом сыне. Завершиться паломничество должно было в столице, где в главном храме Верховный жрец присоединит к ее молитвам свои. Потом императрица закроется во дворце до появления ребенка. И, как было испокон веков, ребенок этот будет мальчиком.
Согласно древнему закону, ему выберут кормилицу – простую женщину из народа, недавно родившую здоровую девочку. Женщина вскормит будущего императора наравне с собственной дочерью. И останется при дворе, окруженная почетом, как мать сестры-принцессы. Дети вырастут вместе, вместе постигнут все, что нужно знать императорской чете. А когда придет время свадьбы, на трон взойдет императрица, телом и душой преданная стране и супругу. Не связанная родовым интересом ни с кем из вассалов, свободная от интриг. Так стала императрицей Далия, так было много веков до нее.
Но в тот вечер, когда к Далии пришли родовые муки, случилось иначе. Кар столько раз слышал этот рассказ, что порой казалось – он видел все своими глазами.
Шел дождь, холодный и монотонный. Кортеж двигался рысью – смеркалось, а до ближайшего селения оставалось больше десяти миль. Далия, не желавшая ехать в носилках, делалась все бледней. Но в седле держалась прямо, и озабоченные дамы не слышали от нее ни слова жалобы до тех пор, пока императрица с тонким вскриком не упала на шею лошади.
Кортеж остановился. Далию сняли с седла, солдаты эскорта спешно раскинули походный шатер. Придворный врач рылся в багажном мешке, ругаясь вполголоса. И понятно – будь его воля, беременная не покинула бы дворец, и гори огнем обычаи вместе со жрецами.
Всю ночь и весь день императрица мучилась родами. Ее крики далеко разносились над лесом, им вторили резкие голоса птиц. Даже бывалые солдаты бледнели от этих звуков. Командир эскорта хотел на носилках перевезти госпожу в селение. Врач не терпящим возражений тоном отослал его – роженицу нельзя трогать.
На вторую ночь отряд услышал отчаянный младенческий вопль. Солдаты завопили в ответ, загремели оружием, приветствуя Эриана, принца и наследника престола.
Но радость сменилась новой тревогой. Измученная родами императрица лежала без сознания. Хмурый врач откинул полог шатра. Навстречу бросился командир эскорта. «Ее величество потеряла много крови, мы не тронемся в путь, пока ей не станет лучше, – сказал врач. – Скачите в селение. Отыщите недавно родившую женщину, если такой нет, скачите дальше, пока не найдете. Принцу нужна кормилица».
Несколько мгновений рыцарь не шевелился. Потом поклонился врачу и бросился выполнять приказ.
К утру солдаты вернулись. Командир вел в поводу коня. На нем, испуганно вцепившись в луку седла, сидела женщина. Бурый потрепанный плащ скрывал ее с головой. Солдат, ехавший следом, бережно держал маленький сверток, женщина то и дело оглядывалась на него.
Отряд спешился. Командир протянул руки, и женщина неловко соскользнула с седла. Капюшон упал, открывая лицо. Нечаянная кормилица принца была молода и казалась бы привлекательной, если бы спутанные волосы, лицо в грязных разводах и заношенная одежда не выдавали в ней нищую.
Ребенок на руках солдата закричал, женщина кинулась к нему. Из шатра императрицы появился врач. «Другой не нашли…», – начал командир отряда, но врач уже увлек нищенку в небольшую палатку, разбитую возле шатра императрицы. Короткий приказ, и два солдата побежали к реке за водой.
Так Истрия стала кормилицей наследника престола. На ребенка, разделившего с принцем Эрианом материнское молоко, никто поначалу не обратил внимания. Ребенок и ребенок, нищенское отродье…
Пока выяснилась правда, стало поздно. Выздоравливая, Далия ни на шаг не отпускала от себя кормилицу. К ужасу своих дам, императрица находила в беседах с ней большое удовольствие. Когда врач позволил отряду продолжать путь, дружба императрицы подарила надежную защиту нищенке и ее сыну – смуглокожему темноволосому порождению колдуна.
По возвращении в столицу Далия отказалась взять другую кормилицу. Хрупкая императрица спокойно выдержала гнев Верховного жреца. Не дрогнула перед угрозой проклятия. «Я поступаю по сердцу и совести, – сказала она жрецу, – бог рассудит нас».
О чем говорил с супругой император, знают лишь стены ее спальни. Наутро Атуан подтвердил решение Далии. Бывшая нищенка в придачу к званию императорской кормилицы получила дворянство, а ее сын – титул брата-принца и положение, почти равное Эриану.
Полтора года спустя новая беременность оборвала жизнь Далии, но император и тогда не уступил жрецу. Истрия и Кар остались при дворе.
Но сейчас в голосе матери вместо гнева Кар услышал страх. И задохнулся от мысли: мать боялась за него. Все пятнадцать лет она жила в страхе. А он и не подозревал…
– Мама…
Получилось плохо. Он редко называл ее матерью, все чаще по-придворному: госпожа.
– Мама, помоги мне.
Истрия вскочила.
– Что случилось?
– Я слышал… – Кар запнулся. Сглотнув, начал снова: – Я был на кухне, сейчас. Когда возвращался, услышал разговор в комнате для слуг. Там был Верховный жрец…
Мать вздрогнула. Набрасывая халат, велела:
– Продолжай.
– С ним был мужчина, я не узнал его, и баронесса Тассия. Они собираются убить императора. Его… новая любовница, племянница баронессы, дает ему яд…
Кар опустил голову, не в силах взглянуть матери в лицо.
– Продолжай, – холодно повторила Истрия.
– Жрец сказал, что яд действует слишком медленно. Тогда мужчина… предложил убить императора и выставить убийцей меня. Как будто бы я метил на престол. Убил государя и хотел убить Эриана…
Он замолчал, подавившись ненавистью.
– Почему ты не позвал стражу? – выдохнула мать. – Почему…
– Мне не поверят! Я… Я проклятое колдовское отродье!
Истрия ахнула, как будто ее ударили.
– Прости меня, – добавил Кар. – Это не мои слова, они так говорили. Да и все… Мама… Как попасть в его покои?
Мать не удивилась вопросу. Не возмутилась. Спросила тихо:
– Что ты хочешь сделать?
– Охранять его.
– Тогда убьют вас обоих.
– Отправь со мной слуг, кому доверяешь.
– Через потайную дверь в императорскую спальню? – оборвала Истрия. Мягче добавила: – Я им не доверяю. Я сама пойду с тобой.
– Нет! Только не ты!
Мгновение Истрия вглядывалась ему в лицо. «Что она видит?» – подумалось Кару, но мать уже отвела взгляд. Сказала спокойно:
– Ты прав, мне там делать нечего. Я покажу тебе вход и разыщу Баргата. Он поверит… Если не тебе, то мне.
Кар кивнул. Баргат, пожилой начальник дворцовой стражи, отличался рассудительностью – и грубоватой привязанностью к обоим мальчикам. Если кто и мог поверить Кару, а не Верховному жрецу, то именно Баргат.
Истрия обошла камин. Оглянувшись, скользнула рукой вдоль стены. Кар не разглядел, откуда она достала небольшой, с полпальца, ключ. Вернувшись, протянула.
– Держи.
С невольной дрожью Кар сжал его в руке. Другой рукой нащупал рукоять на поясе – короткий придворный кинжал годился разве что резать мясо, но другого сейчас не было.
Истрия затянула серебристый бахромчатый пояс, провела руками по волосам. Подняла оставленную Каром лампу.
– Идем.
Потайной ход начинался в боковом коридоре, на нижнем этаже императорской башни. Первая дверь знакомо скрывалась в стене, вторую, сразу за ней, Кар открыл ключом. В полумраке за дверью угадывался тесный коридор.
– Иди к Баргату, мама, – сказал Кар. – Я справлюсь.
Кивнув, Истрия отдала ему лампу и быстро пошла прочь. С глубоким вздохом – забраться ночью в императорскую спальню! – Кар решительно скользнул в прохладу тайного хода. Стена встала на место, щелкнул замок внутренней двери. В неярком свете огонька лампы Кар зашагал вдоль серых, без ковров и рисунков, стен. Было сухо, пахло пылью. Дважды повернув и миновав длинный переход, Кар наконец увидел ее – узкую, обитую темным металлом дверь. Рядом, на стене, крепление для светильника.
Повесив лампу, Кар так же, как на входе, вставил ключ в углубление двери. Повернул. Дверь открылась с чуть слышным шорохом.
В спальне принца потайная дверь пряталась за гобеленном, здесь же Кар просто вышел из полумрака ниши в дальней от входа стене, полускрытой двумя большими сундуками.
Дрова в камине сгорели совсем недавно, вдоль раскаленных углей пробегали частые языки пламени. Свечи в витом медном канделябре оплыли всего наполовину. Узоры красного дерева, украшавшие кровать и балдахин, казались черными. Тяжелый полог был отдернут. Император Атуан лежал поверх простыней, такой же величественный в наготе, как и в парадном одеянии, – монарх, почти равный богам. Рукоять кинжала в его груди смотрелась до того неуместно, что Кар не сразу понял, в чем дело.
Замерев, он смотрел, как отблески огня играют на рукояти. Медленно, как во сне, отвел взгляд, уставившись на темное пятно крови на простынях. Тонкая струйка сбежала на пол, растеклась лужицей. Почти черная, она зловеще поблескивала.
Осознание нахлынуло с запахом крови и смерти, с ощущением падения в пропасть. Взгляд метнулся обратно, к рукояти в груди императора – и Кар узнал оружие.
Еще бы не узнать! Редкий день проходил без воинских занятий. И всегда, в ученье и в дружеском поединке, в руках Кара были меч и кинжал, подаренные императором на десятилетие. Эриан получил такой же подарок – император Атуан не делал разницы между принцами. Настоящее мужское оружие, когда-то слишком тяжелое для мальчишек. За пять лет оно стало привычным, как часть руки, хоть Кару и далеко до успехов Эриана. В день праздника занятий не было, кинжал оставался в покоях Кара, там же, где меч, щит и легкий кованый панцирь. И вот…
Шум в передней заставил Кара вздрогнуть. Голоса и шаги приближались, и он метнулся обратно, в нишу, к потайной двери. Вставил ключ, но было поздно: двери спальни распахнулись. Несколько голосов дружно ахнули – и смолкли.
Очень осторожно Кар повернул голову.
Глубокие тени скрывали его, да и смотреть было некому. Взгляды вошедших были прикованы к телу императора. Шестеро стражников в полном боевом облачении, заспанный Баргат в ночном халате, баронесса Тассия и… стройная красавица в мятом платье. Светлые локоны растрепались, на лице – смесь страха с высокомерием. Племянница баронессы. Лаита.
Молчание тянулось громче любого крика. Наконец Лаита тихонько всхлипнула, и остальные пришли в себя, зашевелились. Баргат быстро подошел, склонился над телом. Укрыл его тяжелым одеялом. Затем, хоть в этом и не было нужды, взял руку императора – прощупать пульс. Все молча смотрели, как начальник стражи выпрямляется, враз постаревший, и тяжело произносит:
– Мертв.
Негромкое слово отдалось гулом в каменных стенах. Баронесса всхлипнула.
– Госпожа Лаита. Повторите мне то, что рассказали вашей тете, – Баргат говорил вежливо, но сомнений не оставалось: приказы сейчас отдает именно он.
Лаита нерешительно взглянула на баронессу, та обняла ее за плечи. Вытерев слезы, сказала:
– Расскажи ему, детка. Не бойся. – Она снова всхлипнула.
– Господин мой император, – голос Лаиты слегка дрожал, – пожелал провести эту ночь со мной. Он прислал за мной слугу, и я повиновалась. Когда я пришла, мы…
Она замолчала.
– Дальше, милая, – сказала баронесса. – Это можешь не рассказывать.
– Я спала, – продолжила девушка. – Проснулась, потому что кто-то наклонился над кроватью, быстро, я испугалась. Я закричала, но он зажал мне рот. И я услышала хрип, и на меня полилось что-то теплое, и император… Он убил его во сне, император не успел проснуться!
– Кто? – спросил Баргат.
Он смотрел на кинжал. Он знал, чье это оружие.
– Брат-принц, – сказала Лаита.
Кто-то из стражников охнул, другой сложил пальцы в охранный знак. Баргат не шелохнулся.
– Почему же он не убил и вас, госпожа? – спросил он.
– Он схватил меня! Он… Он хотел надругаться надо мной. Но я вырвалась, и выскочила в переднюю, и увидела…
– Что же вы увидели, госпожа?
– Что там все мертвы, – прошептала она. – И я убежала… Не помню как…
Лаита разрыдалась, упав на плечо тети. Баронесса подняла на стражников гневный взгляд.
– Чего вы ждете?! – закричала она. – Измена! Император убит! Почему вы еще не схватили убийцу?
Стражники бросились к двери, но Баргат жестом остановил их.
– Двое слуг и четверо стражников, – сказал он. – И брат-принц справился с ними один?
Кар против воли улыбнулся. Кому, как не Баргату знать, что брат-принц не справится и с одним, даже самым неумелым стражником!
Баронесса сорвалась на визг:
– Хватит нести чушь! Вы видели сами! Они убиты не мечом! Это колдовство!
– Колдовство, – дружно выдохнули стражники. Охранные знаки теперь делали все.
– Да, колдовство! – кричала баронесса. – Не мне вам объяснять, чья кровь в его жилах! И если вы… Если вы дадите ему сбежать…
Она втянула воздух и закончила:
– Если он сбежит, я скажу Верховному жрецу, что вы нарочно его упустили. Что вы причастны к измене!
Баргат как будто хотел возразить. Смолчал. Его плечи опустились, лицо окаменело.
– Поднимайте всех, – сказал он стражникам. – Обыскать дворец. Утроить стражу на воротах, никого не выпускать. Найдите брата-принца.
– Имейте в виду, – добавила баронесса, – наследник тоже в опасности!
– Тройную стражу к покоям наследника, – согласился Баргат. – Четверых пришлите сюда, охранять тело. И, баронесса, нужно послать в храм, за жрецом.
– Я распоряжусь, – величественно сказала та. – Идем, Лаита.
Вслед за женщинами вышли стражники, в спальне остался один Баргат. Приблизившись к смертному ложу императора, он склонил голову и молчал.
Молчал и Кар – застывший комок боли, ужаса и ненависти. Человек у кровати был ему другом. Еще вчера, еще час назад… Но сейчас Кар видел палача.
Надежды не осталось. Скоро придут стражники, явится жрец. В комнату набьются придворные, зажгут новые свечи. Кара найдут. Его ждет казнь, но сначала – сначала то, что хуже казни. Неверие и мука в глазах принца Эриана. И чем видеть это – не лучше ли вонзить нож в собственное сердце?
«Мой принц. Мой брат», – подумал Кар, и рука легла на рукоять. Только так, убив себя на глазах Баргата, можно разрушить планы жреца. Баргат поймет. А если не он, то поймет принц.
Кар беззвучно извлек кинжал из ножен. Боевой, прервавший жизнь императора, подошел бы лучше, но сгодится и этот. Только один, смертельный удар. Второго ему сделать не дадут.
Страх исчез. Кар уверенно сжал рукоять.
– Прости меня, повелитель, – нарушил тишину Баргат. – Знаю, какова была бы твоя воля. Но я не смогу спасти его. Прости.
Развернувшись, Баргат быстро вышел из спальни.
Глава 3. Скачи как ветер!
Кар выдохнул. В голове мутилось, но тайная дверь была рядом, и теперь он мог ею воспользоваться. Руки тряслись, он только с третьей попытки вернул кинжал в ножны. Повернул ключ. Дверь тихо раскрылась. Захлопнув ее с другой стороны, Кар упал на колени.
Обхватил голову. Каменные стены дворца, построенного для колдунов, хранили древний холод. Он пронзал тело насквозь. Сотни лет простоял дворец. Сотни лет, сотни смертей… Все они обступили сейчас Кара. Тишина кричала тысячами голосов. Изнутри накатывала тьма, и была она хуже смерти, больней боли.
Долго простоял он на коленях, потерянный, раздавленный. Ледяные когти рвали сердце. «Надо было ударить, надо было ударить», – стучало в ушах. Спасаясь, Кар замахал руками, но тьма не отступила, и он вскочил. Открыв глаза, с удивлением увидел свет – казалось, тьма накрыла весь мир.
Дрожащими руками Кар снял со стены светильник. Проверил масло – меньше половины. Спотыкаясь, не в силах оторвать взгляд от светлого язычка пламени, побрел по коридору обратно. Он не думал, что ждет его на той стороне, просто переставлял ноги, шаг за шагом, и боялся одного – что погаснет огонь.
– О, Кар! – жарким шепотом воскликнула Истрия.
Оглянувшись, втолкнула его обратно в безопасность тайного хода.
– О боже, Кар! Я не могла стоять там до утра! Еще немного, и меня бы заметили!
Кар молчал. Вглядевшись ему в лицо, мать прошептала слова, каких не должна знать придворная дама. Обняла его изо всех сил. Тепло материнских рук не заглушило боль, не вернуло потерянной жизни, но тьма испугалась его. Кар поднял голову.
– Мама…
– Слушай меня, – Истрия выпрямилась, но объятий не разжала. – Я слышала их разговор. Окно выходит в сад. Посмотри, чтоб не было часовых, и прыгай. У пролома в стене, ты знаешь, где он?
Кар кивнул. Мать продолжила:
– Там моя белая кобыла. Оседланная. Быстрее, пока ее не нашли. Садись в седло и скачи, мой мальчик, скачи как ветер!
– А ты? Мама…
– Мне ничего не грозит. И не смей больше терять время. Подожди…
Приоткрыв дверь, Истрия выглянула в коридор. Тут же захлопнула. Послышались голоса и шаги, звон доспехов. Мать снова обняла его, и Кар почувствовал ее дрожь.
– Сейчас… – дождавшись, пока голоса стихнут за поворотом, Истрия выдохнула: – Вперед!
Шестиугольный оконный проем прикрывали внутренние ставни. Дама Истрия раскрыла их. Подтянувшись, Кар бросил себя в толщу стены. Задержался на миг.
– Мама! Эриан…
– Он узнает правду, клянусь. Беги!
Кар бросился вперед. Проскользнул, обдирая колени, навстречу светлой осенней ночи. Выглянул, ожидая увидеть часовых, но те, видимо, обходили дворец с другой стороны. Кар помедлил – всего два удара сердца – и прыгнул.
Земля больно ударила в подошвы. Упав на корточки, он тут же метнулся под защиту кустов. Постоял пригнувшись, ожидая окрика стражи. Но было тихо, только ночная пичуга, ничуть не испугавшись, чирикала в самое ухо: «Ки-ири! Ки-ири!»
Кусты, усыпанные мелкими сладкими ягодами, тянулись до скамеек у фонтана с разноцветными рыбками. Чтобы попасть на задний двор, где за конюшнями ждал заветный разлом, нужно было пересечь аллею. По ней, поглядывая по сторонам, ходил часовой. Тяжелые сапоги размеренно ударяли в каменные плиты.
Кар замер в кустах. Нечего и думать проскочить незамеченным. К тому же – он только сейчас понял – Баргат не хуже матери знает о проломе, через который юные принцы не раз убегали от занятий в город. Неужели, приказав искать Кара, он не вспомнит о единственном пути бегства?
Голоса и звон доспехов заставили пригнуться ниже. Стражники обшаривали кусты вокруг соседней башни. Скоро они будут здесь. Олень, загнанный собаками, тоже дрожит и покрывается потом, только прежде Кар не сочувствовал оленю. Так же, как не станут охотники сочувствовать ему самому.
Вот часовой окликнул их. До Кара долетали отдельные слова – император, наследник, брат-принц. Воины столпились, обсуждая новость, между дворцом и аллеей. Всего пара мгновений, пока их внимание занято… Кар сжал зубы. Олень приговорен, но кто заставит его покорно ждать смерти?
Ему казалось, он неловок и медлителен, а шаги слышны на весь сад. Удары сердца – и того громче. Но никто не обернулся, когда Кар промчался по аллее и скрылся по другую сторону. Голоса остались позади, вскоре их заглушило ограждение площадки для тренировок. Кар стрелой припустил к пролому.
Сломанный участок стены чинили не раз. Каждую весну на месте пролома появлялась свежая кладка – но целой она оставалась недолго. Не проходило и двух недель, как пролом появлялся опять. Кто это делал – оставалось тайной. Год назад император приказал охранять свежепочиненную стену. Но, как только стражу сняли, в ту же ночь стена была сломана.
И то сказать – ворота, даже задние, и уж тем паче парадные, годятся не для всяких дел. Мальчишкам ли сбежать на городские улицы, кухарке ли, не дожидаясь конца недели, навестить мужа, а то и любовника, благородному ли кавалеру прогуляться, минуя любопытную стражу, – пролом в стене нужен всем. И Баргат, начальник дворцовой стражи, не очень-то переживал на этот счет. Ворам нечего делать в полном воинов дворце, а война давно не подступала к столице Империи.
Сейчас пролом стал последней надеждой Кара. Подбегая, он с удивлением понял – путь открыт. Баргат, разбуженный среди ночи, потерявший господина, придавленный заботами, забыл о проломе. Забыл – или из милосердия не захотел вспомнить.
Белая материнская кобыла стояла рядом, натянув поводья, и трава вокруг была объедена. Кар еще не поверил в спасение, а руки уже отвязывали лошадь, мгновение – и он в седле. Короткий разбег, прыжок – и вскачь, прочь от дворца, от прежней жизни, от всего, что любил и потерял. От мертвого императора. От изменника жреца. От принца Эриана, кому сегодня клялся всегда быть рядом. От матери… Что с ней будет? Сможет ли Эриан защитить ее? Захочет ли защищать мать убийцы?
Кар чуть не развернул кобылу. Но приказ еще звучал в ушах: скачи как ветер! И Кар подчинился.
Главные ворота выходили на площадь между дворцом и храмом. Пролом вел к городу. Столица вырастала вокруг дворца и храма, как лепестки из сердцевины цветка. Изящные дома белого камня, с крытыми двориками, садами и фонтанами, балюстрадами и коронами башенок, – древние, почти неподвластные времени строения колдунов. Век проходил за веком, а неведомая сила хранила их, пока изделия истинных людей старились и разрушались. Колдовство ли тому виной или тайное, неведомое истинным людям искусство, – жрецы обходили то молчанием.
Подковы выбивали дробь на брусчатке. Чем дальше от центра, тем уже улицы, тем чаще меж стенами древних строений втиснуты новые, построенные истинными людьми. Все чаще попадались деревянные дома. Дворы стали тесны, кое-где их не было вовсе.
Ничего не поделаешь – город растет не только вширь. Два столетия назад по указу императора срыта древняя стена вокруг столицы и построена новая, намного дальше первой. Так появились новые кварталы, быстро получившие прозвище Веселых из-за множества кабаков, трактиров и домов терпимости. Городская стража нечасто заглядывала на те улицы, благоразумные люди избегали ходить там в темноте, если только не имели доброго клинка на поясе да парочки рослых ребят за спиной – или, на худой конец, крепких кулаков, при случае способных заменить и то и другое.
Убегая от смерти, почти ощущая затылком ее дыхание, разве время думать о городе? Кар думал. Скача вдоль безлюдных улиц, он как будто впервые видел: достоинство древности, застывшей, как схваченный морозом водопад. Шумную грубость и недолговечность, живущие здесь ныне.
Кар думал о колдунах. О тех, кто жил здесь прежде, кто строил дворцы и разводил сады, кто осквернял землю и возмущал небо колдовством. Истинные люди были им рабами. Колдуны убивали мужчин, насиловали женщин и пили кровь младенцев, – Кар знал это с рождения, с рождения стыдился и ненавидел свой род.
Но сегодня… Пусть он проклятое отродье, по недосмотру оставленное в живых, но сегодня не он лгал и убивал в темноте! Истинные люди, чья кожа и волосы светлы, попрали все, чем хвалились при свете дня. Кто знает, в чем еще они лгали?
От страха и сомнений шумело в голове, мысли гнали одна другую. Но в глубине, за шумом и растерянностью, поднималось странное облегчение.
Приближалась городская стена. Кар пустил кобылу шагом. Небо на востоке едва порозовело, ворота откроют нескоро. Нужно где-то затаиться до утра. Завидев светящиеся окна трактира, Кар свернул туда.
Он спешился, и, несмотря на поздний час, тут же подбежал слуга. Передавая повод, Кар с опозданием вспомнил о деньгах. Их не было, как и подходящей для путешествия одежды, припасов, оружия… Короткий придворный кинжал с самоцветами на рукояти стоил дорого, но продавать его Кар не хотел. Украшений при нем не было – только золотое кольцо с изумрудом в форме звезды, материнский подарок. Много ли выручишь за него среди ночи?