Новый мир
Он возвращается и выглядывает на улицу. Тесса все еще сжимает револьвер в руках и смотрит во все стороны сразу.
– Идем – шепчет он – никого.
Тесса кивает и залезает внутрь следом за ним.
– Держи – он дает ей второй фонарь, уже вставив туда батарейки – те стеллажи плохо освещены. Ты за продуктами, я за вещами.
– Хорошо – кивает она.
Марк тут же берет корзину. Обычно они всегда брали тележки – но теперь от них будет много грохоту. Лучше никому не знать, что сейчас в магазине кто-то есть. Тесса тоже берет корзинку.
– Отвечаешь фонариком – говорит он ей – два мигания – значит все в порядке. Одно – значит что-то не так.
Он придумал это сейчас, они не обговаривали это дома. Просто Марк понял, что кричать через весь магазин будет не лучшая идея, а поддерживать связь фонариком – хорошая и тихая. Главное – постоянно быть в курсе, где и как второй.
А так же делать все быстро и тихо.
За десять минут Марк успевает набрать все, что надо. Все, что они обговорили еще с дома. Периодически они перемигиваются фонариками с Тессой. Покончив со всем, он идет к кассе. Они договорились встретиться там.
Тесса задерживается.
Черт, он же просил быстрее. Они должны были действовать тихо и быстро. Где она там застряла?
Наконец, он дважды мигает фонариком.
Тесса не отвечает.
В Марке начинает просыпаться нехорошее чувство. Он оставляет свою корзину на кассе и делает шаг к дальним стеллажам. Вновь дважды мигает фонариком, а другой рукой прицеливается из ружья вперед. Предохранитель давно снят.
Вновь никакого ответа.
Марк делает еще пару шагов, когда в сумерках самых дальних стеллажей видит единичное моргание.
Не все в порядке.
Он останавливается и хмурится. Вновь дважды моргает фонарем.
В ответ нет ответа.
– Тесса? – шепотом спрашивает он.
Ее фонарь больше не мигает.
Конечности Марка холодеют. Он делает шаг вперед, крепче сжимая ружье и светя фонариком. Вновь мигает дважды.
Никакого ответа.
И тут, наконец, когда ему остается пара метров до конца, фонарик жены дважды мигает. Марк останавливается.
– Тесса?
Наконец, шаги и Тесса появляется в проходе. Виновато улыбается:
– Прости, мне показалось, я что-то услышала..
– А теперь?
– Вроде нет.
Ее корзина полная и он перенимает ее, помогая:
– Пошли, я свою оставил уже на кассе.
Они идут к кассам и тут Марку в глаза кидается молоко в корзине Тессы. Он хмурится.
Они обговаривали дома все, что возьмут. Как из вещей, так и из продуктов. И еще дома она решили, что без электричества и холодильника не смогут хранить молочку. Решили, что будут брать консервы и прочее, что долго хранится.
Он бросает осторожный взгляд на Тессу – та шагает вперед, так же боязливо оглядываясь. Револьвер по-прежнему неуверенно лежит в ее руке.
Он вновь глядит в ее корзину.
Йогурты.. салями.. еще одна пачка молока..
Тесса могла ошибиться единожды.
Но не в половине списков продуктов. Марк едва заметно замедляет шаг, а когда Тесса оборачивается, заметив, что муж отстал – он уже ставит корзину на пол и взводит курок ружья.
– Марк? – Тесса испуганно пятится – ты чего?
– Ты не Тесса – цедит Марк, скорбно хмурясь и делая шаг назад – ты не Тесса..
– Марк, это я. Ты чего? Марк!
– Скажи, как твоя бабушка называла тебя в детстве? Твое любимое прозвище?
Она говорила об этом Марку лишь однажды, еще задолго до рождения Лили. На похоронах той самой бабушки.
Губы Тессы едва заметно сжимаются. Теперь ее рука обхватывает револьвер уже увереннее.
– Ну же – требует Марк – назови.
Но он уже знает, что она не назовет. Потому стреляет.
Тессу отбрасывает назад. Револьвер выпадывает из ее рук и отлетает к другой стороне. Все еще держа тело жены на прицеле, Марк осторожно проходит мимо нее, к кассам. Берет корзинку с продуктами.
Нет, не дышит.
Еще бы. Он умеет стрелять. И он стрелял точно в сердце.
Он пятится спиной, покуда можно, но на кассах понимает, что придется взять лишь что-то одно. Поэтому они и шли вместе с Тессой. Он может нести лишь в одной руке – во второй обязательно должно быть ружье.
Марк начинает спешно выкидывать из корзины Тессы все быстропортящиеся продукты, и свободное место набивает вещами из своей корзины.
Когда слышит едва уловимый шум за тем стеллажом, где оставил тело Тессы.
Она не могла издавать шум. Она умерла.
Марк быстро хватает корзинку, решив, что и этого хватит. Перехватывает ружье, когда теперь звук доносится уже с другой стороны.
Звук, не похожий на шаги.
Что-то, как треск помех. Или шорох ветра.
Марк оглядывается и со всех ног бежит к выходу, позабыв про осторожность, но в последний момент между ним и вожделенной улицей возникает Это.
– Господи помилуй.. – шепчет Марк.
Корзина падает из его рук. Несколько выстрелов оглушают пустой магазин, но это совершенно ничего не меняет.
Марк падает на колени и крестится:
– Господи помилуй…
Он уже знает, что умрет.
И это будет страшная смерть.
Но теперь он знает и другое. То, чего не знал раньше. От Них невозможно избавиться. Их нельзя убить. Их нельзя остановить.
Он знает, что очень скоро живые станут завидовать мертвым.
День 4
Я звоню Саре уже в третий раз. Звонок постоянно сбрасывается, сеть перегружена. Мне кажется, у меня сейчас взорвется голова.
Два часа назад мне позвонили и сообщили то, из-за чего я бросил всю работу и тот час ломанулся в школу. Где увидел подтверждение сказанному собственными глазами.
Майк.
Его убили.
Обычный сценарий – какой-то ущемленный сопляк приперся в школу с отцовским ружьем и перестрелял всех, кого видел, пока его самого не уложили. Уверен, Майк просто оказался не на том этаже не в то время. Он ведь ни с кем не общался и уж точно никого не задирал.
Уверен, он был не из тех, кому хотел отомстить этот малолетний ублюдок.
Но тем не менее убил он именно его.
Моего сына.
Помимо него он успел убить еще несколько десятков школьников, у множества ранения. Говорят, копам пришлось убить его – потому что пацан буквально обезумел. Он никак не реагировал, а после начал палить даже по полицейским.
– Он совершенно не боялся – услышал я от одного из копов – он будто слетел с катушек. Он вообще не боялся умереть.
– Уже седьмой случай за последние дни – подтвердил второй едва слышно – и все одинаковые. Может, какая новая дурь? Обдолбаются и прутся стрелять. Я видел многих детей, которые приходили в школу с оружием – но ни разу еще я не видел, чтобы эти дети были так равнодушны к собственной смерти.
Опустил ружье он только тогда, когда его голову разнесло в щепки.
Рядом со мной родители других школьников падали на пол, рыдали, кричали и бились в истерике. Многие пытались выхватить оружие у копов и застрелиться следом самим. По сравнению с ними я, наверное, выглядел бесчувственным.
На деле, я просто еще не до конца отдавал отсчет случившемуся.
Да, у нас с Майком не было общего языка. Точнее, он-то всегда был рад потрепаться, но я его не понимал. Не понимал его стиль, его вид, его общение и образ жизни. Не любил, когда мне приходилось нянькаться с этим взрослым лбом каждую нечетную неделю.
Но черт возьми, это был мой сын.
Мой единственный сын.
Одно дело, не шибко желать его приездов, но совсем другое – потерять его из-за какого-то психического неуравновешенного малолетнего ублюдка!
Собственного ребенка.
Каким бы он не был – он был моим ребенком. Моим долбанным ребенком, к которому, оказывается, по-своему я все же был привязан. И которого у меня забрали.
Таким идиотским способом!
Наконец, мне удается дозвониться до Сары. Я говорю максимально быстро, боясь что звонок опять сбросится. На мгновение она замолкает. Я жду, что она начнет упрекать меня в идиотском розыгрыше, или просто включится эффект «отрицания», или что-то в этом роде. Но в ответ слышу лишь всхлипы в трубке:
– Боже, Итан… – хрипит она – что же это..
– Его повезли в морг. Там еще школьники. Я..
– Боже мой!.. – рыдает она – боже мой!..
Слышу какой-то шум и мужской голос. Ее муженек. Наверное, спрашивает, что случилось. Радуйся, гандон, больше тебе не придется терпеть чужого ребенка.
– Послушай, Итан.. – вновь говорит она в трубку – я приеду, я сейчас..
Не уверен, что в этом есть смысл. Мы давно не супруги, чтобы утешаться в горе вместе. А Майку уже ничем не помочь. Надо будет обговорить детали похорон, но точно не сейчас.
Но зная Сару, понимаю – отговорить ее не получится.
– Я буду через полчаса, если пробки небольшие.. – она замолкает и вновь разражается рыданиями – господи, да что же это..
Я отключаю трубку. Думаю, она приедет даже раньше – они живут не так далеко от меня. Не знаю, зачем она сюда едет и что мы скажем друг другу. Я бы лучше сейчас взял бутылку коньяка и поехал к Бари. Он бы понял меня намного лучше, чем женщина, с которой мы этого ребенка однажды сделали.
Мы оба были такими-себе-родителями, и вряд ли сможем о чем-то поговорить. А слушать ее рыдания на своем плече не особо хочется. Несмотря на фильмы – смерть ребенка в реальности не сближает его разведенных родителей. По крайней мере не меня.
Захожу в дом и успеваю опустошить почти весь свой бар, когда замечаю, что на улице уже темно.
А Сара все еще не приехала.
Неужели рассудок вернулся к ней и она поняла, какой идиотской была эта идея? На всякий случай решаю позвонить ей.
Долгие гудки. Но никто не берет.
Трижды повторяю, после чего отбрасываю телефон и пьяный валюсь на диван.
Через пару часов мне звонит незнакомый номер. Я отвечаю, когда слышу мужской голос:
– Где Сара?
– Кто это? – еле ворочаю языком.
– Это Джим, ее муж. Я очень сочувствую вашей общей утрате, но я не могу до нее дозвониться, а на улице уже ночь. Можешь дать ей трубку? Или пусть она перезвонит мне.
Хмурюсь:
– Ее нет у меня.
– Она уже уехала?
– Она и не приезжала.
–Что значит не приезжала?
– Её не было у меня. Я решил, она передумала – голова раскалывается – она не приезжала ко мне. Не знаю, куда она там поехала..
– Что за черт..
Я отключаю телефон, не шибко желая продолжать общение с ее муженьком. Валюсь на диван и засыпаю.
На следующий день, уже немного придя в себя, я пытаюсь сам позвонить Саре, но она опять не отвечает. Тогда перезваниваю на номер Джима – но теперь не отвечает уже и он.
Когда я заезжаю к ним домой, то не обнаруживаю тачки на крыльце. Дом закрыт, но никто не открывает.
Никто из них мне не перезвонил.
Больше мне их услышать или увидеть так и не удалось.
День 16
Я сижу, прислонившись к стене гостиной, в паре дюймов от окна.
Она зашторено. Как и все окна в доме.
И закрыто. Как все окна и двери в доме.
Я не отхожу от него без надобности. Даже сплю здесь. Украдкой выглядываю через маленькую щелку в шторке на улицу. Но сбоку, чтобы меня при этом не было видно снаружи.
Уже несколько дней один и тот же вид.
Пустые улицы. Ни машин, ни людей.
Все, кто живы, сидят по домам, как и я.
Кому повезло больше – как мне – сидят дома с оружием. Свою винтовку я сейчас прижимаю крепко к груди. Она снята с предохранителя. Мой палец всегда на спусковом крючке.
Радиоприемник молчит.
Последнее сообщение было 5 дней назад. Говорилось о мировом масштабе странной вакханалии убийств, захлестнувшей планету. Границы закрыли, но уже никого никуда не эвакуируют.
А смысл? Когда во всем мире творится то же самое.
Куда эвакуироваться?
Почти все правительство убито. Своими же телохранителями, женами или детьми. Сложно выжить, когда даже за деньги не можешь купить себе безопасность.
А в начале недели они не вышли в эфир. И больше так и не выходили. Это была последняя радиостанция, поддерживающая хоть какой-то информативный поток. Последняя уцелевшая.
Когда замолкла она – наступила полная тишина.
Нет телевидения. Нет мобильной связи. Нет интернета. Нет электричества. Теперь нет и радио.
Полная неизвестность.
Лишь эта небольшая щелка в шторе, через которую я вижу несколько метров пустой улицы.
Каждый теперь под подозрением.
Даже твой лучший друг может оказаться не тем, за кого себя выдает. Единственный, кому можно доверять – себе самому. Нельзя даже быть уверенным, что тот, с кем ты живешь в доме – в один день не направит на тебя ствол твоей же винтовки.
В какой-то степени мне повезло, что я остался один.
По крайней мере, я могу быть в безопасности в своем доме, пока что не выхожу из него. Пока что сюда никто не заявляется, и пока что никто меня не заметил в окне. Пока что я здесь один – я в большей безопасности, чем семьи, живущие на одной площади по 3-5 человек.
Такие умрут гораздо быстрее.
И хорошо.
Пока умирают они – живу я.
Пока заняты ими – не замечают меня.
Я покрепче прижимаю винтовку к груди. Да, это хорошо.
Но когда-то мне придется выйти. Когда закончится еда. Конечно, я разделяю ее, и стараюсь экономить. И я всегда ел не то, чтобы много. Вот с Майком потребность выйти появилась бы куда раньше.
Он жрал как не в себя.
Но однажды все доем и я.
Мне не хочется думать о том, что тогда будет.
Тут я вижу небольшой рыжий силуэт, приближающий к моей калитке. Он постоянно оглядывается и я щурюсь, покрепче сжимая винтовку. Силуэт останавливается у калитки и стучит.
Проклятье.
Она привлечет внимание к моему дому!
Может, застрелить ее прямо отсюда? Нет, тогда придется открыть окно и меня точно могут увидеть. Да и выстрел создаст шума еще больше.
Рыжая девчонка.
Тут я приглядываюсь и узнаю в ней дочку Клейбов. Лили. Какого черта она пришла сюда? Какого черта вообще вышла на улицу? Еще и без родителей?
Что если она – уже из Них?
Я внимательно наблюдаю за ней через щелку. Постучав еще пару раз, она со скрипом открывает калитку и заходит внутрь.
– Что за.. – цежу я.
Нет-нет-нет.
Мгновение – и она подходит к крыльцу, пропадая из поля моего зрения.
– Проклятье!
Я вскакиваю и максимально тихо спускаюсь на первый этаж. Я хожу босиком, и пометил ступеньки, которые скрипят. Потому спускаюсь совершенно бесшумно как раз в тот момент, когда она звонит в парадную дверь.
Замираю в паре шагов от нее. Звонит и звонит, потом пару раз стучит.
Подбираюсь к глазку. Еще один стук и Лили уходит за дом.
Задняя дверь!
Быстро перемещаюсь туда.
Какого черта ей надо?
Гляжу в щелку шторы у задней двери. Лили пару раз стучит, после чего наклоняется и шарит под ковриком. Ага, точно не с радушным визитом. Пытается попасть в дом.
В мой дом.
Палец плотнее ложится на спуск.
Я продолжаю глядеть в небольшую щелку через шторы, как вдруг Лили берет камень покрупнее. Я успеваю догадаться, что она собирается сделать лишь за секунду до этого.
Отскакиваю, а в следующее мгновение окно с грохотом разбивается.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Адаптация
День 247
Я просыпаюсь от вибрации. Под подушкой вибрирует телефон, заявляя о том, что уже восемь утра. Я привык просыпаться от вибрации, заглушенной подушкой. Привык чувствовать и слышать ее даже во сне, привык пробуждаться от этой едва уловимой звуковой волны, когда еще меньше года назад не мог разлепить глаза и от противной мелодии, что могла орать на весь дом в течении получаса.
Я всегда трудно просыпался.
Но обстоятельства и ситуации заставляют людей адаптироваться к новым условиям. Меня тоже заставляют.
Выбора два – либо адаптируешься, либо умрешь.
Правило номер 1 – никаких громких звуков. Тебя никогда не поймают, если ты себя не выдашь.
Правило номер 2 – никому не доверяй. Тебя никогда не проведут, если ты сам не позволишь это сделать.
Правило номер 3 – вставай и ложись по графику в самые безопасные часы. Днем спать небезопасно. Вернее даже не так – ночью бодрствовать небезопасно.
Правил много, и я далеко не сразу сообразил о них всех. Мне потребовалось время, горький опыт и томительные часы ожидания. Но в конечном итоге я все-таки адаптировался, а не умер.
Пока что.
Провожу рукой по волосам и поднимаюсь с кровати. Накидываю халат и подхожу к зашторенному окну.
Правило номер 4 – никогда не открывать шторы, никогда не распахивать окна. Тебя никогда не увидят, если ты не позволишь этого сделать.
Встаю чуть сбоку в уже заученной позе и гляжу в маленькую щелку. Еще год назад я бы с трудом различил через нее полоску света, но теперь отлично вижу улицу за окном. Все такая же пустая. Такая же безлюдная. А живых, что расселись по домам в ожидании, стало на сотни меньше.
Это произошло 8 месяцев назад.
Первые инциденты. Потом покатилось по накатанной. Сначала все думали, что это вирус. Потом, что неконтролируемая эпидемия бешенства или типо того. Пока еще было, кому делать теории, их было множество. Что заставляет людей совершать убийства? Так много, так необдуманно и так.. спонтанно.
Убивать не только незнакомцев и недоброжелателей, а собственных детей, родителей, друзей. Всех подряд.
Да, теорий было много. В какой-то момент даже решили, что это проект правительства по регулировке населения. Мол, уменьшение численности. Спланированная мировая акция и все такое. Но и эта теория потерпела крах, когда все мировые деятели оказались убиты.
Своими семьями. Теми, от кого и не подумали бы защищаться. Кто, прячась в бункере от мирового безумия, сможет подумать, что его решит убить собственная жена? Вдруг возьмет и решит. Сейчас вы трахаетесь, а через час она воткнет тебе нож в горло.
Безумное время.
И оно становилось только безумнее.
Однако, в итоге стало понятно, что дело не в вирусе. Не в общем помешательстве. И даже не в правительственном проекте.
Дело в Них.
Кто Они – непонятно. Откуда Они пришли, как появились – непонятно. Это некие существа.. что-то из Вне. Из Космоса, из потустороннего мира, а может Они всегда жили среди нас, но теперь решили выйти из тени? Никто этого не знает.
Но Они могут принимать облик людей. Могут копировать речь обладателя и даже продолжать какое-то время в нем необходимые биологические процессы. Они могут полностью подражать человеческому организму, в который внедряются.
Управлять им.
Убивать от его лица.
Что угодно.
И никто не сможет понять, пока не будет выброшен «туз» – кто это, человек или Они в его теле?
Единственное, с чем Им не под силу совладать – это с долговременной памятью. Они не помнят ничего из жизни человека, на котором паразитируют, дальше недели. Могут не знать элементарных фактов – например, имя бабушки или адрес дома, если человек не думал об этом последние пару дней.
Им доступна лишь кратковременная память. Её хватает, что бы успешно моделировать человеческое поведение (Они не ходят крабиком, или не растягивают слова, как полоумные), но недостаточно, если потребовать указать на какое-то событие из прошлого.
Если это, конечно, не общеизвестный факт, который можно почерпнуть в книгах.
Поняли это конечно, далеко не сразу. Многих Они смогли так провести. Очевидно, Они обладают разумом, потому что, будто коты, вылавливают людей, подобно мышам. Не бегают за ними до умопомрачения, а ждут, пока те сами заглянут к ним в ловушки. Сами подойдут поближе.
Я не знаю, почему они действуют именно через оболочки людей. Как и остальные, я могу лишь подозревать, строить собственные догадки. Возможно, они так делают, потому что если бы они истребляли под своим обликом Существ -люди бы точно знали кого бояться и против кого объединяться – а так мы не можем знать, в каком именно человеке и когда может быть противник.
Никогда не знаешь, кто стоит напротив тебя.
Это лишило людей возможности сплачиваться, действовать организованно. Сообщенность – вот что всегда помогало людям выживать. Совокупность интеллектов, задач и действий. Общая работа, сплоченность.
Но Они лишили нас этой возможности.
Из-за чего сделали еще более легкой мишенью. Что проще, чем мыши, которые избегают других мышей? Которые скорее юркнут в ловушку к коту, чем побегут навстречу сородичу?
Эти твари, кем бы Они не были – очень умны.
Возможно, даже умнее нас.
Я не знаю, какая у них задача и имеет ли она смысл. Уничтожение человечества? Перерождение земли? Собственное заселение планеты?
Кто они? Чего добиваются?
Пока понятно лишь одно – они несут смерть.
С ними невозможно договориться. С ними невозможно бороться. Единственный способ выжить – следовать правилам.
Следовать правилам и быть постоянно на чеку.
Бдительность.
Осторожность.
Недоверие.
Готовность убить.
Четыре пункта – без которых точно никак не выжить.
Я это знаю, потому что я все еще жив.
Постояв около окна зашторенного окна порядком минуты, выхожу из комнаты. Из гостиной слышится треск радио – громкость небольшая. С закрытыми окнами снаружи этого не слышно.
– …повторяю, у нас безопасно. У нас нет Имитационных. Здоровые люди. Выжившие. Мы готовы дать вам еду и кров, безопасность и защиту. Если нас кто-нибудь слышит, повторяю, у нас нет Имитационных. Наши координаты…
– Как всегда то же самое? – уточняю я.
Лили, которая возится с антеннами, поднимает голову. Улыбается и начинает активно жестикулировать:
– Да, других сигналов нет. Как спалось?
– Бывало и лучше – отвечаю.
Она кивает и вновь склоняется к антеннам. Ее рыжие волосы сплетены в две косички. Футболка и шорты Майка ей сильно большие, и выглядят будто перевязанные на теле простыни. Но за 8 месяцев она привыкла..
…Лили дергает руками, словно марионетка. Но не отвечает. Я сильнее вдавливаю палец на спуск:
– Один, два.. три.
Но тут она подносит ладонь ко рту и активно имитирует застежку.
Застежку?
И тут я вспоминаю, что дочка Клейбов немая. От рождения. Я ведь даже когда ездил с ними на охоту – выучил как-то жест «Привет». Она не может болтать.
Но как я тогда пойму, что это не Они?
Все еще держу ее под прицелом. Она сморщилась и отползла к самой стене.
– Зачем ты выбила стекло? – ору я – зачем ты пыталась залезть в мой дом? Где мы охотились, черт возьми, год назад с твоим отцом?
Она вновь начинает махать пальцами, но я ни черта не понимаю.
И тут меня озаряет.
Уже через пять минут Лили исписывает практически целый лист. Она верно ответила на вопрос об отце (и еще на парочку дюжин, чтобы наверняка). А потом рассказала про родителей.
Радует одно – она не из Них. А значит, я не в опасности.
Хотя, если кто слышал звук битого стекла..
– Ладно – киваю я и забираю лист с ее каракулями – понятно. Мне очень жаль твоих родителей..
Я открываю заднюю дверь и киваю ей:
– Но тебе придется уйти.
Она вновь тянется к листу, но я убираю его за спину.
– Возможно они вернутся, Лил. Может и нет. Думаю, скорее всего нет. Но у меня ты остаться не можешь. И лишней еды у меня тоже нет. Каждый сам за себя, извини. Уходи.
Она приникает к стене и испуганно таращится на улицу, словно не оттуда сама только что забралась ко мне.
– Ты не можешь остаться у меня – раздраженно повторяю я.
Правило номер 2 – никому не доверяй. Одиночество. Всегда только один. Живу один, передвигаюсь один, действую один.
Пока я в доме один – в доме безопасно.
-Уходи – повторяю я, но она не двигается с места.
Тогда я поднимаю ее за шкирку и толкаю за дверь. Она начинает упираться и тогда я нацеливаю ей винтовку в грудь:
– Убирайся или я выстрелю, черт возьми. Выметайся!
Лили испуганно глядит на ствол, после чего делает шаг назад, еще и еще, пока не оказывается на улице. Я закрываю дверь, вновь на все замки. Скептично смотрю на разбитое стекло – с ним надо будет что-то сделать.
Пока лишь плотнее задергиваю шторы и прикрепляю колокольчик на веревочке. Если кто-то попытается забраться через эту дырку в окне – я сразу же услышу.
Когда заканчиваю и гляжу в глазок – Лили уже нет. Вот и отлично. Мне не нужны нахлебники. Я не Святая Мать Тереза.
Может, когда-то мы и общались с Марком, ее папашей, но то было в другом мире.