Спаситель

О чём они разговаривают? Какая разница? Я не знаю его. Кому нужна пустая бутылка с щелями, куда пролезет даже рука? Нам не о чем беседовать. Мне даже слов подобрать сложно. Он слишком, слишком недосягаем для потерянной, блудной души, как я.

Отчётливо слышу, как кто-то стоит за поворотом, в тёмном коридоре. Его дыхание неравномерное и громкое. Зачем он вернулся? Ждал очереди? Тогда почему не заходит? Что ему мешает? Боится? Эти вечные вопросы, которые не заканчиваются. Они ползают по оголённому телу, прогрызая себе гнёзда, и не отпускают, только быстрее и быстрее загоняют в тупик.

– Можно? – стуча костяшками по косяку, чужак наконец заговорил, вытягивая меня из водоворота необузданных, диких вопросов.

– Да.

Совсем немного его любопытный нос завернул за угол, уставившись в мою постель. С открытой неуверенностью, он осматривался, будто забыл, что находился здесь несколько минут назад.

Что тебе нужно?

– Я не хотел вам мешать. И вообще это не моё дело, но можно кое-что спрошу? Ты добровольно здесь находишься?

– Да.

– Я могу чем-то помочь?

– Мне нужно помыться.

Благодаря его бесплатной силе, я быстро закончу задание от спасителя. Находясь в ванной комнате, чужак почти не касался меня, иногда помогал, придерживал дверь и снимал одежду, будто впервые. На его взрослом, сформированном лице изображалось, наверное, удивление? Я не знаю. Но вид голой женщины, ему не понравился. Во всяком случае, моего исполнения.

Тишина, что образовалась между нами, сильно смущала незнакомца. Он будто боялся встретить мой взгляд, рассматривая битую, старую плитку ванной. Что происходит в твоей голове? Вот бы взглянуть, ненадолго.

Тёплая вода. Спустя пятнадцать минут мытья, кожа на пальцах разбухла и побелела. Чужак пенил жидкие, чёрные волосы, кончиками пальцев касался затылка. Он нащупал затянувшийся шрам, но не сказал про него ни слова. Вода, наполненная разными ароматами, стекала по плечам, затем по рукам, а после соединялась с маленьким озером внутри крохотной ванны.

– Меня Гоша зовут, а тебя? – еле-еле касаясь мягких ушей, он смывал остатки серы на внешней раковине.

– Алиса.

Наверное. Я не знаю. Получила его, как по наследству. Но не могу сказать точно, принадлежит ли оно в самом деле.

– Ты не любишь отвечать на вопросы, верно? – теперь Гоша хмыкнул, чуть приподняв рот и толстые, чёрные брови, – можешь расслабиться и отдохнуть. Я вижу, как тебе тяжело.

Мне тяжело? Верно. Веки такие неподъёмные, руки не слушаются. Тепло. Такое согревающее. Кажется, что вот-вот засну. И что же потом? Пустота? Что я чувствую здесь, внутри тьмы? Да, ничего, собственно. Никогда не чувствовала. И не начну, наверное.

Скрываясь от мира за тонкой кожей век, я намеренно прячусь по ту сторону грёз. Но даже там, где чудеса вполне реальны, слышу шорох внутри спальни. Что происходит? Где он? Рядом? Запах мыла. Никогда не задумывалась, нравится ли он мне. Нравится ли мне хоть что-нибудь? Не знаю.

– Алиса, просыпайся, – но из грёз меня позвал уже знакомый голос. Он сильно отличался от остальных своим неравнодушием. Грубый, но невероятно спокойный тон встречал меня на распутье. Натянутая улыбка не сияла поверх отёкшего лица с морщинами. Гоша молод, но силён, не только физически. Кажется, внутри его мощной оболочки тоже сияла гниющая дыра, которую он, тщетно скрывал от себя.

После дневного сна всё выглядит иначе, потому что даже сильному рассудку требуется время для перезагрузки. Куда не глянь, всюду чёрно-синяя паутинка, брешь между миром грёз и реальностью. Оттуда, иногда, сочится рука, желающая затянуть обратно, где мне есть место.

Не понимаю, почему Гоша всё ещё здесь. Наши глаза так близко, он даже не отворачивается от меня, видит абсолютно нагую, беременную малолетку, без капли стыда и совести. Ему не кажется моё существование бессмысленным. Может, он тот, кто скажет, что делать дальше?

– Ты уснула, я убрался в твоей комнате, постирал и погладил немного одежды. Надеюсь, ты не против? – Гоша сидел на деревянной тумбочке с тремя ножками, еле помещался на ней, расставив колени широко-широко, а локти сложил на крае ванной, склонив на них голову. В его взгляде что-то новое, не могу понять, почему он так смотрит на меня, разве я не противна тебе? Разве ты не хочешь сделать со мной всё то, что творили другие? Никто не гладил для меня, не стирал, не готовил и не убирал в комнате. Возможно, это и есть проявление человечности? О которой я знала, но никогда не задумывалась.

– Ах, да, я вспомнил, ты не любишь отвечать на сложные вопросы, – он прикрыл веки и наклонил голову в другую сторону, улыбнувшись, так легко-легко, что можно не заметить.

Не перестану смотреть на его сонливое выражение. Торчащие ёжиком короткие волосы, мягкие, розовые уши, свисающий металлический брелок, который покачивался от дыхания, дутые, крупные вены вдоль запястья, растянутую чистую футболку и выпирающую ключицу. А значительные габариты и широкие плечи добавляли его образу необычности. Вскоре он засопел, когда упёрся носом в руку, возможно, из-за деформации перегородки. Услышав странный звук, мужчина тут же поднял голову, будто ничего не произошло.

– Давай вылезай, замёрзнешь же, – стянув полотенце с вешалки, Гоша подал мне руку, слегка отвернув голову к выходу.

Действительно, вода за несколько часов заметно остыла. Кончики пальцев, губы и стопы посинели, совсем немного. По крупному животу стекали капли воды, раздражая кожу, доводя её до мурашек. Мой помощник обтёр каждый уголок тела, почти вслепую, не касаясь пальцами, лишь махровым, зелёным полотенцем. Иногда внутри пуза шевелился ребёнок, заставлял меня корёжиться, сгибаться от невыносимых болей. Щупая стену, я искала то, что поможет мне справится со спазмом.

– Тебе больно? Чем я могу помочь? – глаза Гоши бегали по мне вверх-вниз. В страхе, испортить что-то, он не предпринимал ничего. Пока я, держась за тонкую, крашеную трубу, пыхтела, словно бешеный бык.

– Одень меня, – мне хватило сил взглянуть на него, исподлобья, пока мокрые волосы стремились полностью спрятать мир за собой.

Поднося к моему носу штаны, какие-то тряпки, бельё, Гоша надеялся, что я выберу что-то. К сожалению, мне неведомо чувство постоянности.

– Это не подходит, – скрипя зубами, я выпустила горячий воздух и невнятно ответила ему.

Мне нужна одежда, юбка, какое-нибудь платье, без трусов, иначе он будет злиться. Я пытаюсь следовать вашим правилам. Пытаюсь сделать так, как меня просят. Что мне остаётся? Если внутри пустота, неиссякаемая брешь, из которой постоянно сочится грязь. Но почему никто не может меня понять? Зачем мне вообще всё это нужно? Я могу ходить так, холод несильно беспокоит меня. Выбери уже что-нибудь. Прошу тебя, Гоша.

– Давай это, – словно услышав молитву, мужчина приподнял тонкие локти, просунул мягкие рукава, расправив сорочку в крупную клетку.

После водных процедур мы прошли в спальню. Там действительно что-то изменилось. Коричневый паркет вернул свой глянец, заляпанные стёкла вновь пропускали свет, мусор, лишний хлам отсутствовал, а вещи, что лежали рядом со шкафом, нашли места получше. Даже постельное бельё сменилось на свежее, тёмно-бардовое. А угол, где я проводила большую часть времени, стал шире, потому что Гоша убрал оттуда тумбочку и постелил толстый, колючий коврик.

– Ты будешь не против, если я помогу тебе? – присев на постель, мужчина расставил ноги и поднял розовую расчёску. Он бережно ухаживал за моими жидкими, влажными волосами, распутывая шары с мусором и вплетёнными ворсинками. Сначала расправлял кончики, поднимаясь всё выше и выше к корням. А затем, растёр влагу полотенцем так, что моя голова стала похожа на одуванчик. Отчего Гоша посмеялся, возможно, он знал, что так произойдёт, поэтому не удивился.

– Теперь ты скажешь мне, как давно здесь? – заплетая очень лёгкую косу, заговорил мужчина, нарушая негласную, мнимую тишину между нами.

– Я не знаю.

– Ты сказала, что находишься добровольно здесь. Тебе платят?

– Нет.

– Откуда ты?

– Не знаю.

– Что ты вообще знаешь?

Действительно, кажется, я знакома с внешним миром, но в моих воспоминаниях ничего нет, кроме комнаты, в которой сплю с мужчинами. Не уверена, что способна ответить хоть на один твой вопрос, Гоша.